On the wrong side of reality

Солнце — апельсин. Оливер, конечно, тот ещё поэт, но он прав, это очень точное сравнение. Большой, самый кислый в мире апельсин катится по золотистому небу вниз, в обманчиво спокойные тёплые воды, и волны краснеют у горизонта, хоть солнце их ещё не коснулось. В Кампече слишком много золота. Слишком много жёлтого. Как на стене в палате у Кайла, где раскрыл свою пасть ужасающе прекрасный, слишком настоящий Параллакс. Слишком много всего происходит, и Кейт закрывает глаза, прижимаясь щекой к плечу Оливера. Золото пробивается сквозь ресницы, вновь и вновь выжигает на внутренней стороне век так и не понятый ею шифр Раса аль Гула, но об этом не хочется думать — как и о дурных снах, как и о вторжении на яхту «Серафим», пусть и успешном, как и об их безумных планах ехать в глушь Юкатана почти наугад. Если она будет думать об этом, то будет вновь и вновь вспоминать: Кайл сошёл с ума, Дина счастлива без них, Хэл умер — так считают даже Хранители, а не только чёртова Кэрол Феррис. И тогда Параллакс шире раскроет свою пасть, улыбнётся своим хищным оскалом уже не Кайлу, а ей. У Кейт всё ещё есть Оливер; у Кейт есть только Оливер. Вот он, стоит рядом с ней в море, и на его плечах — солёные сверкающие капли, и он обнимает её. Он любит её — и это тоже больно, но почему-то придаёт непозволительно много сил и веры, хоть Кейт и не может его полюбить в ответ. Он сегодня был потрясающим, просто потрясающим, пока прикрывал ей спину, пока отстреливался на берегу от охранников из Лиги Теней, обеспечивая успех Кейт. Она ведь сказала ему, что хочет Зелёную Стрелу, и Оливер показал ей, что он и есть Зелёная Стрела. Что он — настоящий. — Скажи мне, что всё будет хорошо, — просит Кейт. — Оливер, скажи мне, что всё будет хорошо. — Всё будет хорошо, — послушно говорит он и гладит её по спине. — Всё будет хорошо. Старинные письмена, выжженные перед глазами закатным солнцем, гаснут, и Кейт обхватывает его поясницу ногами где-то под водой. Становится невесомой и словно перестаёт существовать — только для Оливера, только для него, потому что он хочет видеть лишь её, потому что он — всё, что осталось в этом чужом мире у Кейт Бишоп. Оливер Куин никогда её не бросит. Хотя бы он. Хотя бы Зелёная Стрела. *** Она сушит волосы где-то в ресторане на набережной, под сушилкой для рук, и это смешно. Особенно забавно, что ресторан дорогой, а замок в туалете сломан, и люди раз за разом открывают дверь, смотрят на чокнутую весёлую американку и уходят совсем ошалелые. После заката на улицах не так много людей, и в ресторане тоже, и, наверное, именно поэтому Оливер ждёт её расслабленно и радостно улыбается, когда видит её снова. Кейт садится за стол, и Оливер тянется к ней — приглаживает распушившиеся волосы. Как будто ему можно — но ему, пожалуй, теперь и правда можно. Только толку от этого никакого: тёплый вечерний ветер с моря сводит его усилия на нет, и над головой качается ослепительно белый навес. Всё это — как в каком-то кино, ещё не ощущается реальностью. У Кейт в висках стучит, что она останется рядом с Оливером, пока не вернётся Хэл, только пока не вернётся Хэл, но Хэл умер. Так ей сказали на Оа. Так ей сказали все, кроме Оливера. Им приносят ужин и бутылку самого дорогого в ресторане вина, и Оливер пьёт с удовольствием. Кейт пробует — и морщится. — В отеле лучше, — говорит она. — По-моему, неплохое. — Ты совсем не умеешь быть миллиардером. Она смеётся: Оливер не разбирается ни в вине, ни в чае, ни в кофе. Но так, наверное, даже проще жить. Всё кажется неплохим, если не знаешь лучшего и не умеешь различать. Море на горизонте ещё золотится — как будто апельсиновое солнце догорает в толще воды. И бронзовая девушка, сидящая неподалёку на прибрежных камнях, грустно смотрит на горизонт, ожидая прибывающих кораблей, но Кейт кажется, что она на самом деле смотрит в небо. *** Говорят, что Кампече — пиратский город, но Кейт меньше всего думает о пиратах, когда они гуляют по нему в тусклом жёлтом свете фонарей. Здесь есть что-то волшебное, но страшное: все эти статуи на улицах, в самых неожиданных местах, выглядят так, будто люди и сказочные мексиканские существа раньше жили в Кампече, в незапамятные времена, тоже вот так бродили по улицам — а потом враз окаменели от неизвестного заклятия, чтобы больше никогда не ожить. Кейт заглядывает в бронзовые глаза — и иногда крепче сжимает ладонь Оливера. Он больше не выпускает её руку — только чтобы сфотографировать или сфотографироваться самому. Кейт же хотела кучу отпускных фоточек — и они у неё будут, и у Оливера тоже будут, словно они и правда приехали сюда отдыхать, а не ловить древнее зло, запудрившее Дине мозги. Ночью всё по-другому: днём Кампече — как весёлый мультик, а ночью он становится другим, всё ещё очаровательным, но жутковатым и пустынным. Но Хоукаю и Зелёной Стреле не привыкать к ночным прогулкам по зловещим улицам. Ночью все города открывают своё истинное лицо. У Кампече оно тоже есть. — Смотри, — говорит Кейт в старом городе, указывая Оливеру на очередной яркий домик. — Это только фасад. Там ничего нет. Он сначала не верит, но подходит ближе. Кейт ковыряется с оконной рамой, открывает её — и Оливер перелезает через подоконник. — И правда, — он оглядывается. — Здесь только стены соседних домов и джунгли. Настоящие ёбаные джунгли, с ума сойти. И даже крыши нет. Только небо. Кейт фотографирует его в окошке, а потом забирается следом. Очень странно — всего один шаг, и вот ты из самого сердца яркой мексиканской сказки попал в дикую природу. Всего один шаг, и всё перевернулось, а снаружи так хорошо выглядело… Кейт снова думает об этом, когда они забираются на стены старого бастиона и разглядывают с них старый город — оказывается, здесь половина таких фальшивых домиков. Вспоминает счастливую улыбку Дины на фотографиях в каюте и благородного мужчину рядом с ней. Всего один шаг — и всё может перевернуться, но этот шаг надо сделать. Хорошо, что Оливер целует её и осторожно подсаживает на низкую каменную стену над городом. *** В два часа ночи жизнь бурлит только на маленькой площади в центре — Кейт забывает её название, но она видела её в путеводителях. В красивой ажурной беседке без устали играют музыканты, на лавочках расселась молодёжь; кто-то танцует, кто-то смеётся и пьёт, кто-то целуется. Даже странно, что никто не пытается подраться, что никакие пьяные мачо не пристают к девушкам. — Я хочу танцевать, — внезапно говорит Кейт и тянет Оливера к беседке. — Я так давно не танцевала танго. Ты умеешь? Оливер растерянно кивает, и Кейт платит музыкантам, когда они заканчивают играть что-то местное и весёлое, и на беглом испанском просит исполнить танго. Они совещаются — и заводят знакомую мелодию. Кажется, это было у Бертолуччи. Да, точно у Бертолуччи, это же «Последнее танго в Париже». Первое танго в Кампече. Пожалуй, жизнь как в киноленте Бертолуччи — не совсем то, чего хотела бы Кейт, но это всё ещё лучше, чем Ларс фон Триер. Они выглядят странно, они выглядят очень странно: Кейт в простеньком белом платье и фиолетовых кедах и Оливер в светлых брюках и дурацкой рубашке — у него все летние рубашки такие дурацкие? Но движутся они слишком красиво и слаженно. Потому что Кейт училась танцам и потому, что Оливер её чувствует. Точно чувствует. Это было ясно с самой первой встречи под капюшонами в ночном Нью-Йорке. Зелёная Стрела ни разу не подвёл Хоукая; Хоукай ни разу не подвела Зелёную Стрелу. Оливер — Зелёная Стрела, и это уже почти не страшно принять. У неё всё равно больше никого нет, а ему можно довериться, ему можно позволить вести в этом танце. Всё самое страшное уже случилось, страшнее было бы его полюбить — но Кейт больше не сможет никого полюбить, она знает, как это разрушительно, она всё ещё любит Хэла и будет любить его, и у неё на безымянном пальце — дурацкое зелёное кольцо, второму там не место. Но она может остаться с Оливером — просто чтобы он был счастлив. Потому что он — всё, всё, что теперь есть у Кейт, последний близкий человек на свете. И сейчас, когда Оливер танцует с ней танго на ночной площади посреди Кампече, он счастлив. Это видно по глазам; его, оказывается, очень легко можно читать по глазам. Счастлив прямо сейчас, когда истёртые камни плавятся под подошвами её кед. Счастлив, когда музыканты выводят коду, и он склоняется над ней, чтобы поцеловать. Им аплодируют, и Кейт торопится утянуть Оливера обратно на узкие двуликие яркие улочки, когда их тормозит пожилая пара. Они, наверное, что-то отмечают здесь ночью под живую музыку, с дешёвым вином, наверное, любят друг друга много лет, а может быть, и всю жизнь, и старик интересуется у Кейт по-испански, не молодожёны ли они, раз она в белом, раз они так танцуют и так счастливы. — Si, — коротко отвечает она с улыбкой. Не пускаться же в пространные объяснения. Его жена протягивает Кейт белую розу из своего букетика, а старик поднимает бутылку и желает им долгих лет. Кейт смущается. Роза колет пальцы, и за поворотом она обламывает стебель и пристраивает её в распущенные волосы. *** Путь до отеля — очень долгий. Сначала они застревают в уличном круглосуточном кафе, за столиком на улице среди пёстрых домиков, пьют кофе с пирожными. Оливер заказывает себе мороженое, но постоянно про него забывает, потому что смотрит на неё невыносимо счастливым взглядом, и мороженое тает в вазочке. И идти назад по набережной — долго, очень долго, потому что они то и дело останавливаются и целуются, и это сейчас почти не больно. А ещё Оливер вспоминает, что они так и не сделали ни одной совместной фотографии, и очень долго ищет место посветлее, чтобы исправить это — но все фотографии получаются тёмными и смазанными, и они решают отложить это на потом. Они ведь ещё не уезжают из Кампече. Они просто найдут Дину, убедятся, что ей ничто не угрожает, и вернутся в отель, и ещё успеют погулять по набережной днём. Он ведь её не бросит, и ей некуда бежать. — Я тебя люблю, — повторяет Оливер в очередной раз, остановившись и обняв Кейт — почти до боли, но она чувствует, что ему сейчас не больно. — Я люблю тебя. Ночной Кампече пахнет морем, розами, вином — и Оливером. *** В шесть утра Кейт танцует на кровати, и мягкий матрас под её ногами — такой же зыбкий, как море. Она танцует, подпевая «Fall Out Boy»: я снова словил кайф, осознав, что не могу не быть с тобой или быть просто твоим другом. Танцует в распахнутой дурацкой рубашке Оливера на голое тело, щёлкает пальцами в такт песне, держит в другой руке бокал умопомрачительного красного вина. Конечно, проливает его на мятые простыни, и капли алеют на белом. Это совсем не важно. Важно только то, что стены номера уже рыжеют от апельсиновых лучей, что балкон распахнут и здесь тоже пахнет морем; важно, что Оливер лежит на постели, обнажённый и совсем счастливый, будто этот вечер, эта ночь, это утро — лучшие в его жизни. Смотрит на неё снизу вверх, улыбаясь. Важно, что эта история закончится как-то по-другому. Ведь так поют «Fall Out Boy». Кейт ничего не говорит вслух, допивая бокал до дна, до последней капли, но она пьёт за то, что останется с Зелёной Стрелой до конца, за то, что Оливер её точно никогда не бросит. Пьёт, опускается на четвереньки, целует его и смеётся, когда песня смолкает — и тут же начинается снова, та же самая. Целует — и апельсиновое солнце заливает номер всё наглее и ярче. *** Оливеру Куину остаётся жить ещё целых тридцать шесть часов.