Гордость и предубеждение Двугорского уезда

Сегодняшняя служба казалась отчего-то особенно унылой. То ли потому, что вместо отца Георгия служил отец Павел, который недавно перебрался к ним в уезд, и чувствовал себя еще немного не на месте, то ли потому, что с утра за окном шел ливень – осень, наконец, вступила в свои права и небо над Двугоркой было сплошь затянуто в свинцово-серые тучи. Полина откровенно зевала, даже одергивания маменьки не помогали. Лизавета и Анна стояли молча, подпирая друг дружку плечом – хотелось спать невыносимо, но куда уж деваться. Соня старательно шевелила губами, но Анна видела, что нет-нет, да и запнется, хорошо еще, что Полина стояла возле маменьки, а то эти две проказницы даже в церкви умудрились бы шутить и хихикать. Один лишь отец был серьезен и строг, часто крестился, и, казалось, весь погружен в молитву. Анна обвела глазами тесное помещение, подернутое дымом свечей и кадильниц с благовониями, которыми, разумеется, пропахнет потом вся одежда, так что придется отдавать горничной, чтобы выстирала. Вон стоит граф Леопольд Вильгельмович Гессен, с супругой Александрой Илларионовной и двумя дочерьми: старшей, Марией, ее ближайшей подругой, и младшей, Анастасией. Вон стоит уездный доктор Илья Петрович Штерн, тоже с женой, Василисой Михайловной. Вон видно и тетушку, сестру их матери Марии Алексеевны, - Антонину Алексеевну. Правда, без мужа, который нынче был в Петербурге по делам. Лица, лица, лица… У кого задумчивые, у кого скучающие. Анна перевела взгляд на старшую сестру; Лиза тихонько вздохнула в ответ, поправляя на голове кружевную шаль. И когда же, наконец, кончится служба?.. Но вот отец Павел благословил всех в последний раз, и люди потянулись к выходу. А там – о чудо! – кончился дождь, тучи расступились, и солнце заиграло, заискрилось в каплях воды, покрывавших деревья и кусты вокруг церкви – точно все вокруг было усажено драгоценными камнями. Воздух, полный свежести, был терпким, прохладным, но приятным. И спать девушкам сразу расхотелось. Пообщавшись со знакомыми, семейство Долгоруких уселось в две крытых кареты и отправилось домой, завтракать. - А знаешь ли, Петя, что сказала мне сегодня после службы Антонина Алексеевна? – обратилась к мужу княгиня Долгорукая, пока две слуг раскладывали еду по тарелкам. - Нет, дорогая моя, но я уверен, что новости, как водится, из ряда вон выходящие, - ответствовал Петр Михайлович, своей репликой заставив Лизавету и Анну улыбнуться в салфетки, а Соню и Полину – громко хихикнуть. Всем было хорошо известно, что тетушка – мастерица собирать сплетни, небылицы и всяческий вздор, коим потом потчевала дорогих родственников. Пропустив шпильку супруга мимо ушей, Мария Алексеевна продолжила: - Ну, так вот! Она сообщила, что усадьбу Рощино наконец-то купили! - В самом деле? Кто же новый владелец? - Князь Михаил Репнин, весьма состоятельный и перспективный молодой человек из Петербурга, - лицо княгини озарила довольная улыбка. – Купчую заверили два дня назад, а он уже перевез сюда слуг и вполне возможно, что скоро мы увидим Рощино своими глазами, ведь князь обязательно устроит бал по такому случаю. - Не сомневаюсь, дорогая, - сказал Петр Михайлович. – Однако не кажется ли вам, что для того, чтобы попасть на бал, нужно получить приглашение? Было бы крайне невежливо приехать туда, не будучи представленными князю Репнину. В конце концов, он – новый человек в уезде; возможно, в Петербурге нынче модно являться в дом просто так, но долг вежливости требует сперва хотя бы взглянуть друг другу в лицо. - А что же, Петр Михайлович, вы не собираетесь нанести визит вашему новому соседу? – брови Марии Алексеевны взлетели вверх. - Возможно, - уклончиво ответил князь, - но по правде говоря, я не собирался делать этого сегодня же. И в самое ближайшее время тоже. Рощино находится почти в пяти верстах от Михайловского, и дорога сейчас пребывает не в самом лучшем состоянии. - Но как же так! – всплеснула руками его жена. – Как же, Петр Михайлович, вы, право, совсем не думаете о своих дочерях! - Не могу понять, каким образом наши дочери связаны с дорожной распутицей и новым соседом, - князь отложил салфетку. Девушки переглянулись между собой: разговор родителей принимал весьма интригующий оборот. Мария Алексеевна, тем временем, окончательно рассердилась: - Вы меня поражаете, князь! У вас четыре девицы на выданье! А учитывая наше незавидное положение, приданое им может только в сладких снах сниться. Неужели вы не желаете устроить их судьбы наилучшим образом, выдав замуж за таких прекрасных молодых людей, как князь Репнин? - По-моему, вы несколько спешите, дорогая, - князь сохранял спокойствие, принимая из рук горничной чашку горячего чая. – Почему вы так уверены, что князь Репнин – достойная партия для одной из моих девочек? Это вам тоже Антонина Алексеевна рассказала? - Князь Михаил Репнин – офицер царской армии, прошедший Кавказ! К нему благоволит сам император! Помимо Рощино, чтобы вы знали, у него есть дом в Петербурге, дом в Москве и вилла в Италии! – восклицала Мария Алексеевна. – У него блестящее образование и безупречная репутация. Разумеется, я считаю его достойным претендентом! А вам, князь, следовало бы стыдиться, что вы меня в этом не поддерживаете! - Да кто же вам такое внушил, дорогая, - улыбнулся Петр Михайлович. – Я всегда и во всем вас поддерживал. Однако согласитесь, в такой грязи, какая стоит сейчас на дорогах, недолго и колеса потерять. Или лишиться лошадей. А, как вы верно заметили, наше незавидное положение не позволит купить новую карету и, уж тем более, других лошадей. - Позвольте заметить, папà, - на правах старшей дочери вмешалась Лиза, - что мы ведь тоже имеем право высказаться на этот счет, не так ли? Вы же не выдадите нас замуж против воли? - Ну, разумеется, нет, Лизонька, - улыбнулся Петр Михайлович. – Может, мы не так богаты, как следовало бы нашему славному роду, но я ни за что не опущусь до того, чтобы отдать тебя или Аннушку замуж по расчету. Что же касается Софьи и Аполинарии, вам, барышни, сперва не мешало бы ума поднабраться. А то мне иногда кажется, что вас зря образовывали. - Петя! – взмахнула руками Мария Алексеевна. - Не беспокойтесь, мамà, - сказала Полина, - мы с Соней даже не сомневаемся, что удачно выйдем замуж. В нашем уезде и без князей полно отличных женихов. Взять хотя бы военных… - О, боже мой, - возводя очи к потолку, вздохнул Петр Михайлович. – О чем я и толкую, дорогая. Очевидно природа, как и я, влезла в долги, потому что у нее хватило талантов только на двух моих дочерей. - Можете сколь угодно долго смеяться, папà, - надулась Полина (надо сказать, совершенно очаровательно!). – Нас с Соней это совершенно не смущает, правда, Сонь? - Не понимаю, кто из вас старше, - махнул рукой Петр Михайлович. Он закончил пить чай и встал из-за стола. – Что ж, дорогие мои, я все понял. Ваша маменька искренне желает выдать вас замуж за перспективных молодых людей с хорошим доходом. А я желаю, чтобы вы выбирали себе супругов по любви. Не знаю уж, какое намерение считать более достойным, но, однако, ни одно из них в настоящий момент не стоит того, чтобы увязать в грязи по дороге в Рощино. Кроме того, я не сомневаюсь, что князю Репнину сейчас и без нас хлопот хватает в новом поместье. Если кто будет меня спрашивать, я в библиотеке, с управляющим, и прошу до обеда не беспокоить. С этими словами князь покинул столовую. Мария Алексеевна и барышни тоже не стали засиживаться. Княгиня, вздыхая, отправилась к себе, Полина с Соней взялись за рукоделие, а Лиза и Анна решили прогуляться, благо, что солнце так и не думало прятаться за облаками, и день обещал быть погожим. А пока они неспешно направляются в сад позади дома, позвольте мне, дорогие читатели, познакомить вас с нашими героями. Семья князя Долгорукого действительно принадлежала к одному из самых старинных и видных родов императорской России. Но, увы, Петру Михайловичу не сильно везло. По молодости лет он вел настолько беспечный образ жизни, что, в конце концов, его отцу надоело постоянно вытаскивать непутевого сына из передряг и долгов, и он справедливо рассудил, что женитьба заставит Петра поумнеть. Породниться со знаменитой фамилией в Петербурге желали многие, тем более что молодой князь был хорош собой. Но Петр и тут умудрился испортить батюшке благие намерения, влюбившись в младшую дочь давным-давно обедневшего графа Уруского. Мария Алексеевна, конечно, была завидной красавицей, но Михаил Петрович, желавший при помощи выгодного брака приумножить свое состояние, несколько пошатнувшееся из-за проделок сына, был категорически против этого брака. Впрочем, романтично настроенного Петра это нисколько не смутило, и он, бросив все и отказавшись от притязаний на наследство, женился на своей любимой Машеньке. С тех самых пор они жили в поместье отца Марии, Михайловском, недалеко от Петербурга. Граф Уруский, к сожалению, умер в результате несчастного случая на охоте, спустя всего полгода после рождения первой дочери Петра и Марии, - Елизаветы. И заботы по поддержанию жизни в маленькой усадьбе свалились на плечи Петра Михайловича. Через полтора года после Лизы появилась Анна, через два – Софья, и еще через год – Аполинария. После чего князь понял, что наследника ему, судя по всему не видать, и надо каким-то образом обеспечить приданым четырех девиц. Человек от природы мягкий и податливый, никогда не считавший денег в кармане, он с трудом заправлял даже таким крошечным хозяйством, как Михайловское. Мария помогала, как могла, но все же ее долгом было воспитание дочерей, и потому Петр Михайлович нанял управляющего – немца, Карла Модестовича Шуллера. Тот заявился с рекомендациями от самого Строганова (поддельными) и заверениями (лживыми), что лучшего управляющего во всем уезде не сыскать. Поскольку князю совершенно не хотелось употребить на поиски другого кандидата хоть сколько-нибудь своего времени, он, не раздумывая, принял немца на службу. Как вы можете видеть, уважаемые читатели, дела у Долгорукого были не то, чтобы хороши. Однако поместье продолжало существовать, принося даже какой-то доход. Увы, средств все равно не хватило бы на то, чтобы обеспечить достойным приданым всех четырех девочек. Впрочем, как вы наверно уже заметили, сам князь благоволил больше к своим старшим дочерям. Лиза, двадцати одного года от роду, была очень похожа на мать: высокая, стройная, с густыми волосами цвета спелой пшеницы, большими блестящими карими глазами и веселым нравом. Она была послушной дочерью, хотя по юности своей шалила, иногда так, что отец с матерью за сердце хватались. Вторая дочь, Анна, пошла в свою бабушку по материнской линии – покойную графиню Анну Сергеевну Урускую. Она была тонка, как тростинка; волосы - светлые, как у Лизы, но когда на них падало солнце, казалось, что они словно бы из сусального золота. Голубые глаза в обрамлении густых темных ресниц смотрели искренне, но с достоинством. Кроме того, Анна оказалась необычайно музыкальной: из всех четырех девочек учитель музыки приходил только к ней, и часто хвалил юную княжну. Софья и Полина, наоборот, более походили на отцовскую родню: обе с каштановыми локонами, хорошо сложенные (хотя Соня носила платья на размер меньше Полины). Правда вот, беспечность им досталась от папеньки. Они не были глупыми, как некоторые девицы из их уездного окружения, вовсе нет; но, глядя на них, слушая постоянную трескотню, князь Долгорукий думал, что это ему отзываются грехи молодости. Сейчас он понимал, что отец был прав, пытаясь образумить сына, но прошлого не воротишь. С годами страсть поутихла, красота жены хоть и не вся угасла, но уже не рождала в нем таких бурных чувств. Все равно он был счастлив, а потому твердо намеревался выдать своих дочерей замуж по любви. О самом главном чувстве в жизни любого человека думал не только сам князь. Идя по садовой дорожке к маленькому пруду, Лизавета и Анна тоже говорили о ней. Конечно, приезд нового соседа их заинтересовал. Они гадали, каков он, князь Репнин: высок? Брюнет или же блондин? Любит ли танцевать? Читает ли стихи? Девушки не раз бывали на балах в уездных поместьях, и там часто находились достойные кавалеры, однако ни один из них до сих пор не завоевал сердца Лизы или Анны. Возможно, виной тому были рассказы маменьки, которая несколько лет жила в Петербурге, у тетки, а потому посещала столичные вечера, которые, разумеется, были куда уж лучше, пышнее и богаче двугорских. Среди прочего княгиня рассказывала о молодых офицерах и наследниках лучших дворянских семей, причем описания были настолько детальны и красочны, что девушки, затаив дыхание, почти могли себе представить, будто это они сами вальсируют в роскошных платьях по зеркальному полу, в котором отражаются люстры с сотнями свечей, бокалы с шампанским, драгоценности женщин и золотые эполеты на мундирах мужчин. И обе втайне мечтали, что однажды в них влюбятся такие же гордые, храбрые и красивые петербургские юноши, и увезут с собой, в новый волшебный мир. - Мне кажется, маменька несколько увлеклась идеей знакомства с князем, - вздохнула Лиза, шагая по дорожке. – Ведь для того, чтобы жениться на барышне без приданого, нужно любить ее настолько сильно, что просто забыть об отсутствии такового. Не думаю, что родители князя Репнина пожелали бы видеть в невестках меня… или тебя… да кого угодно из нас. - Не говори так, Лиза, - отозвалась Анна. – Я уверена, что князь – благородный молодой человек. И если влюбится по-настоящему, то не станет увиливать, прикрываясь семейной честью. А ты что же, - она хитро прищурилась, - уже мечтаешь выйти за него замуж? - А-а-аня, - протянула старшая сестра, заливаясь прелестным румянцем, - ну что ты такое говоришь! - Да брось, - рассмеялась Анна, - я тебя прекрасно понимаю! В нашем положении такие мечты – единственное, что хоть как-то его скрашивает, - и она тихонько вздохнула. - Ну, а ты сама разве не желала бы стать княгиней Репниной? – улыбнулась Лиза. Анна покачала головой: - Видишь ли, дорогая сестра, я за свою жизнь поняла только одно: если я выйду замуж, то только за того, кто будет достоин моей любви. Любовь – не тот дар, который дается потому, что ты благородного происхождения или сказочно богат. Она дается тем, кто не боится испытаний, готов принять любой удар судьбы и, выдержав, стать еще сильнее. Может быть, мы с тобой не самые завидные невесты, это так. Но зато мужей своих будем любить от чистого сердца. Неужели этого не достаточно? - Ты права, Анюта, впрочем, как всегда, - Лиза обняла сестру. Они сидели на маленькой скамеечке, глядя как ветер гонит рябь по мутноватой воде пруда. Склонив друг к другу светлые головки, девушки молчали, погруженные каждая в свои мысли, полные печали, сладких надежд и молитв, возносимых к прозрачной вышине осеннего неба.