Magnificent gem of our souls

С каждой минутой, мы все больше отдалялись от лагеря. Очертания его постепенно размывались, пока не исчезли совсем. Перед небольшим отрядом русичей представал лишь заснеженный лес. Нетронутый никем ранее снег, теперь хрустел под лошадьми, оставляя на себе ясные отпечатки копыт. Мимо проносились темные силуэты, погрузившихся в зимнее забытье, деревьев. Однако, несмотря на завораживающую красоту природы — мы будто были окружены невесомой пеленой напряжения и… надежды. Ведь, именно она давала повод выжившим после разгрома Рязани крестьянам, десятникам Евпатия и, казалось бы, лишенным всякой веры в победу, бывшим пленникам, не останавливаться, собрать все свои силы, все мужество, и продолжить борьбу против огромного войска монгол. Каждый, кто пожертвовал последним шансом на спокойную жизнь, кто не струсил, не убежал — надеялся на то, что гонцы, посланные к князьям, возвратятся с добрыми вестями. Это чувство, смешанное с долей настороженности, недоверия, проглядывалось в глазах воинов, светясь, словно самая яркая и ослепительная звезда, что когда-либо вспыхивала на небосводе. Надежда заполняла и меня. Вот только, все сомнения, что так долго терзали душу, не позволяли в полной мере раскрыться этому прекрасному цветку ожидания, веры во что-то хорошее. Я могла лишь отмахиваться от назойливых мыслей, не более. Ведь они занимали место в самом сердце, накапливаясь тяжелым, увесистым грузом вопросов и неувязок. Руки до боли сжали уздечку, расшитую простым узором алых нитей. Пепельно-серый скакун, словно ощутив поток моих мыслей, убавил шагу, переходя с галопа на неспешную рысь. Я не замечала перемены, пока один из русских мужей — достаточно молодой воин, с рыжей копной кудрявых волос и серо-голубыми глазами — ни оказался со мной наравне. -Что-то стряслось? Конь заартачился? -Нет, — поспешила ответить я, — Всего лишь задумалась… -Если тревожат мысли о гонцах — не стоит беспокоиться. Все мы верим в то, что князья ответят благосклонно, но и отдаваться полностью этой вере не можем. Всегда следует быть готовым к худшему. -Спасибо, — улыбнулась я, однако улыбка вышла в большей степени измученной, нежели благодарной. -Что ж, мы скоро прибудем на оговоренное место — тогда уж ответ не заставит себя ждать. Я лишь кивнула, вздернув уздечку. Лошадь вновь перешла на галоп, настигая, успевших отдалиться, русских воинов. Обжигающий холодом воздух пробегал по лицу, оставляя за собой алые следы, свистел в ушах, заставлял почувствовать себя частью морозного потока. Я бы, с радостью, в нем растворилась, убежала от всех проблем, стремясь за неуловимыми порывами ветра. Однако, возможности исполнить мои желания — не представлялось. Воздух оставался всего лишь воздухом, ничем больше, а меня ждала, полная опасности и смертельного риска, реальность. Перед нами открылась обширная поляна, находившаяся недалеко от маленького замерзшего озера. Прежде, чем ступить на территорию заснеженного поля, где любой монгольский лучник мог с легкостью загубить чуть ли не всю русскую дружину, Коловрат спешился. Еще через мгновение, в его руках покоились рукояти двух мечей. Все остальные воины последовали его примеру, настороженно оглядываясь. -Будьте готовы к засаде, — слегка понизив голос, проговорил мужчина, — Мы не можем знать, насколько все это безопасно. Сопровождаемые лишь негромким хрустом молочно-белого снега, мы вышли в центр поляны. Время шло, а отряд так и стоял посреди открытой для нападения местности. Мужчины выглядели более озадаченно, сомнения окутывали теперь не только меня, безжалостно лишая той самой надежды, которая прежде так ясно мерцала в глазах каждого. Постепенно, я начинала полагать, что все сказанное незнакомцем, оказалось, либо ложью, либо досадной оплошностью. Но вот, с противоположной стороны поля, будто вырисовываясь причудливыми тенями, показались две фигуры. Они, сперва — едва различимые, с каждым новым шагом приобретали все большую отчетливость и узнаваемость. Незнакомцами оказались долгожданные гонцы. Один мужчина обладал насыщенными каштановыми волосами, густой бородой и глазами теплого медового оттенка. Его товарищ отличался светло-русыми прядями и выразительными серыми глазами. Во взгляде десятников вновь возродилась жгучая вера, несмотря на слова, сказанные мне рыжеволосым воином — в их душе не допускалось даже мысли о возможной неудаче. В то время, как русичи «расцветали», глядя на приближающихся гонцов, последняя искорка света постепенно угасала внутри меня. Ликующие, мужчины не могли разглядеть эмоций незнакомцев, ведь их собственные сердца сыграли с разумом злую шутку. На лицах гонцов все заметнее становилось выражение горестной неудачи, отчаянного поражения. -Князья Владимира и Мурома отказались предоставлять нам помощь, — на выдохе сказал один из подошедших. Надежда. Возможно, это чувство не грех сравнивать с неудачей. Сперва — с некоей опаской, но со временем — все смелее и смелее, люди позволяют надежде завладеть собой, объять нежными, в какой-то мере, успокаивающими эмоциями. Надеяться на что-то, слепо верить, означает — обрести крылья, вознестись на недосягаемую высоту, как можно дальше от всех тех опасений, горечи и тоски. Но, когда это ощущение рассеивается — крылья исчезают, оставляя человека на произвол судьбы… И он падает, падает наземь, разбиваясь о те чувства, от которых так рьяно пытался сбежать. -А где же гонец, посланный в Коломну? — осевшим голосом спросил Евпатий. -Его мы не встретили. Боюсь, что… Не успел мужчина закончить, как с противоположной стороны показалась еще одна фигура верхом на гнедой лошади. Завидев отряд русичей, как я подумала — третий гонец, поспешил приблизиться. -Князь Коломны согласен отправить часть войск на разгром монгол. Насколько же рада я была ошибаться — откликнулись не все князья, но, знание того, что хоть Коломенский правитель готов уберечь мой народ, позволило облегчению, благодарности и, даже чувству некоей вины за те мысли, которые я допускала, разлиться по всему моему существу. Однако, так же быстро, как и возникло, мимолетное состояние счастья — испарилось. Я наткнулась на взгляд темных глаз мужчины, принесшего столь радостную весть. Но этот взгляд вовсе не выражал ничего схожего хоть с одной из тех эмоций, которые испытывали все вокруг. Он, устремленный прямо на меня, вселял в сердце тоску, грусть и… сожаление. Будто, гонец оповестил об очередной неудаче. Уже начинавшая проявляться на моих губах счастливая улыбка — застыла, превратившись только в подобие той эмоции, натянутую маску, скрывающую истинные чувства. Ведь то, что я разглядела в туманном взоре незнакомца, заставляло насторожиться. Однако, показывать свои сомнения — я не могла. Без должной осведомленности, делать это было бессмысленно. Из грузных туч, затянувших небо плотной пеленой, посыпался снег. Белоснежные хлопья его, то плавно кружась, то отдаваясь воле потоков ветра, опускались на землю. Одна довольно крупная снежинка, осталась на моей щеке. Мгновение — и по коже, медленно опускаясь к подбородку, проследовала холодная кристально-чистая капля. Будто слеза. Но я не замечала ничего вокруг: ни всеобщего ликования, ни внезапного снегопада. Для меня существовала лишь фигура, доселе незнакомого мужчины, лишь его взгляд, за одно только мгновение, поселивший в моей душе столько неувязок и сомнений. -И правда — жива, — выводя из размышлений, проговорил мужчина с каштановыми волосами. Вблизи я смогла рассмотреть гонца получше — на вид ему было не более сорока лет, ведь неглубокие морщинки уже начали собираться вокруг глаз и на лбу, а взгляд лучился добротой и отвагой, — Если нам удастся победить — теперь уж не следует беспокоится о выборе правителя. То, что ты смогла выжить в стане проклятых нехристей, говорит о смелости и храбрости твоей души. Именно такую правительницу хотелось бы мне видеть на троне. -Спасибо, — на моих щеках появился призрачный румянец. -Да, это чудо, что тебе удалось выйти сухой из воды, — негромко проговорил запоздавший гонец, что показалось мне еще более подозрительным. Стремясь поскорее воодушевить свое небольшое войско, Коловрат поспешил отправиться в лагерь. К тому времени, как мы добрались до тренировочного поля, разразилась метель. Снег, подхваченный сильными порывами ветра, хлестал по коже, словно кнут. Лошади, то и дело, упрямились, будто отказываясь идти дальше. Вокруг виднелись лишь мелькающие снежные хлопья, которые в полном беспорядке проносились в воздухе, да расплывчатые силуэты деревьев. Как оказалось, русские войны, только заметив наступление метели, принялись сооружать большой шатер, пользуясь мехом и тканями, выкраденными из монгольского стана при набегах. Такую обширную «постройку» нашему заплутавшему отряду заметить удалось быстро. Внутри было не так холодно, как снаружи, ведь образовавшееся помещение нагревал яркий костер, выступавший в роли факела. Да и морозный воздух не проникал сквозь плотные слои «стен». Оказавшись в освещенном подобие комнаты, я вспомнила монгольские шатры, временный дворец хана. Конечно, по роскоши и многообразию блюд на столе, наскоро сооруженное укрытие русичей, не шло в сравнение с прекрасным шатром Бату-хана, но, внутри ощущалось что-то схожее. Будто само существо ожидало узреть все те дорогие ковры, золотую вышивку, неприступную и величественную фигуру Батыя, его пронзающий душу взгляд. Краем глаза, я заметила, как на лице Мстислава — именно так звали третьего гонца — отобразились похожие эмоции. Это заставило меня насторожиться, ведь, как мог мужчина знать о подобном, коль ни разу не бывал в шатре монгольского хана? Все то время, что Евпатий рассказывал о том, как наш отряд повстречал гонцов, о вестях, принесенных ими из соседних княжеств и о дальнейших действиях образовавшегося ополчения, я неотрывно наблюдала за гонцом, стараясь подметить каждую деталь. Однако, больше ничего, что могло бы меня заинтересовать, он не выказывал. Да и в разговоре участия не принимал — лишь расположился в дальнем углу импровизированного шатра, отрешенно глядя прямо перед собой. Под окончание речей Коловрата, я начинала верить в то, что все, показавшееся мне странным или подозрительным, могло быть следствием простого переутомления от долгой дороги и частых размышлений. Ведь, если бы я не думала только о плохом, вполне возможно, что и на невиновного ни в чем мужчину внимание обращать бы не стала. В конце концов — не мог же Мстислав, и правда, побывать в монгольском военном лагере, выбравшись оттуда живым, да еще и без единой царапины. Если учитывать, как именно народ Бату-хана обращается с плененными воинами, то можно с готовностью сказать, что мой разум постепенно начинал различать лишь темную сторону жизни, не замечая ничего хорошего вокруг. Возможно, я настолько увлеклась думами об ужасной натуре русских князей, что привила внутри себя ожидание неоспоримого отказа на просьбу о помощи. Как и говорил ранее Евпатий — некоторые правители соседствующих княжеств, все же, откликнулись на призыв десятника, уверовав в исходящую от монгольского воинства опасность. Готовясь ко сну, я в последний раз оглядела Мстислава. Несмотря на все те мысли, так отчаянно кричащие о неправоте прошлых моих суждений, я все же не могла отмахнуться от этих неутешительных догадок. Ведь, вместе с пониманием того, что все они могут оказаться напрасными, я знала и об одной, не менее важной, детали. Теперь я другая. С того момента, как ступила на территорию монгольского лагеря, я, сама того не подозревая, отреклась от безбедной жизни, которой обладала прежде, от своего статуса, от прежней себя. Заместо наивной девушки, думающей лишь о собственном благополучии и интересах, миру предстала нынешняя я, с душой, полной пережитого горя и болезненных воспоминаний. Предаваясь цепким сетям царства сна, я знала, что человек, являющийся третьим гонцом, что-то утаивает, что-то бесконечно важное. И эту загадку мне предстояло разгадать как можно быстрее.