On the wrong side of reality

Плёнка отматывается назад, когда Хоукай добегает до края крыши. Ставит ногу на парапет, вскидывает лук — новый, к нему никак не получается привыкнуть, не лежит в руке, хоть и лучше. Целит в троицу стоящих на соседней крыше людей. Они дезориентированы, как любые обычные люди после перемещения во времени и пространстве. Вот только они — не обычные. Пока у них под ногами гаснет голубая яркая звезда, пока переход между мирами закрывается с тихим звоном, пока она думает, в кого целить, — плёнка отматывается назад. Туда, где они ещё были нужны Кейт Бишоп. Туда, где девушка по имени Кейт Бишоп ещё существовала. *** Вот они с Оливером летят в Мексику. Собираются найти Дину. Совсем не собираются разбираться в том, что между ними произошло ночью после концерта «Fall Out Boy». Они оба всё ещё считают, что это неправильно. Но это уже произошло, и это снова случается в ярком и солнечном Кампече. Они задерживаются там почти на неделю, и всё ещё врут себе, что лишь потому, что не могут найти яхту «Серафим», потому, что ждут информации от Бэтвумен и беспокоятся о судьбе Бэтмена. Оказывается слишком страшно признаться себе, что всё это неправильное почти делает их счастливыми. Даже если Оливер каждую секунду близости помнит, что она любит не его, а исчезнувшего Хэла. Там, в Кампече, она обещает Оливеру, что останется с ним. Что уйдёт, только если вернётся Хэл. Он соглашается — и с этим неправильным оказывается слишком хорошо жить. Слишком хорошо быть друг у друга. Они целуются на набережной, пьют испанские вина на балконе с видом на море и с третьей попытки всё-таки запоминают, что лучше сначала залезать в ванную, а уже потом поджигать плавучие свечи. А потом они находят в порту эту чёртову яхту. *** — Я предлагаю тебе сделку, — Кейт поднимается с колен и встаёт перед Ра'сом аль Гулом. Сжимает кулаки — ладони липкие от крови Оливера. — Я предлагаю тебе сделку. Если ты воскресишь его в этой своей воскрешальной яме, я ничего не скажу Дине. Я вообще больше с ней не встречусь и не стану её искать. Я заберу его и уйду навсегда. И никогда не встану против тебя. Она дерзит, да. И не просчитывает последствия. Но теперь, когда Оливер умер у неё на руках, когда он подвёл её и подвёл свой город, уже всё равно. Даже если хренов Дракула прикончит её на месте. У неё больше ничего нет. Честно говоря, она готова на всё. Даже продаться в обмен на его жизнь в Лигу Теней. Но Ра'с аль Гул соглашается и так. Совершенно неожиданно. Когда-то давно, целую жизнь назад, в ноябре, они с концами упустили Тёмного Лучника, потому что Хоукай чуть не сорвалась с крыши, и Зелёная Стрела спас её. Тогда он сказал: сейчас не так важно, что они упустили Тёмного Лучника. И она поцеловала его в первый раз, потому что поняла, что было важно. Она была важна. Если Оливер не вернётся — ничто уже не будет важно. *** Она бы не удивилась: к ней обычно не возвращаются. Но они летят назад, и Оливер почти до конца рейса сидит в кресле самолёта молча. Кейт держит его за руку. Рука тёплая. Он тёплый. Он живой. Он вернулся. Он вернулся к ней. От этого всё время щиплет в носу. — Ты не жалеешь, что соврала мне? — вдруг спрашивает он, и Кейт не сразу понимает, о чём это он. — Когда? — Это было не один раз?! — Я не помню, чтобы я тебе врала. Исключительно недоговаривала. — Когда я умирал, — он переходит на шёпот и заглядывает ей в глаза. — Когда я умирал, ты сказала, что любишь меня. — Я люблю тебя не так. — Ты этого не уточняла. И это в любом случае прогресс. Кейт ничего не отвечает. Измученно улыбается, не отводит взгляд. Внизу уже мерцает огнями ночной Нью-Йорк. Чёрт знает, врала она или нет. После того, что случилось в этих долбаных джунглях, — чёрт знает. *** Хэл не возвращается. Однажды в солнечный майский день Кейт перевозит все свои вещи, фикус и рыбку в особняк семьи Куин и удивляется тому, что этому никто не удивляется. Как говорится, пришлась ко двору. Тея радуется, как будто ей пять, и ведёт себя так, будто ей пятнадцать. Очень сложно осознавать, что они почти ровесницы. Да она будто ждала этого больше, чем Оливер! К июню она не успокаивается. Кейт шнурует кеды, второпях собираясь на работу, Оливер носится кругами по холлу и ищет, куда он только что положил вторую запонку; Тея облокачивается на перила лестницы, наблюдает за ними — и оглушительно хлопает розовый пузырь жвачки, привлекая к себе внимание. — Когда уже это недоразумение, которое я зову братом, наконец сделает тебе предложение? — интересуется она, и Оливер от неожиданности сразу находит запонку, а Кейт обрывает шнурок. *** Ещё через два дня исполняется ровно год, как Кейт оказалась в этом Нью-Йорке. Оливер задерживается вечером на работе, она начинает беспокоиться — и не зря. Он звонит ей, просит помочь, говорит, что надо встретиться на крыше одной из башен «Куин Индастриз». Хоукай мчится туда сломя голову, в полном новеньком обмундировании — ни Оливер, ни Лига Справедливости роллерскую защиту не одобрили. Взлетает на крышу с кошмарной скоростью. Его очень хочется избить его же старым луком, потому что он опять соврал. Нет у него никаких проблем, кроме тех, что с головой. Он один на крыше, под звёздным летним небом. Правда, тоже, как дурак, в костюме Зелёной Стрелы. Кейт даже не сразу понимает, почему Оливер встаёт перед ней на одно колено — как та шарнирная фигурка Стрелы, которую она держала на рабочем столе в Венис-бич. *** Осенью их свадьба, кажется, гремит на все Штаты. Она такая весёлая, что на ней улыбается даже Брюс Уэйн; все невесты хотят платье, как у Кэтрин Куин; новоиспечённые супруги счастливы на каждой обложке в каждом киоске, и очень немногие знают, что в этом счастье есть горечь. Они оба смиряются с тем, что Хэл не вернётся никогда — только поэтому, пожалуй, и решаются остаться друг у друга. И это не кажется неправильным уже давно. Однажды ночью, уже после медового месяца, Кейт просыпается, смотрит на спящего Оливера — и будит его. — Что? Что случилось? — пугается он. — Мне надо тебе это сказать, — выдыхает Кейт. — Я тебя люблю. — Я что, опять умираю? — Да иди ты к чёрту, — она почти обижается, потому что ей правда нужно было сказать это очень срочно, впервые — совсем-совсем честно, но Оливер смеётся и заключает её в объятия раньше, чем она отворачивается, мстительно намотав на себя всё одеяло. Теперь всё абсолютно правильно. *** Барри Аллен, конечно, тормоз, но именно ему удаётся первым узнать важную новость. Один молодой нью-йоркский детектив заявляется к нему в лабораторию в Централ-Сити ранним февральским утром, с жутко бледным видом после перелёта, сосредоточенно и хмуро смотрит на него, не говоря ни слова, а потом выдаёт вместо обычных оскорблений о скорости его работы что-то новое. — Барри, меня от тебя тошнит, — заявляет Кейт и несётся в подсобку, к раковине. — Надеюсь, что всё-таки не от меня, — догадливо вздыхает Барри и тащит ей стакан воды. Она, конечно, шлёт его на три буквы с такими предположениями, говорит, что слишком молода и вообще не может быть — но Барри звонит Оливеру и безаппеляционно требует, чтобы тот больше не пускал свою жену прыгать по крышам. По крайней мере, в ближайшие месяцев девять. *** Оливер очень хочет дочь. Обещает покупать ей платьица, кукол, всю эту ерунду, которую в детстве родители покупали Тее. Тея радикально против этой идеи и требует племянника мужского пола: он точно не будет наводить боевой раскрас элитной косметикой и наряжаться в тётины туфли, чтобы потом расквасить нос, запутавшись в них, и рыдать. Кейт поддакивает ей, но из тех соображений, что мальчиком быть проще. И помалкивает о том, что независимо от пола тётиной помадой можно разрисовать все обои в тётиной спальне на метр от пола уж точно. Эти шесть месяцев — ужасно дурацкие и суматошные, но счастливые. Несмотря на то, что тошнит Кейт не только от Барри Аллена. Оливер в конце концов смиряется с результатами ультразвукового исследования и говорит, что хочет назвать сына Гарольдом. Должен. *** Однажды утром Лига вызывает Оливера. Он не рассказывает Кейт подробностей — собирает снаряжение, очень быстро, целует её, необычно нервный, гладит животик, никак не может распрощаться. Говорит, что любит её, что всегда будет любить. Однажды утром Лига вызывает Оливера, но уже вечером вместо него возвращается Брюс. *** Богу пришлось убить его дважды. Та песня так и крутится в голове, до смешного, до истерики — никак не выкинуть, даже за траурной фальшивой музыкой. У неё на кладбище подгибаются ноги, и с одной стороны её подхватывает под локоть Брюс, а с другой — Кайл. Хмурый, неразговорчивый, мрачный Кайл. Он, кажется, вообще ни слова не проронил с тех пор, как погиб Оливер. Хотя ему ведь проще: это не он сейчас жалкий, нелепый, круглый и беспомощный плетётся за гробом своей второй половинки. Не его показывают по всем каналам, не ему валятся письма с ненужными соболезнованиями. Она стоит над могилой, комкает в руке платок, смотрит, как лакированный гроб забрасывают землёй, и вдруг вспоминает: господи, всё это уже было, её сердце однажды уже зарыли в могилу, только от Клинта ничего не осталось, а у Оливера будет ребёнок. И у Кэтрин Элизабет Куин получается выпрямиться и тоже бросить горсть земли вслед Оливеру Куину. *** Когда она открывает глаза в послеродовой палате, рядом сидит Тея. Тея молодец, Тея держится; все женщины в семье Куин — железные леди, может, стоило родить дочь? Может, у неё дочь? — Мальчик, — говорит Тея с улыбкой и всхлипывает. — У вас мальчик, большой и громкий. Кейт морщится, вспоминая, что его нужно назвать Гарольдом. Представляет эту дурацкую карусельку над детской кроваткой, и на ней висят самолётики, маленькие самолётики, и от этого хочется кричать. Она не может. Не может назвать его так. Почему у них родилась не дочь? У неё так много хороших имён для девочки: Кассандра, Джессика, Элеанор… — Давай назовём его Клинт, — говорит Кейт. — Клинтон Куин. Боже, как ужасно. С этими словами она снова проваливается в зыбкий сон. *** У него светлые волосы на макушке и голубые глазки, и Кейт иногда ужасается тому, что ей взбрендило назвать его Клинтом. Но потом, держа сына на руках, укачивая его — чёрт знает с какой попытки, она и колыбельных знает ровно полторы, — неизменно успокаивает себя тем, что он и так сын двух лучников, хуже уже точно не сделать, к дьяволу приметы. Она всё ещё зла на Лигу: прошло так много времени, а ей до сих пор не могут сказать, как умер Оливер. Городят какую-то немыслимую хренотень о трагической случайности, пытаются её обмануть — но обмануть частного детектива не так-то просто, даже если она долго не могла понять, что Зелёная Стрела — это Оливер Куин. Они что-то скрывают. Кайл так вообще больше не появляется. Брюс предлагает перебраться в Готэм; она отказывается, но не потому, что зла. Ей хочется, конечно, воспитывать ребёнка самой — но сидеть дома невмоготу, да и Тея не просто так держит клуб Оливера. Не только в память о брате. Клинту нет ещё и полугода, когда Тея открывает перед Кейт убежище Стрелы, звеня ключами на пальце, и прислоняется к дверному косяку плечом. Наблюдает, как Кейт спускается вниз. — Ну что, теперь я — твой сайдкик? — спрашивает Тея. Бодрится. — Ты — моя сестра, — отвечает ей Кейт и смахивает ладонью пыль с футляра с луком. Она сменила драные джинсы на строгие элегантные наряды, комиксы — на детские сказки и книги для родителей. Но лук Хоукай никогда и ни на что не променяет. *** Окей, всего через неделю она узнаёт, что Брюс Уэйн умеет орать. Окей, всего через две ей привозят из Готэма новое снаряжение: кажется, теперь она вся бронированная по последнему слову нанотехнологий, и у неё теперь не мотоциклетные очки, а навороченные визоры, и она не знает, кого нанять, чтобы найти и поснимать нахрен все датчики слежения. У её сына есть радионяня; так вот, под опекой Брюса Уэйна она чувствует себя почти как маленький ребёнок с радионяней. Он слишком о ней заботится, но это уж точно не любовный интерес. Просто они оба повязаны своими потерями и одиночеством. Если разобраться, у Брюса есть только Альфред, а у Кейт — только Тея. Которая, кстати, первая тычет в новый костюм ножом, прямо в живот, даже его не царапает и обзывает новый прикид Кейт «Боже, храни Королеву». Она даже не возражает — тут и возразить-то нечего, разве что Брюс всё ещё в её глазах не тянет на «боже», а только на «о, боже». Кэтрин Элизабет Куин и есть королева. Вдовствующая королева «Куин Индастриз». Вдовствующая королева ночного Нью-Йорка, который снова может спать спокойно. Она не подведёт этот город. *** — Окей, это выглядит хорошо, — слышится голос из далёкого прошлого. — В смысле, эти унылые одинаковые башни выглядят плохо, но хорошо, что это точно тот Нью-Йорк. — Бартон, мать твою, — говорит Америка Чавез. — Мы видели туеву хучу башен Старка, ещё не факт. — Это похоже на мой Нью-Йорк, — и Кэтрин закрывает глаза, делает глубокий вдох и уверенно переводит прицел на мужчину в потрёпанной лётной куртке. Новые визоры — удобные. В темноте всё прекрасно видно, хотя глаза бы её не глядели. — Нам надо только найти Кейт. Америка кашляет и указывает на неё. На фиолетово-чёрный силуэт с луком, притаившийся на соседней крыше. Кэтрин ненавидит их. Всех троих. Америку, пожалуй, меньше всех: та просто не пришла, когда было нужно. Труднее было решить, в кого стрелять первым, если что: в человека, в честь которого она назвала своего сына, или в человека, именем которого она не смогла его назвать. Этих двоих она давно похоронила, это они должны были гнить в земле, а не её Оливер. И если они были живы — они должны были прийти раньше. Когда это было важно. Они должны были прийти к Кейт Бишоп, пока она ещё существовала. Здесь, в этом Нью-Йорке, где в пустой квартире никогда не было сотни записок на холодильнике, Кайл Райнер не сошёл с ума, а Кейт Бишоп не выбрало зелёное кольцо. — Кейти, — говорит Клинт, разглядевший её в темноте. Делает шаг вперёд. — Кейт! Кэтрин Элизабет Куин включает плечом гарнитуру, и сигнал летит среди ночи к Лиге Справедливости. — Это Хоукай, — говорит она, нарочно громко. — Засекла троих подозрительных личностей. Один из них — Гарольд Мартин Джордан. Если они не сдадутся сами… Мне будет нужна помощь.