***
Проведя долгие годы бок о бок с сильнейшими шиноби — вначале Конохи, а после и других деревень, — Итачи пришёл к неутешительному выводу: высокоуровневые ниндзя просто не могут жить нормальной жизнью. Она их пугает. — Знаешь, Итачи, — поделилась Конан, когда они шли вдвоём по безлюдным улицам Амегакуре, — есть один человек, мужчина… Не так давно он предложил мне бросить всё и уехать как можно дальше отсюда, от Элементных Наций. — И почему же ты отказала? — Потому что верна делу Акацуки. — Это то, что ты сказала ему. А на самом деле? — На самом деле… — Конан вздохнула. — Наверное, после всех этих лет что-то сломалось во мне. Я не могу представить себя в другом месте, вдали от Аме, Пейна, Акацуки. Стать чьей-то женой и матерью — немыслимо, хотя когда-то… Не важно. Так или иначе, я останусь здесь до конца… Итачи всегда сопереживал ей больше прочих. Такая заботливая и красивая, но вечно печальная, Конан больше всех в их прóклятой своре заслуживала быть счастливой. — Любопытная вещь — человеческий выбор, — рассуждал Сасори на совместной миссии незадолго до того, как вместе с Дейдарой отправился ловить Однохвостого. — Странная, подверженная влиянию такой мелочи, глупого пустяка, как чувства. Чувства долга, привязанности, желания или ещё каких, их ведь так много… Столько того, что может сбить с пути холодной логики. — Считаешь, что сам всегда следуешь этим путём? — спросил Итачи, которого редкие разговоры с кукловодом о нерабочем порядком увлекали. — Я? Ками, нет, конечно, — Сасори сардонически искривил губы, его карие глаза расцвечивались костром, обнажая внутренних демонов. — Пожалуй, я бы даже сказал, что в последнее время почти перестал считаться с логикой… Что тому виной? Наверное, то, как всё устоялось. Я имею в виду, моя жизнь. Всё размеренно и привычно, ничего захватывающего и интересного. Враги скучны, скучны и товарищи. Скучны однообразные миссии, шпионаж, охота на Орочимару. Жизнь приняла облик завершённой картины… И если в искусстве я приветствую статику, то в жизни — нет. Затишье губит, застой разрушает шиноби. Так что если вскоре услышишь, что я прикончил напарника или сделал ещё какую-нибудь глупость… Поэтому Итачи не удивился, когда узнал, что Сасори сложил голову в бою, который запросто мог выиграть. Дейдара тогда негодовал и разносил окрестности Аме, а вот Итачи молчал, уважая выбор товарища. — Не поверите, Итачи-сан, — Кисаме смотрел на него озадаченно-смущённо, покручивая в руке свиток, — тот ойнин, с которым мы столкнулись вчера — который ускользнул, помните? — в бою успел подбросить мне в сумку вот что… — Что же? — Своего рода… помилование, — выдавил из себя Кисаме со смешанным чувством. — Приглашение вернуться в АНБУ Киригакуре. Мол, ну покрошил в своё время начальство и несколько отрядов товарищей — ничего страшного, такие были времена; главное, что государственный переворот не устраивал. А теперь Киригакуре нужен такой мечник, бла-бла… — И что ты будешь делать? — Как что? Нахер выкину эту писульку, — в доказательство Кисаме тут же бросил свиток в костёр. — Не верю я, что это правда… По глазам напарника Итачи видел, что тот и хотел бы верить. Вот только думать о возвращении в деревню страшился. «Что, если бы мне однажды предложили помилование? — задался вопросом Итачи, сидя ночью на чердаке приюта. Снег с мягким шуршанием устилал крышу. — Я бы вернул в деревню Саске и попытался настроить его на службу Родине. А кроме того…» Что он стал бы делать кроме того, Итачи не знал. Для защиты у Конохи и кроме него имелись превосходные шиноби. Саске бы в определённый момент перестал нуждаться в нём. А просто жить… — Ты всегда слишком сильно себя нагружаешь, — вечно сетовал Шисуи. — Когда веселиться-то будешь, наслаждаться детством? — У шиноби нет на это времени. — Да ладно тебе! Мы же не в Эпоху воюющих кланов живём, ей-ками!.. В отличие от него, Шисуи умел веселиться. У него были друзья, близкие люди. Шисуи любил жизнь… И всё же долг он ставил выше. Тупая боль в сердце всегда сопровождала мысли о Шисуи. И если, думая о Саске, Итачи испытывал трепет надежды… «Как глупо, но как же хочется, чтобы и Шисуи переродился где-то в более спокойном, приветливом месте, — подумал Итачи со скорбью. — Он должен был жить, не я». Впрочем, выжить тогда для любого из них значило пойти с оружием против своего клана или родной деревни. Итачи не мог пожелать лучшему другу подобной участи. Какая-то струнка задрожала в душе, и Итачи попытался ухватиться за неё. Пробуждать Шаринган больно — но он и не заслуживает ничего, кроме боли. Только не после того, что он сделал. Итачи соскальзывал в темноту, полную шорохов. Кто-то плакал, но Итачи не узнавал голоса. Молящего о пощаде он также не узнавал. Его пальцы крепко сжимали обтянутую чёрной кожей рукоять катаны — подарка отца. Технически, АНБУ должны были носить клинки, входившие в состав амуниции, однако все они люди и позволяли себе временами вольное обращение с уставом. Тем более что Какаши-тайчо смотрел на подобные мелочи сквозь пальцы, и Итачи, когда сам стал капитаном, следовал его примеру. В самом деле, какая разница, что за клинок в руке, что за кандзи выцарапан на щитке, что за безделушка лежит в кармане на счастье? Главное — чтобы миссия была выполнена. Он идёт по тёмным коридорам родного дома. Его бьёт дрожь, но не от холода — огненная чакра не даёт остыть крови, горячит ещё больше. Итачи дрожит от предвкушения встречи в комнате, из которой тянет родной чакрой… Вдруг тень встаёт на его пути, и Итачи рефлекторно останавливается, выбросив перед собой катану, её острием указывая на врага. Тот не шелохнулся, нахмуренный. — Значит, вот что ты решил, Итачи… Этот голос!.. Итачи дёрнулся, чуть опустил катану и подался вперёд. — Шисуи?.. — это не гендзюцу, он проверяет моментально. Не гендзюцу, Кьюби его дери! Но тогда как?.. — Ты… — Я не позволю тебе пойти, — в тоне лучшего друга боль и решимость. — Мы не позволим, — другой голос присоединился к нему, ещё одна тень соткалась рядом. На этот раз Итачи отступил назад, из последних сил сдерживая рвущийся из груди стон. — Нет, только не ты… — Остановись, нии-сан, — Саске, каким Итачи увидел его в змеином логове, где они вместе сражались против Кабуто, вышел из тени к нему. Взрослый, решительный и смертельно опасный отото. — Или мы сами остановим тебя. — Ещё можно решить всё миром, Итачи, — Шисуи встал возле Саске, тоже повзрослевший, с тонкой сетью морщинок вокруг тёплых глаз. — Сложи оружие, и мы вместе придумаем… — Уже слишком поздно, Шисуи, — тихо перебил его Итачи. — Восстание клана можно предотвратить, лишь стерев его с лица земли. Для Конохи так будет… — К биджу твою Коноху! — вспыхнул Саске, в его глазах запылал Шаринган. — Что она дала нам всем? А конкретно тебе? Ты же просто умрёшь за неё!.. — Значит, так тому и быть. Саске дёрнулся, Шисуи вздрогнул. Они оба посмотрели на Итачи совершенно одинаково: с болью, разрушенной надеждой и решимостью, которую не сможет поколебать ничто. — Значит, нам придётся убить тебя. На свист катаны Итачи среагировал в ту же секунду и принял клинок брата на свой. За звоном и искрами Итачи успел различить, как исчез Шисуи — лишь только чтобы долю мгновенья спустя оказаться у него за спиной и нанести удар. Но Итачи не раз тренировался с ним и технику боя Шисуи успел изучить, как никто — предугадал, увернулся и с силой двинул другу ногой по рёбрам. Шисуи исчез в мерцании и навалился сверху, а Саске рубанул катаной по ногам. Поймав его меч своим, Итачи с трудом увернулся от друга и выскочил с энгавы во двор. Наверное, зря: вода в декоративном пруду поднялась и метнулась к нему, пришлось оперативно подпрыгивать, пропуская под собой маленького водяного дракона. Печать Шисуи распалась, вода рухнула наземь, но возвращаться было опасно: друг мог скопировать и другие техники Суйтона. Приземлившись на стену, отделявшую территорию клана от прочих, Итачи выставил блок против налетевшего на него вихрем боли и ярости брата. Чувства играли с Саске плохую шутку: он пропускал удары. Шисуи тоже видел это и поспешил на помощь. Итачи предвидел это и воспользовался, чтобы исчезнуть. И тут же оказаться за спиной друга и вонзить катану ему в сердце. — И… тачи… — прохрипел Шисуи, силясь обернуться. Итачи сильной рукой зафиксировал его голову, не желая встречаться с опаснейшим иллюзионистом взглядами. На миг ткнулся лбом во всклоченную шевелюру друга. Сильная рука дрожала, саднили глаза. — Прости меня, Шисуи… — Шисуи! — крик Саске заставил Итачи вырвать катану из тела друга и позволить тому безвольно осесть на землю. Лужа крови вокруг него расползалась, Итачи стоял в ней. — Дерьмо, Итачи, как ты мог?!.. — Тебе не понять, отото, — младший брат никогда не понимал глобального, не хотел видеть дальше своих эгоистичных потребностей. — Клан Учиха пошёл против Конохи… — Я уничтожу Коноху! — заорал Саске, его Ки взметнулась, чёрно-сиреневая чакра закружила вокруг. — Уничтожу эту гнилую деревню и заставлю тебя!.. Его крик сорвался и утонул в хрипе. Расширив в неверии глаза, Саске уставился на меч Тоцука, пробивший его грудь насквозь. — Прости, Саске, — прошептал Итачи; его Сусано вибрировал и ослепительно сиял от переизбытка питающих его чувств. — Я не могу позволить… — Ненавижу тебя, — изо рта отото текла кровь, глаза закрывались, и всё же он сумел выплюнуть с ненавистью: — Проклинаю тебя, Итачи… — Я уже давно проклят. Сдавленный ох заставил Итачи встрепенуться. Мир посыпался, исчезла чёткость реальности, всё заволок туман… который вдруг прояснился, и из него выплыли чёрные очертания в почти кромешной тьме. Рядом кто-то был, и Итачи спешно отпрянул, потянулся к кунаю, катане — не нашёл, но смутно вспомнил, что и не мог найти. — Итачи?.. Итачи на рефлексе ударил по руке, протянувшейся к нему. Откатился в строну, припал на три точки и уставился на человеческую тень в ожидании развития атаки. Тень, однако, не сдвинулась с места. — П-прости, я… я услышала, и… я не должна была… Хьюга Хината. Лондон. Видение. Итачи опустился на колени и прижался лбом к полу, тяжело дыша. Его била крупная дрожь. Только теперь он осознал, что губа прокушена, а на глазах — слёзы. — Тренировка, — прохрипел он и слизнул с губы кровь. — Просто тренировка. — Твои глаза… Итачи моргнул — и шумно вздохнул, вновь ощутив то пьянящее чувство невообразимой чёткости, которое давал… — Т-ты… ты пробудил Ш-шаринган? Итачи уставился на неё, теперь ясно различая силуэт. Прижатую к груди правую руку. Расширенные серебряные глаза. — Да, Хината. Она заинтересованно подалась вперёд. — Но как?.. — и тут же дёрнулась, отпрянула. — Прости, я, наверное, не должна спрашивать… — Всё в порядке, — прошептал Итачи, сглотнув; в горле отчаянно пересохло. — Медитация пополам с самоиллюзией. Точнее, самоиллюзия внутри медитации. Я смог погрузиться… и вызвать нужные чувства. — Это… — Хината осеклась, явно не зная, как выразить словами свои мысли. Замявшись, она отошла в сторону и вернулась к нему со стаканом воды. — Спасибо, Хината. — П-пожалуйста… — она смущённо отвернулась и, пока он пил, смотрела в сторону старого серванта с провалившимися полками. — Я рада, что у тебя получилось, Итачи, — вдруг на одном дыхании выпалила она и потупилась. Итачи устало, но довольно кивнул. — Спасибо, Хината, — повторил он и вернул ей стакан.***
На следующий день дети в приюте вскочили рано и первым делом понеслись в большую гостиную. — Быстрее, быстрее, Майк! — сопел Ланс, подпрыгивая на месте от возбуждения. — Быстрее к ёлке! Там все наши подарки! — Иди, не жди меня, — посоветовал Итачи без особого желания вставать. Свой подарок на это Рождество он уже получил. К тому времени, как он спустился вниз, дети уже похватали подарки, разорвали красивые обёртки и теперь обменивались впечатлениями от полученного. Мимолётно взглянув под дерево, Итачи обнаружил коробку и свёрток. — Только твоё осталось, — сообщил ему Ланс, уже носящийся по комнате с новым деревянным мечом. — Моё?.. — Итачи дёрнул бровями, но подошёл. Ланс не соврал: к ленте на коробке была прикреплена бирка с его здешним именем. Но и к свёртку тоже. В первую очередь Итачи, повинуясь инстинкту, вскрыл коробку. Там он обнаружил томик стихов Шиллера и небольшую записку: Твои родители оставили тебе некоторое количество денег, которые хранятся в канцелярии приюта. Ты всегда можешь обратиться за ними к миссис Стоун. Строчки были написаны рукой покойной миссис Пламм — Итачи узнал её почерк, косой и витиеватый. Новость о деньгах порадовала, но и всколыхнула грусть, которую Итачи поспешно задавил. Хватит с него чувств на сегодня. Спрятав в карман записку и отложив на время Шиллера, Итачи взял в руки свёрток. Его содержимое было упаковано в неяркую, более дешёвую бумагу, но предельно аккуратно. Его имя на бирке было выведено чётко и некрупно. Итачи осторожно развернул обёртку, и ему на колени выпал вязаный красный шарф. Сердце вдруг пропустило удар. Итачи выпрямился и заозирался, пока не нашёл взглядом Хинату. Она робко, несмело улыбнулась ему из дальнего угла комнаты. И Итачи улыбнулся в ответ.