Magnificent gem of our souls

В шатре установилась мрачная тьма. От пылающего причудливыми цветками пламени костра, теперь оставались лишь обугленные деревяшки. Судя по тишине, нарушаемой только глубоким, размеренным дыханием русских воинов — метель, бушевавшая на протяжении всей ночи, прекратилась, уступая место леденящему холоду. Я выдохнула, выпуская изо рта, практически невидимый в заполняющем окружение полумраке, пар. Тело, лишенное хоть какого-то источника тепла, за некоторое время успело окоченеть. Ведь, в наскоро сооруженном шатре воцарился такой же мороз, что и снаружи, в заснеженной чаще русских лесов. Первые лучи золотистого солнца только-только показались за горизонтом, словно разрывая мерцающим светом покров ночной мглы. Небо казалось особенно величественным в это время. Смесь пурпурного, янтарного, нежно-розового и голубого оттенков придавали бескрайним просторам небесной глади сказочный, местами — загадочный вид. Деревья, поглощенные золотом солнечных лучей, выглядели не менее выразительно. Однако была и обратная сторона этой невообразимой красоты. Разрушительная сила метели, что разверзлась накануне, оставила после себя многочисленные древесные ветви, в беспорядке лежащие на белоснежном покрывале земли. Подходя ближе к тренировочной поляне, я заметила, что нескольких скакунов, до этого крепко-накрепко привязанных прочной веревкой к темным стволам, не доставало. На их месте остались лишь оборванные части тех самых веревок, да едва различимые следы копыт. Со стороны шатра послышались знакомые голоса, что заставило меня обернуться. Евпатий, в сопровождении Каркуна, показался у полога. Воины переговаривались, однако разобрать что-либо я не могла, ведь слова достигали ушей лишь искаженным подобием самих себя, не более. В последний раз скользнув взглядом по молчаливой красоте рассвета, я приблизилась к мужчинам. -Влада, — приветливо улыбнулся Коловрат. Его лицо выглядело немного растерянным, будто мужчина только что вспомнил мое имя. Отчасти, так и было, — Давно ты на ногах? -Нет, немногим раньше вас, — ответила я, поправляя выбившуюся прядь, — Однако, уже недосчиталась нескольких скакунов. Эта метель была послана нам не во благо… -Отнюдь, — начал Каркун, оглядывая лагерь, усеянный частями древесной кроны, — Хвороста нам, отныне, хватит надолго, а потеря лошадей, как-нибудь, да окупится. Главное, что басурмане, привыкшие к более благосклонным зимам, еще и не оправившиеся от внутренних волнений, связанных с историями о лесных духах, прочувствовали натуру матушки-зимы. -Возможно, — медленно кивнула я, переводя взгляд на путь, ведущий к монгольскому стану. А ведь воин был прав — жители степей, еще при первом появлении у стен Рязани, не выглядели защищенными от неумолимых морозов русских зим, в отличие от жителей города. Оба десятника не казались озябшими или замерзшими, выходя из шатра, будто они даже не заметили того, что от костра остались лишь опаленные головешки, а помещение заполнилось леденящим холодом. Все их одеяние было предназначено для подобных случаев, в отличие от тканевых, пусть и утепленных, но, все же — недостаточно плотных, одежд воинов хана. А значит, Каркун говорил чистую правду, и в стане врага могло недоставать не только лошадей, но и нескольких десятков солдат. Возможно — и самого хана. При возникновении этой мысли, я чуть заметно встряхнула головой, будто бы опровергая вероятность такого исхода. Батый, со всей его спесью, величием и недосягаемостью, просто не мог проиграть нахлынувшим морозам. Ведь, временами казалось, что такой человек заставит трепетать саму природу, метнув один лишь взгляд. Хоть и самой было невдомек, но в глубине души, я понимала, что не хочу смерти Бату-хана. Будто что-то во мне не позволяло даже простых допущений на этот счет. Жгучее, как я подумала — любопытство, норовило подчинить весь разум своей воле, заставить отправиться к самому лагерю врага, дабы взглянуть одним глазком на последствия ненастья, что разыгралось прошлой ночью. Прожигая взглядом бесконечные деревья, произраставшие на той самой дороге, я залилась румянцем. «О чем я только думаю? Сумасбродная девица. Неужто, вновь желаешь стать трофеем?» — порицала я саму себя, быстро отворачиваясь. Вскоре, когда светило солнца, во всей присущей красе и выразительности, заняло законное место на небесах, медленно продвигаясь от линии горизонта вверх, а само небо обрело привычный оттенок ясной лазури, русичи покинули объятия сна, предаваясь рутине. Каждый воин силился найти себе работу, расчищая временный лагерь от заполнивших его обломков ветвей, разбирая шатер или отправившись на поиски пропавших лошадей. Я испробовала все из возможных занятий, однако, то ли в силу внезапной несобранности мыслей, то ли благодаря присущей непоседливости, ничто не выходило у меня достаточно хорошо. Разглядывая маленькую синицу, что опустилась на снег в поисках хоть какого-то пропитания, я сидела на одной из поваленных ветром древесных частей. Меня забавляло то, как крохотная птица старалась отыскать намек на червяка или же ягоду, копошась в рыхлом снеге. Янтарно-желтые перья, находящиеся на ее груди выглядели взъерошенными, черные глазки-бусинки даже не думали направлять взгляд на меня. Синица практически полностью скрылась под слоями снежных хлопьев. А когда показалась вновь, я заметила в миниатюрном клюве пойманную добычу — червяка. Несомненно, обрадованная долгожданной находкой, птичка, быстро взмахивая крыльями, устремилась ввысь, словно она боялась, что в любой момент червяк может исчезнуть в земле. -Княжна? — послышался мужской голос за спиной. Чуть ли не подпрыгнув от внезапности, я обернулась. Передо мной остановился Мстислав — запоздавший гонец, тот, чье поведение показалось наиболее подозрительным на самых первых порах знакомства. Карие глаза были обращены ко мне, а на губах играло подобие улыбки. Однако, из жеста дружелюбия, эта натянутая маска эмоций, все отчетливей и отчетливей вызывавшая во мне чувство недосказанности, будто собеседника терзал мрачный и мучительный секрет, превращалась в выражение грусти, некоего раскаяния. -Не стоит так меня величать, — проговорила я, — Просто Влада. -Что ж, хорошо, — кивнул тот, — Я заметил, что тебе нигде подходящего дела не нашлось… Не желаешь немного поохотиться? -Это было бы хорошо, — выдержав некоторую паузу, ответила я. Тем временем, в душе нарастало чувство тревожного беспокойства. Взгляды, наполненные столь тягостными эмоциями, отстраненность и, самое главное — раскаяние, проскальзывающее на лице Мстислава, заставляли все мои сомнения вспыхивать с новой силой, убивая то ничтожное количество веры в спасение русичей, что осталось в душе. Я будто чувствовала, что все действия мужчины являются частью грандиозной задумки. Все это походило на мои собственные проделки, посредством которых я силилась добиться того, что хочу, но было и отличие — намерения. Мои собственные проказы не наносили никакого вреда, ни окружающим, ни мне самой. Разве что, очередные переживания и последующие за ними наставления. Здесь же происходило что-то необычайно рискованное. Взгляд гонца подтверждал это, показывая, что Мстислав, движимый отчаянием, ухватился за последнюю тонкую нить надежды, поставил свою жизнь на кон, подвергаясь риску погибнуть. Я ощущала себя также — будто ходила по лезвию ножа и, принимая каждое последующее решение, все норовила упасть в бесконечную пропасть забвения. В то время как солнце добралось до середины своего пути, мы находились на достаточном отдалении от лагеря. Мое сердце билось в два раза быстрее, а тревожные мысли, никак не желали рассеиваться. Все это сильно сказывалось на стрельбе, ведь наставления Батыя покоились где-то под многочисленными вопросами, догадками и сомнениями. Стрелы, не спеша, превращались в подобия неуправляемых лошадей, которые, то и дело ослушиваются наездника, пускаясь в ритмичный галоп или внезапно останавливаясь посреди дороги. Напряжение нарастало и из-за гробовой тишины, что окружала нас. Промахиваясь в первые разы, я ожидала осуждения, либо поучения со стороны Мстислава, но, вопреки всем предположениям, ничего такого не последовало. Я настолько погрузилась в свои невеселые размышления, что совсем не заметила, как гонец завел меня еще дальше вглубь леса. А когда перед глазами мелькнула поляна, на которой мы и встретились, было слишком поздно. С противоположной стороны показался с десяток фигур, облаченных в знакомые одеяния, сочетающие в себе черный и синий оттенки. Мой взгляд встретился с взглядом Субэдэя, пылающим ярким огнем торжества. Я почувствовала, как из груди словно исчез весь воздух, а на губах проявилась алая капля крови, растекаясь во рту, сопровождаемая металлическим привкусом. Мгновенно пришло понимание всем тем чувствам, что находили пристанище в существе Мстислава. В памяти всплыла фраза, ставшая для меня чем-то, сродни клейма: «Ты — мой трофей». Величавый, раскатистый, будто оглушительный порыв грома, голос, что промолвил эти три слова, прозвучал вновь. Стоило ожидать, что Бату-хан не отступит, однако я, как и всегда, допустила страшную оплошность. Ведомая проклятым любопытством, желанием понять гонца, я обрекла себя на возвращение в монгольский стан. -Бывал ли ты у коломенского князя? — осевшим голосом спросила я, обращаясь к русскому воину. Однако ответом мне послужило лишь молчание, — Стало быть — нет. Что ж, не ведаю, что тебе рассказал хан, но знай — это все ложь. -Я сожалею, — еле слышно прошептал тот, — Он поведал, что знает, где находится наш лагерь, что я способен спасти всех, обменяв их жизни на твою. Отряд монгол остановился в нескольких метрах от нас. Сжимая в руках оружие, я принялась лихорадочно обдумывать дальнейшие действия. Позволю гневу завладеть собой — не спасу никого. -Великий хан ждет, — ухмыляясь, объявил полководец, — Тебе не сбежать вновь, выход только один. Не обращая внимания на слова монгола, я пристально посмотрела в глаза Мстислава, одновременно стараясь сдерживать подступающие эмоции и желание пуститься в бегство. Ведь, вполне возможно, что разведчики хана смогли обнаружить лагерь русичей, и теперь все их жизни зависели от правильно разыгранного хода. Наступал мой черед присоединиться к смертельной игре. -Мне кое-что от тебя потребуется. Доберись до лагеря так быстро, как только сможешь, предупреди остальных и расскажи о том, что ты не добрался до коломенского князя. Скажи, чтобы уходили как можно дальше — мой народ достаточно перенес, вам пора спастись! И запомни, все сказанное мной — приказ, позволь в первый и, вероятно, последний раз опробовать себя в роли правительницы. Теперь — беги! На долю секунды я рассмотрела огонек надежды во взгляде мужчины. Мгновение — и гонец устремился в сторону деревьев, скрываясь за их тенями. Монгольские лучники прицелились, готовые выстрелить по команде полководца, но я остановила их: -У меня есть условие. Я отправлюсь с вами, если вы поклянетесь не гнаться за этим человеком и не убивать его, — мой тон казался абсолютно спокойным, хотя изнутри душу охватывал хаос, безумная какофония эмоций. Секунды раздумий показались для меня вечностью. Я ожидала самого худшего: вот-вот, и Субэдэй отдаст приказ своим лучникам, что выпущенные ими стрелы достигнут цели, пронзая Мстислава, лишая его жизни. Но, вопреки всем пугающим предположениям, я получила положительный ответ. Мужчина молча кивнул, а его воины опустили оружие. На моем лице же, несмотря на происходящие события, мелькнула облегченная улыбка. Оставалось только ждать. Подчиниться воле Батыя и продолжать жизнь среди тех, кого в народе называют: «басурмане». Во время «путешествия» к лагерю монгол, среди всего потока мыслей выделился один-единственный вопрос: «Ради кого я все это делаю: своего народа или же себя самой?»