Работа над ошибками. Часть первая.

Бечено — olegowna, stazy2.       Странное дело, но за весь последний месяц мне, по какой-то неведомой причине, не приснилось ни единого сна. Очевидно, моему сознанию, измученному неравной борьбой с бесконечной, непрекращающейся болью, не хватало сил на это простое, казалось бы, действие.       А ведь раньше, много раньше, мои сны были в достаточной мере яркими и интересными. Хотя, на самом деле, этим двум словам не отразить и тысячной доли того, что я видел, раз за разом погружаясь в мир Морфея.       Что ж, кажется, в этот раз мне повезло. Повезло, надо сказать, по-крупному, потому что в сегодняшнем сне передо мной предстает не что иное, как мое бесконечно любимое местечко в красивейшем уголке Кенсингтонского парка.       Деревянная скамья, уютно устроившаяся в окружении клумб с растущими на них пестрыми и благоухающими разнообразными ароматами кустами садовых роз. Пышный куст гортензии с ярко-голубыми соцветиями, выглядывающий из-за спинки скамейки. Несмотря на то, что на улице сейчас, определенно, середина января, сознание подкидывает мне теплый и солнечный летний денек.       Облегченно вздохнув от осознания того, что боль, наконец-то, оставила меня, пусть и ненадолго, я с довольной полуулыбкой откидываюсь на деревянную спинку и прикрываю глаза, наслаждаясь ароматами цветущих растений.       — Простите, сэр, я вам не помешаю? — спустя какое-то время, услышав осторожный вопрос, я неохотно открываю глаза и, разглядев рядом с собой молодую девушку, торопливо принимаю подобающее джентльмену положение в пространстве.       — Прошу, мисс, — сдвинувшись на край скамьи, хотя места и без того достаточно, я указываю ей на освободившуюся часть. — Прекрасное утро, не правда ли?       — О, да, — она почему-то качает головой, немного озадаченно покосившись на меня: — На удивление погода сегодня радует. Хотя я была твердо уверена в том, что непременно будет дождь. Даже зонт, — она немедленно демонстрирует мне ярко-голубую шелковую трость, — прихватила.       — Повезло, — улыбаюсь я, осторожно разглядывая свою нечаянную собеседницу. — Вы, мисс, очевидно, как и я, любите пообщаться со случайным собеседником? — бросаю я ей пробный шар вопроса, поняв, что больше не услышу ни слова.       — Это называется «Синдромом попутчика», — смеется она легким смехом, звучащим, как ласковое журчание ручейка, и, уже не скрывая своего интереса, пристально смотрит в мое лицо. — Хотя я не могу считать вас, мистер Рикман, своим случайным собеседником.       — Узнали? — спрашиваю я, в глубине души удивившись тому, что даже во сне меня каким-то образом умудряются разыскать поклонницы. А с другой стороны, эта особа, вроде бы, не так уж и назойлива.       — Несомненно, — осторожно улыбается она. — Мистер Рикман…       — Думаю, будет лучше, если вы станете называть меня Алан, — невольно перебиваю её, нахмурившись. — Предпочитаю слышать официальное обращение в свой адрес только в определенные моменты жизни.       — Принимаю, — голос моей таинственной собеседницы заметно веселеет. — Мое имя угадаете, Алан? Или подсказать?       Рассматриваю исподволь свою собеседницу довольно озадаченным взглядом. Откуда бы мне знать ее имя? Тем более, как можно угадать его? Я же не ясновидящий. Поразмыслив над этим, определенно не имеющим ответа вопросом около пары минут и, так и не придя к какому-то определенному выводу, практически наобум интересуюсь:       — Элис?       — О, — ее глаза округляются, явственно скрывая за хитрым прищуром ехидный смешок. — Неожиданный выбор, Алан. Но, почему бы и нет. Да, пожалуй, мне нравится это имя. Элис… можете называть меня именно так.       Хмурюсь, отчетливо понимая, что девчонка пытается играть со мной в какую-то непонятную мне игру. Происходи этот диалог в реальной жизни — я бы уже давно нашел любой, мало-мальски приличный повод для того, чтобы оказаться как можно дальше от этой странной особы. Но, поскольку это всего лишь сон, то почему бы мне и не принять правила этой странной игры?       — Рад знакомству, мисс Элис, — я улыбаюсь ей одной из своих самых обаятельных фирменных улыбок, предназначенных как раз для таких случаев и являющихся, по сути, моей визитной карточкой.       — Взаимно, Алан, — в ответ возвращается не менее искренняя улыбка.       Некоторое количество времени проходит в молчании, которое, к моему удивлению, совершенно не тяготит. Я рассматриваю цветущие кусты роз, наслаждаясь их ароматом и полным отсутствием боли, так и не вернувшейся ко мне. Моя же собеседница сидит и наблюдает за мной с присущей лишь молодым людям бесцеремонностью. Хотя почему, собственно, «молодым»? Если судить лишь по внешним данным, то этой девушке я бы не дал более восемнадцати-двадцати лет. Но вот внутренняя составляющая… ее глаза, вне всяких сомнений, принадлежат взрослому человеку, причем, по моему ощущению, человеку гораздо старше меня, умудренному богатым жизненным опытом. И, с учетом всего этого я, пожалуй, поостерегусь делать какие-либо прогнозы и строить нелепые предположения на ее счет.       — Вы могли бы ответить на мой вопрос, Алан? — будто решившись на что-то, спрашивает она у меня, и я приветливо улыбаюсь в ответ:       — Что ж, мисс Элис, ваше терпение должно быть вознаграждено. Признаться, я ожидал, что вы утопите меня в океане «жизненно важных» вопросов в первые же несколько секунд нашего знакомства, но вы оказались на удивление стойкой особой. В этом случае, полагаю, мои ответы на ваши вопросы станут достаточной наградой за вашу выдержку. Вы можете задать мне… м-м-м, пожалуй, три любых вопроса. Я разрешаю вам спросить у меня обо всем, что только взбредет в вашу голову. Обещаю ответить на каждый из них, без исключения.       — Неожиданно, — девушка встает со скамьи и, сделав несколько медленных шагов по направлению к ближайшей клумбе, так же неторопливо возвращается обратно. Снова присев на тот же самый край, она смотрит на меня чуть озадаченно: — То есть, я могу задать вам любых три вопроса, Алан? Совершенно любых, вы уверены?       — Обещаю, — повторяю я, откидываясь на спинку скамейки и закидывая на нее руку. — Итак?       — Скажите, вы счастливы?       Ее вопрос выбивает из моих легких воздух, и я, невольно поперхнувшись, судорожно кашляю, с возрастающим страхом ожидая возвращения боли, так успешно разъедающей мои внутренности с последние несколько месяцев. Но ее как не было, так и нет, зато лицо моей собеседницы, услышавшей мой кашель, покрывается бледностью, словно ее пугает такая реакция. Она и в самом деле выглядит испуганной.       — Вам плохо, Алан?       — Нет, — с трудом откашлявшись, я качаю головой. — Всего лишь неожиданный вопрос, мисс. Однозначного ответа на него, пожалуй, не дашь.       — И все-таки вы попробуйте, — просит она и, облегченно вздохнув, чуть ехидно подмигивает: — Вы же обещали мне, Алан, помните?       — Попробовать? — я бездумно смотрю на бледно-сиреневую розу, практически склонившую свою головку на парковую дорожку. — Думаю, если бы вы задали мне этот вопрос чуть раньше… даже полгода назад, то я с твердой уверенностью ответил бы вам, что абсолютно счастлив. Сейчас… я в этом уже не уверен, мисс. Точнее, наоборот. Я абсолютно уверен в том, что — нет. Несчастлив, — она смотрит на меня своим странным, словно бы проникающим в самую душу взглядом, очевидно, ожидая пояснения моих слов, и я, чуть помедлив, добавляю: — К сожалению, слишком уж короткой оказалась отпущенная мне жизнь. Я всего лишь позволил себе представить все те вещи, те мелочи жизни, которых мне предстоит лишиться уже в скором времени… мечты, которые мне так и не удалось реализовать… если бы можно было исправить хоть что-то, но… впрочем, знаете что, мисс, забудьте! Это всего лишь пустые мечты пожилого человека, и они не стоят ваших раздумий.       — Забавно, — она смешно морщит нос, наблюдая за яркой бабочкой, словно появившейся из ниоткуда, над клумбой с полураспустившимися розами. — Я почему-то так и предполагала. Скажите, Алан, а вы хотели бы что-то изменить? — увидев мою удивленно вскинутую бровь, она торопливо поясняет: — Что-то одно. В своей жизни. Или же не в своей… понимаете — это может быть все, что угодно вашей душе. Без каких-либо ограничений. Быть может, вам не дает покоя какая-то несправедливость, которую вы хотели бы исправить?       В этот раз я погружаюсь в мучительные раздумья надолго. На самом деле у меня, как и у любого другого человека, есть огромное количество определенных моментов в довольно длинной жизни, которые мне, безусловно, хотелось бы изменить. И, что греха таить, взять хотя бы тот злосчастный микроинсульт, который привел меня одним прекрасным (или не очень) августовским днем в госпиталь, где во время обследования выяснилось, что жить мне осталось приблизительно полгода… и это только при самом благоприятном прогнозе.       Изменить его? А может, вернуться к тому моменту, когда мы с Римой обсуждали возможность создания нашей семьи, и она довольно категорично заявила мне: «Никаких детей, Алан! Я хочу жить только для нас двоих».       Или вот еще…       — Все, что угодно, Алан, — спокойно повторяет та, которая играет со мной в эту странную игру с непонятными правилами. — Вы же помните, что это может быть не обязательно именно ваша жизнь? К примеру, вы можете выбрать какой-то момент из жизни сыгранных вами героев. За вашу долгую карьеру вы пропустили через себя великое множество чужих судеб, Алан. Может ли случиться так, что среди них окажется чья-то, особенно запавшая в вашу душу?       «Мне так жаль его, дядя Алан», — память услужливо подбрасывает мне слова моей племянницы Сары. Ее вопрос, на который я так и не сумел ответить ей достаточно внятно. Я прекрасно помню, как плакала она после прочтения последней книги Джо*. Плакала, несмотря на то, что ей на тот момент уже было более двадцати лет. — «Почему? Скажи, почему Джо убила его?»       Как объяснить авторский произвол ребенку? Уверен, что это невозможно. А как суметь объяснить тоже самое взрослому человеку? Вдвойне непонятно.       Нет, я, разумеется, попытался разъяснить Саре творческий замысел Роулинг, но… когда далеко не все понимаешь сам… хм, почему-то у меня сегодня никак не получается облачить в слова свои же собственные мысли. Наверняка в этом виновна большая доза наркотика, попавшая во время последнего укола в мою кровь, и не только приглушившая так надолго выматывающую мою душу боль, но и удалившая последние остатки адекватного мировосприятия, которые я старался сохранить в своем сознании все это время. Но — пусть. В конце концов, это всего лишь сон. Так почему бы мне не побыть слабым, хотя бы перед самим собой?       А ведь самое смешное во всем этом то, что несмотря на невероятную популярность героя профессора Снейпа, причем, не только в Великобритании, но, практически, во всем мире, лично я не испытывал к нему никаких чувств, кроме, пожалуй, равнодушия. Или же раздражения? Даже не знаю, какое из этих определений наиболее полно смогло бы отразить всю суть моего истинного отношения к этому литературному герою. Слишком в нём все было не так. И сразу не объяснишь, что именно и где, но на подкорке зудит, как надоедливый москит, не давая никакого покоя.       Быть может, мне и правда, стоит выбрать этого мрачного мизантропа? И попытаться спасти его бессмертную душу, назло всем интригам коварной Джо? Раз уж со своей душой у меня явно не срослось… персонаж романа Джоан определенно не виноват, что у его создательницы в какой-то момент произошел явственный сбой программы, заложенной в ее гениальном мозгу, в результате чего и родилась на свет сцена его гибели…       Я откидываю голову на спинку скамьи, так приятно нагретой ласковым летним солнцем, и смеюсь, внезапно осознав, что всерьез размышляю над совершенно бредовым предложением какой-то загадочной девушки, приснившейся мне в странном сне, о которой я не знаю вообще ничего, включая ее настоящее имя. Ну, разве не достойный повод счесть, что мой собственный мозг, не выдержав изощренной пытки непрекращающейся болью, все-таки решил сдать свои неуступчивые позиции.       — Алан? — глаза моей собеседницы округляются от удивления, когда я начинаю буквально давиться от смеха. — Что с вами?       — Сейчас бы у меня получилось, — лишь спустя некоторое количество времени, мне удается с трудом выдавить из себя: — Знаете, мисс Элис, когда-то в юности, очень-очень давно, мне не удалось выполнить одно из заданий моего преподавателя. Нужно было всего-то лишь рассмеяться. Искренне и безудержно. А у меня в тот день, как нарочно, было отвратительное настроение.       — Когда вы учились в РАДА, — понимающе кивает она. — Я слышала о тамошних методах преподавания. Да, Алан, вы, безусловно, правы: сегодня эта сцена вышла у вас на бис. И все-таки, что так насмешило вас?       — Это ваш третий вопрос? — прекрасно понимаю, что поступаю нечестно, но мне хочется чем-то поддеть эту особу, окружившую себя столь интригующей меня таинственностью, а потому отвечаю вопросом на вопрос, что, откровенно говоря, не принято в цивилизованном обществе, отчего она недовольно морщится:       — Запрещенный прием, мистер Рикман.       — Пожалуй, — я склоняю голову, признавая ее правоту, и приподнимаю уголки губ в легком намеке на улыбку: — Приношу вам свои извинения, мисс Элис. Что касается ответа на ваш вопрос, не ТРЕТИЙ вопрос, — уточняю, вызвав у девушки искреннюю улыбку, — то он достаточно прост. Я смеялся над собой. Над собственной глупостью, — поясняю, видя недоуменное выражение, поселившееся на ее довольно симпатичном лице. — Над тем, что позволил вам провести себя, как мальчишка.       Она недовольно хмурится, обдумывая мои слова, и долго молчит, лишь постукивая носком туфельки по гравию парковой дорожки.       — Поскольку мы, как вы абсолютно уверены, Алан, находимся в вашем сне, то, полагаю, мы можем позволить себе некоторые вольности, — наконец произносит она, и я вздрагиваю всем телом, невольно принимая закрытую позу. Меня почему-то пугает не смысл сказанной ей фразы, хотя, при этих словах в голову приходит лишь мысль о вполне допустимом флирте (ведь мы же во сне), а то, каким тоном сказаны эти слова.       — Вы уверены? — осторожно переспрашиваю я, и она кивает, протягивая мне руку.       — Идемте, Алан. Пора понять, достаточно ли взвешено ваше решение — или же вам стоит передумать и выбрать нечно иное.       А в следующее мгновение картинка перед глазами меняется, и я вижу себя стоящим посреди какой-то неимоверно грязной и выглядящей отвратительно улочки, с рядами каменных, облупившихся от старости и нищеты, стен домов. Снег, пытавшийся прикрыть белоснежным покрывалом этот откровенный кошмар, явно претерпевает неудачу, смешиваясь с уличной грязью. При всем при этом, ярко светящее с синего, без единого облачка неба солнце лишь добавляет сюрреализма в эту безрадостную картину.       Я передергиваюсь от ощущения гадливости, и делаю несколько осторожных, но быстрых шагов в сторону некоего подобия тротуара, стремясь обойти грязно-серое подобие сугроба и отвратительную полузамерзшую лужу, разлившуюся прямо посреди дороги.       — Куда привело нас ваше желание, юная мисс? — спрашиваю я у стоящей возле темно-коричневой кирпичной стены Элис, мимоходом удивившись причине, по которой мне отчего-то не холодно. Ведь если учесть отдельные островки лежащего тут и там серо-желтого снега, то легко можно догадаться о том, что пребывание в царстве Морфея не только не препятствует мгновенному путешествию между различными местами, но, также и времена года не становятся для этого преградой.       — О, — она кокетливо грозит мне пальчиком, затянутым в тонкую нитяную перчатку, хотя я готов поклясться в том, что еще несколько минут назад кисти ее рук были обнажены. — Боюсь, вы не правы, Алан. Сюда нас привело именно ВАШЕ желание. Это, — она обводит рукой мрачные трущобы, — один из пригородов юго-восточного Лондона. Беднейший квартал, в котором проживают работники ткацкой фабрики, расположенной в самом конце этой улицы. Вы, должно быть, понимаете, что именно эта улица послужила прототипом той, которую Джоан Роулинг использовала в качестве места расположения дома для вашего героя. Как вам? Нравится?       Я сглатываю, лишь в этот момент осознав, после произнесенных ею слов, что улица и в самом деле, как две капли воды походит на ту, другую, которую строили в одном из павильонов киностудии во время съемок шестого фильма о Гарри Поттере.       Не говоря ни слова, я отворачиваюсь от внимательно наблюдающей за мной девушки и целенаправленно иду в конец улицы, оканчивающейся мрачным тупиком. С осторожностью перешагиваю через мерзкие пятна чего-то, что я не могу идентифицировать, при этом совершенно не скользя по прихваченному морозом снегу, перемешанному с замерзшей грязью. Иду туда, где, как мне помнится, согласно замыслу Джо, находился дом мистера Снейпа. Впрочем, чем дальше — тем белее почему-то становится снег. И в том самом тупике он мало того, что практически не тает, так еще и радует взгляд своей первозданной белизной.       А вот и… недоуменно останавливаюсь, наткнувшись взглядом на небольшую группу, состоящую в основном из девчушек лет четырнадцати-шестнадцати на вид, столпившихся перед облезшей от времени дверью. Мое внимание привлекает медная табличка, прикрепленная на угол дома, на которой я с удивлением вижу знакомые слова: «Spinner’s End». Паучий тупик. Это что — и в самом деле тот дом, который принадлежал, согласно книгам Джо, магглу по имени Тобиас Снейп, и который перешел после его смерти в наследство Северусу Снейпу? И как это понимать?       Я недоуменно смотрю на нагнавшую меня и улыбающуюся чему-то девушку.       — Вы не на то обращаете свое внимание, Алан, — с легкой укоризной произносит она. — Взгляните лучше вот на это, — повинуясь ее руке, указывающей мне правильное направление, я вижу то, на что в самом начале не обратил никакого внимания: все эти девчушки, столпившиеся возле входа в дом, плачут. Кто-то — взахлеб, кто-то — навзрыд, а кто-то — не издавая ни единого звука… а я, пожалуй, впервые в жизни пугаюсь, не представляя, что можно сказать в этой ситуации. Вот так, искренне, можно выражать только самое настоящее горе. Но что может объединять всех этих девчушек, собравшихся в таком странном месте? Общая утрата? И только теперь до меня доходит в полной мере:       — Они, что, оплакивают… Снейпа? — не веря собственным глазам, растерянно спрашиваю я, и моя собеседница качает головой:       — Не совсем так, Алан. Смотрите.       Сделав шаг вперед, подходя к ним чуть ближе, я только теперь могу разглядеть то, что в самом начале было скрыто за спинами скорбящих девчушек: горящие свечи в разноцветных стеклянных баночках, почему-то мои фотографии, причем все, как одна — в образе мрачного зельевара. И цветы… целое море цветов, разложенных прямо на белоснежном снегу в форме сердца.       — Как это понимать? — спрашиваю, все еще не веря своим собственным глазам.       — Уверена, что вы уже поняли, мистер Рикман, — с ноткой легкой грусти произносит она и берет меня за руку.       Миг — и передо мной снова лето, любимая скамейка и знакомая до самого последнего лепестка розы клумба в Кенсингтонском парке.       Я обессилено опускаюсь на скамью, вперившись взглядом в землю и лихорадочно размышляя на тему того, чему я стал невольным свидетелем. Если на мгновение допустить, что я все-таки умер, хотя и не могу сказать, что представлял свою смерть именно так, в виде приятного сна, то не может ли оказаться, что с последним вздохом человеческая жизнь не заканчивается? И еще сложнее представить, что прямо сейчас решается моя дальнейшая судьба. Или же это — самый невероятный, самый странный сон изо всех, что снились мне за мою жизнь? Как можно это понять? И возможно ли верить словам той, кого я вижу впервые в жизни, да еще и в этом странном сне? Непонятной, таинственной особы, не пожелавшей назвать свое настоящее имя, так почему я должен…       — Вы умный человек, Алан, — спокойно произносит она, словно услышав мои, в достаточной мере, сумбурные мысли. — Я не тороплю вас. Но хочу сказать, что вы сделали абсолютно правильный выбор. Жизнь вашего персонажа… по какой-то непонятной мне причине, столь нелюбимого вами… учитывая ваше желание, у вас появился реальный шанс изменить ее. Прожить его жизнь так, как вы бы хотели, чтобы сложилась судьба вашего героя. Исправить все ошибки. Осталось лишь выбрать момент, с которого вам хотелось бы начать, и ответить на мой последний вопрос: готовы ли вы?       — Полагаю, что особого выбора у меня нет? — спрашиваю я негромко, опустив голову и внимательно разглядывая носки своих любимых ботинок. — А раз так, то… что ж, пусть будет. Посмотрим, смогу ли я исправить то, что натворила Джо? В конце концов, это всего лишь забавный сон. Так почему бы и нет? Правда, мисс Элис?       — Удачи, мистер Рикман, — она невесомо касается моей щеки, вынуждая меня невольно отшатнуться, и виновато улыбается: — И простите меня, Алан. Пришла пора просыпаться…