***
24 октября 2016 года Белый ловит его, как это у них повелось уже, на кухне, у кофейного автомата; Арсений чувствует его присутствие спиной, затылком, будто кто-то где-то закрывает форточку. Закупоривает их в замкнутом пространстве, Арсений не знает, почему каждый раз выходит так — он обещал себе, ради Паши хотя бы, но выходит — да ничего хорошего не выходит, если честно, и виноват в этом, ну вот правда, не он один. — Добрый день, Руслан Викторович, — разворачивается к нему Арсений, улыбается ярко, солнечно, беспечально, словно они пара хороших знакомых, случайно столкнувшихся в одной очереди. Руслан Викторович, что подозрительно, растягивает губы в улыбке в ответ, фальшиво насквозь, конечно, — ну, это у них правила игры такие, — но не зло, не раздражённо. — Именно тебя я и искал, — говорит он, и что, правда, никогда бы не догадался, но Арсений даже удивление не успевает изобразить, Белый прерывает его резким нетерпеливым жестом, как будто на традиционный обмен любезностями времени в этот раз нет. — Паша тебе сказал уже? Арсений неопределённо пожимает плечами, отворачивается на секунду, чтобы забрать чашку с подставки; Паша, конечно, говорил вчера ещё, что Белому он может понадобиться, и не устраивать театр одного актёра тоже говорил — может быть, у Паши это привычка уже, кто знает, — и Арсений, как видите, старается. — Чем могу быть полезен? — ещё раз сверкнув улыбкой, спрашивает он, склоняет голову набок, наблюдая за Белым, добавляет, словно спохватившись: — Руслан Викторович? Руслан Викторович ухмыляется довольно, словно он, Арсений Попов, ни капли его не бесит: — В допросной посидишь. Арсений закатывает глаза: — Здесь я должен впечатлиться двусмысленностью шутки? — но его реплика снова пропадает зря. Белый делает несколько шагов к выходу, оборачивается нетерпеливо: — Ну ты долго ещё, Попов? По дороге — лифты Белый, кажется, принципиально игнорирует, и Арсению приходится следить за тем, чтобы не расплескать свой кофе, спускаясь по бесконечным лестницам, — ситуацию ему хоть немного объясняют. — Слышал, наверное, накрыли недавно секту. Жертвы — симплексы, которых убедили, что они могут раскрыть свои способности. С помощью их великого гуру, конечно же, — Белый не морщится, когда говорит это, даже голоса не меняет, зато морщится Арсений — и без того слабая, теория о том, что симплексы — это кинетики с нераскрытым потенциалом, была официально отвергнута наукой ещё в пятидесятых годах прошлого века, но заблуждения, к несчастью, сохранились до сих пор. — Слышал, — подтверждает Арсений, хотя Белый, вроде бы, не ждёт от него ответа. — Где-то на Южном Урале, кажется? — Ага, — Руслан Викторович коротко кивает. — Лидер у нас пока маринуется, сейчас обрабатываем его ближайших помощников. Вот к одному из них, — лестница наконец заканчивается, Арсений толкает свободной рукой дверь, вполголоса здоровается с дежурными, — ты и пойдёшь. Незнакомая — так далеко даже его не прятали — допросная всего в двух шагах. И что-то Арсению всё же не понятно. — Вы мне только объясните, Руслан Викторович, — мягко и безобидно начинает он, тянется, чтобы коснуться его локтя, но вовремя спохватывается, — я здесь всё-таки зачем? Ваши хвалёные методики не работают или дело нужно побыстрее раскрыть? Вот теперь Белый ухмыляется так же, как раньше, неприятно, в открытую оглядывая Арсения. — Их великий гуру, — говорит он, — кинетик вроде тебя. Ты здесь, Попов, доза для наркомана во время ломки. Так что иди, — хлопает он Арсения по спине, — и сияй. Арсений хмурится, поэтому что этого ему точно не сообщали, но успевает мгновенно нацепить улыбку, когда они вдвоём входят в маленькую, ярко освещённую комнату. Аромат его всё ещё горячего кофе мгновенно наполняет помещение, и это, в самом деле, очень символично; Белый, снова собранный, излучающий ровную, давящую угрозу, занимает единственный свободный стул напротив человека в наручниках, и Арсений, мысленно пожав плечами, аккуратно присаживается на край стола. Делает глоток, ставит чашку рядом с собой, разворачивается корпусом к арестованному, опускает руки, принимая наиболее безобидную позу, — это не обязательно, но помогает быстрее установить контакт. Помощь в допросах не сильно отличается от того, что Арсений раньше делал со своими клиентами. — Надеюсь, мой коллега не слишком вас утомил, — произносит он с удовольствием, пользуется паузой, предполагающей ответ, чтобы разглядеть наконец собеседника повнимательнее. Тот выглядит… обычно. Обычно и крайне замученно. Всклокоченные волосы мышиного цвета, выступившие капли пота на лбу и высоких залысинах, покрасневшие — от волнения, недосыпа, резкого освещения — глаза, нервно дёргающиеся губы, подзажившие сбитые костяшки пальцев, обкусанные ногти, содранные заусенцы. Арсений думает — может, он и не слышит, не воспринимает меня вовсе, — а потом мужчина вздрагивает, будто кто-то позвал его по имени, или толкнул, вырывая из задумчивости, и поднимает на него взгляд. Арсению становится неуютно — несмотря на предельную яркость люминесцентных ламп, зрачки его расширяются пугающе быстро, почти закрыв собой радужку, он перестаёт дёргать коленом, расслабляет сомкнутые в замок ладони, опускает напряжённые плечи. Улыбается — почти бессмысленно. Нет, Арсения, конечно, невозможно игнорировать в принципе. Но никогда ещё реакция не бывала такой стремительной. Он хочет обернуться к Белому так сильно, что у него начинает ныть загривок, но сдерживается; делает вид, что всё идёт по плану, просит: — Расскажите, пожалуйста, что хотел узнать от вас Руслан Викторович? Мужчина сглатывает, запрокидывает голову, глядя на Арсения снизу вверх, тянется к нему подрагивающей ладонью и тут же одёргивает себя: — Мне можно… отвечать на его вопросы? — Это необходимо, — негромко уверяет его Арсений, но, кажется, достаточно было бы и обычного кивка; мужчина выдыхает с облегчением, расслабляется ещё сильнее и начинает говорить. Он смотрит только на Арсения, не отводит от него взгляда, и — это нормально, должно быть нормальным, но вовсе не чувствуется таковым. Он рассказывает действительно всё, как интервью какое даёт, с заранее оговоренными темами для беседы, которые вызывают дискомфорт, кажется, только у Попова; по крайней мере, голос старшего оперуполномоченного Белого Руслана Викторовича не меняется ни на йоту. Ах, да, это же его работа. Он, блядь, знал, к кому в допросную заходит, а Арсений нет. Мужчина говорит, и Арсений чувствует, как улыбка деревенеет на его лице, как к горлу подкатывает весьма сомнительная тошнота, и даже запах остывшего кофе начинает вызывать непонятную брезгливость; Арсений не в сказке жил, конечно, и не с диснеевскими принцессами вёл дела, но ещё никогда и никто не рассказывал ему о том, как одиннадцатилетние девчонки становились жёнами «великого дарителя силы», чтобы выносить новое поколение «пробудившихся», с заискивающим стремлением угодить в голосе. Он, пожалуй, действительно идиот. Или день сегодня такой неудачный. Доза для наркомана во время ломки, вспоминает он, и — кинетик вроде тебя, — и в самом деле, Белый, неужели переломило бы тебя быть хоть немножечко яснее? На Арсения накатывает волна злости, а потом — сверхъестественное, туповатое спокойствие, как будто его со всех сторон обложили ватой, и это он, конечно, узнаёт. Не тянется по связи, чтобы не тратить зря силы, но выпрямляется, непринуждённей опирается рукой о столешницу, и привязанная к губам улыбка уже не ощущается гримасой — хотя бы для самого себя. Ещё через минут десять — хотя, по внутренним часам, время тянется отвратительно бесконечно — их прерывает искажённый динамиками голос, и Арсений знает, кто стоит сейчас по ту сторону одностороннего стекла. — Руслан Викторович, — произносит голос, — вас к телефону. Срочно. Мужчина замолкает растерянно, всё ещё глядит на Арсения в поисках поддержки, — а Арсений сам не замечает, как соскальзывает со стола и оказывается у двери, и Белый догоняет его только в коридоре. Паша уже там, и, кажется, ему плевать, что они сейчас будут выяснять отношения на глазах у всех любопытствующих. Или, может быть, это его план. — Скажи мне, Руслан, — тоном уставшего объяснять очевидное родителя начинает Паша, — каким образом «да, Белый, ты можешь поработать с Поповым» превратилось в «конечно, ты можешь забрать на допрос моего сотрудника, не уведомив об этом меня»? И только не заливай мне, пожалуйста, про мои совещания. — Паш, — пытается вставить свои пять копеек Арсений — не то чтобы он хотел сказать что-то конкретное, но промолчать означает пойти против своей природы; Паша не обращает на него внимания — наверное, Паша знает его слишком хорошо, это, может быть, даже обидно. — Вот только не надо на пустом месте драму разводить, — сквозь зубы цедит Белый. — Схуяли ты со своим Поповым нянчишься? Ты одно согласие дал, что второе бы изменило? Паша вздыхает, успокаиваясь окончательно; он вообще очень редко злится по-настоящему, говорит, ему и чужого негатива по жизни больше чем хватает. Дальше по коридору тихо звякает подъехавший лифт, а потом раздаются торопливые шаги, и Антон почти врезается Арсению в плечо, обхватывает его запястье сухими холодными пальцами, и почему-то становится легче, проходит и тошнота, и едва начавшаяся головная боль. — Привет, — говорит Антон, серьёзно так, ещё запыхавшись немного, всматривается в лицо Арсения, и Арсений улыбается, не может сдержаться: — Привет, Шаст. На улице был? — А? — Антон не понимает сначала вопроса, потом спохватывается, кивает, отпускает запястье Арсения, снова прячет ладонь в рукаве толстовки. — А, да. В курилку с Позом ходил. Рядом Паша доброжелательно и твёрдо объясняет Белому, что предпочитает знать, где и в какое конкретно время его сотрудники кормят своими способностями подозреваемых с похеренной психикой; Паша, конечно, прав, а Белый и без того знает протокол как свои пять пальцев. Тут дело не в Паше вообще, а в Арсении, но все тактично об этом молчат. Ну, кто-то, может, и тактично, а Арсению просто хочется уйти отсюда подальше; сделать перерыв. — Есть хочешь? — спрашивает Антон; они стоят всё так же близко, касаясь друг друга плечами. — Оксана пасту какую-то заказала из новой кафешки, вроде пошла забирать недавно. — Хочу, — кивает Арсений, всё ещё улыбаясь, шевелится, толкая Антона локтем. — Пойдём, пока Павел Алексеевич не на нас ругается? Павел Алексеевич дёргает уголком губ, показывая, что услышал, но не останавливает их. У открывшихся створок лифта Арсений оборачивается, машет рукой: — Руслан Викторович! Передайте моему новому другу, что, если он будет недостаточно откровенен в своих рассказах, то не увидит меня больше никогда! Ответный взгляд Белого злой и задумчивый одновременно.***
3 декабря 2016 года Никем не замеченный, Антон стоит у входа в кабинет и наблюдает. Арсений сидит вполоборота к нему, облокотившись на спинку низкого кресла и прикрыв глаза. Барабанит негромко по столу пальцами, потом вскидывает руку и просит негромко: — Останови. И теперь этот фрагмент ещё раз. Саня, которого за нагромождением мониторов почти не видно, флегматично кивает, проводит какие-то сложные манипуляции с тачпадом ноутбука и ползунками стоящего рядом пульта: — Вот так ещё можно сделать. Арс не шевелится, даже бровью не ведёт, и видеть его таким безэмоциональным странно. Слушает что-то, потом снимает наушники, кладёт их перед собой на стол, щурится на сияющие в полумраке экраны, потирает переносицу. — Ну это Сафронов, — начинает он. — Я бы поставил на Серёгу, но у вас тут пиздец шумы и нихрена не видно. — Конечно не видно, — поддакивает спокойно Саня, — через жалюзи-то. — А как они выходили вы не засняли, что ли? — спрашивает Арсений устало, и, если бы Антон знал его хуже, заподозрил бы, что тот выёбывается на тему «опять учу ФСБ делать свою работу». — Нашего клиента — конечно, — с энтузиазмом отвечает Щетков. — А этот твой предполагаемый Сафронов с сопровождением уходил через подземную парковку. В такой, знаешь, — он показывает руками что-то прямоугольное, — до крайности закрытой машинке. Вот её мы поймали на дорожных камерах. — Сафронов не мой, — первым делом возражает Арсений, и Антон улыбается против воли. — Забирайте. И Сафронов не предполагаемый, он стопроцентный. А вот кто из троих, — он быстро пожимает плечами, наконец поворачивает голову, и лицо его чуть светлеет — становится, по крайней мере, проще: — Шаст! Я думал, ты по коридору мимо ходишь просто. Антон фыркает, берёт стул, разворачивает его спинкой вперёд, садится, опускает подбородок на сложенные руки: — Угу, конечно. Заблудился в подвалах Следственного управления. Ты давай, не отвлекайся, я, может, тоже заинтересован. Арсений слегка закатывает глаза, губы трогает улыбка. — Паша послал тебя, — говорит он так торжественно, как будто правильно угадал сложную пантомиму в «Крокодиле», — чтобы узнать, не втяну ли я его в ещё одно расследование. Антон улыбается ещё шире, поворачивается к Вите: — Ничего личного, просто люди, которых знает Арс — это обычно люди, которыми очень интересуется Паша. — Короче, — судя по интонации, Арсений начинает рассуждать вслух, — это Сафроновы. Найдите там, я не знаю, из подземного гаража видео для подтверждения. Кто из них, не очень понятно, но поодиночке они почти никогда не работают, так что, может, и неважно. Если бы вы хотя бы чуть-чуть намекнули, кто этот ваш клиент… Витя разводит руками, улыбается, мол, ничего не могу поделать, извини, брат, и Арсений откликается на эту улыбку, хмыкает: — Понял, чего теперь. — Меньше знаешь — крепче спишь, — говорит Антон, испытывая странное желание сказать что-то в поддержку — как будто Арсений на самом деле расстроился. — Про Сафроновых скажешь что-нибудь? Чего в наших файлах нет? — не просит, скорее, просто интересуется Витя, и, на самом деле, Антону он нравится, хотя они и знакомы больше шапочно — и Арсению нравится; Витя, по крайней мере, ведёт себя с Арсением так, будто они делом одним заняты, и всё. Был бы здесь Паша, сказал бы, что люди смотрят на необычные для них ситуации с той стороны, с которой им удобнее и комфортнее, но Антон не Паша и про Витю ничего, кроме самого очевидного, сказать не может. А Витя с Арсением вот просто работает, и так, вроде, всегда было. Арс прикрывает глаза — в свете мониторов он выглядит, как и все простые смертные, бледнее, — откидывается на спинку стула, знакомым жестом тянется к переносице и обрывает движение. — Если будет шумиха какая-то, — медленно проговаривает он, будто нехотя, будто спрашивают его о чём-то неважном, — вокруг вашего объекта, то ищите в другом месте. Я с ними не работал, но принцип знаю. Они любят, — Арсений дёргает уголком губ, морщится чуть заметно, не понять, то ли ему о Сафроновых говорить не нравится, то ли они сами, — представление устроить. Не по делу. — Окей, — Витя кивает легко. — Спасибо, что помог, нам срочно нужно было. Арсений салютует вскинутой ладонью, мол, не вопрос, обращайтесь, если что, спрашивает, ни к кому особо не обращаясь: — Ну, я пошёл тогда? Тох, тебя Паша только за мной или ещё за чем-то послал? — Не послал, а отправил с ответственным поручением, — сразу же реагирует Антон, скрещивая руки на груди; Арсений коротко ухмыляется в ответ. — Нам ещё Оксану из архивов вытащить надо. На самом деле, конечно, Паша сказал ему сначала помочь Оксане, а потом навестить Арсения, но владения техников прямо по пути, да и кто знает, насколько там Оксане помощь нужна. — Оксане помочь — святое дело, — Арсений прикладывает руку к груди, легко поднимается и, кажется, оживает. — Ну, парни, бывайте. С вашим мистером Икс удачи вам! — Всё-таки они тебе не нравятся, — не может удержаться Антон, когда они закрывают за собой дверь кабинета и уходят дальше по коридору. Арсений бросает на него быстрый взгляд и ожидаемо округляет глаза: — Это Витя-то с Саньком? Да отличные ребята, чего ты гонишь, Шаст! Антон смеётся, легко толкает его локтем в бок, Арс уворачивается, обгоняет его на пару шагов, картинным почти жестом толкает двойные двери, широко разводит руки, придерживает их кончиками пальцев, дожидаясь, пока Антон подойдёт. — Не хочешь — не говори, — спокойно продолжает Антон, пока они спускаются ещё на уровень ниже; ему на самом деле похрен на Сафроновых, ну вот правда. На них и ещё на пару сотен левых чуваков, с которыми Арсений когда-то вёл там какие-то дела или не вёл. — Не хочу, — так же спокойно отвечает Арс, но — это же Арс — всё равно поясняет, как будто Антону одного этого ответа недостаточно: — Знаешь, бывает такое, вы вроде делаете одно и то же, и дорогу никто никому не перебегал, но, — он снова морщится, договаривает коротко и эмоционально: — неприятно мне. Как будто без любви к искусству, понимаешь? Антон смеётся снова; только Арсений, думает он, может в подвалах Следственного управления абсолютно серьёзно фээсбэшнику рассказывать, что, мол, облапошивать других людей без любви к искусству просто нельзя, неправильно это; с Арсом хочется сделать что-то глупое — столкнуть его в сугроб, или запрыгнуть ему на спину, или заткнуть ему рот ладонью, но, по традиции, в начале декабря в Москве снега нет и в помине, и вообще, они всё ещё в подвалах Следственного управления. Арс, наверное, всё равно понимает что-то по нему — выражение лица его смягчается окончательно, он засовывает руки в карманы, разворачивается так, чтобы видеть Антона, идёт спиной вперёд. — Смейся-смейся, — мирно тянет он, — в следующий раз, когда вы с Димкой будете критиковать чужую операцию, я посмеюсь. И вот ты будешь объяснять возмущённо, насколько всё с ними не так, а я смеяться, ясно тебе, Шаст? — Да ясно, — послушно соглашается Антон, ловит Арсения за предплечье и тянет на себя, вынуждая притормозить и отодвинуться чуть в сторону; дежурный у окна смотрит на них пока ещё сонно-равнодушно. Антон лезет в задний карман джинсов, достаёт удостоверение и пропуск, оборачивается к Арсу: — Ну? Ты заснул что ли? Арсений фыркает насмешливо: — Шаст, ты посмотри на это хранилище государственных тайн. Ну какой у меня допуск? Антон хмурится, смотрит на него, но Арсений не выглядит и — Антон сосредотачивается на Пашиной связи, чтобы проверить, — не чувствует себя хоть сколько-нибудь задетым таким недоверием. Вполне обоснованным, между прочим, но Антон — вот не удивительно, у него в кластере правда иногда мозги хуже работают — постоянно забывает; то есть, помнит, конечно, но в его голове два этих факта: Арсений обворовывал богачей, Арсений работает на ФСБ, очень плавно перетекают один в другой и не кажутся несовместимыми. — Иди, спасай Оксану, — улыбается ему Арс. — Я тут подожду. Потеряетесь — кричите. — Что, турникет снесёшь? — подначивает его Антон, и Арсений многозначительно играет бровями: — Придумаю что-нибудь, — кивает в сторону дежурного, и парень, вот же зараза Попов, смеётся только вместе с ним. Сколько прошло, две минуты, три? Когда Антон возвращается вместе с Оксаной и устрашающим количеством папок — что там у Паши за план, устроить вечер памяти закрытых им дел? — Арс стоит, съезжая на подошвах кед по полу и упираясь в стену спиной, и на полной громкости рубится в какую-то игрушку на смартфоне. Вскидывает голову, услышав их, улыбается широко, галантным жестом пропускает их вперёд, а потом вклинивается между, обнимает их обоих за талии. — Коробку возьми верхнюю, — бормочет Антон, он надеется, хоть немного угрожающе, и Оксана смеётся, и, наверное, нет.***
22 декабря 2016 года — Арсений, — очень спокойно, очень мягко зовёт его Паша, едва он открывает дверь; как кажется Арсу, проглотив пару реплик и до, и после его имени, — я тебя сейчас с этим кофе отправлю к Игорю Юрьевичу. Анюту заодно подменишь, она, бедная, с утра и перекурить, наверное, не успела. Арсений понимает, что он прав, но сдаться просто так выше его сил: — Паш, да я просто… — Ты скоро последнюю кружку из комнаты отдыха сюда перенесёшь, — прерывает его Паша тоном, уже более похожим на свой собственный, и, ну, может быть, в его словах есть смысл: за последние пару часов Арсений сделал им кофе больше, чем они иногда пьют за день. Просто Арсений, уж ничего нельзя с этим поделать, волнуется; он чувствует, как Паша работает на Антона, и старается сильно не отсвечивать, чтобы не мешать, но это сложно. Потому что Антон не в порядке — это он тоже чувствует, и, в самом деле, с чего бы тогда в порядке быть им с Пашей? Дима свалил в соседний кабинет ещё минут сорок назад, заявив, что, если уж Арсений его нервирует, то пусть хоть перед глазами не маячит. Удобно быть Димой — сам с собой Арсений так сделать не может. Вздохнув тоскливо, Арсений валится на на диван, снова разблокирует экран телефона, который не выпускал из рук, и продолжает листать страницы новостных сайтов — бесполезное занятие, конечно, только себя травить; хоть сколько-нибудь значимую информацию Паша всё равно узнает быстрее СМИ, а отдельный репортаж с места событий специально для Арсения, с Антоном и Стасом в кадре, ему никто не устроит, увы. Везде пишут одно и то же: шокировавшее всех москвичей событие, предновогодняя лихорадка сменилась паникой, все службы подняты, территория Курского вокзала оцеплена, движение перекрыто, точное количество жертв пока не названо… — Бесишь, Попов, — мирно говорит Паша, и Арсений спохватывается, прекращает отстукивать ногой нервный ритм. — Иди вон лучше отнеси обратно всё, что у других отделов украл. Это, на самом деле, мысль неплохая — уж всяко лучше, чем читать будто под копирку написанные статьи; Арсений вздыхает ещё раз, поднимается, сгребает в охапку все кружки — пару из них опасно держит за ручки на мизинце и безымянном пальце, — плетётся в комнату отдыха. В коридорах не то чтобы безлюдно, скорее непривычно тихо — никто не останавливается обсудить совершенно не новогоднюю погоду с влажной моросью и слякотью, утреннюю планёрку, очередной мониторинг и очередной квалификационный тест; все, очевидно, слишком заняты. Все, кроме внештатного сотрудника Федеральной Службы Безопасности Попова Арсения Сергеевича, который может уболтать кого угодно на что угодно, но к расследованию террористической деятельности не имеет совершенно никакого отношения. Антон, между прочим, тоже не имеет, думает Арсений, с совершенно не нужной агрессией открывая краны, начинает перемывать одну кружку за другой, надеясь таким образом хоть сколько-нибудь отвлечься. Антон находится у Паши в подчинении, а Паше в местах вроде места взрыва делать совершенно нечего, так зачем Антона вытащили? Понятно ещё, Стас, криминалисты там сейчас нужны, а он как раз свободен был; но Тоха, кажется, и до перевода в Следственное ничем, связанным с терроризмом, и близко не занимался. Отвлечься не получается; Арсений монотонно перемывает кружки, одну за другой, расставляет на сушке; кто-то заходит и выходит, никак не комментируя внезапный его приступ кухонного трудолюбия. Когда в кармане вибрирует телефон, Арсений бросает воду включённой, наскоро вытирает руки бумажным полотенцем, отвечает не глядя: — Да? — Стас написал, Антон там закончил, его сюда везут, скоро будет. Так что прекращай думать, лучше чая ему завари, — со знакомым напускным раздражением говорит ему Паша; помолчав, добавляет: — Сахара побольше. Арсений, вообще-то, и без того помнит про сахар. Что-то настораживает его, несмотря на хорошие новости; Арсений не сторонник бессмысленных переживаний, но с Антоном очевидно не всё в порядке, а Паша, который знает это лучше всех, ведёт себя так, как будто ничего особенного не происходит, и, если так оно и есть, Арсений был бы благодарен за подробности. Ну, а чай-то он, конечно, и просто так заварить может. У солнечного сплетения неприятно тянет, и он не представляет, что сейчас достаётся Паше. Эта мысль заставляет встряхнуться, потому что доставлять своим соулмейтам дополнительные проблемы Арсений не хочет; он проверяет уровень воды в бойлере, нарочито неторопливо выбирает заварку, заливает её кипятком в маленьком чайничке, терпеливо ждёт. Шастун, когда устанет, готов выпить какой угодно чай, но ведь Арсений не просто хороший коллега, а самый лучший. Прямо на входе в кабинет Арсений упирается в Пашину спину; обходит его и застывает рядом, едва видит сидящего на диване Антона, выдыхает, не думая особо: — Блядь, Шаст!.. Тебя там что, завалы разгребать заставляли? Потому что Антон выглядит… плохо, Арсению даже не нужно слова другого подбирать. Сидит, сгорбившись и закрыв глаза, обессиленно свесив руки, не бледный, а посеревший, и на Арсения не реагирует никак. — Он работал, Арс, — сдержанно произносит Паша, но Арсений чувствует, что и он подобного не ожидал. — Отлично работал, — бормочет Арсений, отмирая, подходит к Антону, ставит кружку на пол, опускается на корточки рядом, потом просто садится, прислонившись боком к дивану: — Дурачина ты, Шаст, ну. Как будто кроме тебя больше работать некому. Губы Антона плотно сжаты, но Арсений может поклясться, что угадывает ухмылку. Паша отвечает опять, эмоции в его голосе сложно разобрать, и мягкая насмешка, и недовольство с беспокойством, и что-то ещё: — А вот некому, Попов. Не все же у нас исключительно для самого себя полезные. Тоха боль физическую забирает, а на Курском, сам знаешь, не пьяную драку разнимали. Забирает, думает Арсений; смотрит на руки Антона с посиневшими у основания ногтями. Забирает. Антон прерывает затянувшуюся паузу сам, говорит хрипло, явно через силу: — Всё норм будет. Пройдёт. — Ты, Шастун, молчи, — отзывается за спиной Паша. — Вот пройдёт — тогда поговорим. Я к Мартиросяну, Арс, присмотри за ним. Арсений кивает бездумно, Паша, наверное, видит; Паша и без того знает ответ. Дверь с мягким щелчком закрывается, и Арсений зовёт тихо: — Тох. Я тебе чай сделал. Антон кивает, подавая знак, что, мол, услышал и понял, но не шевелится больше вообще. Арсений вздыхает беззвучно, берёт его ладони в свои — ледяные просто, кольца, кажется, теплее, — начинает растирать медленно и аккуратно, отогревая. Антон дёргается было как-то странно, словно хочет вырваться, потом замирает, и морщинка между бровей разглаживается. — Тебе, может, домой? — предлагает Арсений немного погодя, и Антон отвечает уже гораздо быстрей: — Арс, я просто тут посижу, щас не поеду никуда. Пройдёт, — повторяет ещё раз, выдыхает, помолчав немного: — Холодно, сука. Арсений беспомощно оглядывает Антона, так и не снявшего пуховик, сжимает его ладони в своих чуть сильнее: — Ложись тогда, Тох, ну. Смотреть на тебя плохо. У нас одеяло ещё было, сейчас принесу. Антон кивает размеренно, укладывается на диване по какой-то своей системе: сначала сползает по спинке дивана вниз, а потом вбок, так, чтобы голова упиралась в расшатанный подлокотник; поднимает ноги, неудобно сгибая их в коленях, снова поморщившись, прячет ладони в рукавах куртки. Арсений возвращается с одеялом через минуту, укрывает Антона, ставит свой телефон на беззвучный режим, двигает кресло поближе, садится рядом, оповещает в мессенджере Пашу, Диму и Оксану, что внутри кабинета и в радиусе пяти метров от него шуметь категорически запрещается. Дима шутит тут же про маму-наседку, но Арсений не в настроении спорить и поэтому ограничивается тщательно подобранным эмоджи и расплывчатой угрозой на будущее. — Арс, — зовёт его Антон, не открывая глаз; голос его звучит уже полусонно. Арсений откликается заинтересованно-вопросительным мычанием, и Антон продолжает с сожалением: — Ты же чай мне готовил, да. Я помню, ты говорил что-то. — Ещё приготовлю, — шёпотом отвечает Арсений, улыбается. — Ты чего. Отдыхай, Антош. Остывшая кружка так и стоит у дивана на полу; Антон, удовлетворившись этим ответом, зарывается поглубже в капюшон толстовки, прячет нос в сгибе локтя. Он спит до вечера, и Арсений несколько раз проверяет его, касаясь лба костяшками пальцев; Антон больше не холодный.***
12 января 2017 года Антону очень редко снятся сны. Возможно, дело в том, что его мозг и тело требуют полного расслабления хотя бы на несколько часов в день, накапливая запасы сил для того, чтобы потом поделиться ими, как это нередко случается, с кем-то ещё; возможно, его сны настолько впечатляющи или ужасны, что он их просто никак не может запомнить. В любом случае, Антон не думает, что настойчивый голос Арсения, повторяющий что-то о том, как сильно Попова кто-то ненавидит, ему снится, а потому — с дичайшей неохотой — сдаётся и открывает глаза. Арсений, действительно, в кабинете; катается от одной стены к другой на свободном в такой поздний час стуле Поза, скрипя колёсиками по полу, и доёбывается до Паши с видимым удовольствием, вроде бы не обращая больше ни на что внимания. — Он меня ненавидит, я тебе ещё раз говорю, — продолжает вещать Арс, и Антон даже не может предположить, о ком именно речь, потому что, ну честно, список не так уж и мал даже по его собственным не таким уж и обширным наблюдениям, несмотря на способности Арсения. — Вот как так вышло, что из всех людей, достаточно сильных ментально, чтобы не падать от моей сиятельной персоны ниц, одним оказывается именно этот мудак? — Он не мудак, — весело фыркает Воля, окончательно бросивший, судя по всему, попытки разобраться в протоколах, которые ему принесли ровно перед тем, как Антон вырубился на диване. — Он просто не любит, когда перед ним много выёбываются. — Да я не выёбываюсь, — почти обиженно и почти растерянно отвечает Арс, выражение его лица обманчиво простодушно. — Веду себя как обычно. А он меня ненавидит. — Это у вас взаимно. — И ничего подобного. Я всего лишь не люблю, когда кто-то не любит меня. — Димка тебя не любит, — подаёт всё-таки голос Антон, хрипловато после сна; Арсений тут же круто разворачивается к нему вместе со стулом, окидывает быстрым взглядом и улыбается: — Дима не испытывает передо мной сверхъестественного восторга, это другое, — он подмигивает посмеивающейся Оксане и подъезжает ближе к дивану. — А Руслан Викторович, судя по его хмурому лбу, желает, чтобы я поскорее сдох. А, ну конечно, Руслан Викторович. Антон, на самом деле, не был уверен, что снова отдавать Арса в подмогу старшему оперуполномоченному Белому — такая уж отличная идея, но Паша продолжал и продолжает настаивать, что они здесь все взрослые люди, и работу как-то нужно отделять от личного отношения к кому бы то ни было, и он же не жалуется, когда руководитель Следственного управления приседает ему на уши по идиотским поводам, и… Короче, Арсений не смог его переспорить, а всем присутствующим оставалось только тихонько ржать, наблюдая за тем, как Арс со всей вычурностью своей вежливости пожимает Белому руку при очередной встрече. Стас, между тем, давно собрал по всему управлению ставки на то, кто кого окончательно доведёт первым, и Антон поставил пару сотен на Арса. — Белый желает только поймать на горячем того ублюдка, который перепродаёт оружие всем без разбору, — далеко не в первый раз замечает Паша, демонстративно трёт виски и откидывается на спинку стула. — Он не виноват, что это твой знакомый, иначе тебя бы даже не запрашивал. — Я вообще вот думаю, Паш, — вновь отъехав к дальней стене, тянет Арсений, — сколько еще времени пройдёт, прежде чем эти мои знакомства окажутся бесполезными? — То есть? — То есть, когда-нибудь кто-нибудь из тех, кто в том числе и моими стараниями попадает в места не столь отдаленные, раскроет там рот и поделится с кем-то, что видел меня, и я творил какую-то странную херню, я вот о чем. Кто-нибудь свяжет одно с другим и поймёт, что я иногда возникаю в Москве и области не по собственной прихоти, а по вашей. Будешь плакать, когда мозги мои понадобится соскребать со стеночки? — он поворачивается к Антону. — Шаст, а ты будешь? — Буду рыдать, — все еще в лежачем положении, Антон прикладывает руку к груди, после чего глубже зарывается в накинутый капюшон толстовки. — Арс, хорош драму разводить. Мы ещё ни разу тебя не подставляли, и в процессе арестов ты не палился. — Я думаю о будущем, — ухмыляется Попов. — А с того же Белого станется меня подставить. — Не наговаривай на честного человека, — ржёт Паша, поднявшийся к их крохотному холодильнику за бутылкой минералки. — Он хамло. — Честное хамло. Ты можешь просто смириться с тем, что не все на этой планете относятся к тебе с одинаковым трепетом, Арсюха? Арсений пялится на Пашу с нескрываемым возмущением, и Антона вдруг пробивает на хохот; он старается оставить смех беззвучным, прячет лицо в диванной подушке и косится на происходящее одним глазом, едва вспоминая, что взял перерыв в пару часов только затем, чтобы потом продолжить работу. — Я не могу смириться с неестественным положением вещей, о чём ты говоришь? Он меня павлином с утра назвал. — Ты хвост перед ним распушил? Я ж тебе говорил, — все еще ржёт Паша, — он не по этой части, ты его не очень привлекаешь. — Я просто в его кабинет зашёл, — в поисках поддержки Арс опять разворачивается к дивану, и Антон поспешно — и безуспешно — старается сделать лицо посерьёзнее. — Прикинь, ещё даже ничего сказать не успел. — А перед этим Аньке громко, на весь отдел отвешивал такие комплименты, что она уже замуж за тебя собралась, — сообщает Оксана, и Антон с некоторым трудом вспоминает, что Аня — секретарша Харламова. — Что? Она мне похвасталась за обедом. Говорит, ты соловьём перед ней разливался минут десять, она уже Артура своего готова бросить. — Преувеличивает. Я-то чем виноват? — Ты не виноват, — мягко отвечает Оксана, и она искренне верит в свои слова; Антон знает это так же, как то, что из всех людей, с кем Паша работает чаще всего, ни Оксана, ни Стас не способны ни единой негативной буквы в адрес Арсения сказать, тем более в его присутствии, даже сгоряча или походя; это часть способности Арса и то, что в самом начале казалось Антону несколько несправедливым, потому что, пока он сам или Паша в основном помогают другим, Арсений наделен даром помогать в первую очередь себе самому. Антон может сколько угодно считать себя неплохим человеком, но ему бы тоже иногда хотелось — так. С другой стороны, он не мог бы представить себе уже Арса без восхищённых шепотков, сопровождающих его появление где бы то ни было. Каждому, пожалуй, своё. — А позавчера, — возвращается к разговору Арсений еще через несколько часов, когда они втроем, Антон, Арсений и Паша, забиваются на полукруглый диван за самым дальним столиком в баре и неторопливо потягивают разливное пиво, — он до меня опять доебался насчёт того, что мошенникам в ФСБ не место. Самый, сука, умный. И что без моей способности меня бы и близко не то что к Следственному не подпустили, а… — не договорив, он раздражённо машет рукой; Антону хотелось бы что-то сказать, но возразить, по сути, нечем, и Паша явно того же мнения: — Так он прав, — поставив бутылку на стол, Воля поддевает ногтем этикетку, — и ты прекрасно знаешь, что по факту он прав, мы обсуждали это миллион раз. И ты редко на это жалуешься. — Иногда-то можно, — Арсений закатывает глаза, пару секунд глазеет на свою тарелку с картошкой фри и двигает её ближе к Антону; продолжает еще тише, — когда очень хочется. Вам-то я могу, — он продолжает смотреть куда-то на лицо Антона, и тот не думает, что Арсений делает это специально. — Если не вы меня просто так поймёте, то кто вообще? С этим поспорить сложно.***
22 февраля 2017 года — Внимание, внимание! — счастливо, хоть и не очень разборчиво провозглашает Арсений, пытаясь удержать в руках пакеты и одновременно приложить к турникету пропуск; ещё один документ он, зажав в зубах, привычно показывает охраннику, и это просто смешно, честное слово, его уже давно запомнило в лицо все грёбаное здание на Энергетической, к чему формальности? — Преступность проникла в хоромы Службы Безопасности! Привет, Иваныч, — перехватив заламинированную бумажку рукой и сбавив тон, он широко улыбается старшему дежурному на контрольно-пропускном. — В смысле, здравия желаю, товарищ, или как там у вас? Никак не выучу. Иваныч, — средних лет офицер, засидевшийся на низших чинах и изредка добавляющий себе нашивки на погонах в основном пока за выслугу лет, — стоически молчит, чёрт выдрессированный, но и к этому Арсений тоже привык; в конце концов, на губах дежурного будто сама собой расплывается улыбка, а это значит, что Арсений Попов всё ещё в отличной форме. Иваныч, может, просто по природе не особенно разговорчив. Уверенно шагая по извилистым коридорам, к хитросплетению которых Арсений успел окончательно приспособиться, он здоровается с каждым встречным и наконец добирается до дверей, ведущих в помещения, выделенные под Пашины нужды. В смысле, всё это как-то называется официально, но ненужная информация в голове Арсения не имеет привычки по-настоящему задерживаться. — Добрейший вечер! — бодро заявляет он с порога, пинком распахнув приоткрытую дверь, и активно не замечает выразительного взгляда Димы в свою сторону. — Скучаем? Неизвестно, что там насчет скуки, но его коллеги определенно заняты, и наверняка чем-то важным. Дима, бросив в сторону Арсения ещё один взгляд, полный порицания, утыкается обратно в компьютер; Паша даже носа не высовывает из кипы бумаг, только неопределённо машет рукой в качестве приветствия; Оксана и Стас, соизволившие не менее бодро поприветствовать вошедшего, с явной усталостью возвращаются к своему приглушённому обсуждению, стоя у одной из магнитных досок с налепленным на неё ворохом фотографий; один Шастун, если спросить Арсения, в этой комнате молодец, потому что он тупо спит, свернувшись неизвестной науке фигурой на облезлом диване. Купить сюда, что ли, новый диван. — Шаст, — громким шёпотом зовёт Арсений, но ответа не получает. Ухмыльнувшись, он ставит принесённые с собой пакеты на свободный стул у стола Воли, и Паша наконец поднимает на него глаза. — Чего он, утомился? — Заколебался, реально, бедолага, пусть спит, — потерев глаза, Паша с очевидным наслаждением потягивается, едва ли не стонет. — Мы тут зашиваемся, пока ты по гулянкам таскаешься, Сеня. — Сам ты Сеня, — беззлобно огрызается Арсений, вытаскивает из самого ценного пакета пару картонных подстаканников, заполненных огромными стаканами с кофе. — Я к тебе с добром, дары принес, а ты гад, Паша. — Кофе, — с благоговением выдыхает Воля, привлекая внимание немедленно навострившего уши Позова. — Беру все слова за всю жизнь обратно, Арсений, ты идеален и бог. — Я в курсе, — с достоинством отвечает Арсений и берется за второй пакет, с эмблемой соседского «Дикси» на этот раз. — Народ, кофеин разбирайте, — пока ребята медленно подтягиваются к столу, разбирают стаканы и расходятся обратно по местам, приговаривая благодарности на разный манер, он выуживает из пакета упаковки с готовой под разогрев в микроволновке едой. — Сегодня в ночь? — Похоже на то, — подаёт наконец голос Позов, успевший снять со своего стакана пластиковую крышку и теперь вдыхающий аромат кофе с видом человека, добравшегося в пустыне до нежданного оазиса. — Я бы тебе предложил присоединиться, но ты только мешать будешь. — Паш, он меня обижает. — Не обижай Арсения, — наставительно бормочет Паша, перегибается через стол и цепляет за торчащий из пакета уголок упаковку чипсов. — От него хотя бы радостью несёт, а если обижаться начнет, я тут взвою совсем. На шорох со стороны дивана оборачивается, как стало уже чем-то обычным, только Арсений; Антон, громогласно зевая, принимает сидячее положение и пару секунд таращится в пространство, насупившись, как будто кто-то умудрился смертельно оскорбить его прямо во сне. Ну, или в этом кошмаре у Шастуна отняли любимую игрушку. Арсений, так или иначе, в умилении. — Доброе утро, — усмехается он, получая в ответ слабую улыбку, забирает последние два стакана кофе и присоединяется к Антону на диване. По Шасту никогда не получается точно определить, стоит его сегодня трогать хоть пальцем или лучше не надо, но в этот раз он решает всё сам; сползает на диване пониже, придвигается вплотную к Арсению, замирает ненадолго, словно к чему-то своему прислушиваясь, и, в конце концов, с абсолютно похуистичным видом устало роняет голову ему на плечо. — Или вечер. Тоже добрый. Шаст, ты чего нос повесил? — Я не повесил, — упрямо бормочет Антон, но, приняв от Арсения кофе, благодарно похлопывает его по запястью пальцами, прикрытыми рукавом очередной огромной толстовки. — Просто Паша меры не знает. — Опять Паша, — названный виновник всех бед отдела, не опасаясь теперь никого разбудить, вовсю хрустит чипсами; Арсений замечает, что Оксана, устав дожидаться остальных, сама принимается разогревать принесённую им еду. — Отстаньте от Пашеньки, Пашенька тоже затрахался. Давайте лучше господин Попов нам расскажет, отчего он такой довольный в этот чудесный поздний час. — Так почему бы и не быть довольным, — ухмыляется Арсений и делает наконец глоток все еще горячего кофе, — я же очаровывал такого чудесного человека. Как он красив, как он приятен, а какую наркоту по Москве толкает… — О, — в силу возможностей оживляется Шастун, выпрямляясь, и осушает одним махом половину своего стакана, даже не поморщившись, — и как прошло? — Такие вопросы меня обижают, к твоему сведению. — Арс, — Антон улыбается снова, чуть шире. — Вещай. Арсений, разумеется, отказать не может.***
1 марта 2017 года Это хуёвый план. Никто не спрашивает Антона, точнее, окей, спрашивают, интересуются его мнением, Паша создаёт видимость демократии и общей дискуссии, но разговор заканчивается так же, как и начинался: ловить наркоторговцев «на живца» получается просто прекрасно, когда в роли наживки в очередной раз оказывается Арсений. Мысли Антона на этот счёт никто уже по-настоящему не воспринимает всерьёз, и он бы злился на остальных, если бы сам не понимал, что это тупо с его стороны. Арс обижается даже, почти не притворно — мол, Тох, я совсем что ли ни на что, по-твоему, не годен, — и Антон не знает, как вдолбить в эту тупую башку, что, сука, конечно, он годен; более чем. Паша говорит, что это логично, что у Арса опыт, что у Арса способность, что у Арса, в конце концов, его собственное чертовски странное обаяние, и Паша, — он тоже прав, чего уж там, — все они правы, просто, ну, спрашивается, какая разница? Какая разница, насколько Арсений крут, если он — не тренированный агент, никакой вообще не агент? Арс не вооружён даже, ему нельзя; у него почти всегда при себе нож, подаренный когда-то давно каким-то старинным другом, и у него чёткая роль в спланированной операции, Антон и Дима на подхвате, маски-шоу дежурят в соседнем квартале, всё будет нормально — Антон знает, он, блин, знает, — нормально всё будет. Но, сука, невозможно; нечего Арсу там делать, не стоит соваться, рисковать лишний раз. Не Антону решать. — Опа, они собираются, — вскидывает руку вверх Дима, и Антон, тут же включившись обратно в процесс, прижимает к уху вторые свободные наушники. Они торчат уже который час в слишком дорогом номере слишком дорогого отеля, пьют воду и страдают хернёй в ожидании чуда, с утра ещё установив в соседнем номере прослушку перед прибытием долгожданных гостей; за это время Антон успевает задремать трижды и с каждой минутой все острее чувствует, насколько Арсению скучно. — Мне пора уже?.. — подскакивает было Арс, но Дима шикает на него, вслушиваясь вместе с Антоном в чужие разговоры. Арсений, пожав плечами, принимается мерить широкими шагами номер, плавно огибая кресла, тумбу и кровать на своём пути. Антон следит за его передвижениями взглядом, непроизвольно хмурясь всё сильнее с каждой секундой; мужики на том конце провода перетирают пару абсолютно неинтересных им сейчас дел — Дима, тем не менее, дотошно фиксирует каждое слово, не полагаясь на автоматическую запись аудио, — и, наконец, вновь возвращаются к тому, что одному из них пора спускаться в местный бар. — Пятиминутная готовность, — в конце концов кивает Антон, пряча ладони в рукавах толстовки. — Он собирается раньше назначенного времени, значит, пойдёшь вовремя, чтобы не злить. — Я — злить? — хмыкает Арсений, и это раздражает тоже; кажется, сильнее нужного, потому что Арс смотрит на него непонимающе, а затем — едва ли не устало. Да, конечно, это же Антон здесь всех утомил. — Я бы всё равно повесил на него прослушку, — упрямо говорит Диме Антон, зная прекрасно, что его слова пропадут впустую в этом случае, как и во всём, что касается операции. Тот тип, к которому Арс идёт на встречу, обладатель классной клички «Мамонт», образованной то ли от его внушительный габаритов, то ли попросту от фамилии, — не дурак, и шутки с ним плохи, — не зря же выйти на него так быстро получилось лишь потому, что Арсений за прошлую неделю успел очаровать обоих его ближайших помощников. Блядь, как же это всё плохо. — Не паникуй, — просит Арсений, успевший оказаться совсем рядом; Антон хочет ответить, что он, вообще-то, не паникует ни капли, но это уточнение было бы лишним. — Не волнуйся. — Мамонт вышел, — вклинивается спокойным голосом Дима. — Второй в номере остался. — Ага. Не волнуйся, — повторяет Арс, стягивает наушники Антону на шею, присаживается перед ним на корточки. — Я таких, как это доисторическое животное, щёлкаю как орешки. — Он тебя тоже прищёлкнуть может. Как орешек. Грецкий. — Зубы сломает, — коротко смеется Арсений, опускает руки Антону на колени. — Шаст. — Да знаю я, — цедит сквозь зубы Антон, боковым зрением отмечая, как Дима отодвигается подальше вместе со своим вычурным офисным стулом; Дима чувствует их веселую компанию не хуже, чем они сами, и знает, в какой момент вмешиваться не стоит. — Знаю. Я всё знаю. — А как операция сегодняшняя закончится, знаешь? — Успешно, — устало закатывает глаза Антон, и навязанное спокойствие — Пашиными стараниями — накрывает его заботливой волной, одеялом почти. Воля умеет не перебарщивать с этим и не вгонять своих агентов, находящихся при исполнении, в полный дзен, который только помешал бы; Антон выдыхает, и Арсений тут же улыбается: — Тогда сделай мне одолжение и настройся на этот исход, ладно? — Я в нём и не сомневался, — Антон отвечает честно, привык так делать; с некоторых пор, даже в отсутствие особенной надобности внутри и без того восприимчивого кластера, привык доводить честность до логического конца, а потому продолжает, — я за тебя переживаю. — Нет необходимости, — твёрдо говорит Арс, не переводит всё в шутку, не насмехается, просто ловит взгляд Антона и смотрит, внимательно и осторожно; нянчится, блин, как с ребёнком, но Антон не может сейчас на это раздражаться. Тем более, что никто с ним на самом деле не нянчится, спасибо, он в курсе. — Нож при себе держи. — Хорошо, — соглашается Арс всё ещё вполне серьезно, пусть они оба знают, что нож и без советов Антона давным-давно на своём месте. — Минута, — нарушает едва было установившееся молчание Поз. — Арс, вперёд. Хлопнув Антона по коленям, Арс бодро подскакивает на ноги, похлопывает себя по карманам брюк и торопится к выходу; хватает ключ-карту с тумбочки у двери. — Не скучайте без меня, — бросает он, прежде чем выйти, и Антон вздыхает снова, поправляет сбившийся капюшон толстовки, съехавший совсем уж на лоб. — Пашка просит не нервничать, — рапортует Дима, уткнувшийся в ноутбук. — Я солидарен. — Угу, — медленно кивает Антон, вновь нахлобучивает наушники прямо поверх капюшона, — как скажете. * — Не так уж и часто его кто-то подвергает реальной опасности, — говорит в какой-то момент Дима, пока они бездействуют в номере, продолжая ожидать чуда. — А когда он во что-то всё-таки вляпывается, ты чувствуешь, мы все чувствуем и оперативно реагируем. Но, блин, Тох, пойми, — да понимает он, — это тоже — часть сделки. Либо Арс иногда лезет на рожон во имя общественной и нашей служебной пользы, либо даёт повод думать, что его всё-таки пора отправить за решётку. И он сам это знает лучше остальных. — Поз, блин, я заметил, что сопли без толку распускаю. — Он взрослый мужик. Залечишь его, если что, — криво усмехается Дима и, поймав взгляд Антона, тут же качает головой, — шучу. Или не шучу, ничего страшного. Не первый день работаем, Глухое раздражение на себя и на всё вокруг разгорается было с новой силой, но тут же — вновь спасибо Паше, кому ещё — стихает. — Хорошо, — вслух размышляет Антон, откручивая крышку с новой бутылки воды, — когда рядом есть человек, который всегда напомнит, что я веду себя как зелёный выпускник. Спасибо, Поз. — Зелёный выпускник, чью мамку задействовали в расследовании, — подхватывает Дима. — Сопли подотри, полчаса прошло, он уже вернуться скоро должен. * Бандит из соседнего номера как раз заканчивает очередной разговор по телефону, когда раздаётся условный стук, обозначающий возвращение Арса, а в следующий же момент, после щелчка, сам Арсений появляется на пороге, поспешно закрывая за собой дверь. — Чемодан, — деловито требует он, проходя в номер; Дима, сидевший ближе к кровати, уже лезет под неё, чтобы достать дипломат, забитый фальшивым баблом. — Такой скучный этот ваш Мамонт, вообще. С вас развлечения. В кино меня отведёте. — Меня Катя приватизирует на три дня, — сообщает Дима из-под кровати. — Шаст, сходим? На комедию? — Сходим, сходим. — Я целый, — раскинув руки в стороны, Арсений вертится вокруг своей оси, как бы демонстрируя. — Вашими стараниями, если можно, мне бы хотелось таким и остаться. О, Дим, спасибо, — он перехватывает у Позова дипломат, мечтательно вздыхает, — жаль, деньги не настоящие. — Там настоящие тоже есть. Меченые, — внимательнее посмотрев на Арса, Дима немедленно тычет в него указательным пальцем, — даже вот не думай. — Я что? Я ничего, — солнечно улыбается Арсений. — Всё, меня там ждут. Едва дверь за ним закрывается, кончается время на рефлексию и попытки обвинить вселенную в том, что она не подарила Арсу разрешение на огнестрел; Антон с Димой напряжённо прижимают к ушам наушники, уже дав второй группе установку быть наготове, и ждут необходимости подорваться по первому же зову. Точнее — по слову; брать Мамонта с сообщником они должны во время самого товарно-денежного обмена, не раньше, и это, как обычно, самое сложное. Несчастные эти минуты. — Как же он много болтает, — еле слышно шепчет Дима, и Антон понимающе хмыкает; Арс, действительно, пиздит там без разбору, без всякого вхождения в никому не нужную уже роль, просто потому, что может. Потому, что волнуется тоже, здесь никого не обманешь. Трещит без умолку, бросается шуточками с тем расчётом, чтобы собеседники окончательно почувствовали себя умнее, посмеивается в нужных местах и, наконец, серьёзнеет; просит разрезать хотя бы один пакет, чтобы проверить, что дорогие новые друзья не подсунули ему какую-нибудь муку, предлагает пересчитать деньги. — Поехали, — бормочет Антон в рацию и срывается вслед за Димой с места. Механизм уже отработан, и Антон, — переживавший, на самом деле, совершенно не по поводу конкретно сегодняшней операции, — переживал, всё равно, зря; они успевают взять наркоторговцев врасплох несмотря на то, что приспешник Мамонта всё это время торчал у самой двери. Дима быстро разбирается с ним, Антон и вовремя подоспевшая вторая группа — с Мамонтом, Арса оттесняют куда-то к стене, и арест проходит без каких-либо последствий. Вообще. — Прям как в сказке, — замечает Арсений, когда они уже едут в машине Позова вслед за служебной, в которую запихнули преступников. — Упал, очнулся, СИЗО. — Удачно сложилось, — пожимает плечами сосредоточенный на дороге Дима. — Скажи спасибо. — Спасибо. А кому? — Да кому хочешь. — Спасибо, Шаст, — молниеносно улыбается Арсений, и Антон, вздрогнув, отрывается от напряженного созерцания проносящихся за окном скудных в это время года городских пейзажей. — Мне-то за что? — За то, что мы завтра в кино идём. * Выбранная Арсом комедия — полный отстой, но они кидаются друг в друга попкорном весь сеанс и бессовестно ржут, пользуясь практически полной пустотой зала; Воля, которого они в последний момент вытащили с собой, весело шипит, что не помнит, в какой момент у него оказалось в два раза больше детей.***
23 марта 2017 года — Окей, — произносит Оксана, и вокруг Антона становится ощутимо тише. — И как же это случилось? — Что там, Окс не в духе? — весело спрашивает в трубке Арсений, и Антон невольно хмыкает в ответ, хотя, вообще-то, ничего смешного: — Не то слово. Ты бы видел, Арс, — он всё-таки морщится, косится в сторону окон, плотно закрытых опущенными жалюзи. — Куча народу и здесь, и у СИЗО. Караулят. Газетчики тоже, эти пресс-конференцию ждут. — Блеск, — комментирует Арсений, но не звучит особенно расстроенным. Дверь выделенного им кабинета приоткрывается, и Паша высовывает наружу голову: — Это Арс? — Антон кивает, но отвечать было даже не обязательно: — Прилетел, что ли? Передай, чтобы за кофе заехал по дороге. — По какой дороге, Паш? — громко возмущается Антон. — Тебе мало камерами в лицо тыкали? Паша улыбается солнечно, как будто чёртова толпа с транспарантами и все мало-мальски значимые провинциальные СМИ — не его проблема. Вообще не проблема. — Потычут и разойдутся, в первый раз, что ли. Короче, ты понял, без кофе пусть не появляется. — Я понял, — подтверждает Арсений, как будто они на громкой связи. Антон вздыхает, трёт ладонью лицо: — Короче, Арс. Не торопись. Тут ехать от аэропорта часа полтора, дороги ничего так. У нас два вышло. Постой в пробках… — Достопримечательности посмотри, — понятливо подхватывает Арсений. — Мороженого покушай. — Мороженое холодно, — улыбаясь, не соглашается Антон. — Но ты меня понял. Мы уберём их, и я напишу тебе. По голосу слышно, что Арс улыбается: — Не переживай, Тох, я сообразительный. В этом Антон никогда не сомневался даже. * Нихрена они не уходят, никто из них. Конечно, они молодцы, если бы Антону какой-то имбецил из правоохранительных слил, что к делу подключат ФСБ, Антон бы тоже мёрз и ждал комментария; но только имбецил из правоохранительных не учёл, что работается им лучше полноценной командой, а Арс, которого срочно выдернули с левого задания, летит другим рейсом и под объективы камер не должен попасть даже со спины. Оксана потому и бесится, крайне нехарактерно для неё — они должны были тихо прибыть на участок, так же тихо и быстро расколоть подозреваемого, провести спасательную операцию — Антон искренне надеется, что она всё ещё возможна и необходима, — и уже потом отправить Пашу в сиянии славы под вспышки фотокамер. Выходит пока ровным счётом наоборот, да ещё и без сияния. Антон успевает ещё раз ознакомиться со всей имеющейся информацией по делу — пока они летели до Великого Устюга, измениться ничего не успело, — постоять у Димы над душой и предложить помощь Паше. И сейчас он стоит по другую сторону зеркала Гезелла и признаётся, ни на кого конкретно не глядя: — Я хочу его уебать. Паша вроде как сдерживает вздох — что, по мнению Антона, свидетельствует о его невероятной выдержке, потому что Паша только что вышел из допросной, — зато вздыхает Димка: — Поддерживаю. — Ничего это нам не даст, кровожадные мои, — со смешком осаживает их Паша, но Антон чувствует — и по голосу тоже — что смешок слишком нервный для того, чтобы в него поместилась хоть капля веселья. Не даст, факт. Даже легче, наверное, не станет, но чувство собственного бессилия зудит так мерзко, что хочется агрессивно его заткнуть. — Оксан, — Паша даже голоса не повышает, но Оксана тут же проскальзывает в комнату и закрывает за собой дверь. — Что там с поисками? — Без изменений, — отвечает она, пожимая плечами, потому что, понятное дело, если бы изменение были, Паша узнал бы первым. — Прокуратура готова подписать ордер хоть сейчас, если мы дадим им адрес. Всё, что можно обыскать без ордера, и полиция, и добровольцы уже обыскали. Паша смотрит на человека за стеклом и молчит; Дима вздыхает ещё раз, а Антон длинно матерится про себя. -Он ждёт сделки, — озвучивает очевидное Паша. — Информация о местонахождении девушек в обмен на… ряд условий. — Мы поняли, — хмуро выдавливает из себя Антон, и Поз не выдерживает: — Да хрен ему собачий, а не сделка! — Конечно, — покладисто соглашается Паша. — Конечно, хрен собачий, но он тянет время, Дим. Насколько я могу судить, он не врёт, когда говорит, что адрес убежища известен только ему. Но и люди Бойцова тоже не тупые, иначе на свободе их бы уже не было. И известно им больше, чем нам. Мысль моя понятна? Антон кивает тоскливо, потому что куда уж понятнее. Их подозреваемый — не последний человек в банде Бойцова, и, если честно, вышли на него только потому, что два расследования пересеклись. Если прижать его по делу о похищениях и убийствах, он пойдёт на сотрудничество, чтобы избежать пожизненного. Но если люди Бойцова найдут девушек раньше и зачистят место — ну, это будет означать, что они крупно проебались сразу по двум делам. Он озвучивает свою мысль, и Дима подхватывает: — Нет, ну по убийству с отягчающими у нас шанс ещё будет. А вот по преступной организации повозиться придётся. — Да у нас по всему шанс есть, — морщась, отмахивается Паша, и продолжать фразу ему нет нужды. — Ладно, я пойду… Он осекается, и в следующую секунду Антон чувствует, почему, обменивается удивлённым взглядом с Димкой, вылетает из комнаты в коридор, и оттуда — к проходной, но Арсений уже появляется из-за угла. Он одет в самый нелепый разноцветный пуховик на свете и кепку, которая почти полностью скрывает его лицо, и в руках у него бумажные пакеты и две коробки с оранжево-розовыми D на крышках. — Доставка кофе! — почти кричит он, довольный настолько, что Антон на секунду забывает, зачем они вообще сюда приехали. — Окс, проводи, куда ставить? Паш, ну всё как заказывал, и ещё пончики. Тох, тебе сезонный чай, с имбирём, пойдёт? Надеюсь, остыть не успел. Антону на самом деле кажется, что вокруг становится светлее — наверное, это эффект от тройного облегчения, которое только усиливает связь. Арсений замечает его взгляд, фыркает, всовывает в ладонь горячий стакан: — Да ладно, Шаст, никто не обращает внимания на доставщика пиццы! Трюк с курьером, ему миллион лет, что мне, в кафе «Леночка» через дорогу сидеть до ночи? Оно закрывается в семь! Антон даже не знал, что напротив отделения есть кафе «Леночка», а он в этом городе на два часа дольше, чем Арсений. — Я редко говорю это, Попов, — Паша аккуратно вынимает свой кофе из подстаканника, — но ты очень вовремя. — Конечно, редко, — тут же соглашается Арсений, кивает энергично, скидывает на стулья пуховик, разматывает шарф, лохматит и снова приглаживает волосы, мельком заглядывая в монитор чьего-то выключенного компьютера вместо зеркала: — Ну, кто тут ещё не знает, что он мой лучший друг? Паша улыбается: — Звони в прокуратуру, Оксан. Скоро выезжаем. * Оксана даёт последние наставления начальнику местного УВД, пробегается по написанному четверть часа назад тексту, выделяя какие-то фразы, поправляет на мужчине форму, хмурится, разглядывает фуражку, а потом решительно откладывает её в сторону. Никто с ней не спорит. Арсений, кажется, полностью увлечён нелёгким процессом облачения в бронежилет; Антон подходит к нему, затягивает ремешки с правого бока и зарабатывает благодарный взгляд: — Спасибо, Шаст. — Едешь всё-таки, — Антон не спрашивает, просто констатирует факт, но Арсений отвечает всё равно: — Я сегодня герой дня и собираюсь полюбоваться на плоды рук своих. Имею право! — Да езжай мёрзни, кто тебе запрещает, — Димка с видимым удовольствием делает ещё глоток кофе из кружки, окидывает Арсения взглядом, в котором явно читается, кто тут зря уговаривал Пашу на выезд. Арсений в долгу не остаётся: — Да сиди отчёты пиши, без проблем, — он не может сдержать довольной ухмылки, поворачивается всем телом к Антону, едва не задевая его локтем по руке: — Ну что, пора? Паша писал, в прокуратуре всё решено. Оксан, готово тут? Оксана машет им рукой, мол, идите, готово, конечно, и утыкается в планшет — ей сейчас отслеживать реакцию на первую пресс-конференцию. — Нечестно как-то, — без особого энтузиазма жалуется Арсений, пока они идут к машине. — Сейчас полиция как бы признается в том, что они лохи, а потом придём мы, красивые и на коне, и скажем — не парьтесь, ребят, ваша Федеральная Служба Безопасности вас бережёт. Антон хмыкает, без нужды отмечая про себя это «мы», и пожимает плечами: — Паша так не скажет. — Паша так не скажет, — тут же соглашается Арс, толкает дверь, кивая дежурному, и придерживает её, пропуская Антона вперёд. — Перчатки надень, — напоминает он и продолжает: — И Оксана так не напишет. Они будут затирать про сотрудничество госструктур и прекрасную совместную работу, позволившую спасти жизни и не оставить злодеев безнаказанными, — он входит в роль так быстро, что даже интонация меняется, напоминая теперь о публичных выступлениях Мартиросяна. Они подходят к потрёпанному УАЗику, и водитель, увидев их, кивает молчаливо, выбрасывает окурок и садится за руль. Антон с лёгким раздражением думает, что вот он как раз покурить не успел, и забирается вслед за Арсением в кузов. Тот здоровается с сидящим внутри отрядом ОМОНа с таким энтузиазмом, словно им вместе детей крестить, и — это всё ещё удивляет Антона — один из парней отвечает почти сразу. Удобно, наверное, быть Арсением Поповым, флегматично думает Антон, откидываясь на стенку и закрывая глаза. Пашу они подбирают в паре улиц от прокуратуры, как и условились. Воля, как всегда во время операций сосредоточенный и насмешливый одновременно, быстро знакомится со всеми, расписывает план действий. — Пресса и каналы получили своё ничего и призыв продолжать поиски девушек, наших друзей из окружения Бойцова это должно немножечко успокоить. Сейчас едем по адресу, забираем девушек, тихо и быстро отправляем в больничку и дожидаемся гостей вместе со второй группой, они подъедут на полчаса позже, по нашему сигналу. Вопросы? — Скорую не вызываем, что ли? — спрашивает Антон и не видит, — Паша сидит спереди, на пассажирском — но чувствует, как тот морщится: — Если состояние не критическое, отвезём сами. Внимания хотелось бы привлечь как можно меньше. — Да нормально всё пройдёт, — вклинивается Арсений. — Быстро и тихо. Что мы тут все, работу свою делать не умеем? Антон улыбается — и, естественно, не он один. * Арсений — ничего удивительного — оказывается прав. У дома, стоящего на краю территории загибающегося СНТ, не видно машин, и сквозь заколоченные окна не пробивается свет. — Арсений, — как бы между делом произносит Паша, и Арсений корчит рожу с выразительностью, которую сейчас, в подбирающихся сумерках, почти некому оценить: — Позади группы, я помню, Паш. Антон хлопает его по плечу, проходя мимо. Выход всего один, не считая чердачного окна, смотрящего на крышу веранды; дверь они аккуратно взламывают, чтобы не оставлять явных следов своего присутствия, снимают навесной замок, обходят одну комнату за другой, — дом пуст, как и ожидалось, — пока Арсений нудит громким шёпотом, что девушки в подвале. На люке ещё один замок и тяжёлые петли, но здесь соблюдать осторожность не обязательно. Паша спускается первым, нащупывает выключатель, который не работает, обводит фонариком маленькое помещение без окон. Девушек двое, и они живы, хотя и не совсем в сознании — Антон видел такой взгляд у людей, которые только начинают отходить от наркоза. Он присаживается у тонкого грязного матраса, осматривает их бегло, стараясь касаться как можно меньше. — Что там, Антон? — Паша не торопит его, он чувствует это, но вопрос звучит напряжённо. — Внешних серьёзных повреждений нет, — послушно отвечает Антон, стягивая с руки перчатку. — Следы связывания на запястьях и лодыжках, гематомы, ожоги от сигарет. Губы нормального цвета. Он кладёт голую ладонь одной из девушек на плечо, — та вздрагивает, стонет что-то неразборчиво, пытается отодвинуться, — закрывает глаза: боль накатывает внезапной волной тошноты, нудная, неприятная, от которой немеют конечности, но при внутренних кровотечениях всё чувствуется гораздо хуже. У второй — то же самое; после воздействия Антона они глядят гораздо осмысленней, и Паша тихо и ровно рассказывает им, что всё хорошо, что они в безопасности. — По моим ощущениям, угрозы для жизни нет, — докладывает Антон, и он, конечно, не врач и полноценную диагностику не заменяет, но это всё, что у них есть. Арсений опускается на колени рядом, касается его руки своей — у Арсения восхитительно ничего не болит, — улыбается солнечно и мягко: — Дальше я, Тох. Иди на воздух. Чаю попей, там в машине термос. С некоторым опозданием до Антона доходит, почему Паша так легко согласился взять Арсения. Если у девушек и были какие-то ментальные щиты, то сейчас они, очевидно, разбиты в клочья. Арсений командует кому-то, не оглядываясь даже, принести куртки и одеяла, и это выходит у него непреднамеренно резко; Антон знает, для Арсения каждая такая операция — всё ещё не то же самое, что для остальных. Никто и не требует от Арсения другого. Но, когда он обращается к девушкам, голос его ещё тише, ещё легче, чем Пашин; он протягивает руки ладонями вверх, не выпрямляется, чтобы не нависать над ними слишком очевидно, говорит неторопливо: спрашивает, как их зовут и где они живут, и обещает, что весна не наступила без них, и предлагает выбраться из этого места, было бы замечательно, правда, и, может быть, они хотят воды, — и Антон не успевает заметить, в какой момент обе девушки уже обнимают его, цепляясь за куртку и бронежилет, и одна из них плачет, захлёбываясь воздухом до икоты, вторую трясёт, и Арсений осторожно кладёт руки им на спины, и лицо у него светлое и такое, будто ему больно. — Антох, правда, иди, — Паша подходит незаметно, помогает подняться. — Проветрись. Нам здесь ещё неизвестно сколько сидеть Бойцова дожидаться. Вторая группа подъехала уже. Антон поднимается по лестнице, на ходу надевая перчатки, а потом, чертыхнувшись, снимает обратно и закуривает, едва выйдя на крыльцо. Снаружи успело окончательно стемнеть, и холодный ветер совсем не чувствуется хоть немного весенним. Его отпускает понемногу, и в этом есть Пашина заслуга. В конце концов Арсения отправляют в больницу на одной из машин — делать ему в этом доме и правда больше нечего, а девушки, кажется, не отпускают его ни на секунду; Арсений уезжает в город, не особо возражая даже, но Антон всё равно продолжает ощущать его присутствие рядом — и это, реально, мешает. Арсений нервничает без перерыва на какие-нибудь, для разнообразия, положительные эмоции. — Паш, — в конце концов не выдерживает Антон, когда они второй час сидят на веранде в ожидании гостей, и, если честно, он снова дико хочет курить. Паша откликается мгновенно: — Знаю. У меня голова от него уже болит. Всерьёз злиться за это на Арсения никто из них, естественно, не может, но вернуть стабильный эмоциональный фон было бы неплохо. — Пусть Оксана его чем-нибудь займёт, — предлагает Антон, ёрзает, меняя положение. — Статьи пусть почитает. Со Стасом свяжется. Диме кофе принесёт. — Ага, — хмыкает Паша. — Сейчас он Диму доведёт, там как раз немного осталось, вот нам радости будет. Антон улыбается, опускает голову; ничего не может поделать с собой, представляет, как Арсений вышагивает по коридору больницы или узкому кабинету в отделении полиции, сцепляет руки в замок за шеей, взъерошивает себе волосы длинным движением от затылка ко лбу. Паша хмыкает ещё раз, и Антон спохватывается: — Извини. Я тут. — Может, подсказку какую нужно было дать им? — ни к кому особо не обращаясь, произносит Паша. — Долго они, я думал, мы едва успеем Арса отправить. Антон согласно вздыхает, потому что, ну правда, скучно. И Арсений ещё. * Когда всё заканчивается и они возвращаются в участок, уже около полуночи, но Арсений выглядит таким бодрым, словно этот день ещё не успел случиться. Он идёт Антону навстречу, окидывает быстрым взглядом, и лёгкая морщинка между бровей разглаживается; раскрывает объятья, знакомый уютный Арс, пахнущий прохладой и какими-то фруктовыми конфетами. — Нос у тебя холодный, — смеётся он, и не отодвигается, наоборот, прижимает Антона ближе к себе. — Опять устроили тут, — бурчит Дима, но его тон никого не обманывает. — Посмотрите вон, Паша газетчикам мозги пудрит. — Паша не пудрит, — не может не возразить довольная Оксана, а Арсений подмигивает: — Пойдём поглядим? Они подходят к окну, не расцепляясь, обнимая друг друга за плечи, Арсений раздвигает жалюзи, оставляя щель для обзора. Под жёлтым светом фонарей падает снег, может быть, последний в этом году; Паша под вспышками камер чувствует себя уверенно, как будто всю сознательную жизнь пресс-конференции давал, рассказывает что-то, сдержанно жестикулируя. — Сотрудничество, — важно говорит Арсений. — Совместная работа, — вторит ему Антон, не выдерживает, фыркает, отворачивается, утыкается Арсению в ворот толстовки; глаза закрываются сами собой. — Скоро домой, Тох, — голос Арсения в темноте звучит ещё мягче, ещё теплее. — Паша закончит, в отеле заночуем и с утра на самолёт. Оксана билеты уже взяла. Остальное без нас сделают. Антон кивает, показывая, что да, слышит. Домой — это, конечно, хорошо, но сейчас он просто с закрытыми глазами постоит. Арс смеётся тихо, почти беззвучно; стоит рядом.