Море шумело и с утробным урчанием накатывало на берег, песчаный, пологий. Над ним и водой скользили на воздушных потоках чайки, которых мальчишки, пока воспитательницы не видят, пытались сбить камнями. Никто не попал ни разу, однако птицы были явно рассержены отношением: с пронзительными криками они закружили над мальчишками, забрасывая их менее тяжёлыми, но куда более неприятными снарядами…
Итачи отвернулся и устремил взгляд на воду. Его не занимали развлечения местных детей, хотя, справедливости ради, позже, когда никого не будет поблизости, и он сам попробует метать камни в чаек: нужно упражняться не только на статичных мишенях. В отличие от этих мальчишек, Итачи не забавляла боль животных, и заставлять птиц страдать от своих занятий он не станет. Он достаточно тренирован для того, чтобы сделать всё быстро и безболезненно.
По крайней мере, был тренирован. Его навыки развивались, но не столь быстро, как нужно, чтобы поскорей приняться за решение загадки его семьи из этого мира. Итачи некуда торопиться, и он прекрасно это понимал, однако чувство сродни любопытству, только куда более тяжёлое, давило на него, вынуждая пошевеливаться. Итачи не привык сидеть на месте и по большей части бездельничать, лишь пару часов в день украдкой тренируясь. Как же он всё-таки прежде недооценивал условия, которые предоставлял его родной мир. «В клане лишь мать говорила мне поменьше тренироваться, да и то вне присутствия отца, — отстранённо думал Итачи, глядя на волны. — От всех остальных за усердие была лишь похвала. То же в Акацуки: чем больше тренируешься, тем выше твой авторитет в глазах коллег. Здесь же… — он мимолётно скосил взгляд на миссис Гибсон, с криками направлявшуюся в сторону убегавших от чаек мальчишек. Тем было уже не смешно. — Здесь дети — это дети, и перетруждаться они не должны».
Будь Итачи человеком иного склада, он бы, наверное, и порадовался этому. Не каждому дано прожить ещё одну жизнь, к тому же в мире спокойном, существованием необременённым… Итачи думал иногда, что было, если бы вместо него здесь оказался кто-то другой из Акацуки. Что Нагато, что Конан явно бы обрадовались: вокруг не идёт война, они с удовольствием бы прожили спокойное детство вдали от сражений и политики. Сасори бы вряд ли изменившиеся условия среды отвлекли от самосовершенствования и исследований. Какудзу талантливо бы вписался в местную финансовую систему, Итачи — насколько он был не азартен — готов поспорить, Какудзу добрался бы до высших строчек в списках «Форбс». Что до Кисаме… Итачи тускло улыбнулся и поболтал в воде ногами, свешенными с лодочного причала. Всё же жизнь — странная штука. Порой бывает, самые непохожие на первый взгляд люди оказываются родственными душами.
— Конни, Патрик, Джейсон, вы что делаете?! — надрывалась миссис Гибсон, распугивая чаек и тем самым спасая парней. — Сколько вам раз говорить, чтобы не смели мучить животных?! А ну быстро в дом, мы будем говорить с миссис Пламм о вашем поведении!..
Итачи откинулся на доски причала, нагретые за день клонящимся к закату солнцем, заложил руки за голову и прикрыл глаза. Позади него стоял большой дом в викторианском стиле, бежевым фасадом обращённый к морю — пансион «Морской бриз», располагавшийся ближе к окраине одного из самых известных британских курортных городков. В Брайтон, как Итачи узнал, приютских детей вывозили каждый июль на неделю или полторы: подышать свежим воздухом, побегать по песку, рискнуть искупаться в холодном северном море. К большим объёмам воды Итачи всегда относился подозрительно, несмотря на то, что сам мог контролировать эту стихию: всё же в первую очередь он катонщик, а тем, у кого в крови огонь, вода не по душе. Впрочем, после долгих лет напарничества с Кисаме с вечными реками-озёрами вокруг Итачи свыкся и под конец жизни даже стал получать удовольствие от воды, проникшись энтузиазмом в отношении неё напарника. Сейчас вода вызывала в нём лишь умиротворение и лёгкую сонливость своими лёгкими касаниями и размеренным гулом прибоя.
Мысли текли свободно и сами собой возвращались к наиболее актуальным на сегодняшний день вопросам. Однако по части тайны, что хранят Сэм и Лорен, уже всё было передумано, и не по разу; топтаться на одном месте Итачи не любил, а потому в последнее время нарочно отгонял размышления от этой темы до тех пор, пока не появятся новые данные. Проблема появления этих самых новых данных отсылала в первую очередь к Шарингану — и вот как раз таки здесь было, что обмозговать.
— Майкл! — донёсся до Итачи приближающийся крик. — Ма-а-айкл!..
Итачи быстро сел и обернулся. К нему через пляж от пансиона бежала Элли Питерс; её светлые кудри подпрыгивали на бегу, а щёки порозовели. Эта девочка, негласная королева приюта, прониклась необъяснимой симпатией к Итачи и всё время старалась оказаться рядом с ним, вовлечь в активность или разговор. Итачи это порядком досаждало.
— Майкл, вот ты где! — запыхавшись, проговорила Элли. — Идём внутрь, там миссис Пламм будет учить играть на пианино!
— Благодарю, но я предпочту остаться здесь, — ответил Итачи.
Элли заметно потухла.
— Но… — она с надеждой и сожалением оглянулась на дом, даже указала пальцем себе за плечо. — Будет здорово…
— Уверен в этом, — всё так же ровно произнёс Итачи, не показывая раздражения. — Поэтому тебе стоит пойти.
Элли помялась на месте, ещё раз обернулась на дом.
— Ну… — накрутив кудряшку на палец, Элли с мольбой посмотрела на Итачи, но он уже откинулся обратно на доски, опустил веки и правдоподобно сделал вид, что вновь углубился в мысли. Ещё с минуту постояв рядом в ожидании реакции, Элли грустно вздохнула и поплелась в дом.
Только когда шуршание песка под её ногами перестало быть слышно, Итачи позволил себе полноценно расслабиться и глубоко вздохнуть. Он не любил быть в центре внимания, и всё же ситуация, имевшая место в академии Конохи, повторялась опять в приюте святой Анны. Вот только в своём реальном детстве Итачи был не в пример добрее и застенчивее, чем сейчас; прежде он не хотел ранить чувства других — теперь готов быть равнодушным до грубости, лишь бы его оставили в покое.
Однако, судя по всему, оставлять в покое его не собирались: вновь послышались шаги, куда более лёгкие, чем прежде, и ближе. Итачи насторожился. Неужели Хьюга созрела для разговора? С той ночи, когда они столкнулись на чердаке и он высказал своё видение ситуации, Хината по возможности избегала встреч. Тем более встреч наедине. Что же сейчас?..
Сейчас она подошла: нарочито открыто для шиноби, практически незаметно для гражданского. Старые доски не скрипнули под её выверенными шагами.
— Итачи-сан, я бы хотела поговорить.
«Сан?..» — удивился Итачи, но воспринял её фразу обнадёживающей.
— Я слушаю, — он сел и развернулся лицом к девочке, подобрав под себя ноги. Чуть подумав, добавил: — Однако тебе не обязательно использовать при обращении ко мне «сан». Нынче мы в равных условиях.
— Хорошо, — её голос слегка подрагивал от избытка контроля. Когда Хината подошла ближе и села перед ним, Итачи лучше рассмотрел её лицо: неживую маску, грубо скрывающую эмоции. Этой девочке ещё учиться и учиться.
Хината молчала, собираясь с мыслями, но Итачи не торопил. Ей потребовался почти месяц, чтобы прийти к этому разговору, — он подождёт ещё несколько минут, не спугнёт робкое дитя. Почему-то именно такое впечатление девушка создавала: испуганного, застенчивого ребёнка, несмотря на то, что являлась в прошлой жизни наследницей могучего клана.
Итачи никогда не недооценивал Хьюга, хотя отец относился к ним с неприятием и даже неким пренебрежением. Разумеется, причиной тому было различие глаз. Бьякуган, додзюцу клана Хьюга — Кеккей Генкай, по выражению отца, «топорный», менее вариабельный, чем Шаринган клана Учиха, способности которого разнятся чуть ли не от владельца к владельцу. Отец гордился видимым превосходством семейного додзюцу. Вот только он предпочитал забывать об одной значительной детали.
Да, Шаринган способен на большее, у него значительно больше техник. Однако эта самая сила, которой так гордятся Учиха, медленно, но верно (а у некоторых и быстро, за краткий миг) уничтожает глаза. Этот феномен Итачи познал на себе — то, чего не успел отец.
Ужасно, когда твой мир, чёткий и яркий, мир, в котором ты привык ориентироваться в первую очередь на зрение, теряет краски и формы. Появляются тени, сколы, недочёты в картинке. Каждое утро после пробуждения минутами видишь лишь муть, а временами в глазах двоится. Это кошмар Учиха — то, чего не испытывают Хьюга.
Их глаза физически более крепкие, стойкие к перегрузкам. Если в своём случае Учиха проводили отбор по силе и изощрённости дзюцу, предоставляемых Кеккей Генкай, то Хьюга пошли по пути увеличения выносливости. Их вдумчивая селекция и политика внутрикланового ранжирования вывели главную семью — чистую линию, глаза представителей которой не угаснут до смертного часа. Прочие Хьюга обладают менее сильными глазами, однако всё равно их выносливость превосходит учиховскую. И это, по правде сказать, то, на что Итачи бы с удовольствием обменял часть своей силы, будь такая возможность.
Его скользящее внимание явно нервировало Хинату, она пыталась понять, куда именно оно направлено. Судя по всему, догадалась, что на глаза. Опустила голову.
— Я хотела попросить ва… т-тебя об одной вещи.
— Я слушаю, — повторил Итачи, внимательный и сосредоточенный.
Хината наконец посмотрела на него прямо, и в её взгляде Итачи прочёл почти отчаянную решимость.
— Здесь неподалёку есть заброшенный дом, — сказала Хината. — Я бы хотела попросить тебя сделать его абсолютно тёмной локацией с ловушками.
Итачи недоумённо приподнял бровь. Он ожидал многого, но такого и предположить не мог.
— Зачем тебе это?
— Для проверки, — просто ответила Хината.
Проверка, значит…
— Где этот дом?
— По улице на запад порядка четырёхсот метров, возле пустыря.
— Когда?
— Мы уезжаем через три ночи, к любой из них.
— Хорошо, — Итачи поймал её взгляд. — Я сделаю это, Хината.
Она легко вздрогнула, но взгляд не отвела.
— Спасибо, Итачи, — негромко сказала Хината, поднялась с досок и вернулась в дом, стараясь шагать неспешно и не сорваться в бег.
***
Стоя у калитки заброшенного дома, Итачи с тенью интереса осматривался. Улица была пустынна, свет не горел ни в одном из окон аккуратных старинных особнячков, чинно выстроившихся у тротуаров. Луна мягко серебрила разросшуюся траву, некогда представлявшую собой идеальный газон, и подсвечивала зубья разбитых окон. Бесконтрольный плющ поглотил строение, и невозможно было сказать, какого цвета его высокие стены.
Вглядываясь в провалы окон, Итачи легко прищурился. Привычка всё ставить под сомнение не давала покоя, усугубляя рациональное недоверие к девчонке. Что она задумала? Зачем отправила его в этот дом и попросила сделать ловушки? Не приготовила ли ловушки сама в надежде устранить нукенина?..
Итачи мотнул головой и сделал шаг на поросшую бурьяном дорожку. Это дитя не может быть способно сотворить западню, что удивит его, работавшего бок о бок с Ибики и Какаши, Орочимару, Сасори. Кроме того, Итачи не считал, что Хината ему противник.
Никогда не быв хорошим сенсором, Итачи меж тем недурно разбирался в людях. За свою недолгую жизнь он успел побывать во многих местах, встретить разные человеческие типажи. Горделивые смельчаки и напыщенные богатеи, жадные чиновники, отчаявшиеся и неприкаянные души — со многими Итачи сталкивал его жизненный путь. Хьюга Хината принадлежала к типажу редкому в мире шиноби, почти неуловимому: пацифистам. В её глазах, позах, голосе Итачи читал нежелание конфликта. Отчасти это было обусловлено страхом перед его способностями; во многом — глубоким внутренним убеждением, что договариваться лучше, чем воевать.
Что скрывать, Итачи импонировала такая позиция. Особенно теперь, в свете пребывания в ином мире.
Вопрос в том — думал Итачи, беспрепятственно проникая внутрь строения, — почему Хината обратилась к нему с такой странной просьбой, высказала её тем полным отчаяния и решимости тоном? «Скорее всего, — рассуждал Итачи, попутно осматриваясь в некогда наверняка красивом холле, — чтобы убедиться в отсутствии с моей стороны подвоха. Предоставить мне шанс убить её и посмотреть, как я им распоряжусь, — рискованно, но вполне наглядно… Ради получения информации она готова рискнуть собой. Она готова к смерти и не боится её». Это опять-таки вызывало в Итачи симпатию.
Впрочем, будет странно, если девочка, выжив в ходе этой проверки — а убивать её Итачи однозначно не собирался, — станет всецело доверять ему. Это покажет, что она не умна, во что Итачи не верил. Он примечал задумчивую глубину её взгляда — человек с такими глазами не может оказаться опрометчивым идиотом. Судя по всему, Хината имеет сведения о нём, быть может, даже от Какаши — наставника одной из команд поколения Хинаты, с которым она вполне могла пересекаться на общих тренировках и миссиях. А Какаши знает многое — не всё, ведь, погружённый в свои проблемы, он никогда не пытался раскрыть Итачи до конца. И вместе с тем, Итачи знал, если бы Какаши говорил о нём и давал характеристику, делал бы упор на то, что стоит опасаться его ума и находчивости: во времена совместной службы в АНБУ неоднократно хвалил Итачи именно за них. Следовательно, если Хината знает, что её противник интеллектуален и хитёр, она не станет доверять ему после одной проверки. По крайней мере, не должна.
«Я и в самом деле проверю её, — подумал Итачи, поднимая голову к пыльному остову большой металлической люстры. — Её способности, её ум и её паранойю».
***
На следующий день перед ужином Итачи перехватил взгляд Хинаты и подал принятый в Конохе сигнал, обозначавший готовность.
Все краски вмиг схлынули с лица Хинаты. И всё же кивнула куноичи уверенно.
***
Что-то назревало, Итачи это чувствовал. Туман беспокойства стелился в коридорах пансиона «Морской бриз», и если дети в большинстве своём не были подвержены давящему влиянию, то воспитательницы были хмуры.
— Как долго ещё? — спросила миссис Стоун.
Закат догорал, расцвечивая море, и с опоясывавшей пансион террасы открывался прекрасный вид. Расположившиеся в плетёных креслах женщины не замечали притаившегося поблизости шиноби.
— Я не знаю, — ответила миссис Пламм. Её лицо в последние недели сделалось худым и серым, длинные пальцы, перебиравшие кисточки на укрывавшем колени шерстяном пледе, подрагивали. — Никто не знает.
Миссис Стоун мрачно уставилась на воду.
— Что мы будем делать после?.. — пробормотала она себе под нос, но миссис Пламм ответила:
— Продолжать заботиться о детях, — она отняла руку от пледа и крепко сжала запястье миссис Стоун, привлекая внимание к своим словам. — Пообещай мне, Агнес.
Миссис Стоун обратилась к ней, бледная, торжественная:
— Я обещаю тебе, Джулия, позаботиться о детях.
— Большего мне и не нужно, — слабо улыбнулась миссис Пламм, откидываясь на спинку кресла. — Я готова ко встрече с Создателем и семьёй.
***
Жизнь и смерть — две существующие вместе материи, как ночь и день, как луна и солнце. Их невозможно разделить, невозможно находиться под влиянием лишь одной. Вопрос только в том, какая из них доминирует конкретно для тебя.
Лунная дорожка плескалась на волнах. Качаясь у берега, те омывали и ступни Итачи, вновь расположившегося на причале. Ночь была глубока и глуха, казалось, всё вокруг замерло в анабиозе. Лишь море тихо шептало, рассказывая свою предвечную историю.
Итачи ждал, и мысли плавно текли в его голове. Спать он не мог, не хотел: многое зависело от результатов этой ночи. Сегодня он узнает больше о Хьюга Хинате. Сегодня он сделает большой шаг к приобретению союзника или врага.
Ловушки, установленные в заброшенном доме, были сделаны со скидкой на предположенный Итачи уровень сил девочки: чунина из древнего клана, нынче пребывающего в теле пятилетнего ребёнка. Устраивать простые западни не имело смысла. Создавать сложные — рисковать серьёзно навредить. Ни то, ни другое не было в интересах Итачи, поэтому он постарался выдержать золотую середину. Какая-то часть его существа — та любопытная, что вечно толкала его на расследования любых странностей и подозрительных вещей вокруг — очень хотела отправиться сейчас туда, к дому у пустыря, и понаблюдать, как Хината проходит полосу препятствий… Но этого Итачи себе не позволял, заставлял вот уже почти час ровно сидеть на одном месте. Его присутствие скорее навредит, чем поможет достигнуть цели. А остаться незамеченным будет крайне сложно, учитывая её глаза.
Да, глаза… Бьякуган и Шаринган всегда были как луна и солнце, как жизнь и смерть. Хьюговские глаза живут долго, годами ровно освещая путь хозяев; учиховские умирают в разрушительных вспышках сияния, величия своей сокрушающей мощи. Отличия были колоссальные — наверное, поэтому между кланами всегда существовало неприятие, напряжённость. Хьюга издревле отличались холодным спокойствием, рациональностью, беспрекословным следованием правилам; Учиха, напротив, всегда были безбашенны и непокорны, нередко действовали вперёд мыслей. И эти противоположности совершенно не притягивались.
«Так же различны, если подумать, и мы». Итачи практически не познал жизни, встав на дорогу к могиле так рано. Хината, взращённая в клановом уюте в мирной Конохе, почти ничего не знала о смерти. Кровавый нукенин и тихое дитя. Почему судьбе нужно было столкнуть именно их?..
Он почувствовал приближение даже раньше, чем услышал: уловил энергию, отчётливо различимую в этом бесчакровом мире. Возросшую с последней встречи.
Итачи неспешно поднялся и повернулся к девочке. Ступив с песка пляжа на деревянный настил, Хината неслышно прошла по нему, остановилась в метре. Её глубокие серебристые глаза слабо сияли, и это была вовсе не игра луны.
— Спасибо, — негромко сказала Хината, встречая его взгляд.
— За что ты благодаришь меня? — спросил Итачи, заинтересованный переменой в ней.
— За эти глаза, — Хината мягко коснулась виска. Вены на нём набухли, и взгляд из рассеянно-серебристого сделался стальным, пронизывающим до самой сути. — Они не пробуждались, мне не хватало сил. В моём клане на этот случай есть специальная тренировочная зона — отдельный дом, полный опасностей и западней, полностью лишённый света. Оставленный там, Хьюга может найти выход лишь благодаря глазам. В час отчаянной нужды чакра находит путь к активации Кеккей Генкай.
Подстёгнутая сильными эмоциями, чакра приливает к глазам и пробуждает Шаринган…
«Подобие в противоположном», — мимолётно улыбнулся в мыслях Итачи.
— Пожалуйста, Хината, — сказал он как можно нейтральнее. Паранойя настойчиво шептала, что это проигрыш, что девчонка теперь имеет превосходство перед ним и он сам был тем, кто дал ей в руки козырь против себя… Но Итачи в кои-то веки отринул её. Он хорошо разбирался в людях и знал, что эта ночь не аукнется ему злом. Теперь был точно в этом уверен.
