Главный дар.

…На главной площади небольшого, забытого всеми богами и королями городка, под никому неизвестным названием Гроссхюгель, творился радостный предпразднечный кавардак. Во все стороны летели разноцветные волшебные конфетти, искрящиеся и мелькающие, как звезды, громко бахали хлопушки, и рвались фейерверки. Они хлопали, намертво оглушая стоящих поблизости людей и шипели, взрываясь, и обдавая все вокруг жгучими, но от этого не менее красивыми искрами, разноцветными как северное сияние. Вместе с ними разлетались и сверкающие бумажные спиральки вперемешку с помятыми открытками, соломой, сухими листьями, и даже ещё зелеными, незрелыми яблоками. В свежий весенний воздух, полный трепетных запахов свежей древесины, кипящей смолы и пряной выпечки, рвались задорные музыкальные трели, и крики веселящихся людей. Люди плясали громыхая подбитыми сапогами и ботинками по мокрой от растаявшего снега площади, кто-то кричал и хрипло пел, разевая зловонную, проспиртованную пасть. В тон кричали торговцы, разложившие свои лавки по периферии площади, рядом галдели покупали и странники, пришедшие сюда издалека. Среди них затесались лоточники и коробейники, кто-то пытался продать обезьяну, кто-то разворачивал ковры, и расписные листы с гравюрами, а кто-то уже нарасхват продавал мясо на шпажках. На запах постепенно стекались городские коты и собаки чей лай, и мяуканье лишь усиливали общий гомон. Собаки бросались за кошками, добавляя толпе сумасбродности, и часто вылетали на дорогу, прямо под скрипучие колеса очередной торговой телеги. Кони ржали, а крикливые извозчики, принимались хлестать животных кнутами, пытаясь добиться подчинения. На главной улице, протянувшейся от центральных ворот, до площади, важно вышагивали патрули стражи — впервые за многие месяцы они были похожи на солдат, а не на группу озлобленных, голодных разбойников. Начищенные шлемы с развевающимися на ещё прохладном ветру плюмажами, чистые черно-красные камзолы, и чеканные кирасы, поверх которых на толстых цепочках висели гербовые символы губернатора, производили серьезное впечатление. Но ещё больше внимания привлекали их раздвижные алебарды, заброшенные за спины, и мечи, мягко бряцающие на поясе — клинки мерцали и переливались на солнце, как факелы, и мальчишки с благоговением глядели на оружие, мечтая получить такое же. Капитан гвардии собственной персоной посетил своих подчиненных — его уже немолодую, слегка скрюченную фигуру, замурованную в полные рыцарские латы, можно было увидеть сидящей на коне, рядом с дверьми городской ратуши. Из-под плотного, почти непроницаемого шлема, на нагрудник вываливалась тщательно вычесанная седая борода перехваченная красными ленточками, а руки покачивали, массивный молот-клевец. Его, плотным кольцом из стали окружали гвардейцы, с магическими мушкетами и маги-молниеносцы, готовые нейтрализовать любую угрозу. Несмотря на занюханность, и отдаленность от любых крупных поселений, городок был довольно приличным — люди ходили относительно чистые, и правильные, но ворота города всегда открыты, и по дорогам приходили странные и порой неприятные личности. Даже сейчас среди честного народа часто шныряли странные люди в черных капюшонах, наемники, увешанные броней и оружием похлеще стражников, бродячие маги, и шарлатаны, ищущие очередную жертву. А сколько всяких жуликов и прочего сброда шаталось по улицам было просто не счесть. Все это сборище непрестанно гудело и кричало, радуясь приходу весны, и торговых караванов с востока… …Шум стоял настолько невероятный, что в закопченных от свеч, и газовых светильников окнах приземистых каменных домов, по краям площади с ощутимым звоном дрожали стекла, а в башне городского мага даже сбились несколько сложных, и весьма опасных инструментов. В лечебнице, заслышав шум и лязг, двое раненых на голову гвардейца устроили панику, крича что-то про нашествие чудовищ, и что им срочно нужны их мечи. Сестры милосердия заперли их в палате, однако другие умалишенные уже подхватили клич, и в больнице назревал явный бунт. Но кого это волнует, когда в город на сияющих крыльях из солнечных лучей наконец-то пришел долгожданный Фрюлингсфест, или как более понятно, фестиваль прихода весны. Боги солнца вернулись из-за красного предела, вновь одолев армию злого бога Морнахта в её вечном походе, и воцарились над миром, щедро награждая людей за воздаваемые жертвы, и молитвы. После долгой, невероятно лютой и снежной зимы, погубившей далеко не одно селение, снег наконец-то окончательно сошел, оголяя помолодевшую, полную перерожденной жизни землю. Ещё позавчера лед непроницаемым покровом сковывал реки и колодцы, а сегодня бурная вода уже достаточно тепла чтобы оставаться жидкой даже ночью; небо, обычно серое, и тяжелое как стальная крышка, вновь стало воздушным, и синим. Теплый бриз грел кожу — если идти ему навстречу, то по лицу мягко ударяли жесткие песчинки, принесенные с заокраинного юга из самых земель Света. В эти дни город преображался — все старались приукрасить свои жилища, тут и там мелькали разноцветные флаги, и гирлянды, украшающие закопченные каменные фасады, горожане одевали саму красивую одежду и обязательно пекли пряный хлеб. Улицы старались отмыть, или очистить, иногда с помощью магических машин, а иногда руками помилованных преступников. На те несколько дней, что будет продолжаться фестиваль, все люди становились равны, забывая об социальном статусе, и материальном положении. Можно было спокойно наблюдать как чопорный аристократ состязается в кулачном бою с черным от сажи угольщиком, или как благородная леди, ещё вчера сидевшая на приеме у губернатора, напивается вусмерть в грязном, прокуренном кабаке. Нищих пускали в корчмы и постоялые дворы, бедняки могли свободно войти в ратушу, и поговорить с губернатором, который согласно традиции в этот день надевал самый обычный монашеский балахон. И никто не считал это неправильным — традиции свято соблюдались в Гроссхюгеле вот уже четвертое столетие… …Разноцветные, разношерстные толпы равномерно рассыпались по площади, распределяясь по интересам и увлечениям. Кто-то увлеченно торговался за диковинки с востока, или севера, другие интересовались явствами, и одеждой, третьи решили посостязаться в силе на импровизированном ринге кулачных боев, гвардейцы и искатели приключений столпились у пришлого торговца оружием. По их темным, покрытым шрамами рукам, вызывая нецензурные возгласы и вздохи, ходили экзотические мечи-скимитары отделанные золотом, и зачарованные дубинки, привезенные из-за морей. При касании они били током и огнем, высыпая снопы искр, и стражники развлекались, тыча клинками в дерево, и глядя как по нему расползается черное пятно гари. Рядом парочка бродячих чародеев — высокий статный колдун, с черной бородой и молодая послушница — продавали книги, и манускрипты, чем привлекли внимание местных колдунов, и ученых. Последние шатались по всей площади, скупая всякий хлам, особенно засматриваясь на различные чертежи, и таинственные инструменты, пришедшие из далекого прошлого. Пролежав в древних руинах или под землей, они часто выглядели как просто ржавые куски непонятного хрупкого материала и металла — кубы, прямоугольники или пластинки — но при этом могли нести ужасающую мощь, если конечно не оказывались бесполезными. У южного края площади под одобрительный гомон разливали свежесваренное пиво — пена переливалась через края пинт, а запах сусла ещё больше кружил голову весенних романтиков. Уже порядочная толпа протягивала пивовару кружки, а в задних рядах началась небольшая давка. Ещё большие толпы собирались около групп матерых искателей приключений, пришедших из далеких краев — их истории услышанные сегодня за пару монет, будут пересказывать в тавернах ещё несоклько месяцев. В этом сезоне была особенно популярна история путешественника с запада — он миновал многие сотни миль, и выйдя к ранее неизведанному пляжу Солнцепадного океана, успел увидеть как из темных пучин всплывает огромный черный левиафан. Якобы он был столь огромен, что тут же начался прилив, а воздух содрогался от утробного гула.  — Я в жизни не бегал быстрее чем тогда — Пытаясь перекричать толпу, говорил путешественник. — Оно было огромно, и пыталось вылезти на берег. Я много путешествовал, и дрался с разной тварью, но это, было мне явно не по плечу… …Однако самая большая толпа собралась в самом центре, там, откуда и шел самый сильный шум. Это бродячий цирк, посетил городок своим ярким и слегка раздражающим присутствием. Ещё ночью длинная цепочка из разноцветных повозок и кибиток, остановилась перед городом, и образовала небольшой лагерь, полный артистов, трюкачей, и музыкантов. Сейчас же эта толпа собралась на небольшом каменном возвышении, с которого обычно вещал губернаторский глашатай и будоражила публику своими выступлениями. Особенно сильно надрывался далеко не слаженный, и не дружный оркестр, игравший по бокам от «сцены». Казалось будто музыканты пьяны или спят, но свое явное неумение они ловко маскировали громкостью. Подобно пушечному выстрелу громыхал кожаный барабан, визжали несколько разноголосых лютен, терзаемых грязными руками неумелых игроков, скрипели, и хрипели дудочки, и тростниковые свирели, а довершал этот безумный концерт немелодичный, болезненный визг старой шарманки, чью ржавую ручку крутил слепой горбун, на спине которого сидел мальчонка дудочник. Его лицо было перекошено от оспы и множества кровоподтеков, а во рту не хватало трех зубов, те же что были, чернели от грязи — но он улыбался, продолжая дуть в треснувшую трубу. По бокам прямо на земле сидели барабанщики, молотящие ладонями по своим ударным. Они были голые по пояс, демонстрируя наборы старых шрамов, покрывающих грудь. Другие музыканты вокруг были не намного лучше — все они выглядели как беглые преступники или уродцы, которых маги так любили выставлять на потеху публике, после поимки. Грязные как тысяча свиней, посетивших городскую помойную яму, или коллектор, они воняли чесноком, луком и алкоголем, а некоторые прикладывалиьс к запыленным бутылям не отрываясь от игры. Их разноцветные камзолы, из дешевого сукна, обильно покрывала сажа и пятна конского навоза, сквозь десятки дыр виднелись исхудавшие тела, или грязные, желтые от пота рубахи, стянутые на поясе тонким шнурком. У большинства на головах были шутовские колпаки с бубенцами, а лица разукрашены краской, но от этого становились лишь жутче — будто не краска и белила, укрывали кожу, а многодневный слой гнили, и струпьев. Однако на их лицах играла радость, все улыбались и широко раскрывали глаза, внутри которых сияло нечто вроде фанатичного обожания своего дела. Вокруг них, как в сумасшедшем доме, скакали акробаты, выполняющие невероятные трюки без какого-либо реквизита; танцоры выпляывали странные танцы, изредка выхватывая кого-нибудь из толпы; две девушки — тощних как тростник — демонстративно глотали, длинные тщательно заточенные шпаги; рядом фокусник заставлял предметы исчезать в своей высокой шляпе, и появляться в карманах зрителей; позади «стальной» человек рвал зубами подковы и терпел дробящие удары булавой; с другой стороны трое мимов, изображали какие-то сценки; в стороне от них на стуле сидел говорящий кот, котоырй пел непристойные частушки на радость уже пьяным гражданам города; ещё ближе к толпе расхаживал мужчина держащий на толстом поводке высокую металлическую женщину. Она и правда была из железа — вся, целиком, и при каждом шаге громко жужжала, и сыпала зловонными искрами из коленей. Из головы свисали пряди белых ниток, изображающих волосы, а на шее застыл мигающий волшебными огнями ошейник, не дающий пленнице сбежать. Все с изумлением глядели на диковинку, и протягивали руки чтобы потрогать, многие видели искусственного человека впервые, до этого лишь слышав о них из сказок. На подвижном лице из множества мелких пластин, читалось машинное безразличие, и все же иногда сквозь него порскальзывал самый настоящий человеческий страх, и горечь, будто она понимала что происходит. Но толпа этого не замечала, лишь один ребенок взяглнув на диковинку разглядел эту мимолетную эмоцию и заплакал, а не засмеялся. На самой видной части возвышения, расположился «гвоздь» программы — трио магов-мастеров. Один — облаченный в ярко-красную мантию, с оранжевым воротником — громко хохотал, испуская из рук столбы трещащего разноцветного пламени. Оно врывалось в воздух, и проносились прямо над головами изумленных и напуганных зрителей, опаляя перья заправленные в шляпы и заставляя платки на голвоах девушек мягко трещать от осевших искр. После каждого трюка, маг подпрыгивал, и что-то под его мантией громко булькало, а потом пламя вырывалось прямо из-под её полы, заключая человека в полупрозрачную огненную сферу. Рядом колдун в белых одеждах из шелка, играл со светом и воздухом, заставляя предметы летать, а свет вокруг искажаться, и то темнеть, то резко вспыхивать, ослепляя немигающих зевак. Вокруг него на бешеной скорости вращалось все что только кидала публика — камни, монеты, шапки и даже меч одного из стражников. То и дело кто-нибудь из толпы вскрикивал, ощущая что его поднимает над землей, а волосы окружающих вставали дыбом, от невероятной магической энергии. Но, это меркло в сравнении с третьим чародеем, а точнее чародейкой, и по совместительству атаманшей всего этого карнавального сброда. Она стояла на самом удобном месте, специально выбрав направление, чтобы быть лицом к самой богатой, и знатной публике. Окруженная мертвенно-зеленым светом, вырывающимся из кадил, висящих на поясе и облаченная в тяжелую одежду из черного бархата, она олицетворяла самую неприятную и в то же время завораживающую магию — некромантию… Само лицо чародейки было бледным, почти алебастровым, а глаза мягко мерцали, оттенками зеленого. Каждый жест или движение были властными, медленными и размеренными, а голос чародейки звучал будто из параллельной вселенной — замогильно и холодно, каждое слово отдавалось эхом, сотен других голосов. Свет, выходящий из её ладоней, украшенных таинственным украшениями из хитросплетений прозрачных трубок, и металлических колец, прямо на глазах людей, превращался в полупрозрачные силуэты людей. Призраки ходили, делали разные жесты или безмолвно открывала рот, пытаясь что-нибудь сказать. Двое из них устроили дуэль на шпагах, и теперь скакали прямо перед лицами ошарашенных людей. Некромантов очень не любили, за их связь с самим Морнахтом (чьи символы она откыто носила на груди), и городской преосвященник, умолял губернатора не пускать чародейку в город, но тот лишь отмахнулся, прельстившись прибылью, которую он получит собрав с цирка фестивальный налог. И похоже он не промахнулся — толпа щедро одаривала актеров закидывая их золотыми и серебряными монетами. Их тут же подхватывали мальчишки-прислужники, в черных, украшенных серебряными черепками робах, и уносили за сцену, где под прикрытием двоих стражников, их подсчитывал старый, лысый писец. Он тихо ухмылялся, показывая всем металлические зубы, и продолжал подсчет монет. Представление только началось, а уже окупилось втройне… …Но не это было главной прибылью бродячего цирка. Все знают, что бродяги, редко зарабатывают на хлеб честным трудом, а когда дело доходит до артистов, то на фоне красивых одежд и музыки, обычно творилось что-нибудь темное, и это далеко не внутренние интрижки труппы. Вот и сейчас, одну из таких «тайн» можно было увидеть в задних рядах восторженной толпы. Сквозь ряды людей, осторожно кралась низенькая, щуплая девушка, замотанная в грязные, изодранные обноски оставшиеся от прежде неплохой дорожной одежды. Поверх неё, были брошены какие-то тряпки, выполняющие роль шарфов, и глубокий матерчатый капюшон, полностью скрывающий лицо. Она напоминала маленькую напуганную мышку, шныряющую вокруг людей, в поисках чего-нибудь съедобного. Изношенные кожаные сандалии, обнимающие узкие ступни, не издавали шума, и не отдавливали ничьих ног, а их хозяйка подобно змее легко проходила сквозь толпу, не привлекая к себе ненужного внимания. Такова была её профессия — незаметно ходить среди людей. Попутно она без зазрения совести запускала руки в чужие карманы вытаскивая из них туго набитые кошельки, или мешочки с золотом. Изредка попадались какие-нибудь украшения, или безделушки, моментально исчезающие в складках одежды. Черные от грязи ладошки, раз за разом опускались в карманы и сумки, и найдя нужный предмет, ловко покидали их. Она даже не считала сколько украла, этим займутся потом, а пока надо делать все быстро, и грамотно, чтобы хозяйка цирка госпожа Сигилия была довольна, и распорядилась покормить воровку. Затравленный, опасливый взгляд девушки потерянно блуждал по толпе, выискивая людей в дорогих одеждах, или просто достаточно состоятельных горожан, способных сделать не добровольный взнос в недокументированную казну цирка. В идеале было найти какого-нибудь чиновника, или торговца, оставившего лавку на попечение подмастерьев, у таких всегда месть чем поживиться. Да, именно она, карманница поневоле, приносила цирку едва-ли не треть дохода. Увлеченные зрелищем люди, как завороженные глядели на сцену, даже не обращая внимания на «мелюзгу» под ногами, и расплачивались за это кошельками. Она была опытной воровкой, впервые вышедшей на дело в десять лет. Сейчас ей было около двадцати (точно она не знала поскольку не умела считать), но даже сейчас, освоив почти все тонкости ремесла карманника, девушка не могла отделаться от странного трепета, когда ладонь заныривает в чужую одежду. Странная дрожь охватывает тело, секундная паника и даже страх, захлестывают разум ледяной волной, ведь стоит обворованному пошевелиться, как её обнаружат. Что тогда будет, она не знала, законы сильно менляись от города к городу, от страны к стране — могли просто побить и бросить в канаву, могли подвесить на позорный столб, а могли и отрубить руку, что стало причиной отставки предыдущей «добытчицы» цирка. Поэтому действовать надо было осторожно и хитро. Словно лиса воровка огибала группки стражников, и даже умудрялась обкрадывать их, заходя со спины. Нельзя дважды обкрадывать одного человека, обязательно надо сместится на пару метров, потом надо высмотреть самого увлеченного, или наоборот скучающего, такие всегда самые раззявистые. Если повезет рядом будет кто-нибудь с большой свитой, или юная аристократка, которую выпустили из дома без присмотра — эти ещё тупее. Раз уж нам повезло оказаться в подобном обществе, давайте поближе познакомимся с нашей героиней. Её звали Гемма Офенди и почти всю свою сознательную жизнь она провела в бродячем цирке, выживая в труппе тем, что воровала у зрителей, пока те увлеченно пялились на сцену. Про свое детство она помнила мало, знала лишь то, что в один прекрасный день будучи совсем маленькой отошла от родителей на базаре, случайно забрела не туда. Госпожа Сигила не побрезговала похитить ребенка для своих целей, и с тех пор о прошлом воровка знала лишь как её зовут. Если бы вы спросили сколько Гемме лет, то она бы не ответила, поскольку точно сама не знала, а считать не умела, впрочем, как и читать. Её ловкие пальцы никогда не держали пера, и уж тем более чернильную ручку, а написать она могла лишь свое имя, да, и то, с ошибками. Впрочем быть грамотной при её ремесле было делом ненужным, куда ценнее была её природная незаметность и ловкость. Она была совсем малого роста, чуть выше подростка, но значительно ниже взрослого человека, что часто сильно упрощало её жизнь, и несколько раз спасло от позорного столба — стража просто сжалилась над плачущим от страха «ребенком». Это было вторым её преимуществом. Взрослея среди артистов, она быстро переняла пару приемов, и теперь легко изображала настоящий ужас и раскаяние в содеянном. На самом же деле, она редко ощущала угрызения совести запуская руки в чужие карманы, сложно жить по совести если воровал всю свою жизнь. И все же она втихаря мечтала что когда-нибудь ей не придется воровать ради корки хлеба, которой её вознаграждали после проделанных трудов. Да, несмотря на всю пользу, приносимую труппе, артисты не любили Гемму, считая лишь придатком к цирку — ей постоянно доставалась самая трудная работа например уборка за лошадьми, таскание тяжестей, готовка и даже чистка инвентаря, она же была вынуждена помогать убирать реквизит, и она же зарабатывала почти половину дохода. Если в труппе что-то происходило, то обвиняли всегда её; артисты либо игнорировали Офенди, либо прогоняли с глаз долой; чародеи считали что она вовсе не человек, а мебель, и часто использовали для экспериментов — не всегда безопасных, и почти всегда неприятных. Наградой за такие труды были скудные харчи, и то что её не бьют. А били надо сказать часто. За каждый проступок, за каждую уроненную колбочку или неправильно сказанное слово Гемме доставалось от госпожи. Некромантка только выглядела слабой и утонченной удар у неё был как у рыцаря, а злобности хватило бы на целую шайку бандитов. Поначалу, пока Гемма была маленькой, это казалось адом, после домашнего тепла и родительской любви на неё свалились сплошные унижения, и непосильный труд. Она несколько раз сбегала от цирка, но голод и страх перед неизвестным всегда возвращали её обратно, где беглянку уже ждала госпожа. Она избивала девочку до полуживого состояния, или применяла свою магию, чтобы терзать её плоть и дух. Иногда она натравливала на неё ужасные видения, или заставляла пить морозное зелье от которого девушка билась в ледяной агонии по нескольку часов. Спустя годы тощее тело было плотно покрыто шрамами, и нерассасывающимися гематомами, а на спине красовалось несколько ожогов от каленого железа. У воровки не хватало пары зубов, от удара тростью по лицу, нос был один раз сломан, а правое ухо пересекал розовый шрам, оставшийся от ритуального ножа. Единственное что госпожа Сигила никогда не трогала это руки девушки — они были чисты от ран, но кожа была груба от постоянной работы. Постепенно дух девушки был окончательно сломлен и она уже не помышляла о побеге или сопротивлении, оставаясь тихой и затравленной. Она смиренно сидела в отведенном ей углу, в ожидании работы за которую она с усердием бралась, пытаясь хоть как-то выживать. Фестивали были делом доходным, карманы и сумки спрятанные в одежде уже тихо позвякивали, но сама воровка не испытывала облегчения. Одежка несмотря на изношенность была тяжелой, спина болела от сна на земле, а животе тихо урчало от голода… ......Услышав очередной жалостливый стон в желудке, воровка тихо простонала. Её кормили только после выхода на дело, угрожая что сдадут её страже, если она не будет выполнять работу. «Ну ничего… Ничего… Гемма… Ещё чуть-чуть потерпи… И госпожа даст поесть, и попить» — Подумала воровка, сглатывая липкую слюну, и запуская ладонь в очередной карман. Пальцы осторожно прошли сквозь клапан, почти не задев большую медную пуговицу, и опустившись ниже нащупали какие-то тряпки. Миновав их, пошуровали на самом дне, найдя лишь пару мелких монет. Но и это было нужно девушке, она зажала их между пальцами и незаметно вытащила руку наружу — длинный рукав полностью закрывал её, а огромное количество дыр, позволяло выпустить ладонь в любом положении. Она мельком взглянула на добычу — три бронзовые, чеканные монетки, с кривоватым профилем первого губернатора этого городка с одной стороны, и перекрещенными пушками с другой. По краю монеты шли лавровые листочки, а внизу дату производства. Гемма поскребла монету обгрызенным, грязным ногтем, проверяя на подлинность и убрав добычу в кармашек пошла дальше. Вокруг встречалось много бедняков и простых горожан, мало интересующих Гемму Офенди, но и к ним она заглядывала. Подчас можно было найти интересное, например зачарованное барахло, которое она отдавала магам. А воздух тем временем наполнился запахом жареного мяса и свежего хлеба, пекущегося в домах жителей, и страдания Геммы стали вовсе нестерпимыми. Она все чаще сглатывала слюну, и бросала взгляды на прилавки с пищей, помышляя об еще одной небольшой краже. Но нет, толпа вокруг слишком плотная, а денег украдено ещё так мало, госпожа будет ругаться или даже побьет Гемму своим скипетром. Как вдруг удача повернулась к воровке лицом, и когда она опустила ручку в очередной карман, то нащупала теплую булочку, завернутую в салфетку. Ярко-голубые глаза Геммы широко раскрылись от изумления, а слюней стало ещё больше. Она быстро окинула человека взглядом — высокий, в коричневом кожаном плаще и шляпе с перетянутой ремешком тульей — странно что он носит булочку в кармане. Но соблазн был слишком велик, всего-лишь сжать пальцы и отвернувшись исчезнуть совсем рядом, тем более что неподалеку уши Геммы услышали как кого-то назвали «господин казначей»… Она отвлеклась, повернув голову к говорящим, и это её и погубило. В этот момент, человек которого Офенди грабила, резко шагнул вперед, и почувствовав как что-то оттягивает карман, обернулся. Гемма застыла как напуганный кот, все видели её руку запущенную в карман, и на секунду зрители вокруг замолчали, уставившись на новое зрелище. С нескрываемым ужасом, воровка поняла кого пыталась ограбить — под плащом скрывалась позолоченная, покрытая резьбой кираса, на поясе длинный тяжелый меч, а воротник черно-красного мундира украшают две прямые серебристые полоски, пересеченные символом весов. Это был не кто иной как городской юстициарий, или более понятным языком — прокурор и палач в одном лице. Ровно секунду он ошеломленно глядел на дрожащую от ужаса Гемму, а потом резко схватил её за руку, сжимая ладонь в латной перчатке, до вполне различимого хруста. Молчание волной прокатывалось по толпе и спустя мгновения все умолкли, даже оркестр, и циркачи. Хозяйка цирка незаметно скрипнула зубами от досады…  — Воровка! Воровка! — Гаркнул юстициарий, и его длинные, завитые в колечки усы злобно задрожали. — Стража!!! Стража ко мне!!! Тотчас распихивая грубо распихивая притихшую толпу бронированными плечами и грохоча доспехами, показались трое стражников. Гемма попыталась вырваться, но хватка была слишком сильная. Бесполезно она рвала руку, всех её сил не хватало чтобы даже сдвинуть хватку юстициария. Ужас прохватил её до дрожи в коленях, и она прибегла к своему актерскому таланту. Из глаз брызнули самые настоящие слезы и девушка мелко задрожала принимаясь часто-часто всхлипывать. На самом деле страх был не полностью поддельным, какая-то его часть тлела в глубине сердца. Она ещё ни разу так крупно не лежала, и не знала чем это грозит.  — Пожалуйста, отпустите! — Запищала она молитвенным голосом, дергая руку и разражаясь искренним плачем. — Я ничего не хотела красть! Честное слово! Я просто голодна!!! Но стальной взгляд юстициария был жесток как и подобает палачу. Он не поверил ни единому её слову, лишь демонстративно подтянул Гемму к себе и хлопнул ладонью по животу. Монеты предательски зазвенели под одеждой, а один карман порвался и на грязь площади выпали несколько кошельков, вперемешку с горсткой украденных монет. Кто-то в толпе увидев это, схватился за карман, другие последовали его примеру и вскоре вокруг пошел недовольный ропот, а женщина в синем мужском комзоле не найдя в кармане кольца, дажеупала в обморок. — Это твой приговор. — Чеканя каждое слово произнес юстициарий указывая пальцем на кошельки. — Люди! Все свидетельствуют её преступление?! Толпа ответила злобным многоголосым шипением. Стражники наконец-то протолкавшиеся к месту происшествия, окружили Гемму, держа руки на рукоятях клинков. В городе давно не было настоящих казней, и стража изнывала по крови нечестивцев.  — Где вас бесы носят?! — Рявкнул юстициарий, заставив командира караула вздрогнуть. — Схватить её и в темницу, до выяснения обстоятельств! Стражники взяли под козырек своих морионов и схватив Гемму под руки, грубо потащили по площади. Капюшон упал с её головы, и людям показалось её лицо — маленькое и красное от слез, оно было перемазано сажей, и грязью. У неё была светлая, неестественная для этих мест кожа, и черные волосы, грубо подстриженные на уровне плеч. Голубые миндалевидные глаза окруженные прозрачными слезинками, сидели достаточно глубоко, а длинный, скругленный нос, лишь украшал девушку, придавая ей вечно удивленное выражение лица. Даже сейчас, когда она ревела, и умоляла отпустить её, лицо выражало лишь полное изумление происходящим… …По дороге в Гемму летели камни и гнилые овощи, толпа свистела и ругалась, нищие громко хохотали, а позади юстициарий уже принимал заявления о краже от недовольных жителей, среди возобновившегося праздника. Несколько снарядов попали ей в лицо — острый камень вспорол щеку, оставив на ней грязный кровавый рубец, и сколов зуб. Девушка вскрикнула от боли, пытаясь потрогать рану, но стражники не давали даже пошевелиться. Один из них не церемонясь ударил её по ребрам, выбив из легких весь дух. Перед глазами все потемнело, а сердце принялось грохотать ещё сильнее. На фоне этого, гнилая картошка ударившая промеж глаз показалась легким прикосновением. Девушка рыдала и умоляла отпустить её, но стражники были непреклонны, они лишь тихо посмеивались над воровкой, продолжая тащить её в сторону от площади. На ходу из её карманов сыпались монеты и украшения, которые тщательно подбирал командир патруля, и вскоре в его руках оказалось небольшое состояние из двух десятков кошельков, и огромной горки монет.  — Только поглядите! — Стражник покрутил слипшийся от пива ус и обогнал товарищей, демонстрируя золото. — Тут больше чем я получаю за год службы!  — Ну дела… — Тот что ударил Гемму, удивленно поцокал языком. — Где ты сволочь базарная так наловчилась?  — Это первый раз!!! Пожалуйста! Отпустите! Заберите золото, избейте, но отпустите!!! — Задыхаясь от удара и слез, прохрипела Гемма. Она пыталась изобразить напуганного ребенка, из-за её роста и внешности это могло получится. Впрочем страх изображать уже было не нужно. Ситуация явно вышла из-под контроля и рассчитывать на помощь труппы она не могла. Скорее всего её бросят здесь, гнить в темнице.  — Первая ходка?! Охохо!!! — Стражники заржали. — Кого ты водишь за нос деточка? Ты воровка, по меньшей мере уровня специалиста!!! — Просто отпустите!!! Пожалуйста! Заберите золото себе и я никому не скажу ни слова! — Гемма попыталась сыграть на жадности и порочности большинства людей. Юстициарий не видел сколько точно золота она украла, а значит стража может выписать себе внеплановую премию.  — Ты пойми, дура, ты пыталась обокрасть самого Лапидуса! Он своего сына год назад казнил, за то что тот дал небольшую взятку… Если бы не он, мы бы тебя избили и отпустили, но теперь ты подписала себе приговор… — Очередной взрыв ехидного смеха, и Офенди вытащили на одну из улочек, примыкающих к площади. Гром толпы стал стихать, сменившись приглушенным умиротворенным гулом, свойственны провинциальным городам. — Посидишь в тюрьме пару дней, пока фестиваль не закончится, а потом тебя вздернут, прямо там где некромантша (после этого слова стражник сплюнул через плечо) выплясывала. Услышав такой приговор, Гемма издал сдавленный, полный ужаса и боли стон. Она уже не хотела ни есть ни пить, лишь проклинала свой желудок за такую подлость. Стражники же пустились в длительное и красочное обсуждение тел гимнасток, и ножек госпожи-некромантки, и перестали обращать на пленницу внимание… ......Несмотря на наличие довольно высоких каменных стен и собственного мага, городок был сравнительно небольшим, и изначально строился как пограничный форт, дабы сдерживал набеги таинственных западных варваров, населявших в те времена окрестные леса, вплоть до великого океана. Специально для лучшего обзора его воздвигли на высоком, но достаточно пологом, удобном холме, с юга окруженном широкой рекой, а с севера непролазными лесными чащами, среди которых даже волки не бродили. Ходили слушки что лес проклят, и вырос над древними руинами, полными неупокоенных мертвецов, чьи тени шастают по ночам межь деревьев. Тогда к таким вещам относились гораздо серьезнее, и строительство форта стало ещё более приоритетной задачей для растущего государства. Но годы шли и королевство которому принадлежал городок сначало пришло в упадок, а затем и кануло в забытье — уже многие столетия сюда не приходили ни сборщики налогов, ни королевские посланцы, лишь торговцы и бродяги, которым прежнее название государства ни о чем не говорило. Почти четыре столетия самоуправления не прошли даром — городок расширился, и обзавелся аж тремя жилыми кварталами, застроенными невысокими, но достаточно красиво смотрящимися доиками из грубо отесанного гранита, и каменного кирпича, извлекаемого из-под земли, прямо здесь, на месте стройки. Как выяснилось, под холмом действительно полно древних строений, давно поглощенных землей, и корнями, но качество камня оставалось на высоте — его вытаскивали, чистили и использовали вновь, что естевственон не нравилось городскому преосвященнику, но кто его будет слушать когда губернатор нашел очередную выгоду? Эти камни сильно выделялись на фоне кирпича добытого из природы — они были плотнее и почему-то имели более серый оттенок, а потому издалека можно было отличить старое здание от нового. Впрочем, на это вряд-ли кто смотрел, традиции строительства не менялись — дома по прежнему имели максимум три этажа, и чаще всего имели множество внутренних помещений, не имеющих доступа к окнам. Кладку обязательно укрепляли бревнами, или неструганными досками, от чего весь город насквозь пропах свежесрубленной елью, а прислонившись к стене, можно было прилипнуть к смоле. Часто первый этаж сдавался жильцам в аренду какому-нибудь аптекарю, или другому ремесленнику, которому не хватало денег на свою мастерскую. Рядом с дверями тогда обязательно висел скрипучий знак, или вывеска. Вторые этажи чаще всего делали из дерева, и тщательно покрывали известкой, которая со временем темнела от дождей, и лютых зим, и имела обыкновение с треском обваливаться кому-нибудь на голову. Крыши домиков покрывали толстой черепицей, а в богатых домах использовали особую, магическую черепицу, которая отталкивала влагу, и не выпускала тепло. Из стен и чердачных окон выглядывали латунные трубы от паровых котлов, или печные трубы, из которых почти всегда валил плотный серый дым, укутывающий город легким туманом. На юге, у самого побережья, раскинулись более богатые здания — большие, из белого мрамора и дорогих пород дерева, они напоминали храмовый комплекс, а по ночам освещались бледными магическими светильниками (обычные люди зачастую боялись их, думая что на мертвенный свет обязательно придут призраки утопленников). Это был квартал местной знати, которая насчитывала восемь, или девять семей, а потому домов было не очень много. За ними были несколько торговых зон, на которых постоянно, в любое время года и погоду, скучали местные торговцы — так уж вышло, что город был далеко от главных торговых путей, и торговать приходилось либо с дикарями с запада, либо вести внутренний торг. Из-за этого купцы редко становились богаче обычных горожан, а большая часть из них давно покинули это место, переселивших далеко на восток. Тем не менее, среди этих мелких торгашей, была и своя элита. Богатые купцы и хозяева караванных служб (верные друзья торговцев, они единственные кто привлекал сюда денежные потоки) любили простор, и между частными домами пролегали широкие светлые улицы, украшенные деревьями и газовыми фонарями, чей свет ярко горел даже зимой, когда вечная ночь укутывала землю. Там же располагались зловонные конюшни, и обширные торговые склады, вокруг которых постоянно вертелась целая армия рабочих, и стражи, охраняющей товары от воров, и прочих нежелательных типов. Товарами купцов снабжали ремесленники, чей квартал серым пятном из различных мастерских, и их хозяйственных помещений, расползался по северо-западному склону холма. Тут расположились все те кто предпочитал работать руками — столяры и сапожники, горшечники, и часовщики, каменщики, и ткачи кого тут только не было. Грязные рабочие таскали корзины с сырьем, и уже готовым товаром, часто застревая в узких проходах, и дверях зданий. Вертелись громадные шестеренки, гудел пар, вырывающийся из некоторых механизмов, трещали волшебные инструменты, и выло пламя. Шум был даже громче чем на площади. Даже в праздники работа здесь не прекращалась. Здоровенные мускулистые кузнецы деловито махали молотами, жидкое железо лилось в формы, и подмастерья едва успевали менять их. Над ними вечно стоял самый удушливый дым — черный от угля и металлической окалки, летящей из-под молотов кузнецов. Непереносимый запах серы, мазута и раскаленного металла заставлял любого вошедшего сюда кашлять до кровавой мокроты. Среди дыма и чада, часто можно было увидеть грубоватого вида големов, созданных местным магом — большие, и шипящие от распирающего их пара, они напоминали латунные бочонки с кучей трубок, нежели легендарных чудовищ. На самом севере города возвышался городской храм, окруженный четырьмя колокольнями из белого камня — раз в час колокола принимались грохотать, издавая странный, слегка кашляющий звон. Характерным был то, что в центральной башне, выпирающей из белеющего купола, тоже был колокол, но он молчал, поскольку лестница в башню давно рухнула, а восстановить ее было невозможно. Центром города конечно же были форт — даже по меркам куда-более крупных городов это была нерушимая громада, построенная по технологиям почерпнутым и древних книг, и свитков. Башни и бастионы невероятной высоты были сложены из неизвестного материала между блоками которого не было швов, и казалось будто форт был отлит в формочку. На стенах стояли пушки и магические орудия, способные вести огонь даже без вмешательства людей — они постоянно вращались, издавая тихий гул, и искали цели. Что творилось внутри форта было неизвестно — мало кто был внутри кроме гвардейцев, и стражи, которая регулярно отрабатывала план обороны. Когда королевство распалось, форт стал единственным что спасло городок от гибели — губернаторы здесь всегда опирались на мощь своего гарнизона, готового подавить даже вооруженный мятеж. Остальные пространства города занимали различные лавчонки, хибары бедняков или инфраструктурные помещения. Тут и там мелькали посты стражи и гвардии, во многих местах стояли колодцы или водяные помпы, вокруг которых извечно толпился народ. Стоянки для телег занимали большие пространства около пекарен и других производственных зданий. Изначально, когда королевские архитекторы планировали город, у них была четкая схема, как будут пролегать улицы, где будут жить люди, а где расположатся арсенал, и прочая инфраструктура, но период безвластия поставил на их чертежах жирный крест из конского навоза. Город стал строится совершенно хаотично, здания возникали в самых неожиданных местах прилипая друг к другу, и наслаиваясь друг на друга. Хитросплетения открытых, и закрытых дворов и проходов переплетались между собой, образовывая непреодолимый лабиринт, в котором незнакомый человек мог заблудиться на весь остаток жизни. Часто можно было идти по сплошной улице, а в итоге придти в грязный, полный крыс и мусора тупик, или вовсе обнаружить что улица подобно змее сильно меняет курс и заворачивается сама в себя. Сами улицы очень сильно разнились, от невероятно узких, грязных и забитых мусором, и брошенными телегами переулков, в которых можно было с легкостью потерять кошелек (или жизнь), до широченных проспектов, по которым катились торговые караваны, и ходили сотни людей. Стражники что тащили рыдающую Гемму отлично знали город и шли самыми короткими путями, часто срезая через чей-нибудь двор, или сквозной сарай, а один раз даже спустились в небольшой подземный туннель, чтобы пройти мимо заброшенного городского кладбища — места мрачного, и пользующегося дурной славой. Они достаточно быстро миновали жилой район, обошли площадь храмовой торговли, над которой в праздничный день курились благовония, и напевали что-то свое немногочисленные прихожане, и двинулись по самому краешку ремесленного квартала, мимо многочисленнхы мастерстких и кузниц, окруженных облаками пара, и металлической пыли. Гемму едва вдохнув местный воздух тут же принялась кашлять, в то время как стражники просто натянули на лица толстые шерстяные маски, до этого скрывавшиеся под горжетами кирас. Кузнецы отвлекались от своей работы, чтобы проводить воровку взглядом, а несколько подмастерьев даже тихо засмеялись. Один из них упустил форму с уже залитым свинцом и раскаленный металл разлился по заваленной грязной соломой земле… ......Миновав оконечность ремесленного квартала и немного постояв около поста гвардии, стражники вывели Гемму на небольшую площадь, располооженную прямо у основания южного бастиона форта. По сути это было просто небольшое пространство между задними дворами домов так-называемого лекторского квартала, в котором проживали священнослужители, и ближайшим бастионом, чьи черные стены отбрасывали на плозадь густую тень. По периметру площадь была окружена амфитеатром из вырезанных прямо в холме ступеней, поверх которых была постелена солома, и валялись забытые кем-то корзины. Ступеней было достаточно чтобы вместить четверть города, и ещё осталось бы место для десятков стоячих наблюдателей, или даже пары конных стражей. В дальней части этих импровизированных трибун был черный зев тюремных врат, по бокам от которых стояли двое тяжело бронированных стражников, с оголенными мечами. Сквозь решетки, закрывающие врата, несло затхлой сыростью и застоявшейся водой, а до ушей долетали чьи-то истошные крики, рвущиеся казалось из самой преисподней. Едва Гемма ступила на площадь как её коленки задрожали, а улегшиеся слезы появились вновь, ведь посреди площади, рядом с тремя позорными столбами, опутанными цепями, стоял эшафот. Земля у его основания была черна от крови, а на досках сидела целая стая вечно голодных ворон, ожидающих новую жертву. На ступенях ведущих на помост, сидел палач — легко-опознаваемый по черному холщовому мешку на голове, и огромной секире, которую он самозабвенно затачивал. При этом раздавался зловещий лязг, от которого по спине воровки побежали мурашки. Словно почуяв страх, палач повернулся к ней, и глаза закрытые защитными очками уставились на Гемму.  — - Эй, Олло! — Поприветствовал палача капитан патруля. — Ты был прав сегодня утром! Поймали таки одну! Я должен тебе десять монет! — Я ведь говорил… — - Голос Олло был глухим, будто вырывался из-под земли. — Не спорь с палачом… Особенно на деньги… Смерть всегда подскажет мне, будут у неё гости в ближайшие дни, или нет… Он ещё раз провел камнем по секире, и подхватив её двумя руками, пошел на перерез патрулю. — Где нашли такую? — - Под мешком обозначилась улыбка. — Шейка тоненькая, рубить не буду, повешу… — Залезла в карман самому Лапидусу!!! На чем и погорела… — - Один из патрульных хлопнул палача по плечу. — Но все отрицает, поганка… Слушай, господин первосвященник давно жаловался что мы зловредных ведьм не ловим, все одни добрые чародеи, да волшебники попадаются… Даже некромантшу арестовать нельзя. Может её, того, в колдовстве обвинить? И на костер?  — Можно и на костер! — Олло неожиданно расхохотался и взял Гемму за подбородок своей громадной рукой. — Ну что ведьма! Признавайся! Зачаровать господина юстициария хотела?! — Нет!!! Я не ведьма!! — В ужасе закричала Офенди осознав в чем её обвиняют. Колдовство было делом обычным в представлении большинства людей, и в городах к чародеям чаще всего относились нормально. Чего нельзя сказать о законодательной системе — в большинстве городов, нужно было иметь лицензию, на колдовство, остальнхы казнили без разбирательств. При мысли о сожжении на костре, Гемму почти парализовало. Её воображение, взрощенное на разглядывании устрашающих картинок в мистических книгах хозяйки цирка, моментально нарисовало сочную картину, как пламя облизывает её ноги, а кожа покрывается волдырями и чернеет. Даже запах паленой плоти вживую ударил в нос Геммы, и ей несмотря на прохладный ветер стало очень жарко. — Ведьма-ведьма! — Хором закивали стражники. — - Готовь поленья Олло, господин преосвщяенник выпишет нам всем премию!  — Нет, я не ведьма!!! Не надо на костер!!! — Окончательно разревелась Гемма, сжимая глаза и пытаясь прогнать видение пламени, обнимающего её. — Да! Я украла эти кошельки! Да-да-да!!! Посадите меня за решетку! Куда угодно!!! Но не на костер!!! Пожалуйста!!! Стражники и палач расхохотались, почти складываясь пополам. Гемма даже плакать перестала от столь неожиданной смены настроений. Она изумленно глядела с одного стража на другого.  — Вот и призналась дура! — Палач потрепал девушку по затылку, больно хватая за волосы. — В нашем городе не жгут ведьм… Только нежить и вампиров. Тебя же лишь повесят. Законы надо учить… Хохочущая стража потащила обескураженную воровку дальше к черному зеву тюремных ворот форта. Похоже здесь далеко не первый раз практиковали такой способ выбивания признаний, и механизм был давно отработан до мелочей. Двое караульных тоже не переставая тихо смеяться пропустили новую заключенную в тюрьму, подняв перед ней решетку. Та с замогильным скрипом поднялась вверх, и едва Гемма прошла внутрь, тут же опустилась обратно, отрезая свободу. В нос девушке тут же ударила вонь немытых тел и гниющей соломы, в изобилии набросано на полу, а по коже тут же прошел влажный холод, действительно напоминающий о склепе, или древних руинах. Вокруг неё тут же сгустилась зеленоватая тьма, и даже стражники явственно вздрогнули. Девушка поежилась, затравленно оглядываясь по сторонам — она была перед длинной почти никак не освещенной лестницей, ведущей глубоко вниз. Кирпичи из которых та была сложена были мокрыми, и поросли черной плесенью, медленно пожирающей солому. В стены были вбиты ржавые кандалы и цепи, мерно лязгающие на идущем снизу сквозняке, а прямо около входа стояли несколько грязных бочек, в которых плескалась желтоватая вода полная извивающихся комариных личинок. Под скругленным каменным потолком, покрытым толстыми наслоениями плесени и паутины, болтались выключенные волшебные светильники, в форме плоских кругов. Они то и дело принимались трещать, подражая молниям, а длинная волшебная нить, объединяющая их в единую сеть, мелко искрилась. Один из стражей протянул руку к стене и что-то нажал. С потолка раздался громкий треск и лампы мигнув, засветились бледно-синим, призрачным светом, в котором легкая дымка влаги казалась плотным ледяным туманом. Он мягко колыхалась при каждом движении, завихряясь вокруг рук и ног, и оседал на коже тонкой масляной пленкой. Кирасы стражников тут же покрылись каплями, а камзолы слегка потемнели и осели.  — Ну что, знакомься, это твой дом, на следующие три дня… — Ухмыльнулся командир недоброй улыбкой и начал спускаться вниз, громко стуча своими подбитыми железом сапогами. — Сейчас мы тебя обыщем, а потом подберем «уютную» камеру.  — «Уютную», вы загнули шеф! — Один из стражников грубо подтолкнул Гемму вперед и та смиренно зашагала вниз, с каждым шагом все больше промокая от местного тумана. — Вы забыли на прошлой неделе мы поймали банду северян? — Помню, их разве ещё не казнили? — Капитан на секунду задержался, чтобы поприветствовать ещё троих стражников, поднимающихся наверх. — Нет, только собирались, а тут снег сошел… — Стражник тоже кивнул своим сослуживцам. — Фестиваль-шместиваль, господин губернатор думает их помиловать, а пока у нас и камер-то нет свободных! — Может её, в «дальнюю»? — Ехидно сказал третий, ткнув Гемме пальцем в бок, чем вызвал настороженный всхлип. Девушка внимательно вслушивалась в диалог стражи и пока все сказанное ей очень не нравилось, а особенно ей не нравилось слово «дальняя». Это могло означать что угодно от самой глубокой камеры, где никогда не бывает ни света, ни воздуха, до «одиночки». — Пленник мага обрадуется, и на казни сэкономим. Его напарники глянули на него как на дурака, заставив стражника замолкнуть.  — Фил, ты совсем тупой да? — Начальник караула слегка притормозил, чтобы посмотреть подчиненному в глаза. — Я к этой камере, даже не подойду, покуда «этот» внутри. — А чего такого? — Фил с шумом втянул соплю начавшую катится из ноздри. — Пленник как пленник. Его же сковали, да и вообще, камера защищена заклинаниями. Откроем, закинем воровку и закроем… Экономия места и времени…  — «Чего такого?!» — Передразнил его командир, и в его голосе явно прослеживалась злоба. — Ты хоть знаешь каких усилий стоило поймать «его»? Знаешь на что он способен?! Нет, не знаешь… Может быть ты гонялся по болотам за хрен знает чем с факелом в руках? Может ты дрожа от ужаса молился Солнцу чтобы весь чертов кошмар закончился? Или может это ты, вскакиваешь теперь по ночам от того что леденящий душу смех разрывает твои сны? Нет, ты, сука, сидел в казарме и блевал после очередной пьянки! А я не собираюсь переживать это заново!!! Так-что заткнись, нахрен! Новатор-экономист сука… Ишь-ты… «Э-ко-но-ми-ка». Где ты только слов таких нахватался… В ответ Фил что-то злобно пробурчал, исподлобья глядя на командира, но спорить дальше не стал. Его ладонь, ещё крепче сжалась на предплечье Геммы, заставив ту тихо зашипеть от боли. Услышанное ей категорически не понравилось — уж больно много чудовищ подходило под описание капрала — однако обдумать она ничего не успела. Покуда стражники препирались лестница закончилась, и люди оказались в небольшом круглом зале. Освещение здесь работало ещё хуже, и помещение было погружено в призрачный сумрак, полный дергающихся теней, и таинственных шепотков. Гемма окончательно притихла, почему-то от этого места ей стало очень не по себе, будто что-то ненавязчиво, но вполне ощутимо надавило на сердце, подобно морской глубине. Дополнительного сходства придавал стойкий запах соли, исходящий из пустоты, и звуки капающей воды. Гемма никогда не видела ни морей ни Солнцепадный океан, что бурлил далеко на западе, однако на какой-то миг воровка была готова поклясться, что не может вдохнуть, потому-что легкие полны ледяной воды. Сам зал был выложен из грубого, угловатого камня, на котором были видны следы каменотесных инструментов. Ленивые, или очень спешащие рабочие, укладывали их не очень умело, и между камней медленно просачивалась черная земля, и корни деревьев, растущих во дворе форта. По их скользкой, поблескивают подобно червям коре, капали мутные капли воды, которая с тихим журчанием собралась в большие, грязные лужи. В центре зала, стоял массивный, но порядком покосившийся стол, на котором стояли несколько грязных жестяных мисок, и кружек, покрытых едкой факельной копотью. Их поверхность покрывали едва различимые зарубки, оставленные десятками заключенных, державших посуду у себя в руках, уже на протяжении столетий. Помимо грязных мисок, на столе стояла высокая сальная свеча, неприятного гнойного цвета. На её конце мягко золотился тщедушный огонек, чей свет был едва-едва подобен магическому сиянию светильников на лестнице. Поверх свечи висела небольшая медная табличка, свидетельствующая что свеча изготовлена в соборе и соответствующим образом освящена силой солнца. Однако, солнечный диск не торопился наделять своего младшего собрата силой — света огонька не хватало даже чтобы полностью осветить зал. Он то и дело вздрагивал, притухая на тонком фитиле, или принимался тихо потрескивать, подобно пороху. В такие моменты тьма вокруг него становилось настолько плотной, будто была самой ночью, спустившейся в тюрьму — её черные пальцы обхватывали пламя, душили его, стремясь уничтожить. Практика краж, научила Офенди, что у вора нет лучшего друга чем непроглядный мрак, и её глаза уже давно были натренированы быстро адаптироваться к сумраку. Чего похоже нельзя было сказать о стражниках, которые стали двигаться медленней, будто тщательно всматривались себе под ноги, в страхе оступиться. Левая стена зала, была не совсем круглой, она была скорее скошенной, и изрядно обросшей густым, черным мхом и плесенью, от чего очень сильно напоминала живую изгородь, однажды увиденную девушкой в каком-то крупном городе. Судя по свежим следам от ножа, растительность пытались счистить, но безуспешно — новые полупрозрачные «усики» и корешки, уже покусились на отвоеванную территорию. В центре стены, между двумя монолитными каменными блоками, была большая железная дверь, покрытая уродливыми пятнами ржавчины. На ней, на толстой цепочке, висела какая-то надпись, но поскольку Гемма не умела читать (точнее умела, но очень медленно и даже не по слогам), то понять что именно написано, она не могла. Напротив двери — то-есть на противоположном конце комнаты — начинался другой спуск, очевидно ведущий на сам тюремный уровнь. Оттуда мрачным эхом доносились чьи-то стоны и причитания, среди которых было различие лишь одно слово «невиновен», повторяемое каким-то фанатичным мужчиной. Рядом, подобно поросшим мхом статуям, дремали двое стражников — мужчина и коротко-стриженная девушка — облаченные в шипастые тюремные доспехи, под которыми проглядывались темно-зеленые стеганки, для верности укрепленные кожаными пластинами. Они прислонились спинами к стене, для верности оперевшись на рукояти своих мечей и тихо похрапывали. Судя по редким вздрагиванием, и странному движению губ, им снились кошмары, а рука мужчины сжимала рукоять клинка так крепко, что побелели костяшки пальцев. Рядом с ними, стоял гвардеец, выступающий сегодня в роли сменного тюремщика. Он явно был на стреме — голова одетая в тщательно отполированный салад нервно подергивалась, а связка ключей, которую гврдеец крутил на пальце, грозила вот-вот упасть, зловеще лязгая об латную перчатку. — О, в нашем подземном царстве пополнение? — Вяло спросил гвардеец, углядев приближающихся стражников. Он перехватил ключи, и поправив перевязь с внушительных размеров мечом, подошел поближе. При каждом шаге лязг полного гвардейского доспеха разносился по подземелью, будто кто-то ронял целую гору хрустальной посуды. — Ага, воровка. — Стражники подвели Гемму к столу, и отпустили, расходясь по сторонам. Девушка тут же съежилась, поддавшись странному желанию стать меньше, чем она была на самом деле. Только сейчас до неё дошло, почему ей так неприятно здесь находиться (ну помимо того что это тюрьма, а её скоро повесят). После жизни проведенной под открытым небом, подземелье давило на неё почти физически ощутимым грузом. В саднящем от недавнего рыдания горле появилась холодная влага, от которой хотелось кашлянуть, а нос наполнился соплями. Глаза слезились, и не только от страха. Странное ощущение, что воздух стал плотнее, никак не покидало её, напротив, стало лишь сильнее, а его источник явно исходил откуда-то снизу. Он то усиливался, надавливая на уши, то ослабевал, приотпуская тело. Изо рта начал выходить неестественно холодный пар, а до ушей долетал странный, потусторонний шепоток, который исчезал, стоило в него вслушаться. Даже тени в зале, мягко подрагивали, то и дело меняя свои очертания на самой грани видимости. Начальник патруля подошел к столу и одним движением отодвинув посуду, наконец-то сгрузил золото. Желтое, как умирающие лучи вечернего солнца, оно алчно замерцало в свете свечи.  — У вас тут тихо? — Спросил спросил стражник, жестом приказывая своим напарникам встать по бокам от Геммы. — Да как-то не очень… — Даже под тяжелыми доспехами, полностью скрывающими гвардейца, было заметно, что он поеживается от влаги. — Как «этого» сюда притащили так никто и не спал нормально. То что-то шуршит, то шепчет, тени мечутся по углам… Я думал бредни, а сегодня спустился вниз, так и обомлел, там все будто живое. Маги говорят что надежно «его» заковали, и даже солнечную свечу дали (гвардеец осторожно приподнял шлем, и схаркнул на пол), но я им что-то не очень верю. Если они накосячили, то нам всем крышка… — Как хорошо что я не служу в тюрьме… — Шеф, крепким ударом по затылку заставил Гемму стоять ровно, и принялся грубо обыскивать её. Сначала он просто обхлопал её по бокам, но быстро понял что это бесполезно — внутренние карманы были забиты доверху. Тогда он принялся перерывать одежду Геммы, выворачивая наизнанку каждый найденный карман или складку. Наружу под задорный звон монет посыпались украденные кошельки и кольца, сами монеты, и другие украшения. Онираскатывалиьс по столу, застревая в щелях между досками, и падая на пол. С каждой новой горстью, стыд Геммы рос пропорционально удивлению окружающих. Стражник даже начал поцокивать языком, постепенно усиливая обыск. Лохмотья рвались под его пальцами, пробирающимися все глубже, и вскоре они коснулись тела девушки. Та вздрогнула и уставилась на стражника, но тот не стесняясь продолжал обыск, запустив руки даже в её белье. Вскоре на столе была порядочная гора золота и серебра — она заманчиво переливалась в свете ламп, и на миг воровка, сквозь стыд ощутила гордость за себя, что смогла столько украсть. Но это чувство тут же улетучилось, когда она вспомнила где находится. На последок гвардеец внес свою лепту и вытащив из-за пояса какой-то волшебный инструмент — напоминающий плоскую черную ложку -, провел им вдоль тела воровки. Дойдя до шеи, прибор издал тихий писк и пальцы гвардейца залезли Офенди за шиворот. Ледяной, мокрый доспех коснулся кожи, и к превеликой досаде воровки вытащил её последний козырь — небольшой перочинный ножик.  — Хитрюга, пронести хотела… — Усмехнулся гвардеец, перехватывая крохотное приспособление. Он обернулся к своим товарищам, мирно посапывающим у стены и гаркнул. — Подъем! Стражники подпрыгнули от неожиданности, громко стукнувшись шлемами, и встали по стойке смирно, ожидая приказа. — Эту в кандалы, золото в конфискат! И чтобы ни одной монеты не исчезло! Лично карманы проверю! — Стражники заметались по подземелью, выполняя приказы. Девушка с явным сожалением в глазах принялась ссыпать золото в мешок, а мужчина вытащил из-за пояса пару тяжелых, проржавевших кандалов, и отработанным движением накинул их на кисти Геммы. Тяжелые, грубые браслеты впились в кожу, оставляя на ней заметные царапины, из которых тут же каплями потекла кровь, а цепь принялась раскачиваться, издавая зловещий скрип. Гвардеец проверил застежки и кивнув головой кинул ключи Филу. Тот неловко поймал связку и удивленно уставился на латника.  — Я вниз не пойду. — Буркнул гвардеец, как-то неловко переминаясь с ноги на ногу. — Я там был час назад, кормил это отребье… — Шеф? — Фил неуверенно поглядел на командира. Вся его злорадная самоуверенность куда-то испарилась. — Да Фил. — Теперь настала очередь командира позлорадствовать. — Ты ведь такой храбрый и уверенный. Сходи вниз, запри пленницу. Фил растерянно поглядел на ухмыляющегося командира, потом на своего напарника, потом снова на командира, будто ища поддержки, но не получив её, грубо схватил Гемму под руку, и поволок за собой вниз… — Вот тупые сволочи. — Сдавленно буркнул Фил, когда свет комнаты скрылся за линией ступенек, а ему на смену вновь пришло призрачное сияние светильников. — Возомнили хер знает что, и дрожат как кролики… Трусы… Он грубо толкнул Гемму в плечо, заставляя идти быстрее. Спуск на тюремный уровень был ещё длиннее, а ступени ещё круче и влажнее. Вода уже вполне заметными ручьями текла вниз, полируя просевший от времени камень, и вымывая из него последние кусочки скрепляющего раствора. Из-за этого ступени раскачивались и тихо шуршали когда на них наступали. Вдоль стен тянулись ряды магических светильников, торчащих прямо из камней — сами камни стали однородной серой массой, будто плавились от чудовищной температуры. Изредка сквозь сколы и выщербины внутри проглядывали ржавеющие прутья арматуры, или старые трубы, из которых вниз текла вода.  — Уроды. — Фил продолжал свой едва различимый монолог, который постепенно превращался в откровенное нытье. — «„Особо опасный пленник-особо опасный пленник“… Ну и чего в нем особенного?! Небось гонялись друг за другом по лесу, навыдумывали половину чтобы так стыдно не было… Дрожали от страха под корягой, тоже мне герои… Фил со злобы плюнул на стену, и его харчок исчез под слабым потоком пахучей воды. Лестница же плавно сделала небольшой поворот, становясь все круче и круче. Ступени стали ещё древнее, и ещё хрупче, они буквально крошились под ногами, рассыпаясь на кучки мелких, серых камешков. Воздух вокруг становился холоднее, постепенно принимая консистенцию тумана, а тени по углам, были настолько черными, что казалось об них можно порезаться. Давление воздуха постепенно усиливалось. Теперь Гемма была совершенно уверена, внизу сидит что-то очень нехорошее, а разговоры стражников, и их отчаянное нежелание находится здесь, повергли её в легкий трепет. Внутри будто натягивалась пружина из ужаса и ожидания одновременно, она не знала точно что ждет её внизу, но уж сейчас поняла что ничего хорошего. На сердце опять начало давить, дыхание окончательно сперло… — Ну, что ты тащишься?! — Упрекнул Фил пленницу, принимаясь тыкать ей пальцем в спину. — Тоже боишься неведомо чего?! Страх мертвецу не помощник тебя все-равно казнят! Вскоре лестница кончилась и Гемма впервые в своей жизни увидела как выглядит темница. Это был длинный до безобразия грязный коридор, пол которого был выложен соломой и грязными тряпками. В углу у входа, стопкой стояли металлические ведра и грязные деревянные бадьи, по которым ползали целые стаи слизней, и улиток. Во влажном холодном воздухе, подернутом молочной дымкой зарождающегося тумана, висело омерзительное амбре из острых запахов грязных тел, преющей соломы и застойного воздуха. Каждый вдох давался с огромным трудом, будто дышишь через мокрое полотенце. Вдоль стен тянулись строгие ряды из толстых железных дверей, запертых на огромные амбарные замки, или цепи, увешанные целыми гроздьями замков. Сквозь узкие зарешеченные окошки в верхней части виднелась непроницаемая тьма тюремных камер. За большинством дверей было тихо как в могиле, лишь отзвуки чьего-то кашля, беспокойного храпа или звуков почесывания говорили что внутри есть пленники. Фил повел Гемму вперед, распинывая раскиданный на полу хлам. Девушка с содроганием глядела на двери, отмечая что при их приближении, зв темноте появляются любопытные лица, следящие за каждым шагом. Десятки тусклых, почти мертвых глаз, на фоне невидимых лиц, они молча провожали Гемму, и каждый взгляд был тяжелее чем кандалы. Воровка все гадала, когда Фил остановится и откроет для нее камеру, но они уже миновали почти весь коридор, а стражник даже не замедлил шага. А когда двери в стенах закончились, в сердце девушки закралась ужасная догадка, что стражник не изменил своих планов.  — Эй… — Тихо позвала она, замедляя шаг и пытаясь посмотреть в глаза стражнику. Но тот шел опустив голову вниз, будучи слишком увлеченным поиском нужного ключа. — Куда ты меня ведешь? — Заткнись, мертвецам не положено болтать. — Огрызнулся Фил, откидывая на другой конец обруча очередной ключ, и с разочарованием пытаясь прочесть что написано на другом. Похоже среди стражи грамотными тоже были не все. — М-мы ведь идем в „дальнюю“? — Гемма ощутила как по горлу прокатывается ледяной ком, за которым осталась неприятная влага, делающая голос хриплым, и слабым. — Твоему начальнику это не понравится… — А что он сделает? — Усмехнулся Фил, тем самым подтверждая её догадку. — Он даже не узнает, а когда узнает будет поздно. — А если я закричу? — Тихо уточнила девушка, пытаясь скашлять влагу, но лишь усугубив свое положение — — Получишь по горбу мечом… — Стражник тихо шмыгнул носом, и принялся пересчитывать ключи. „Гвардеец не дал ему ключ от дальней!“ — Мысленно обрадовалась Гемма, но все её надежды рухнули, когда Фил все же нашел нужный ключ. Массивный и острый на конце как небольшой кинжал, он имел множество пазов, в глубине которых что-то светилось. Ключ конечно был магический… — Слушай, мы ведь разумные люди… Может… Договоримся? У меня осталось немного золота… — - Попыталась схитрить Гемма, лихорадочно сплетая в голове какое-то подобие плана побега. Она уже ощутила как все вокруг напрягается, воздух становился все холоднее, уже напоминая могилу, по нему пробегали ощутимые волны. Сами стены вокруг неё начали источать странную пульсацию, бьющую в такт сердцу, а светильники над головами начали мигать, и громко жужжать. — Оно все твое, если отпустишь меня… — Заткнись я сказал. — Фил размахнулся и залепил воровке звонкую оплеуху, от которой она громко охнула и едва не рухнула на колени. Перед глазами повисла серая пелена, а гул в ушах стал сильнее. — Премия за тебя будет больше любой твоей взятки, а удовольствие от собственной правоты вообще ничем не окупишь! Я брошу тебя прямо в „дальнюю“ и хрен мне кто помешает! Я им докажу что они трусливые болваны! Туман вокруг стал ещё плотнее. Его щупальца сплетались и переплетались, обретая самые разные формы. Он уже напоминал вату и даже не расходился, когда пленница проходила сквозь него. Нет, вместо этого он лип к коже, лаская её ледяными усиками, и завивался вокруг горла подобно удавке. По полупрозрачным призрачным пальцам стекали мутные капли, и без того сырая одежда пленницы насквозь промокла, а легкие стали подозрительно булькать. Такое уже однажды было, когда Гемма спала на болоте за пределами крытой телеги — она надышалась испарений, и несколько дней кашляла кровью, тогда каждый вдох тоже давался с трудом — а сейчас она вновь почувствовала солоноватый привкус на губах. Её начало поколачивать от подступающего к горлу страха, а рубцы на коже заныли, будто готовясь вот-вот раскрыться. Фил же упорно игнорировал окружающий мрак, хотя его доспех уже полностью покрылся испариной, а по лицу текли целые струи холодной воды. Вскоре впереди показалась дальняя часть темницы, а вместе с ней и так-называемая дальняя. Это была одна единственная дверь, утопленная в стену на добрый метр, и для верности по бокам имелись решетки, которые можно было сдвинуть, если пленника потребуется вывести из камеры для допроса. Дверной проем тоже был укреплен — толстенные листы охряно-ржавого металла покрывали стены, и на их поверхности торчали массивные головки громадных болтов, удерживающих листы. Каждая из них была размером с кулак и в голове Геммы не укладывалось зачем нужна такая защита. Нет в этом мире существа способного пробить такой слой гранита и стали — за исключением пары тварей которые бы явно сюда не влезли, и считанных монстров, которые давно вымерли. Но если это казалось воровке излишней предосторожностью, то сама дверь повергла в шок. Это было нечто из времен предтеч — массивная прямоугольная дверь из неизвестного темно-серого металла, который был неподвластен ржавчине. По её периметру шли аккуратные скругленные заклепки, под которыми проходили толстые-толстые ребра жесткости, упирающиеся в монолитные петли, утопленные прямо в металл. В центре двери, чуть выдаваясь вперед, был массивный запирающий механизм. Гемма брала уроки вскрытия замков, и точно знала как устроена большая часть из них, ну или хотя-бы примерно представляла, здесь же было что-то абсолютно из другой вселенной. Это был небольшой, ни-то вентиль, ни-то штурвал, в центре которого была замочная скважина. По бокам же шли спицы, и какие-то шестерни неизвестного назначения — они уходили в саму дверь или в стены, где упирались в большие желтые цилиндры, истекающие черной как смола смазкой. Скорее всего эта дверь стояла здесь задолго до того как здесь вообще появился город, и лишь древним было известно как, и для чего она здесь была нужна. Теперь же это был тюремный блок, удерживающий внутри невероятно-что. Обычно все доверяли технологиям древних, или как ещё их называли инженеры — предтеч, но не в этот раз. Колдуны люди очень мнительные, и городской чародей при помощи преосвщяенника дополнительно запечатал камеру заклинаниями. Металл покрывали кривые сигилы и иероглифы, сделанные не-то чьей-то кровью, не-то смолой — они складывались в странные узоры и дорожки, заканчивающиеся сами на себе. Символов было столько, что вся дверь покрылась буквами и письменами, которые постепенно становились нечитаемыми, или уже начали стираться от влаги. Поверх них висели несколько длинных маслянистых пергаментов, исписанных молитвами и заклинаниями от скверны, и проклятий — таких, какие обычно вешают в местах обитания беспокойных духов. Ещё выше, под самым сводом двери, висела целая плеяда золотых икон предохраняющих мир от холода, и десятки солнечных дисков, отлитых из сияющей бронзы. И будто этого было мало, маг начертал на косяке какое-то совсем невероятное заклинание, а в помощь ему красовалась яростная молитва солнцу. Начинаясь у икон, она опоясывала дверь, и даже шла по полу, теряясь среди соломы и мха, прорастающего сквозь камни. Такой магической защиты могло хватить на угомонение целой армии злобных духов, или чтобы загнать в могилы орду нежити, но даже этой силы не хватало чтобы угомонить мощь, сидящую за дверью. Иконы покрывались изморозью, и стекло на них трескалось, святые лики богов уже покрывала плесень и влага; солнечные диски стремительно окислялись, превращаясь в темно-зеленое нечто, а письмена расплывались. Из-за двери волнами вырывалась энергия — злобная, неумолимо сильная и холодная как пучины океана. Пульсация в теле становилась сильнее с каждым шагом, от неё дрожали колени и ёкало сердце. Шепотки до этого едва слышимые стали вполне различимы и Гемма задрожала от страха, когда шипящий женский голос напророчил ей смерть в муках.Расплывчатые тени на стенах двигались уже не скрываясь, а туман складывался в зловещие картинки, вроде черепов или людских силуэтов, тянущих руки к горлу воровки. Её нервы были на пределе возможного, достаточно было одного резкого звука или касания, и она с воплями помчится назад, наплевав даже на удары мечом.  — Ты ведь не кинешь меня туда? Да?! Там похоже что-то совсем злое сидит! — Ощутив как все внутри сжимается от страха пропищала воровка. Её разум стремительно рисовал одну картину хуже другой. За дверью могло притаиться что угодно, от какого-нибудь особенно сильного некроманта, до неведомых Гемме чудовищ. — Там ведь… Там чудовище!!! Могильное чудовище!!! — Ещё одна суеверная… — - Проворчал стражник, подходя к двери поближе и тихо хрустнув пальцами вставил ключ в замок. В тот же миг за дверью все как-то притихло, будто обитатель камеры настороженно вслушивался в происходящее. — Ничего там страшного нет! Он просто человек! Но Гемма ему не поверила, оставшись чуть позади стражника, дрожа как осиновый лист. Каждый поворот ключа в замке отдавался замогильным скрежетом, напоминающим торжествующий злорадный хохот. Филу потребовалось шесть полных оборотов, прежде чем „штурвал“ с воем повернулся и дверь чуть подавшись вперед, открылась. Сначала она чуть сдвинулась, а когда стражник потянул руки, чтобы открыть пошире, то дверь с грохотом и шипением распахнулась, едва не сбив Фила с ног. Наружу непроницаемой стеной повалил ледяной туман, и зубы стражника тут же застучали, а следом за туманом изнутри поперло нечто невидимое. Словно волна непреодолимой энергии оно прокатилось по темнице, всколыхивая влагу и в камерах раздались ужасающие вопли боли, и страха. Заключенные проснувшиеся от своих снов, принялись исступленно биться головами об двери и орать — крик эхом отдавался от стен. Гемма тоже ощутила это — вся её кожа покрылась острыми мурашками, а разум заледенел от невероятного почти животного ужаса, захлестнувшего её. Фил, остолбеневший от произошедшего, так изменился в лице, что стал похож на мертвеца. Его глаза расширились до предела, глядя в камеру, а кожа натянулась и побелела. Джае пунцовые пятна от злоупотребления алкоголем резко рассосались. Его рот раскрылся и испустил страшный вопль, заставивший Гемму тоже закричать. В единый миг ей было страшно до смерти, хотелось сбежать, спрятаться, выкопать себе яму и забиться в неё рыдая как дитя, и в то же время она не могла сделать ни шагу. Фил продолжал орать, но его крик словно угасал в этих стенах и ему на смену пришли шепотки, слившиеся в единый замогильный хор. Перед глазами промелькивали какие-то ужасающие видения — расчлененные трупы восстающие из огромной крвоавой кучи; горящие города и марширующие армии мертвецов; сотни умирюащих от чумы людей посреди зеленого от заразы города — все это в единый миг промчалось перед Геммой, повергнув её в настолько дикий страх, что она начал падать вперед. Фил видимо вспомнив какой он „бесстрашный"пришел в себя первым, он рванулся назад, но натолкнулся на Гемму и сбил её с ног. Офенди рухнула как кусок дерева, пропахав пол носом, и тут же вскочила на ноги. Стражник и воровка мешались друг другу, пытаясь встать. Их руки переплетались, а ноги ставили случайные подножки, ужас переполняющий обоих был слишком силен. Наконец Филу это надоело, он не переставая выть, схватил Гемму за шиворот и одним усилием зашвырнул в камеру, торопясь как можно быстрее захлопнуть дверь. Девушку будто окунули в ледяную реку — это было как удар по всему телу сразу. Органы сжались, глаза ослепли, а уши оглохли, в кожу впивались ледяные иглы. Она упала на грязный пол, и в панике попыталась выползти из темноты в коридор, но было поздно. Трусливый Фил налег на дверь плечом она с лязгом закрылась. Замок едва слышно клацнул, вставая на место и Гемма осталась один на один с неизвестным кошмаром.