***
Йохлимские ветра выплюнули Макса несколько позже, чем в оригинале. Шурф|Макс. Расценивать можно как угодно. Может быть, такие люди, как он, действительно умирают молодыми. Шурф еще с минуту смотрит на стену. Белоснежную, с маленькой, никому не заметной выбоинкой около книжного шкафа. Он ведь не успел. Он ничего не успел, а уже умер — который раз, но уже навсегда, — растянувшись где-то на порывы ветра в Йохлиме. Говорят, что быть ветром — не так уж и плохо. Но Шурф слишком отчетливо помнит, как с непониманием его глаза закрывались, как ловили тепло лицо и живот, и, наконец — из-за злой шутки или чистой случайности — его выбрасывает за ту невидимую черту. Забирай. Забери. Он пуст, только тело набитое песком. Забирай, ну же, ну. Песок сходит с его рук. Шурф наклоняется, немного щурится, всматривается. Песок и что-то мягкое, мокрое и кровоточащее, исходящее сукровицей и водой. Может быть, такие люди, как он, действительно умирают молодыми. Шурф моргает и ищет глазами выбоинку, замечает как неуклюже мир ее прячет. И нет ничего лишнего. Ничего нет. Ничего живого нет. Никого живого нет. И никогда не было. Может быть, такие люди, как он, никогда и не существовали?***
Ахум/Мелифаро или наоборот. Неудобные желания. Откровенные взгляды. Выражение неправильных эмоций. — Ты есть. Он выдыхает это на поверхность зеркала — прямо в губы и чувствует тепло от тихого смешка. Близнец улыбается, проводит рукой по щеке. Он знает, со стороны это покажется диким. Это и есть дикость. Он наклоняется над ним, лицо невероятно близко. Ему нравится, как они одновременно тянутся друг к другу, нравится, как встречаются и сливаются их губы — медленно, тягуче. Распахнутые умоляющие глаза. Приоткрытые губы. Терпкий, тяжёлый, почти осязаемый запах секса. Они резко отдёргиваются друг от друга, как обожжённые, а затем сталкиваются снова, и он разворачивает его лицом к холодным стёклам, прижимается к нему со спины, рывком стягивая мешающую одежду. Он закрывает глаза, откидывает голову ему на плечо, подаётся всем телом назад, тяжело дышит. Стоны, почти крики. Боль и жар. Холодное стекло и ненормально горячее тело. Слишком холодные стёкла, слишком жарко внутри.***
Меламори/Теххи Несколько часов подлинного, безумного счастья и вслед за ним — неизбежность, нудное, долгое расставание. Теххи встречает ее ветром в Городе, отражается в витринах кафешечек с мороженым и заботливо согревает. Теххи редко становится снова овеществленной. Она распадается, плавится в воздухе и сходит на нет туманом. Теплым порывом стирает с щек Меламори росу. Меламори больше ничего не боится. У одержимых один страх: не достичь результата. Она будет ждать на границе, заберет перед секундой до смерти, до той точной даты, до… А впрочем… кому какое дело. Меламори улыбается. Ловит губами теплый ветер и только ускоряет шаг.