Работа над ошибками. Часть первая.

Бечено — olegowna.       — Не прогадал… — дед издает шелестящий смешок, внимательно разглядывая мое кольцо.       — Магистр сказал, что ты был абсолютно прав, когда заставил его принять меня в обучение, — тихо говорю я. — Он просил передать тебе спасибо.       — Есть чем гордиться… — он судорожно сглатывает, и я, подхватив стакан, поданный мне отцом, даю деду напиться. Хотя, какое там? Ему едва удается сделать один-единственный глоток и вновь обессиленно опустить голову на подушку. — Когда сбежала твоя мать, — он явно силится сказать что-то важное, и я наклоняюсь ближе, стараясь облегчить ему задачу, — я думал, что потерял все… а потом мне выпала честь познакомиться с тобой, внук. И я гордился… — он судорожно кашляет, но отворачивается от вновь поднесенного к губам стакана с водой. — Это пройдет… всегда проходит… я не имел никакого права на гордость, потому что в том, каким ты вырос, не было моей заслуги. Я пошел на поводу у Аманды, лишив единственную дочь и внука защиты рода. Как тряпка… — он тяжело вздыхает, и я качаю головой, осторожно сжав его высохшие от болезни пальцы. — Но я нашел в себе силы разыскать тебя и постараться исправить все, что едва не натворил. И по-прежнему гордился… в моей душе появилась надежда, что все еще будет…       Нависнув над умирающим, я внимательно вслушиваюсь в каждое его слово. А частый сбой его дыхания заставляет меня замирать обреченно, внимательно ловя каждый вздох, опасаясь, что именно он может стать последним.       То, что дед уходит, я вижу и безо всяких диагностик. Пожалуй, он действительно дожил до моего возвращения на одном лишь упрямстве…       — Теперь я могу спокойно умереть… — он с усилием поднимает руку. Не ту, за которую я продолжаю судорожно цепляться, а другую, свободную, и кончиками пальцев проводит по моей щеке, стирая одинокую слезинку. — Не плачь, внук. Мужчины никогда не плачут… а я… я получил все, что хотел. Успел…       Его губы трогает тень улыбки, а в следующее мгновение рука, которая только что касалась моего лица, обессилено падает на одеяло, и я выпрямляюсь, глядя, не в силах поверить до конца, на пустую оболочку того, кто был в этой жизни самым близким человеком, того, кто ушел, оставив меня одного.       Души уже нет… она отлетела, и все, что мне остается — просто сжимать его пальцы и судорожно пытаться сделать хотя бы один вздох сквозь стиснутое спазмом горло, запомнив на всю оставшуюся жизнь сказанную мне фразу: «Мужчины никогда не плачут».       Я не буду.       Я сильный.       Я выдержу.       На мои плечи ложится чья-то рука, и я не сразу понимаю, что это отец.       Он тянет меня к себе, вынудив выпустить из сжатой в кулак ладони пальцы деда, и обнимает, прижимая к себе так сильно, как только это возможно:       — Успел… — повторяет он слова деда и целует меня в висок. — Сев, иди к себе…       — Я… — вскинув голову, встречаюсь с серьезным взглядом синих глаз, которые в полумраке комнаты кажутся почти черными, и осекаюсь, так и не договорив до конца то, что хотел.       — Иди, сын. Тебе надо отдохнуть.       Чудом добравшись до собственных покоев, я в полной темноте прохожу через гостиную. Войдя в спальню, просто огибаю кровать, чтобы не потревожить спящую Петти, и укладываюсь, не раздеваясь, на другой ее край. Зажмуриваюсь и думаю, стиснув до боли зубы:       «Мужчины не плачут… но кто сказал, что им не бывает больно?»       А перед тем, как я окончательно проваливаюсь в спасительную темноту сна, меня настигает следующая мысль: «Как, Мерлина ради, мою смерть пережила Рима?..»       Меня будит легкое прикосновение к моей щеке, и, вздрогнув от неожиданности, я смотрю прямо перед собой еще затуманенным со сна взором, пытаясь понять, кто посмел…       Впрочем, уже в следующее мгновение я осознаю, что это моя любимая, и коротко выдохнув, вскидываю вверх руки, обхватывая ее за плечи и укладывая на себя.       — Привет, — она улыбается, целуя меня в самый кончик носа, и застывает в моих объятиях, заметив, что я смотрю сквозь нее. — Сев, что? Деду стало хуже? — волнение в ее голосе заставляет меня разжать руки. Петти нависает надо мной, вглядываясь в лицо, и, кажется, пугается еще сильнее: — Сев, не молчи! — она рывком отталкивается от меня и садится, а затем, ухватив меня за плечи, встряхивает изо всех сил. — Ему стало хуже?!       — Его больше нет… — отвечаю глухо и тоже сажусь, обнимая и прижимая к себе мгновенно залившуюся слезами супругу. — Милая, не плачь. Он не был бы этому рад.       — Ты… — она отстраняется, заглядывая в мое лицо, и я качаю головой:       — На моих глазах. Но отец прогнал меня практически сразу, как только он ушел. Теперь же надо… признаться, я понятия не имею, как прощаются с умершими в магическом мире. Быть может, он…       — Я знаю, — Петти решительно отстраняется и, вытерев свои слезы тыльной стороной кисти, встает, потянув меня за руку. — Все, что от нас потребуется — это дать объявление в газету о смерти лорда Принца. Позже, на церемонии прощания именно тебе, как его наследнику, нужно будет прочесть несколько катренов, которые позволят душе Аурелиоса уйти дальше, не задерживаясь здесь в качестве призрака и… — она всхлипывает и явно мнется, а я, вскинув голову, терпеливо ожидаю продолжения. — Все это позволит его портрету ожить, — тихо говорит она.       — Портрет! — я вскакиваю на ноги, абсолютно забыв об этой стороне мира, в котором я живу. — Петти, я совсем забыл о них! Но, разве?..       — Аурелиос заказал его еще зимой, после Рождества, — отвернувшись, говорит моя любимая. — Сразу, как только узнал о неизлечимости своей болезни. Я совсем недавно узнала. Не вовремя вошла в кабинет, увидела, как картину разглядывает Том. Они по какой-то причине не хотели, чтобы мне стало это известно…       — Думаю, они просто не желали расстраивать тебя больше, чем следует, — задумчиво говорю я, а Петти внезапно наклоняется ко мне и, ухватив меня за руку, тянет за собой.       — Сев, пойдем. Я хочу тебе кое-что показать…       Я послушно поднимаюсь и уже делаю пару шагов вслед за ней куда-то прочь из комнаты, но, словно опомнившись, выдергиваю свою руку, заводя ее за спину.       — Милая, прости. Не сейчас.       — Но Сев… — ее растерянность практически можно осязать, и я, подойдя вплотную, обнимаю любимую и целую в мягкие волосы, забранные в гладкую прическу. — Я хотела…       — Не сейчас, Петти. Прости… мне надо помочь отцу. После похорон я сделаю все, что ты захочешь.       Она вздыхает и, покосившись на дверь спальни, кивает:       — Ладно. Только потом не обижайся на меня.       — Это угроза? — выгнув бровь, интересуюсь я, и супруга отрицательно качает головой:       — Предупреждение.       Проводив взглядом превратившуюся в точку на фоне покрытого свинцовыми тучами неба Джеки, уносящую составленный нами некролог в редакцию «Ежедневного Пророка», я с силой растираю лицо ладонями и закрываю окно.       Внизу в холле меня ждут те, кто волею случая или судьбы являются самыми близкими людьми: моя супруга, отец. Мистер Смит, по словам Петти ставший едва ли не лучшим другом деду за последние два года. Магистр, которого я не мог не вызвать по Двустороннему зеркалу. Ведь Аурелиос был и его другом тоже…       Все оставшееся время до церемонии прощания меня не оставляет ощущение неправильности происходящего. К чувству потери добавляется осознание того, что вокруг происходит что-то странное, и лишь я один оказываюсь совершенно не в курсе. Переглядывания отца с Петуньей, странные секреты Медичи, который в какой-то момент увлекает мою супругу в противоположный угол комнаты, подальше от меня, и, судя по всему, устраивает ей форменный допрос… мистер Смит, кидающий на меня какие-то загадочные взгляды…       Нет, я прекрасно понимаю, что все они обсуждают одно и то же — смерть своего друга и близкого человека. Но причина, по которой они игнорируют меня — мне непонятна.       Церемония прощания проходит в этот же день ближе к вечеру, после всех улаженных формальностей. На ней, помимо упомянутых мной лиц, присутствует еще один человек — тот самый сквиб из маггловского госпиталя, который участвовал в лечении Аурелиоса.       В самое первое мгновение, когда я вижу его, с моих губ срывается вопрос, который иначе, чем помрачением рассудка, объяснить не получается:       — Мистер Фаррелл, мы с вами не были знакомы раньше?       Уже задав его, я понимаю, что ставлю сам себя в глупейшее положение. Откуда бы мне знать этого человека? Он, судя по всему, мой ровесник. Может — немного старше. Мы нигде не встречались и никак не можем быть знакомы.       Но подсознание не желает соглашаться с логикой и, буквально, кричит обратное. К тому же, я могу утверждать с абсолютной уверенностью — мне смутно знакома не только его внешность, но и имя. Вот только откуда?..       — Не думаю, мистер Принц, — следует ответ, и я вздрагиваю от неожиданности.       — Мистер Снейп, — поправляю я его и виновато улыбаюсь. — Я ношу имя супруга моей матери.       — Простите, сэр, — парень виновато улыбается и косится куда-то в сторону Тома, словно ища поддержки. Впрочем, отец и сам подходит к нам. Положив руку на мое плечо, он подталкивает меня к чему-то, что, наверное, можно назвать алтарем.       У магов нет часовен, поскольку они не верят в Бога.       У них не существует тех традиционных траурных церемоний, которые мне доводилось посещать в своей прошлой жизни, и которые являлись самыми обычными для мира простых людей.       Здесь все просто.       Я послушно иду в сторону алтаря, на котором установлен стеклянный саркофаг с телом Аурелиоса.       Не знаю, заклинания тому виной или что-то другое, но дед выглядит так, как будто просто заснул и мне от этого хоть немного, но все-таки становится легче.       В принципе, все, что рассказала мне Петти, оказывается верным. За исключением, разве что, размаха церемонии прощания.       К тому моменту, когда я заканчиваю читать катрены из сборника магических ритуалов, принадлежащего роду Принц, причем исключительно на латыни… у меня начинает заплетаться язык. Мое обучение основам колдомедицины принесло свои плоды, несомненно. Я произношу тексты один за другим, не запинаясь и не замедляя темп ни на одно мгновение. Но это не избавляет от свинцовой усталости и обреченности…       Да и бороться со слезами, которые так и норовят явить себя всему свету, оказывается гораздо тяжелее, чем просто попрощаться.       Я помню, дед…       «Мужчины не плачут».       — Прости, — едва слышно произношу я, захлопывая книгу, и положив руку на прозрачную крышку последнего пристанища моего деда, наклоняюсь, едва не касаясь стекла своим лбом. — Дед, прости за то, что оставил тебя так надолго. Прости, я не успел сделать практически ничего из того, о чем ты мечтал, — вскидываю голову, обводя взглядом небольшое помещение и находящихся в нем близких мне людей. — Хочу поблагодарить всех вас за то, что вы сделали для него, — эти слова я говорю в полный голос. — Он был вам другом, отцом, близким человеком… а я… — сглотнув внезапно ставшую вязкой слюну, я, тем не менее, упрямо смотрю перед собой, не отводя глаз в сторону. — Хочу просить у тебя, Аурелиос Принц, прощения. За то, что не оказался рядом, когда был так нужен тебе. За то, что не сумел помочь… — я умолкаю на несколько долгих минут, тщательно обдумывая свои последующие слова, и, наконец, говорю: — От этой болезни не существует лекарства. Ни в маггловском мире, ни в магическом. Великое множество людей покидает этот мир вопреки своему желанию, лишь по ее вине… сколько судеб она ломает, лишая оставшихся на этом свете дальнейшего смысла жизни. Но… я обещаю, что создам это лекарство, в память о тебе, слышишь? — я снова наклоняюсь над стеклянной крышкой и внимательно вглядываюсь в застывшие черты деда. — Дед, я клянусь тебе!       — Сын… — то, каким тоном меня окликает Том, невольно вызывает нервную дрожь, и, в очередной раз подняв свой взгляд от крышки саркофага, я успеваю заметить призрачную ленту алого цвета, гаснущую вокруг моего запястья.       Магическая клятва, данная на смертном одре. Нарушение ее приводит к смерти. Без вариантов.       Странно, но меня этот факт совершено не пугает. Напротив — придает уверенности в себе и своих силах.       В последний раз проведя рукой по стеклу, я прощаюсь с дедом и иду к ожидающим меня.       — Что ты натворил, безмозглый мальчишка?! — не сумев сдержать эмоции, шипит Том, судя по всему, демонстрируя мне то самое владение парселтангом, на что я лишь пожимаю плечами, поморщившись от боли в стиснутом с силой запястье.       — Сделал то, что должен был, — негромко отвечаю ему и, с усилием высвободив руку из его хватки, обнимаю Петунью, пытающуюся спрятать всхлипы в свой платок.       — Очевидно, я был прав, — также тихо говорит Медичи, подойдя ко мне с другой стороны. — Если вам удастся, Северус — вы достигнете ранга Магистра…       — Это последнее, о чем я думал, — вздыхаю я и, с тоской оглянувшись на последнее пристанище деда, обретшего покой в фамильной гробнице рода Принц, смотрю на выход. — Поверьте, мессир.       Во время недолгого семейного, если можно так сказать, ужина, на котором я в основном молчу, внимательно слушая и, буквально впитывая в себя, как губка, рассказы о жизни Аурелиоса, которыми делятся со мной Алонзо и Том, я отчетливо понимаю, что совершенно не знал своего деда. Честно говоря, было весьма самонадеянно с моей стороны полагать обратное. Мне довелось провести рядом с ним всего лишь год. А тот же Медичи знал его с самой юности. И пусть виделись они не так уж и часто, но это не мешало их общению, длившемуся все это время. Даже отец провел рядом с ним, в отличие от меня, целых три года.       Петти периодически покидает нас, но я не спрашиваю у нее ни о чем, рассудив, что она расскажет все сама, когда придет время. А вот мистер Смит молчит весь день, как и я, с мрачным видом разглядывая вид за окном. Кажется, его безразличие может разозлить, но я прекрасно понимаю, что он слушает также внимательно, запоминая…       — Я не знаю, почему мистер Риддл так рассердился на вас, — говорит, пересаживаясь рядом со мной, мистер Фаррелл, — но, что касается меня… я буду очень рад, если у вас все получится. По крайней мере, работая в госпитале и имея ежедневно дело с обреченными на смерть людьми, буду рад помочь, чем смогу, в ваших исследованиях.       — Проводить испытания на умирающих, — задумчиво произносит Магистр, переглянувшись с Томом, по-прежнему недовольным моим поступком. Но ему, в любом случае, придется смириться. — Не могу сказать, что поступать так — хорошо, с точки зрения морали, но пользу это, несомненно, принесет.       — Меня радует только тот факт, — произносит отец, впервые с момента прощания с дедом обратившийся непосредственно ко мне, — что тебе достало разума не ограничивать себя временными рамками, принеся Магическую клятву.       — Я умею думать, — говорю серьезно, и взгляд Тома становится насмешливым. — Хотя, иногда, возможно, создается впечатление, что это не так. Я прекрасно понимаю, что подобное зелье не создашь за один день. И за год тоже. Раз уже прошли многие века с момента открытия этой болезни, и никто не сумел придумать лекарство.       — Увидим, — вздыхает он.       Попрощавшись с гостями и отцом, который отбывает через камин вместе с главой Отдела Тайн, мы с Петуньей возвращаемся в наши покои. И пусть внутри меня царит настоящий хаос, хоть я и не показываю этого внешне, есть лишь одно горячее желание — улечься в постель и, завернувшись в одеяло, отгородиться от всего мира, стараясь пережить саму острую боль.       — Сев, — Петти, очевидно поняв, что я совершенно не склонен к разговорам, подходит ко мне со спины и обнимает за талию, прижимаясь щекой к ткани рубашки. — Ты помнишь, что обещал взглянуть на что-то, что я хочу тебе показать?       Я умудряюсь развернуться в кольце ее рук и задумчиво смотрю в любимое лицо, искаженное усталостью и горем.       — Милая, может…       — Ты обещал! — в ее голосе звучит обида, и я киваю, с трудом подавляя глубокий вдох. Быть может, если я, наконец, соглашусь, мне позволят остаться наедине с самим собой, хотя бы ненадолго?       — Идем. Показывай, что ты хотела.       Меня тянут… недалеко. Всего лишь в соседнюю комнату, входная дверь в которую расположена в наших же покоях, только по левую сторону от главного входа. Я не успеваю толком ни сориентироваться, ни задать хоть какие-то наводящие вопросы, потому что все происходит мгновенно: меня вталкивают в комнату, и я застываю на месте, ошеломленно глядя на то, чего здесь быть не может. Вообще никак.       Но оно есть, и это пугает меня…       — Петти?! — спрашиваю шепотом, мимолетно подумав о том, что в этот раз без Умиротворяющего зелья точно не обойтись, хотя весь день я старался даже не вспоминать о нем, надеясь справиться своими силами. — Это то, о чем я думаю?       — Не представляю, о чем ты думаешь, — точно таким же шепотом отвечает моя дражайшая супруга, прижимаясь к моему боку, — но, да. Это — то самое. Определенно…