Непокорный

POV Полковник. Самое ужасное — это то, что они не осознают собственной ничтожности. Все они — от мала до велика — пытаются сражаться с нами, пытаются остановить неутомимый бег стремительно надвигающейся на неосвоенные земли цивилизации. Это было в равной степени ужасно (для них) и смешно (для нас). Скольких бы из них мы не ловили у наших обозов с продовольствием, скольких не отвозили бы в резервации — они продолжали упорно сопротивляться. Некоторым солдатам следовало бы поучиться такому ослиному упрямству. Что еще забавно, что многие узколобые люди пытались защищать этих красномордых созданий. Кричали, вопили о том, что в цивилизованной Америке должно быть место всякому, кто ищет пристанище. О, эти простые люди… Они были свято уверены в том, что этих существ, живущих по законам дикой прерии в праздном языческом уединении с природой, можно переделать, заново создать под наше цивилизованное общество. Я же знал — такие как они не станут ломаться под кого-то. Слишком долго они жили по своим укладам, и едва ли станут от них отказываться. Дикарь всегда останется дикарем. Однако ломать их, уничтожать их гордость и упрямство, от этого не менее приятно. Девчонка молчала. Я нарочно велел не приковывать ее и не привязывать, не стал ограничивать в движении — помещение было достаточно большим. Обычно оно использовалось для допроса дезертиров, и из мебели здесь было лишь два стула да стол. Решетка на окошке внутри деревянного здания, стоящего отдельно от остальных корпусов базы, выгодно подчеркивала скудный интерьер допросной. Она смотрела на меня глазами, исполненными ненависти. Точно такой же взгляд был у Ачэка, да только ныне от того пламени остались лишь жалкие тлеющие угольки. К слову, у девочки глаза были цвета сверкающей голубой речки. Совсем еще молодая, а волосы — будто седые. Таких обычно не признают за своих, ведь зверь, отличающийся от стаи, мгновенно привлечет к себе внимание. Так табун лошадей легче выследить, если есть слишком заметная белая кобыла. Вот и она, видимо, такая же. Опознавательный знак, маячок, привлекающий внимание. Юная, цветущая — я видел, как поглядывали на нее мои ребята. Дай им волю — и от девственно чистого цветочка ничего не останется. Но ей, к счастью или к сожалению, была уготована другая судьба. — Ты не попрощалась со своим вождем, — подметил я и, чиркнув зажигалкой, поджег толстую темно-коричневую сигару. Уселся напротив нее, не снимая шляпы, и еще раз внимательно оглядел. Презренное молчание, и оно очень уж ее украшало, однако. — Молчишь, — я выпустил колечко дыма, методично постукивая пальцами по поверхности стола. Звук заполнил собой помещение, а запах табака унесся по направлению к девчонке, немилосердно заползая внутрь ее обоняния. У индейцев курительные трубки совсем другие, и пахнут иначе. Пусть беспокоится чуточку больше. — Хорошо, молчаливая скво. В моих краях говорят, что молчание украшает женщину. Я говорил на ее языке, и видел, что это уже не так удивляет ее, как в первую нашу встречу. Она устремила взгляд в пол, чуть сжимая маленькие кулачки. Совсем как ребенок, которого лишили сладостей за непослушание. Ребенок, которого заперли в комнате, а он вместо искреннего раскаяния тщательно, с особенным детским усердием, продумывает идеальный план мести. — Скажи мне, милая, ты не уважаешь своего вождя? — поинтересовался я у нее, с напускным интересом разглядывая зону декольте. — Если ты привел меня сюда чтобы убить — делай свое дело, вонючий шакал, — прорычала она сквозь зубы — видно, поймала мой взгляд. Едва сдержала себя от того, чтобы не вскочить с места и не вцепиться мне в горло. Настоящая озлобленная бродячая шавка. Такая будет до последней капли крови вгрызаться в падальщину, которую посчастливилось ей найти на улице. Небеса милостивые, и почему им всем так нравится дерзить? Считают, что тем самым приближают свою смерть? Едва ли. — Ты похожа на него, — я затянулся, и взор мой оказался слегка затуманен табачной дымкой. — Он постоянно умолял убить его. Достойный вождь Симаррона, этот Дух. — Замолчи! — рявкнула она. В ее голубых глазах едва ли не молния сверкнула. Она вскочила со стула, и сделала несколько шагов по направлению ко мне. У нее не было никакого оружия, так что я не особенно волновался за свою сохранность. Что она сможет? Укусить меня, как вшивая дикая псина? — Ты не смеешь оскорблять нашего вождя! Кто ты такой, сын падальщика?! — Уже лучше. Я искренне веселился, не сумев сдержать улыбки. А ее, видимо, этот мой жест окончательно взбесил. Она и впрямь похожа на маленькую собачонку, что тявкает на гигантский железный паровоз. Лает вроде бы громко, но в масштабах цивилизации — жалкий писк. Поэтому когда она оказалась достаточно близко, беспрестанно сыпля ругательствами на непереводимом индейском языке, мой кулак впечатался ей в область солнечного сплетения. Выдох — она, не сумев справиться с неожиданностью, сгибается пополам, выплевывая застывшее на губах слово. Вдох — я вцепляюсь пальцами в ее затылок, сдавливая шейные позвонки чуть сильнее, чем нужно, чтобы привести жертву в состояние панического ужаса. — Пусти… — хрипит девчонка, запрокидывая голову и пытаясь поймать мой взгляд. Ее сердце птичкой бьется под моей ладонью. Она, все же, боится, хотя старательно отрицает это. — Если ты так хочешь умереть — я обязательно исполню твое желание, милая девочка, — сжать еще чуть сильнее, чтобы показать всю ничтожность ее нынешнего положения. Она в данном вопросе не имеет права голоса, равно как и ее вождь. В этом месте нет вождей и подчиненных им. Здесь есть я и мои правила. — Но для начала…сыграем в игру. POV Спирит Я никогда прежде не чувствовал себя таким раздавленным. У меня было множество приключений, множество самых разных событий — были горести и были радости. Я переживал боль потери и жил с ранами на теле, которые заживали слишком долго. Но теперь…все зашло слишком далеко. Меня швырнули в грязь, растоптали. И сил на то, чтобы подняться и дать отпор у меня оставалось с каждым часом все меньше. Я сотню раз благодарил богов за то, что молод, за то, что они даруют мне благословенную ярость. Я должен бороться, я знал это так же твердо как и то, кем меня нарекли белые люди. Оставшийся в камере человек успел поднять меня, прежде, чем я влетел в помещение благодаря пинку солдат. Он подхватил меня под локти, усадил на стопку соломы в углу помещения, и пристально вгляделся в мое лицо. — Ты как, вождь? — Кто ты? — дошло уже до того, что я едва мог разобрать, кто ко мне обращается — друг или враг. — Я твой брат, Уонэгиска, — ответил незнакомец, усаживаясь рядом со мной на колени и продолжая внимательно рассматривать. Пользуясь случаем, я оглядел и его — длинные, цвета воронова крыла волосы, смуглая кожа и светлые, такие, как у меня, глаза. То, что мы называем друг друга братьями — нормально, естественно для нашего народа. Но вот его имя, его внешность… — Ты и правда очень похож на отца. — Отца?.. — переспросил я, чуть приподнимаясь. Своего отца я помнил прекрасно — высокий, мудрый и мужественный вождь, при котором наше племя переживало самые лучшие времена. Порой ему приходилось покидать племя, и тогда, едва мне минуло четырнадцать зим, он стал оставлять меня в качестве младшего вождя. Прекрасные, невероятные годы, когда троекратно росли не только мои мускулы, но и мой ум. — Ты меня не знаешь, Ачэк, но твой отец был и моим отцом, — вот так, запросто говорит он мне. А я словно и не слышу, словно не хочу верить в его речи. Ведь моя мать…она знала об этом? — Ведь когда он уходил, помнишь, он… — Что ты такое говоришь? — я ухватился за виски, жмурясь. Невыносимо было слушать такие дерзкие речи, но на большее, чем просто разговор, меня бы сейчас не хватило. — Ты врешь мне? Мой отец был верен своей семье — мне и матери. — Я не стану спорить, — едва ли не перебивая меня, вмешался Уонэгиска. — Просто послушай: твой отец вырастил меня, как своего, хотя и не был мне родным. Он говорил мне… — Хватит, — я открыл глаза, устало потирая переносицу. — Что ты делаешь здесь? Неужто отец не научил тебя, как не попасться в лапы к бледнолицым? — Он учил, — Уонэгиска насупился, — что я должен защищать тебя. — И как же ты мне поможешь? — чуть прищурившись, осведомился я. — Все просто. Уонэгиска поднялся, протягивая мне ладонь. За стеной послышались тяжелые шаги. — Я умру за тебя. POV Иоки — Правила этой игры очень простые, девочка. Голос человека в шляпе вбивал в меня острые деревянные колья. Мне было не по себе, ведь глаза мои были плотно завязаны какой-то тряпкой, а в руки мне дали что-то с деревянной ручкой. Возможно, какое-то оружие, я не видела. Они сказали держать его крепче, при этом пожелав мне удачи. — Две пташки сегодня будут звонить для тебя в колокольчики, — Полковник придерживал меня за плечи, и я боролась с желанием скинуть с себя его тяжелые руки. Он шептал мне на ухо, точно беспокоясь, как бы кто не услышал. — Задача охотника — то есть, тебя — поймать одну из пташек. И убить. Одна пташка убита — охотник свободен. Правила понятны? Кивни, если поняла. Мне пришлось кивнуть. А разве был выход? Получается, сегодня я убью кого-то? А если… — Если я не смогу никого убить? — спрашиваю я, чувствуя, что Полковник все еще рядом со мной. Его ладонь чуть сжимает мое левое плечо. Его голос раздается совсем рядом. — Тогда на твоих глазах я буду отрезать от Ачэка по кусочку и скармливать его тело псам. Я вздрогнула. Я знала, что этот человек не станет бросать слов на ветер. Нет, такого я не могла допустить. Любой ценой я должна спасти вождя. Будь что будет. — Готова? Пташки уже рядом с тобой! — в голосе этой бледнолицей мрази я почувствовала неприкрытое веселье. Как он вообще мог веселиться, зная, что на его глазах кто-то умрет? Немыслимо. Колокольчики зазвенели совсем рядом, и я, не вполне осознавая своих действий, ринулась вперед. Сжимая оружие у меня в руках (судя по тяжести, это было нечто вроде небольшого топора), я размахивала им направо и налево, стараясь услышать, где раздается звон. Но первые несколько мгновений я тщетно пыталась кого-либо достать, а потом мое оружие врезалось в стенку. Выстрел громыхнул где-то рядом со мной, ударив по ногам крошками земли. — Эй, пташки, к стене не подходить! — выкрикнул человек в шляпе, и я поняла, что помещение, в котором передвигаюсь я и мои «жертвы» — закрытое. Тем хуже, ведь я действительно могу причинить кому-то из двоих смерть. Кто они, те несчастные, которым выпало пасть в этой жестокой игре безумного человека? Чем дальше развивались события моей жизни — тем больше я убеждалась: этот военный умалишенный. Колокольцы звенели то тут, то там, раздваивались, сливались. Я чувствовала испарину на лбу и спине, а сердце колотилось уже, словно безумное. Вот-вот я свалюсь с ног, но мысль о том, что если я не убью кого-то, то Ачэк погибнет, не давала мне покоя. Я не могу позволить ему умереть, а это значит… Взмах, затем еще один. Третий. Третий оказался победным. Кто-то взвыл рядом со мной, и мой разум осознал, что это тот самый момент, когда я должна была действовать. Я замахала топором настолько часто, насколько мне позволяли уставшие руки. Я не видела, куда бью, но чувствовала, что попадаю в чье-то тело. Для надежности я шагнула вперед, и едва не упала, случайно наступив на упавшего человека. Значит, верно шла. Значит, ударять нужно внизу. Я замахивалась снова и снова, почти крича, но постепенно чувствовала, что рублю одно и то же место, а сопротивления не получаю никакого. Что-то…странное? Это значит… — Довольно. Голос Полковника долетел до меня меткой стрелой. — Подойди сюда, девочка. Вместе посмотрим, какой выбор ты сделала. Я послушалась. Да и был ли шанс не слушаться? Ведь это значит, что теперь он даст мне свободу… А Ачэку? Как же вождь? Что будет с ним? Повязку он снял с меня настолько быстро, насколько позволяла система узлов сзади. Я чувствовала, что руки мои, липкие и скользкие, насквозь пропитались чужой кровью, и касаться себя я попросту не решилась бы. Поэтому, когда повязка сама слетела с глаз, я тотчас же уставилась в пространство впереди себя. Перед глазами зарябило, но не только из-за вновь обретенного зрения. Убитый мною человек, ныне просто куча искореженного мяса, лежал посередине достаточно широкой комнаты, освещенной крайне слабо. А лунный луч, светящий сквозь маленькое окошко, выхватил из другого конца помещения силуэт второй «пташки». Ачэк смотрел на меня глазами широкими и невероятно светлыми. Он замер, точно глиняное изваяние, и лишь грудь его колыхалась, да слегка подрагивали колокольчики в его руке. Так, выходит, второй человек, моя жертва, это… Я медленно осела по стене рядом с Полковником. Вцепилась в волосы, неверяще глядя на изуродованное тело перед собой. — Ты рано попрощался с ней, Ачэк, — произнес демон, закуривая очередную сигару. В комнате повисла звенящая тишина.