Гордость и предубеждение Двугорского уезда

      В течение последующих двух дней княгиня Долгорукая страдала по отъезду своей младшей дочери. Муж посоветовал ей съездить в гости к сестре, от которой Мария Алексеевна вернулась в страшном возбуждении. Бросив шляпку и шаль на руки горничной, она стремглав вошла в гостиную, где Лиза, Анна и Соня вышивали.       — Лиза! Князь Репнин возвращается в Рощино!       Лиза выронила из рук полотно и иголку и растерянно взглянула сначала на мать, а потом на Анну, лицо которой озарила довольная улыбка. Княгиня Долгорукая уселась в кресло:       — Антонина с мужем видели, как по дороге проехала карета с гербом князя. А потом еще несколько повозок с вещами. Судя по всему, Михаил Александрович собирается задержаться тут надолго. Это прекрасно, просто прекрасно! Уверена, он навестит нас в самое ближайшее время.       — Маменька, что вы такое говорите! — сказала Лиза. — Как будто князю больше нечем заняться, как бежать к нам…       — Ну, разумеется, Лиза! — сердито оборвала ее Мария Алексеевна. — Не думаешь ли ты, что он возвращается сюда только для того, чтобы закончить ремонтные работы? Нет, милая моя, я не сомневаюсь, он тут из-за тебя!       — А знаешь, в кои-то веки я согласна с маменькой, — весело сказала Анна, когда они с сестрой пошли в цветник, чтобы срезать свежие цветы для украшения гостиной.       — Помнишь, я говорила, что скоро все изменится? Вот мы и дождались! Ну, признайся, — она поставила корзинку с цветами на землю и, подойдя к Лизе, взяла ее за руки, — ты ведь ждешь, что он вернется, правда? Ты хочешь увидеть его?       — Ты думаешь, он по-прежнему любит меня? — с сомнением спросила Лиза. — После всего, что было… И того, что ты рассказала…       — Поверь, выходка Полины в прошлом, как для нас, так и для князя Репнина, учитывая, что он-то к ней вообще никаким образом не причастен, — беззаботно махнула рукой Анна. Лиза недоверчиво посмотрела на сестру:       — Аня, ты в последнее время ведешь себя очень странно. Сначала убивалась, что наша репутация опозорена и не видать нам удачного брака по любви, как ушей своих. Страдала, что барон Корф забудет тебя. А сейчас говоришь, что случившееся с Полиной никак на нас не отразится. И это твое загадочное «все изменится», «все будет хорошо». Признайся: тогда, в саду, Полина сказала тебе что-то, что заставило тебя изменить свое мнение?       — Ну… да, — Анна озорно улыбнулась, склонив голову набок. — Но больше я тебе ничего не скажу!       — Опять боишься сглазить?       — Нет. Не хочу портить сюрприз! — Анна рассмеялась и, подхватив корзинку, побежала к дому.       Мария Алексеевна оказалась права: на следующий же день после беседы барышень Долгоруких в цветнике, в Михайловское пожаловал с визитом Михаил Александрович — без сестер, зато с другом, Владимиром Ивановичем Корфом. Дамы семейства сидели в гостиной, занимаясь, кто чтением, кто рукоделием, когда в коридоре послышались голоса, потом в дверь постучали, и Татьяна доложила, что князь Репнин и барон Корф просят принять их. Мария Алексеевна расплылась в улыбке до ушей, а Лиза и Анна схватились за руки, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Михаил Александрович вошел первым, за ним следовал Корф; князь обстоятельно приветствовал княгиню и барышень, барон ограничился вежливыми поклонами, но успел кинуть на Анну такой взгляд, что девушка почувствовала, как краснеет. Пока Репнин вел светскую беседу с Марией Алексеевной и Лизой, Корф устроился на стуле ровно напротив Анны и продолжил свое занятие. Девушка настолько смутилась, что не знала, куда смотреть и что делать; она попробовала было вновь взяться за иглу, но та упорно попадала то мимо нужного места, то ей по пальцам, отчего княжна вздрагивала, но упорно не поднимала голову. А когда, наконец, осмелилась это сделать, то с возмущением увидела, что барон довольно улыбается. Анна нахмурилась, но в этот момент Владимир Иванович абсолютно спокойно поинтересовался, как поживают ее дядя и тетя. После того, как девушка ответила, он снова замолчал, но перевел свое пристальное внимание на друга, который с явным восторгом смотрел на старшую княжну Долгорукую.       Визит был недолгим, но в конце Мария Алексеевна вдруг напомнила князю, что на балу в Рощино приглашала его с сестрами на обед в Михайловское, и сие приглашение по-прежнему в силе. А раз уж барон Корф тут, то почему бы и ему не присоединиться. Анна мысленно застонала от того, как выглядело это предложение — словно маменька делала Владимиру Ивановичу великое одолжение (впрочем, вполне возможно, что с точки зрения княгини Долгорукой, так оно и было). Тем не менее, барон позволил себе слегка улыбнуться (вполне учтиво, отметила Анна), после чего принял приглашение. Михаил Александрович также обещал быть, правда, его двоюродная сестра Ольга уже уехала из России, а Наталья Александровна осталась при дворе: обязанности фрейлины императрицы не позволили ей отправиться в уезд с братом.       Едва за мужчинами закрылась дверь, Мария Алексеевна заключила Лизу в объятия:       — Дорогая моя, поздравляю!       — С чем, маменька? — удивилась Лиза.       — Помяни мое слово: через пару-тройку таких визитов князь Репнин придет делать тебе предложение!       — С чего вы взяли? — Лиза смутилась, хотя было видно, что такая перспектива ее очень радует.       — Он чуть ли не в рот тебе смотрел, Лиза, — рассмеялась Анна. — Ловил каждое слово!       — Очевидно, я была слишком взволнована, чтобы это заметить, — улыбнулась Лиза.       — Признаться, я до последнего сомневалась, что Михаил Александрович приедет к нам…       — Глупости какие! — перебила ее мать. — У него все на лице написано! Боже мой, надо рассказать обо всем Пете. И попросить его не паясничать, как в тот раз, с Андреем Петровичем.       Княгиня поспешила в библиотеку к мужу, а счастливая Лиза повернулась к сестре.       — Ну, а что насчет вас с Владимиром Ивановичем? Он ведь очень внимательно на тебя смотрел. Не думай, что я не обратила внимания.       — Ох, уж эти его взгляды! Я думала, что он проделает во мне дыру, как раньше, — Анна повела плечами, но тут же улыбнулась. — Я не знаю, милая. Видишь ли, это твой князь готов петь о своих чувствах кому угодно. Барон Корф — натура куда более замкнутая. По правде сказать, я была несколько удивлена, что он приехал вместе с князем. Мне казалось, что его…. симпатия ко мне исчезнет, он ведь такой гордый!       — Ты сама говорила, что барон изменился, — напомнила сестре Лиза. — Вот тебе еще одно подтверждение! Я уверена, его чувство — это не просто симпатия. — Тут она склонилась к самому уху Анны и прошептала: — Так что смотри, как бы он через ту же неделю не пришел делать предложение тебе… во второй раз!       — Лиза! — укоризненно покачала головой Анна, но в душе ее все встрепенулось, ведь теперь это были не пустые мечты, а вполне реальная возможность, которой девушка, тем не менее, не хотела давать лишнего повода отрастить крылья — ведь падать потом так больно… Но как он смотрел на нее! Этот взгляд не походил на те, что он бросал на нее в самом начале их знакомства; и также отличался от того, как Владимир Иванович наблюдал за ее исполнением романса в Солнечном. Быть может, так он смотрел позже вечером, в парке, когда целовал ей руки, но сейчас Анна едва бы смогла вспомнить, что за чувства проносились в серых глазах барона, потому что с тех пор столько всего случилось… Она несколько раз теряла надежду на счастье, и теперь, когда оно снова становилось таким близким и осязаемым, девушка боялась совершить даже самый маленький шаг в его сторону — вдруг оно опять исчезнет?       Княжна заставила себя встряхнуться: нельзя падать духом! Через три дня она снова увидит Владимира Ивановича и непременно с ним поговорит. Расскажет все, что у нее на душе, в мыслях и в сердце. А также поблагодарит за то, что он сделал для Полины.       Обед в Михайловском удался на славу. Мария Алексеевна замучила бедную кухарку, трижды гоняла слуг в город за самыми свежими продуктами, лично следила за «нерадивой горничной», протиравшей семейный сервиз; сердилась, дулась и смеялась одновременно. Дочери никогда не видели ее такой оживленной, и даже Петр Михайлович нашел для себя подобную перемену в поведении жены довольно приятной. По крайней мере, она не доставала его, хотя как-то высказала мысль, что князю следовало бы отправиться на охоту, дабы попотчевать дорогих гостей самолично добытым фазаном. Лиза и Анна волновались не меньше матери; впрочем, тревоги старшей княжны Долгорукой рассеялись в тот самый миг, когда князь Репнин попросил позволения сидеть за обедом рядом с ней. Барон Корф такового не испрашивал, а просто молча занял место возле Анны. Первое время девушка не произносила ни слова, потому что просто не представляла, о чем можно было бы беседовать за столом, не вызвав случайно излишне пристальное внимание матери; но Владимир Иванович вдруг вспомнил, что его друзья просили при возможности передать поклон прекрасной певице. Анна оживилась и начала вспоминать веселое время, проведенное в уезде, а также свои впечатления о Солнечном — о нем она была готова говорить всегда и везде.       После трапезы решено было отправиться на прогулку; Мария Алексеевна заявила, что они с супругом удовольствуются садом, а молодежи можно пройтись и до ближайшей рощи, благо, что дороги летом в порядке. Княгиня довольно улыбнулась, когда Михаил Александрович подал шаль Лизе, и недоуменно приподняла брови, когда барон Корф предложил Анне взять его под руку, что девушка сделала без видимого утруждения. Соня же заявила, что гулять ей не хочется, и удалилась в свою комнату.       Лето в Двугорском выдалось просто восхитительным: не жарким, но щедрым на солнце и ласковый ветерок, который задорно трепал ленты на шляпках барышень Долгоруких и волосы молодых людей. Поначалу все четверо шли вместе, болтая о каких-то пустяках, причем Анну поразило, что Владимир Иванович, оказывается, умел быть беззаботным и веселым — для этого ему просто нужно было оказаться в подходящей компании. Потом девушки убежали вперед, завидев луг, полный цветов, а молодые люди продолжали свой неспешный путь, сопровождавшийся разговором о прелестных обладательницах двух звонких голосков, смеявшихся где-то в высокой траве.       — Итак, Мишель, — негромко говорил барон Корф другу, — ты решился?       — Володя, я все решил для себя уже давным-давно, — отвечал князь. — Ума не приложу, как тебе удалось меня убедить в безразличии Лизы.       — Каюсь, был слеп, — улыбнулся Корф, но в голосе его совершенно не чувствовалось раскаяния. — Причем не только насчет тебя.       — Ах, вот оно как, — усмехнулся Репнин. — Да, я помню, как ты смотрел на Анну, когда она пела в Солнечном. И как на вас смотрела Ольга.       — Мишель, я ведь просил тебя не упоминать ее имени, — поморщился Корф.       — Ты повел себя с ней крайне сурово, — заметил князь. — Однако я не могу тебя в том винить, ее поступок действительно вопиюще бестактен… Все, все, умолкаю. Скажи мне лучше, ты намерен просить руки Анны?       — Если она меня примет.       — Ты что, сомневаешься? — князь был очень удивлен.       — Анна не менее гордая, чем я, — улыбнулся Корф. — У меня было немало возможностей в том убедиться. После того, что натворила ее младшая сестра, она наверняка думает, что я никогда не решусь связать судьбу с девушкой, чья репутация уже не так безупречна…       — Глупые предрассудки общества, — раздраженно дернул плечами Репнин.       — Именно, — согласился барон. — Я был бы только рад жениться на Анне…       — Так в чем же дело? — снова прервал друга князь. — Владимир, я тебя не узнаю, право. Пойди и объяснись с ней. Если Анна действительно любит тебя, то все поймет.       Корф не успел ничего ответить, потому как в этот момент вернулись Лиза и Анна; вместо шляпок у барышень на светлых головках красовались пышные венки из полевых цветов, отчего они казались совсем юными и еще более прелестными. Михаил Александрович, отдав должное искусному творению старшей княжны Долгорукой, в шутку попросил научить и его плести венки. Лиза весело рассмеялась и, ничуть не стесняясь, схватила князя за руку, увлекая на луг. Анна и Владимир Иванович остались одни, и направились к роще, которая уже была совсем близко, маня укрыться от ярких солнечных лучей в прохладной тени деревьев.       Анна чувствовала, что ей необходимо поговорить с бароном, но странная робость словно сковала ее по рукам и ногам, не давая сил сказать то, что так хотелось. Очевидно, Корф это понял, потому что начал первым.       — Анна Петровна… Анна — можно я буду звать вас так?       — Вы уже давно меня так зовете, — улыбнулась девушка. Барон, казалось, смутился, но продолжал.       — Анна, я должен вам кое-что рассказать. О вашей сестре и… ее муже. По правде сказать, мне бы хотелось оставить это в тайне, но иначе я не смогу объяснить все остальное…       — Не надо, Владимир Иванович. — Анна остановилась. — Не надо, потому что… Я и так уже все знаю.       Корф замер на месте, глядя на девушку.       — Полина проговорилась, — улыбнулась княжна. — Но не спешите ругать ее; я сама заставила все мне рассказать. Я просила вас о помощи, но никогда бы не подумала, что вы совершите такой благородный, и, в то же время, совершенно безумный поступок!       — Интересно, чего же в нем, по-вашему, больше? — усмехнулся барон, приближаясь к Анне, которая храбро стояла на месте, глядя прямо ему в глаза.       — Это зависит от того, какое чувство руководило вами в момент его совершения, — сказала девушка.       — А если я скажу, что ни то, ни другое?       — Тогда… — Анна осмелилась шагнуть навстречу молодому человеку, и теперь они стояли почти вплотную друг к другу. — Тогда мне бы очень хотелось знать, что это было за чувство.       Вместо ответа барон склонил голову, и Анне показалось, что мир вокруг словно накрылся пеленой разноцветного тумана, и единственной путеводной нитью были теплые губы, накрывшие ее собственные. Поцелуй был нежным, трепетным, невесомым, но у девушки все равно подкосились ноги, однако молодой человек крепко обнимал ее, и Анна в ответ обхватила его руки, держась за них, как за якорь, даже когда поцелуй закончился.       — Думаю, теперь вам все ясно, — тихо сказал Корф. — Но знайте, сударыня, что я в любой момент готов объяснить свой поступок еще раз.       — Можете приступать прямо сейчас, — улыбнулась Анна, с восторгом ощущая, как руки барона плотнее прижимают ее к широкой груди.       — С удовольствием, но сначала ответьте: вы выйдете за меня замуж, Анна?       — Вы по-прежнему хотите этого? — прошептала девушка.       — Еще больше, чем раньше! — с жаром отозвался Корф.       — И вас не смущает моя подпорченная репутация?       — Вы прекрасно знаете, что она у вас безупречна.       — А моя семья?       — Думаю, вы не будете против видеться с ними не так часто, как раньше.       — И голос разума более не велит вам, что жену следует выбирать исходя из своего образа жизни?       — Сударыня, я начинаю терять терпение!       — И вы перестанете вмешиваться в чужие судьбы?       — Анна! — Барон даже притопнул ногой, но девушка только рассмеялась, запрокинув назад голову, так что венок слетел на землю. Анна попыталась вырваться из крепких объятий, но Корф не дал ей освободиться, поняв, что княжна просто дразнит его.       — Итак, мадемуазель, — нетерпеливо сказал молодой человек, — я все еще жду ответа на свой вопрос. И перестаньте увиливать и дразниться! Анна, — его голос вдруг стал опасно-вкрадчивым, в нем слышалось скрытое напряжение, а в серых глазах уже плескалась такая страсть, что девушку бросило в жар. — Я ведь не железный! Перестаньте меня мучить! Если… если вы меня не любите… то так и скажите!       Анна покачала головой:       — Как же вы недоверчивы, барон! Но, справедливости ради, в прошлый раз я ответила столь резким отказом, что вы имеете полное право сердиться и не верить мне, как я не верила вам. Владимир… можно я буду так вас называть? Мои чувства сейчас прямо противоположны тем, что были в апреле. — Барон радостно встрепенулся, Анна улыбнулась и продолжила: — И в мои намеренья вовсе не входило дразнить вас, я в самом деле хотела знать, готовы ли вы жениться на мне после всего, что было. И теперь вижу, что ничто не мешает мне сказать: да, я выйду за вас!       Владимир просиял, хотел что-то сказать, но передумал, и просто крепко прижал невесту к груди. Анна закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она слушала биение сердца Владимира, и этот звук был самой сладкой, самой совершенной мелодией на свете.