Гордость и предубеждение Двугорского уезда

      Спустя неделю после разговора Анны и Владимира в роще, князь Репнин и барон Корф единовременно просили у Петра Михайловича Долгорукого руки двух его старших дочерей, Елизаветы Петровны и Анны Петровны, соответственно. Оба молодых дворянина чуть ли не хором заверили князя в искренности своих чувств, обещая холить и лелеять будущих супруг. Князь не был удивлен сватовству Михаила Александровича, потому что Мария Алексеевна по десять раз на дню говорила ему о том, что Репнин без ума от Лизы. А вот то, что барон Корф любит Анну, оказалось для Петра Михайловича полной неожиданностью. Он прекрасно помнил, как дочь с открытой неприязнью говорила о надменном аристократе, и поинтересовался, когда это Владимиру Ивановичу удалось завоевать сердце Анны. Барон весело улыбнулся:       — Честно говоря, я и сам не знаю, Петр Михайлович. Но, думаю, не покривлю душой, если скажу, что красоты моего поместья сыграли в этом не последнюю роль. Анне Петровне очень понравилось Солнечное.       Михаил Александрович хмыкнул, а князь Долгорукий, одарив насмешливого Корфа суровым взглядом, молвил:       — Надеюсь, Владимир Иванович, вы понимаете, что я никогда не выдам Анну замуж за человека, недостойного ее красоты и ума?       — Понимаю, и полностью одобряю, Петр Михайлович, — усмешка моментально слетела с лица барона. — Анна будет счастлива, и никогда не пожалеет о своем выборе. Я люблю вашу дочь всем сердцем, и готов идти за ней хоть на край земли.       Пылкость, с которой молодой человек говорил о своих чувствах, убедила Долгорукого в серьезности его намерений. Он поднялся с кресла.       — Что ж, господа. Я очень рад, что две моих любимых девочки выходят замуж за таких достойных молодых людей. Их судьбы теперь — в ваших руках. Постарайтесь оправдать мое доверие и их любовь. Даю вам свое благословение на брак, — торжественно заключил князь, и обменялся с женихами крепким рукопожатием.       Княгиня Долгорукая пребывала на седьмом небе от счастья, хотя, как и супруг, была очень удивлена, узнав о любви Анны к барону Корфу, которая, к тому же, оказалась взаимной; Мария Алексеевна до сих пор не могла простить Владимиру Ивановичу его пренебрежительное отношение к пению дочери, хотя это и было почти год назад. Однако перспектива иметь в зятьях одного из самых родовитых, богатых и красивых дворян России затмила собой все остальное, и княгиня не уставала хвалить Анну за то, что она, наконец, сделала правильный выбор.       — Пожалуй, я не стану рассказывать маменьке, что в первый раз отказала барону, — смеясь, сказала Анна Лизе, когда они вечером того же дня сидели у старшей княжны в спальне, обсуждая счастливые события, как прошедшие, так и грядущие. — Иначе она вместо похвал обрушит на меня град упреков!       — Но ведь ты и вправду очень удивила родителей, — заметила Лиза. — Обо всей истории отношений между тобой и Владимиром знаем только я и тетушка, Дарья Алексеевна. Ты даже не рассказывала папе с мамой о том, что вообще ездила в поместье барона. Так что их можно понять.       — Думаешь, я слишком поспешно согласилась стать женой Владимира?       — Аня, милая, — лизин голос стал очень серьезен, — скажи мне честно. Когда ты поняла, что любишь его? Если твое чувство не успело окрепнуть, и ты поддалась минутной радости от того, что барон вернулся, то… да, твое решение явно поспешно.       — О, нет, Лиза, все как раз наоборот, — вздохнула Анна. Потом рассмеялась: — Знаешь, папà задал Владимиру тот же вопрос! Но что касается меня, то я с самого начала поняла, что, гордый или нет, а барон Корф — человек незаурядный. Как ты помнишь, мы не часто общались прошлой осенью. Но потом, когда я весной жила у Щербатых, и позже, летом, в Солнечном — он доказал мне, что за внешней холодностью скрывается отзывчивое сердце и веселый нрав. Когда я поняла, что люблю его? Наверное, в тот момент, когда увидела портрет в галерее. Обязательно покажу тебе, когда приедете к нам в гости. Владимир на нем именно такой, каким я только что его описала. Только в жизни еще лучше!       Позже, гуляя с женихом в саду, Анна сама спросила Владимира, когда тот осознал, что пренебрежение к провинциальной барышне сменилось чувством, куда более нежным.       — Я никогда не относился к тебе с пренебрежением, — отозвался барон. — Наоборот, ты с первого взгляда поразила меня настолько, что я растерялся, и не знал, как вести себя так, чтобы…       — Оценить ситуацию здраво? — с ехидцей закончила за Владимира Анна.       — Чтобы не выдать своих чувств, — возразил Корф.       — Но почему же?!       — Мне тогда показалось, что ты непременно отвергнешь меня. Как позже выяснилось, я был недалек от истины.       — Ты вел себя ужасно!       — Но я никогда раньше не испытывал ничего подобного!       — А как же та барышня из Петербурга, на которой еще пару лет назад ты имел намерение жениться?       — Нет, — покачал головой Владимир, — это было совсем иное… Мне иногда кажется, что моя жизнь четко делится на то, каким я был до встречи с тобой, и каким стал после. Признаюсь, я был влюблен в нее. Но ведь ты всего не знаешь, Анна. После той истории эта девица обвинила меня в том, что я ревнивый самодур, и что она достаточно умна, чтобы никогда не выйти за меня замуж.       — Ты же описывал ее, как очень достойную девушку, — напомнила Корфу княжна.       — Я был удивлен не меньше твоего, — усмехнулся барон. — Нет, это все романтические бредни из французских романов, да еще чушь, которую наплел ей Писарев…       — Кстати, о нем, — встрепенулась Анна. — Когда Полина рассказывала, как ты отыскал их в Петербурге, то упомянула, что в разговоре с Писаревым ты сказал «Это все она!». Он напомнил тебе о той девушке?       — Нет, — Владимир помрачнел. — Речь шла об Ольге Калиновской.       Анна с недоумением посмотрела на жениха. Корф вздохнул:       — Это она сообщила Писареву о том, что Полина в Петербурге, и что я… увлекся тобой, по ее выражению. Хотела отомстить мне за то, что пренебрег ею, хоть я и не давал малейшего повода к тому. У этой женщины не в меру богатое воображение, — с раздражением закончил барон.       — И… что ты сделал, когда узнал о ее поступке?       — Вежливо попросил ее покинуть мой дом, и никогда больше не переступать его порога, — криво усмехнулся Владимир. — Хотя, если честно, более всего хотелось выставить Ольгу вон при всех. Но она — родственница Мишеля, я не мог так поступить по отношению к нему и Натали. Пришлось сдержаться.       — Догадываюсь, чего тебе это стоило, — рассмеялась Анна, обнимая молодого человека.       Однако судьбе было угодно преподнести будущей баронессе Корф еще один неприятный сюрприз. Однажды в послеобеденный час Анна сидела в саду с книгой, ожидая приезда жениха. Лиза с матерью были приглашены на чай в Рощино; Анну звали тоже, но она отказалась, честно признавшись, что предпочтет прогуляться с Владимиром до рощи. Барон был занят приготовлениями к свадьбе, но обещал приехать в Михайловское, как только освободится. Княжна задумчиво листала страницы романа, погруженная в свои приятные мечты, когда появилась горничная с известием, что Анну ожидает какая-то знатная дама. Девушка поспешила в дом, по дороге перебирая в уме всех своих знакомых, подходивших под такое расплывчатое определение, но ее удивлению не было предела, когда оказалось, что в гостиной сидела княгиня Александра Филипповна Потоцкая. Анна присела в глубоком поклоне, на который княгиня, поджав губы, ответила лишь холодным кивком головы, после чего, так же равнодушно поинтересовавшись здоровьем ее родных, перешла к сути своего визита.       — По вашему виду мне ясно, что вы не догадываетесь, почему я решилась ехать в другой уезд на ночь глядя, хотя, по дороге сюда, я искренне надеялась, что причина понятна.       — Вы ошибаетесь, Ваше сиятельство. Прошу меня простить, но мне действительно неизвестно, зачем вы приехали в Михайловское.       Гримаса недовольства сделала резкие черты лица княгини Потоцкой еще более непривлекательными.       — Что ж, в таком случае я должна буду все растолковать лично. Как вы знаете, я являюсь тетей барона Владимира Ивановича Корфа. Несколько дней назад племянник прислал мне письмо, в котором сообщал, что сделал вам предложение руки и сердца. Признаться, это известие привело меня в изумление и негодование, ввиду того, что место баронессы Корф еще с младенчества предназначалось моей дочери… О, не стоит кидать на меня такие взгляды, княжна! Я догадываюсь, что Владимир ничего не говорил вам об этом, не в его характере рассказывать всем напропалую о столь серьезных вещах. Но его союз с Екатериной всегда был делом решенным. И, зная упрямый нрав племянника, я решила лично донести до вас этот факт. Надеюсь, вы осознаете, что ваш брак с бароном невозможен.       — Извините, Ваше сиятельство, — Анна старалась сохранять спокойствие, но с каждым словом Александры Филипповны в ней росла такая ярость, что пришлось крепко стиснуть руки, дабы усидеть на месте. — Но я не понимаю, почему вы приехали ко мне, вместо того, чтобы говорить с Владимиром Ивановичем, ведь решение принимал он. Вы говорите о его упрямом нраве, но вы совсем не знаете моего нрава. А я по доброй воле никогда не откажусь от возможности прожить жизнь с любимым человеком.       — С любимым! Ха! Как бы не так! — вскричала княгиня. — Знаю я вас, провинциальных барышень! Для таких девиц существует одна цель — удачно выйти замуж! А что может быть лучше, чем носить фамилию одного из самых влиятельных дворянских родов России! Вы думаете, я не представляю вашего положения, княжна? О том, какие затруднения испытывает ваш отец? О постыдном побеге и недостойном браке вашей младшей сестры? Я знаю все!       — Если вы прибыли, чтобы унизить меня, бросаясь подобными оскорблениями, то вынуждена вас расстроить: это не подействовало, — Анна была бледна, как полотно, но продолжала стойко переносить бурю в лице Потоцкой. — Вы забываете, что я, как и Владимир Иванович, — дочь дворянина, и в этом мы равны. Все остальное ни его, ни меня не интересует.       — Это я и так прекрасно вижу! — злобно сказала Александра Филипповна. — Вас не волнует то, что всему Петербургу известно, как недостойно вел себя в молодости ваш отец, и как разорился его тесть. Не заботит, что по всем гостиным будут трепать славное имя Корфов, получивших в родственники сына бывшего управляющего, игрока и бретера! Репутации моего племянника будет нанесен непоправимый вред, неужели вы этого не понимаете?       — А я вот лично не понимаю, что вы тут вообще делаете, тетушка, — раздался со стороны дверей низкий голос барона Корфа. Пылающая княгиня Потоцкая и белая, как снег, княжна Долгорукая разом повернулись к столь неожиданно явившемуся гостю, который, в одно мгновение оценив ситуацию, ринулся в бой, даже не дав родственнице раскрыть рот. — Приехали без приглашения, оскорбляете мою невесту, даже по моей персоне прошлись! — в голосе молодого человека слышался неприкрытый сарказм.       — Владимир, одумайся! — обратилась к племяннику княгиня. — Ты совершаешь непростительную ошибку. Ты идешь против воли…       — Чьей, интересно мне знать? — не дал закончить Потоцкой Владимир. — Я никогда не слышал ни от матери, ни от отца, что они прочат видеть следующей баронессой вашу дочь, Александра Филипповна. Так что, думаю, сие решение — исключительно ваших рук и ума дело. Но если Екатерине Сергеевне все равно, кого назвать мужем, то мне совершенно не безразлично, кто станет моей женой. Я сделал свой выбор, тетушка, и никто — даже вы — не заставит меня его изменить! Ну, а если ваше высокое положение в обществе настолько вскружило вам голову, я с радостью поставлю вас на место. Теперь же, на правах близкого человека в этом доме, попрошу прекратить это безобразие и извиниться перед Анной Петровной, иначе…       — Иначе что? — гордо вскинула голову княгиня.       — В моем имении вы станете persona non grata, — процедил барон. Воцарилось гробовое молчание. Анна замерла, переводя взгляд с жениха, чьи дерзкие речи одновременно восхитили и напугали ее, на княгиню Потоцкую, которая явно не рассчитывала получить подобный отпор. Добрых пять минут длился безмолвный бой: Владимир сверлил родственницу полными холодного гнева глазами, княгиня то краснела, то бледнела, комкая в руках кружевную шаль. Наконец, гордость взяла свое, и, надменно поджав губы, не произнеся больше ни слова, Александра Филипповна прошествовала мимо молодых людей к двери, которую Владимир услужливо перед ней распахнул, а потом захлопнул — как показалось Анне, чересчур громко; она даже вздрогнула, понимая, что все, слава Богу, кончилось. Барон заметил это и, поспешно подойдя к невесте, заключил ее в крепкие объятия.       — Вовремя я подоспел. — Анна, прижимаясь к груди жениха, ощутила, как он усмехнулся, и подняла голову, глядя в мигом потеплевшие серые глаза. — Иначе она бы тебя заклевала, как коршун.       — Меткое сравнение, — поежилась девушка. — Но, признаться, я испугалась не столько ее гнева, сколько за тебя. Ты повел себя безрассудно, говоря с ней так резко.       Владимир рассмеялся.       — Как я и сказал тете, мое положение ничуть не ниже ее собственного, так что пусть думает, что хочет: ее отсутствие в своей жизни я переживу с легкостью. Даже отец полагал ее чересчур заносчивой. А, как я понял из общения с одной хорошенькой и умной барышней, подобное качество — причина многих несчастий, не так ли, дорогая?       Анна, улыбаясь, кивнула, понимая, что ее любовь к Владимиру только что возросла во сто крат, хотя, казалось, она и так отдала ему все свое чувство без остатка.       Для князя и княгини Долгоруких день свадьбы двух старших дочерей был, несомненно, самым счастливым в жизни. Пышное венчание, собравшее весь Двугорский уезд и немало столичных знатных гостей доставило Марии Алексеевне такое удовольствие, что она потом еще не год, и не два пересказывала это событие со всеми подробностями. Невесты были трогательно-прекрасны в белых атласных нарядах; женихи поразили уездных дам статью и ослепительным блеском эполет на парадных мундирах. Пышное застолье, устроенное в самой большой зале Рощино, с завистью вспоминали позднее все двугорские помещики. На следующий день праздник продолжился, и лишь на третьи сутки барон и баронесса Корф, наконец, отправились к себе в имение. Владимир хотел увезти Анну на медовый месяц в Европу, но девушка, улыбаясь, сказала мужу, что дворцам Парижа и каналам Венеции предпочтет прогулки по парку Солнечного, ведь именно там она впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой.       Что касается князя и княгини Репниных, в Рощино они прожили не более года после свадьбы: близкое соседство с родственниками жены оказалось невыносимым даже для такого мягкого и добродушного человека, как Михаил Александрович; кроме того, Лиза признавалась, что очень скучает по сестре. Поэтому князь Репнин продал Рощино другу из Москвы, и вместо него купил прекрасную усадьбу совсем недалеко от Солнечного, и теперь княгиня Репнина и баронесса Корф могли ездить друг к другу в гости хоть каждый день. С остальными сестрами Анна тоже, как могла, поддерживала самые близкие отношения, хотя барон сразу сказал жене, что Писаревых у себя принимать никогда не станет. С этим решением, впрочем, баронесса была согласна, но старалась писать Полине хотя бы раз в месяц, иногда помогая деньгами, сэкономленными из тех средств, что выделялись лично ей. Соня, чье поведение и манеры, благодаря отсутствию дурного влияния Полины, значительно улучшились, также часто бывала у старших сестер, и Лиза с Анной делали все, чтобы общими усилиями сделать Сонечку достойной представительницей семьи Долгоруких.       Другими желанными гостями в Солнечном всегда были князь и княгиня Оболенские. Владимир, как и Анна, искренне полюбил их и причислял к наиболее близким друзьям. Ведь именно они привезли его будущую жену в Солнечное, и, тем самым, сделали возможным их союз.