indigo child

      После того инцидента в столовой Кларк заметила, что Александрия и Кэтрин перестали к ней так часто приставать. Нет, они конечно докапывались, но это случалось раз на дню и это были лишь простые оскорбления, которые не несли никакой физической боли.       Кларк стала замечать все чаще и чаще пронзительный взгляд темно-хвойных глаз, которые будто бы глядели ей в душу: в столовой за обедом, за ужином с семьей Торнов, на пересекающихся уроках. Это было странно и как-то пугающе для Гриффин. Она словно чем-то заинтересовала эту демоницу.       От внимания Кларк не укрылось и то, что громкая музыка, всегда доносившаяся из комнаты Лексы, перестала давить на уши… ведь ее не было. И Кларк не могла перестать задавать себе вопрос: «Что же случилось?». Неужели ее отпор в школьной столовой так подействовал на столь агрессивную девушку как Александрия Торн?       Задавать данный вопрос Гриффин не осмелилась. Вместо этого она проводила как можно больше времени в больнице рядом с мамой и в своей комнате, занимаясь музыкой, но точно уж не уроками, которые она ненавидела всеми фибрами души.       Мистер и миссис Торн долгое время не могли понять, почему такая одаренная девочка как Кларк так плохо учится в школе и до сих пор не могут понять. Арнольд бы ругал девушку за столь плохую успеваемость, но почему-то этого не делал, сваливая все на последствия аварии и гибели отца. Они относились с понимаем и старались быть терпеливым, за что Кларк была очень благодарна им.       — Как она? — Кларк медленно опустилась на стул около кровати, где лежала Эбби. — Есть предположения о том, как скоро она проснется?       — Мисс Гриффин, мне очень жаль, но это неизвестно, — мужчина в белом халате поправил подушку под головой своей пациентки и вздохнул, поворачиваясь к блондинке, — у вашей матери глубокая кома из-за серьезной травмы головы.       Доктор хотел было еще добавить, что возможность того, что Эбигейл Гриффин придет в себя минимальна, но, увидев тоскливый взгляд Кларк, прикусил язык и медленно опустился на соседний стул.       — Вы же понимаете, — мужчина запнулся, собираясь с духом, — что ваша мать может не очнуться?       Кларк знала. Она знала это на подсознательном уровне. И она даже осознавала сама, что скорее всего ее мама не проснется вообще, но сердце верило… Она потеряла отца, но мать она не могла потерять.       — Ладно, оставлю вас наедине, я должен кое-что сообщить Торнам.       Гриффин, пропустив это мимо ушей, осторожно сжала ладонь Эбби. Ее губы дрожали, но слез не было. Она давно все выплакала…       — Мамуль… я скучаю… М-мне так не хватает наших разговоров, мне так не хватает, — Кларк резко втянула воздух через рот и сипло выдохнула, — папы… Я тебя люблю, прости, что сегодня я пришла не надолго… я…       — Кларк! Давай быстрее! — около окошка, открывающее вид в палату, стояла Лекса со сморщенным лицом.       Гриффин прикрыла глаза, чуть крепче сжимая руку матери.       — Прости, я к тебе приду завтра, обещаю. Я люблю тебя, — девушка медленно поднялась под яростный стук по стеклу, подарила прощальный поцелуй в лоб и, тяжело выдохнув, покинула палату.       — Какого черта ты там так долго?! — рыкнула Торн, сверкая своими зелеными глазами.       Кларк бы проглотила эти слова, как обычно, если бы они не касались ее семьи. Лекса пробудила такую злость в столь хрупкой девушке, что внутри Кларк аж содрогнулась от столь незнакомых ей доселе чувств.       Быстро оглядевшись по сторонам и, увидев Арнольда и Кэтрин общающихся с врачом, Гриффин схватила за локоть Александрию и грубо потащила ее за собой в туалет. Злость, которая клокотала внутри, просто разрывала изнутри бедную девушку, которая даже не знала, как совладать с этим чувством… ведь оно никогда не приходило к ней… только один раз — в столовой.       Кларк грустила, Кларк радовалась, но она никогда не злилась настолько сильно, чтобы хотелось причинить кому-то боль. Просто… что-то поменялось в ней, а точнее меняется, медленно и мучительно…       Затолкав Лексу в уборную, Гриффин яростно захлопнула дверь и прижала девушку к стене, сжимая тонкую лебединую шею, несильно конечно, но все же давление чувствовалось.       — Тебе говорили, что ты тварь? — яростно зашипела блондинка, приближаясь к лицу Торн так близко, что их кончики носа соприкоснулись. — Ты пытаешься самоутвердится за счет других, потому что сама только и умеешь, что бухать, трахаться и курить траву! Ты ни черта не умеешь и не добьешься в этом гнилом мире, потому что ты точно такая же гнилая как и другие! Точнее, — Кларк быстро перевела дыхание, — ты тот самый гнилой фрукт, который отравляет свежие! И знаешь что? Гнилые фрукты не могут вдруг стать свежими! Хотя нет, некоторые могут, но только не ты!       Лицо Александрии было непроницаемым, только рот был слегка приоткрыт из-за руки Кларк, которая сжимала ее шею. Ни одной эмоции не проскочило на ее лице, но Гриффин не добивалась эмоций. Она просто хотела сделать больно, отплатить той же монетой этой самодовольной суке… и у нее получилось даже лучше, чем она могла представить.       Все-таки слово иногда бьет сильнее, чем удар под дых.       Кларк резко отстранилась от Лексы, которая на нее смотрела с неким уважением, что было очень странно, и девушка в очередной раз поймала себя на мысли, что эта Торн ей слишком непонятна.       — Браво, — холодно поздравила брюнетка, слегка потирая шею, — по твоим словам ты — свежий фрукт, и, да, ты права. Раз я гнилой фрукт, а ты свежий, то ты тоже начала гнить, ДЦПшница. И сейчас ты мне это доказала. Когда захочешь покурить травы или выпить, а еще лучше потрахаться, дай знать.       Лекса вышла из уборной, громко хлопнув дверью и оставляя наедине со своими мыслями Гриффин, которая не хотела принимать того, что сказала эта демоница, но… в глубине души она знала, что это так…

***

      Кларк сидела в музыкальном классе уже который час, играя на скрипке и очищая свои мысли. Она старалась не думать о Лексе, о сказанных словах, она просто старалась отдаться музыке, как и обычно, но что-то было не так.       Порой пальцы слетали со струн, порой девушка просто не могла играть, потому что забывала саму песню… и это было так странно, что в скором времени Кларк пересела за пианино, но и там она не смогла сосредоточиться и «улететь» от всего, что ее беспокоило.       Зло ударив по клавишам, Гриффин устало опустила на них голову и выпустила тяжелый выдох. Она не могла понять, что изменилось и с чем это связано… точнее нет, она знала, кто корень всех проблем, но она отказывалась принимать это и просто старалась не думать.       Но Лекса так назойливо крутилась в ее мыслях, что иногда Кларк хотелось треснуть себя пару раз по голове, да посильнее. Почему эта эгоистичная засранка вообще засела в таком святом месте, как ее мысли? Почему она просто не может ненавидеть Торн? Почему ей хочется узнать, что же за стеной этой агрессии и отстраненности ото всех скрывается?       Кларк почувствовала как в штанах завибрировал телефон и, достав его из кармана, девушка увидела сообщение от неизвестного номера. Но она сразу поняла, кто отправитель…       Неизвестный номер: Ты правда считаешь меня гнилым фруктом?       Какого черта вообще? Кларк почесала бровь и удивленно моргнула несколько раз. Это действительно ей не кажется? Лекса и правда просто написала ей сообщение спустя день после того, что Гриффин ей наговорила в туалете. И это… это так странно. Что ответить? Интуиция подсказывала, что нужно говорить правду, но что-то внутри кричало об обратном…       Кларк: Да.       Интуиция никогда не подводила… посмотрим, что из этого выйдет.