Sometimes

Прогулки к Эйфелевой башне стали чем-то обыденным, но в каждый раз Юнги радовался, как в первый. Он всегда мечтал посетить город любви и ощутить ту атмосферу, что так ярко описывают на страницах женских романов, которые так любила его мать. Юнги всегда мечтал попробовать настоящие французские круассаны и горячий кофе. Он всегда мечтал просто ходить по Парижу и осматриваться вокруг, отмечая сохранившиеся до наших дней чудеса архитектуры. Чонгук же просто ходил за ним и томно вздыхал, когда Мин предлагал забежать в очередное уютное кафе. Ему чертовски блондина не хватает, ведь тот полностью погружен в эту волшебную атмосферу, игнорируя Чонгука и его просьбы быть осторожнее в этом большом городе. Но Юнги улыбается широко-широко, мечтательно по сторонам оглядывается, и у Чонгука на душе спокойно становится, море внутри успокаивается, лишь изредка накатывая на берег. Старший оборачивается на Чонгука, улыбаясь теперь только ему, и каждый раз, когда он так делает, брюнет чувствует, как внутри рассыпается на стеклянную пыль вновь, чувствует, как теряет самообладание, чувствует то, чего чувствовать не должен. Мин Юнги — новый вид искусства, восьмое чудо света, далекая галактика. Мин Юнги — самая интересная книга, что стоит закрытая на самой верхней полке, до нее так просто не дотянешься. Мин Юнги — столбик термометра на низшей отметке, где минус в бесконечности. У него на пушистые ресницы и осветленные волосы крупные снежинки падают, щеки и нос покраснели и покалывает от холода. Над головой звезды сияют в цветах перламутра, а улочки Парижа давно освещены теплым светом и украшены рождественской атрибутикой. У Чонгука закрадывается мысль о том, что Юнги посреди всего этого такой… правильный, уютный. Счастливый. От Юнги веет медом, имбирными пряниками, у него волосы взъерошены ветром, в замерзших руках он сжимает пакет с мандаринами и дурацкими полосатыми красно-белыми леденцами, которые Чонгук терпеть не может, а старшему почему-то они очень нравятся. И брюнету так хорошо рядом с ним. Тепло, комфортно, очень тихо. Внутри тихо. Юнги, что стало настоящим открытием, любит объятия, поглаживания по голове и легкие поцелуи, щекочущие кожу. Более того, он любитель внезапных вечерних прогулок под светом ярких вывесок и блестящих на небе бусинок–звезд. Именно поэтому иногда Чонгук слишком уж долго держит чужие ладони в своих руках, еще ворча при этом, что «хён, ну я же говорю, что надо купить перчатки, ты всегда так мерзнешь… да у тебя скоро отвалятся руки!», чтобы согреть после таких вечерних/ночных прогулок. А иногда, не в силах сдерживаться, утыкается не менее холодным носом в шею Юнги, пуская по коже табун мурашек. Будто так надо, будто так правильно. А потом они долго сидят у камина, пьют горячий шоколад и смотрят рождественские комедии по старенькому ноутбуку. На Юнги одежда Чонгука, которая намного больше его самого, но блондин все продолжает делать вид, будто и не подозревает, что это вовсе не его одежда, а Чон притворяется, что ничего не замечает (и нет, это не он старательно прячет улыбку и отчего-то вдруг покрывшиеся румянцем щеки). За окном идет снег, а им так хорошо вместе. Словно в первый раз они сидят, укрывшись пледами. В воздухе веет теплом и уютом — тем, что оба так долго искали. И оба уж точно не подозревали, что сердце может биться настолько быстро и громко, что стук его стоит в ушах, что можно забыть, как дышать, и что мир не ограничивается собственной комнатой с вечно задернутыми шторами и доносящейся из нее музыкой. Когда чужие пальцы накрывают собственные, тело пробивает мелкая дрожь, в то время как жар изнутри сжигает дотла — до мурашек по теплой коже. В темноте друг друга не видно, но оба парня смущены, слова здесь неуместны. Чонгук кладет голову на плечо Юнги, не отрывая взгляд от экрана с фильмом. Он знает, что Мин любит этот город и его эстетику. Знает, что город отвечает ему тем же. А Чонгук любит Юнги. И тот, кажется, отвечает взаимностью ему тоже. И так — тепло его рук в своих, глаза в глаза, тихое сопение рядом, его имя, вышитое на сердце золотыми нитками, — надо, так точно правильно.