we are epic

19 мая 2017 года — Вы на меня внимания-то не обращайте, — добродушно произносит Харламов, поудобнее устраиваясь в кресле во главе стола, и одновременно в зал совещаний заходит Арсений: — Ооо, какие люди! Доброго вам утречка, Игорь Юрьевич, что же вы не предупредили, я б и на вас кофе взял! Он проходит, оставляя один контейнер рядом с Пашей, вытаскивает из другого два стакана, садится рядом с Антоном, вытягивает ноги, и Антон не может не улыбнуться, принимая свой кофе. Игорь Юрьевич выглядит ничуть не впечатлённым Арсением, кивает только: — Ничего. Мне Анечка принесёт, не напрягайся, Арсений. Арсений, в общем, и не собирается. Сползает на неудобном кресле с пружинящей спинкой чуть пониже, снимает со стакана крышечку и начинает слизывать шапку пены с капучино. Антон толкает его коленом, но Арс только продолжает улыбаться, поднимая на него глаза, подмигивает: — Говорил же, без меня не начнут. — Так, ребятня, — Паша говорит негромко и спокойно, Антон тут же переводит взгляд на него. — Сегодня утверждаем окончательный план операции, если начальство, — он легко кивает в сторону Харламова, — одобрит, поэтому слушать внимательно, вопросы задавать по делу. Это ваш последний шанс высказать свои гениальные идеи и высказать недовольство, потому что по ходу, Арс, ты слышишь, и без весомых причин мы менять ничего не будем, это понятно? — Да мне всегда всё понятно, — Арсений поднимает свободную руку, потому что в другой у него стакан, сама невинность, и даже оскорблённым не выглядит, а мог бы; у Арсения — Антон прислушивается ещё, но и так ясно — настроение ровно-тёплое, ясное, как в летнюю волну окунуться. На Антона это действует всегда, он расслабляется сам ещё больше, качает ногой ещё раз, чтобы касаться коленом бедра Арсения, и остаётся сидеть так. — Вот и молодец, — удовлетворённо кивает Паша, поворачивается к Диме: — Начинаем тогда. Дима нажимает пару кнопок на пульте, экран загорается, и на нём появляется уже порядком задолбавшая Антона очень смутная схема: с информацией у них всё ещё негусто. — По имеющимся у нас данным, последние четырнадцать лет проводится один из крупнейших нелегальных аукционов в мире, о котором мы знаем очень мало. Предположительно, организацией этого аукциона занимается человек — или группа людей — известный под именем Грандмастер. О самом Грандмастере неизвестно ничего, но, судя по тому, что публика, принимающая участие в аукционе, так или иначе русскоговорящая, мы делаем вывод, что он, скорее всего, из России или стран СНГ. Дима рассказывает это так, как будто перебирать крупицы сведений, не находя ничего существенного, его не заебало; Харламов кивает, по виду невероятно всем довольный, но с Харламовым никогда не знаешь наверняка. — Аукцион проводится каждый раз в новом месте, профессионально засекреченном и напрямую не имеющем к Грандмастеру никакого отношения. Предметами сделок становятся художественные ценности мирового значения. До этого года у нас не было никаких зацепок… Арсений, улыбаясь, прикладывает руку к груди и кланяется, не поднимаясь с кресла. — Люблю помогать ФСБ делать свою работу, — говорит он, и Серёга тут же возмущается: — Да ты-то тут при чём? — Ну, для начала, ты мой друг, — охотно пускается в объяснения Арсений, — и я чувствую свою ответственность за то, что именно ты передал нам дело Мусагалиева и заодно, я попрошу всех присутствующих особо отметить, завершил кластер, который начал собираться с кого, дайте-ка мне пару секунд припомнить?.. — Ты не отвлекайся, Попов, — добродушно подгоняет его Харламов, и Арс продолжает, болтая под столом ногой: — Так вот, в Петербурге арестовали Мусагалиева и его подельников, которые, как оказалось, занимались доставкой одного из лотов для Родригеза, который, в свою очередь, сотрудничает с аукционом. И так уж вышло, — в голос Арсения проскальзывает совсем уж неприкрытая театральность, и Антон, закатывая глаза, толкает его коленом, — что я давний знакомый Тимура, с которым он согласится вести дело, и, — Арсений делает паузу, улыбается совсем уж довольно, и Паша тихо хмыкает, приподнимая уголки губ, — как если бы этого было недостаточно, совершенно случайно на выходе из Маяковской буквально под ноги мне выкатился шедевр, — Серёжа закрывает лицо руками и стонет; Антон думает, что совещание проходит, в общем, как обычно (только без конфет и чипсов), но не могли бы все они принять во внимание присутствующее начальство; с другой стороны, Матвиенко в ФСБ пока ещё не переводился, а Арсений — ну, а что Арсений. Это же он с Мартиросяном на внештатного сотрудника договорился, по слухам, за три четверти часа. — Шедевр, достойный стать лотом на знаменитом аукционе, мы все поняли, Арсений, ты незаменимый, давай к делу вернёмся? — Давай, — активно кивает Арсений. — Конечно, вернёмся к делу, которого без меня у вас бы и не было. Продолжай, что там по Грандмастеру? Дима даже выражения лица не меняет, разворачивается обратно к экрану, осточертевшая и неточная схема исчезает, появляется политическая карта средиземноморского региона. — Благодаря неоценимой помощи Арсения, — буднично произносит он, — у нас появилась возможность подобраться к Грандмастеру и его команде ближе. В этом году аукцион будет проводиться во время морского круиза, продолжительность — десять дней, с двенадцатого по двадцать второе июня, — Дима указывает на яркую пунктирную линию, через острова Эгейского моря и потом на запад, к Италии. — В каждом из пунктов маршрута, а также на лайнере будут присутствовать наши агенты. Сам лайнер… — Секунду, — влезает Арс. — Какие такие агенты? Которые не мы? А поподробнее можно? — Какие агенты, — вежливо отвечает Дима, — ещё не решили, Арсений. «Ну и пожалуйста», одними губами произносит Арс, и Паша откликается лениво: — Арсений! Расскажи нам, пожалуйста, о месте проведения аукциона. Арсений поворачивает голову к Паше, улыбается ослепительно: — Я надеялся, что вы спросите, Павел Алексеевич! Поз, заводи, — он щёлкает пальцами и начинает говорить, даже не оглянувшись на экран: — Как вы можете увидеть, местом проведения служит совершенно новенький, сошедший с верфей полтора месяца назад люксовый круизный лайнер Силвермьюз. Водоизмещение в сорок тысяч семьсот тонн, четыреста девятнадцать единиц экипажа, одиннадцать палуб, восемь из которых предназначены для гостей. Кстати, о них — лайнер может вместить в себя до пятисот девяноста шести пассажиров. Билеты на нужный нам рейс давно распроданы, но такое количество гостей с нечистой совестью и соответствующими душевными склонностями не рискнёт собрать даже Грандмастер, из чего мы делаем логичное предположение, что под аукционные залы будут выделены отдельные помещения с ограниченным допуском, о сути которого мы не будем знать точно, пока не появимся там. Но, — он торжествующе поднимает палец вверх, как будто следующее предложение должно спасти их всех, — если мы посмотрим, как работают билеты и какую информацию в себе содержат, становится очевидным, что у пропусков будет схожая схема. — Что касается нашего номера, то он расположен на седьмой палубе, в непосредственной близости от казино. И в нём нас ждёт отделанная мрамором ванная комната, гардероб с личным сейфом, кровать размера квин-сайз, открытая веранда, холодильник, мини-бар, — самозабвенно перечисляет Арсений, и Антон не выдерживает, фыркает от смеха, — и самое главное, кофемашина и бесплатный вай-фай, иначе я бы не согласился, конечно. Кстати, Паш, — громким шёпотом произносит Арсений, — мне кажется, мы забыли сказать самое главное. Что на лайнер отправимся мы с Антохой. — Решением, принятым лично главой Следственного управления, основными агентами назначены Арсений Попов и Антон Шастун, — кивает Паша и машет рукой: — Про лайнер продолжай. Арс пожимает плечами, отставляет в сторону пустой стакан: — На восьми доступных пассажирам палубах — восемь ресторанов, арт-кафе, несколько лаунж-зон разного назначения. Всё это можно использовать для проведения аукциона, и, по моему мнению, так оно и будет, учитывая размах происходящего, занимать одно помещение несколько дней подряд будет неудобно и подозрительно. Есть ещё казино и библиотека, но, думаю, бессмысленно говорить, что они не подходят. Можем, конечно, посчитать три технические палубы, но, во-первых, ежедневное присутствие там такого количества пассажиров вызовет ненужные вопросы, а во-вторых, нужно же где-то хранить лоты, и явно не там, где их выставлять, — Арсений говорит об этом так довольно, как будто склад краденых произведений искусства… а, ну действительно. Антону, конечно, не понять. — Ну что ещё вам рассказать, что мы там делать будем? Про парня моего? — Пусть Шаст сам рассказывает, — ухмыляется Серёжа, и Паша кивает. Антон выпрямляется в кресле, потому что, оказывается, в какой-то момент успел совершенно расслабиться и наполовину сползти под стол. Арсений, улыбаясь самодовольно, кладёт ладонь поверх его, переплетает их пальцы, легко сжимает, прежде чем отпустить. Антон отвечает на его улыбку — прикосновение Арса не доставляет ни малейшего дискомфорта; напрягаться он перестал вообще к концу первой недели совместного проживания, что, если честно, гораздо быстрее, чем он предполагал. Просто у Арсения всё выходило так легко, что невозможно было не откликнуться. — Арсений на аукционе будет использовать основную свою личность, под которой его знаем и мы, и Тимур, — заговаривает Антон. Повторять это всё в каком-то смысле приятно, поддерживает уверенность в том, что они продумали всё необходимое и всё, что вообще в этой операции можно продумать. — Добровольский Антон Андреевич — его бойфренд. Мы познакомились в самолёте во время полёта в Испанию, я его соулмейт и хочу попробовать всё то, чем он занимался до встречи со мной. — Меняй, — тут же говорит Паша, и Антон с ним согласен — последняя фраза звучит, как черновой набросок профайла. — Ну, а хули ты мне своих Оушенов рассказываешь, а мы самое криминальное по счёту в ресторане не платим, да и то потому, что администратор сильно настаивает? — с претензией разворачивается он к Арсу, и тот смеётся, негромко и мягко, глаза его снова сияют. — Ну и как я мог отказать? — спрашивает он у Паши, тянется к плечу Антона. — Серьёзно, когда так настаивают? — А хранилище своё секретное так и не показал, — наполовину наигранно бормочет Антон, и Арс ухмыляется: — Пещера Алладина будет сразу после волшебного приключения. К счастью, Серёга стонет, не сдерживаясь: — Бля, да хватит, я уже наслушался! Метафоры свои для Родригеза вон приберегите. — Что это беречь? — мгновенно включается в дискуссию Арсений. — Я, по-твоему, собираюсь повторяться? — Нет, Арсений, — Дима сегодня, по мнению Антона, занудно спокоен; обычно это вызывает у Арса азарт человека, на которого слишком давно не реагировали. — Ни у кого бы и мысли не возникло. Шаст, продолжишь? — А на Шаста он скоро принципиально откликаться перестанет, — успевает вставить Арс, прежде чем Антон вспоминает, на чём остановился. Арс, конечно, прав, стоило бы уже. — На лайнере мы потому, что Арс спас Тимура и предоставил ему «Падение Икара» взамен вазы, которую везли люди Мусагалиева. Арс хочет вернуться после годового затишья, я хочу быть его партнёром, поэтому освежаем старые знакомства и заводим новые. Очень активно, — ухмыляется Антон. — Наша задача по возможности если не идентифицировать Грандмастера либо его команду, то выявить, кто точно не может быть ими. Выяснить способ передачи проданных лотов покупателям. — Подслушать, подсмотреть и записать всё, что только возможно, — подхватывает Арс, — потому что среди гостей аукциона, насколько мы уже успели выяснить, есть много старых знакомых Следственного управления, с которыми нам очень хочется побеседовать в более приватной обстановке. Харламов дёргает уголком губ в подобии усмешки, и Антон спешит продолжить: — Мы поучаствуем в аукционе в самом начале. Арсений выберет что-нибудь, что покажется ему достойным приобретения, — Арс делает удивлённое лицо, словно услышал об этом впервые, и польщённо раскланивается. — Мы поймём хотя бы часть схемы и будем работать с остальными покупателями в соответствии с ней. На камерах не маячим, записывающие устройства используем аккуратно, в подозрительные места не лезем, охрану обмануть не пытаемся. Двадцать второго сходим на берег и отправляемся в забронированный номер в Риме, там получаем дальнейшие указания. Что-то ещё? — Что насчёт ценностей? — спрашивает Харламов будто бы совсем лениво, и вопрос первым понимает Паша. — Мы следим за лайнером, — отвечает он. — Если будут какие-то признаки, что груз там, мы узнаем. Но, честно говоря, — Паша разводит руками, и Дима договаривает: — Это было бы прям тупо, а они уже пятнадцать лет как не тупые. Конечно, каждый может проколоться, — он слишком очевидно косится на Арсения, тот только улыбается шире, — но не так же. Это будет десятидневное плавание почти по всему Средиземному морю, возможностей перевезти груз на лайнер масса, было бы желание и средства. — Но ваши внимательные агенты Арсений Попов и Антоша Добровольский, не играя в Джеймсов Бондов почём зря, вычислят и это, — довольно произносит Арсений. — За круиз вообще не беспокойтесь, всё идеально пройдет. — Арсений Попов и Антоша Добровольский, — бормочет вполголоса Паша, Антон чувствует связью его улыбку. — Ладно, ребятня, дальше поехали. Что у нас по гостям, кого накопать успели?.. Дима с готовностью щёлкает пультом снова и наконец оживляется — эту часть информации обрабатывал лично он. На экране появляется россыпь фотографий, разделённых на две группы, часть из них помечена красным — это те, с кем пересекался Арсений. Красного ожидаемо много, и Арс, перехватив взгляд Антона, улыбается ещё шире. — Начнём, пожалуй, с Родригеза, — говорит Дима. — Нет, Арсений, не перебивай, я сам скажу. Тимур Родригез, он же Керимов Тимур Михайлович, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения… — Я бы интереснее рассказал, — шепчет Арс ему на ухо, и Антон мычит согласно, кивает, снова сползая в кресле и устраиваясь поудобнее; Арс, видимо, настроившись комментировать, так и остаётся сидеть, опираясь на подлокотник кресла Антона. Нормальное такое, в общем, совещание. Паша смотрит на них несколько секунд, довольный так ярко, что, наверное, фонит даже на Харламова; поворачивает голову к Позову, кивает, мгновенно сосредотачиваясь на его словах. Антону тоже надо бы. — Да ещё раз говорю, — не выдерживает рядом Арсений, — убери ты эту сделку ереванскую, не он это, зуб даю! Тимур таким не занимается. — Смотри, видишь пометка рядом? Она означает «специалист по Керимову опротестовал представленную информацию», Арсений, не гони, пожалуйста, вот разве я тебе мешал?.. На Харламова внимания, и правда, не обращают.

***

27 мая 2017 года — Это, Серый, как если бы ты был влюблён, говорю тебе, — вдохновенно и уже не впервые заводит шарманку Арс, даже не глядя на Матвиенко. Антон солидарен: гораздо интереснее смотреть на Диму и то, как терпеливо он объясняет, зачем им на лайнере понадобится то или иное чудо техники, — они за этим, вообще-то, и собрались, — и гораздо интереснее жрать пиццу, которую Паша лично притащил в кабинет «ради укрепления командного духа» и потому, что уже совсем скоро начнётся операция, которую какой-то любитель шифров в Следственном успел обозвать операцией Шахматы. Типа, так непонятно, что они Грандмастера собрались на чистую воду выводить. Ну да. — Арс, ты заебал, — тем временем говорит Серёжа; эту фразу Антон за последние пять недель — с момента появления Серёжи в Москве — слышит чаще, чем за весь предшествующий год. Особенно учитывая, что они и живут теперь втроём, и, как оказалось, своих лучших друзей Арс может метафорически заёбывать даже чаще, чем коллег по работе. Антону, если честно, не совсем это понятно. То есть, окей, — если человек тебя бесит, пусть даже и вообще не всерьёз, зачем ты с ним таскаешься, — с другой стороны, до всей ситуации с Мусагалиевым Арсений, вроде как, с Серёгой тысячу лет не виделся; возможно, Серёга в Питере скрывался просто. Так или иначе: Антону не понять. Арс его никогда не бесит, вот что странно. И это с учётом даже не столько работы теперь, сколько того, что Антон понемногу успел привыкнуть жить один; ему эта роскошь никогда не была доступна, ни в Воронеже, ни в общаге Академии, конечно, ни где-то ещё, а потом он снял крохотную квартиру на Академической и жил себе спокойно — до переезда в грёбаные апартаменты на Маяковской. Антон успел привыкнуть жить один, и ему было стрёмно немного переезжать, пускай это и ради дела, но Арс, — удивительный человек, — умудрился создать стопроцентный комфорт. Может, не для Матвиенко, но для Антона точно. Несложно, наверное, этого добиться, когда живёшь в огромной хате с выходом на крышу и полностью очарованными тобой людьми вокруг; Антон предпочитает не задумываться о частностях, когда вместо заебавшего за многие годы дешёвого чёрного чая в пакетике получает утром целый заварочный чайник, в который Арс каждый раз засыпает что-то новое, попутно объясняя, как накануне заглянул в чайный бутик, — бутик, бля, ебаться в телевизор, что ещё для чая придумают? — и увидел там какой-то сорт чего-то там, и решил, что это обязательно понравится Антону. Антону нравится, чего уж там. — Нет, не заебал, — Арсений благодарно кивает Паше, подтолкнувшему коробку с пиццей поближе к ним. — Не ври. Послушай лучше. Это вот как если бы ты был влюблён, знаешь, по-школьному, чтобы прямо втрескаться, и чтобы всё у тебя на лице было написано. И все вокруг знают, что происходит, вот все замечают, твои родители, твои друзья, и… — А помните, — страдальчески перебивает Поз, — как я хотел объяснить Арсу, что видеозапись с его вон тех новеньких очков имеет свои временные лимиты? — …и один ты ходишь как слепой дурачок, не желая признавать очевидное. Да, Дим, мы помним, просто у нас тут важное дело. — Приятно знать, что предстоящая операция значит для тебя так много, Арсений, — скромно кивает Паша, успевая печатать что-то на ноутбуке. — Продолжай, пожалуйста. — Вы все заебали, — явно не выдерживает Матвиенко, делает большой глоток своего холодного кофе. — Я не собираюсь переводиться в ФСБ. Антон обменивается взглядом с Пашей, затем с Димой; наконец, приваливается немного к плечу рядом сидящего Арса, чувствует уже, как тот подрагивает от зарождающегося смеха; общее веселье разлетается по кластерной связи неудержимой волной, и, не в силах больше сдерживаться, Антон ржёт вслух первым. Быстро подхватывают и остальные; Матвиенко смотрит так, будто его весь мир только что предал. — Вы козлы, — безнадёжно и неубедительно рычит он. — Арс, придержи свои тупые аналогии. Вы о чём, вообще? Я же говорил уже, вот отправятся эти два дурака в свой круиз, и мне тут делать нечего, закончилась командировочка. — Серёжа, я тебя сейчас разочарую, — отсмеявшись, Паша откладывает в сторону ноутбук, — но ты у нас консультантом совсем не по подготовке к круизу проходил изначально, и, в принципе, требуемый минимум давным-давно выполнил. Ты думаешь, тебе просто так здесь позволялось тусоваться всё это время? Ни у кого никаких мотивов? Может, и правда, зачем тебе тогда в Следственное, детектив из тебя явно хреновый… — Отличный из меня детектив, — ворчит Серёжа, но тут же обрывает себя; от Паши фонит довольством, как и всегда, стоит ему только заманить кого-нибудь в нехитрую совсем ловушку. — Сука, Воля. — Субординация, — с широкой улыбкой напоминает ему Паша. — Йес, сэр, — Серёжа закатывает глаза. — Смотри, — опять вклинивается Арс, дожимает, хренов профессионал, — всё же очень просто. Тебе вроде там какую-то дополнительную подготовку нужно будет пройти… Ох, представь, мы с Тохой будем по океанам плавать, а ты сессию сдавать… Ну и что, правда? Мы когда с этой операцией закончим, тебя уже в спецагенты примут. Или куда у вас тут принимают? В общем, здорово же складывается. Ну что тебе ловить уже в Питере? Давным-давно нечего, не отпирайся. Не очень праведное возмущение Серого они все сейчас чувствуют как своё; Антон примерно представляет, в какие дебри болтовня Арсения может завести их сейчас, если не прервать, так что решает поставить уже хоть какую-то точку: — Ты ни разу прямо не сказал, что ничего подобного не хочешь. — Говорил! Сколько раз уже говорил, вы слушать не хотите. — Неа, — тянет Антон, внезапно очень довольный собой. — Ты говорил «отвалите, не собираюсь», и что тебе тут нечего делать больше нескольких недель. И что мы тебя заебали, и что у тебя и работёнка в Питере покруче нашей будет, а иногда даже и вообще непыльная, и не надо всегда приезжать к восьми. И что мы тебя заебали. Только это же всё пиздёж, да? Полный. Ты ни разу просто не сказал, что никогда не будешь работать здесь, с нами, в Следственном. И не взял тот обратный билет, хотя сто раз мог бы. Серёжа смотрит на него враждебно, но не надо иметь никаких способностей к распознаванию правды, чтобы её видеть; повисшее было молчание прерывает наигранный всхлип Арса: — Это мой парень! — он перекидывает руку Антону на плечи. — Я так им горжусь! — Возможность отделить кластер в группу особого назначения я уже обсуждал с Гариками, — ожидаемо добивает Паша, дожёвывая пиццу. — В основном теоретически, но всё, что нужно, это толчок в виде всеобщего согласия, и я сразу пойду дожимать вопрос. Мы дохрена всего сможем, Серёга, связь нам не просто так дана, смекаешь? Отбрось все межличностные глупости на минуту, и то, что мы на тебя насели, тоже отбрось. Представь, сколько мы реально сможем сделать, официально используя кластерные возможности в благих, между прочим, целях. — Да не гоните, вы и без меня тут нормально справлялись. — И продолжим справляться, — улыбается Воля. — Но это другое. Другие масштабы и немного другие дела. Никаких лишних людей, все, кто вне кластера, никогда не назначаются основными агентами. Другой уровень приближённости к тем, кого ты тут просто так в коридорах не встретишь. — Страничка в Википедии своя, в конце концов, — подсказывает Арс; Антон толкает его локтём в бок. — Чего? Вон, у группы «Альфа» есть своя. И у нас будет. Классно же. — Всё, отъебитесь от него теперь, — громко заключает Поз. — Навалили опять, дайте человеку подумать. Арсений, сконцентрируйся на мне, пожалуйста. Очки. — Очки, — согласно кивает Арс, кладёт Антону голову на плечо, чтобы лучше видеть Диму; Антон, хмыкнув, отбирает у него банку диетической колы. — Конечно. Кстати, я уже упоминал, что мне очень нравится оправа? Ты сам выбирал? — Всё для тебя, — спокойно ухмыляется Дима. — Я наконец закончу: не более двух часов непрерывной записи, иначе и видосу капец, и глаза у тебя заболят, будем честными. Так что не переусердствуй там. Дальше, часть радиожучков мы поместили в монеты. Номинал — один евро, два евро, пятьдесят центов евро…

***

02 июня 2017 года Арсений поднимает голову, отрываясь от сводки довольно скучных мировых новостей на экране смартфона, и зависает. Антон явно пару минут как из душа; на нём ничего, кроме очередных нагло украденных из шкафа Арсения спортивных штанов, волосы растрёпанные и влажные ещё, не захваченные полотенцем капли воды блестят на ключице. Арсений облизывается. — Не смотри на меня так, — подло говорит ему Шаст. То есть, Антон, никакой не Шаст. — Не могу перестать называть тебя Шастом даже мысленно, — грустно отвечает Арсений, плавно съезжая с так и не поднятой темы. — Надо всё-таки придумать какой-то хороший заменитель, да? — Можешь звать меня Антоном, — фыркнув, предлагает Антон; ну, логично, да. Но скучно. — Это скучно. — Спасибо, Арс, — снова фыркнув, Антон хватает с тумбочки свою пачку сигарет и шагает на балкон, расслабленный и ко всему привыкший. Как дома. Это греет в той степени, на которую Арсений не рассчитывал; Антон живёт у него пару недель, но за это время вписал себя в антураж прочнее, чем Серый когда-либо смог бы. Ничего, наверное, удивительного, они с прошлого сентября проводят вместе тонну времени, привыкли друг к другу так, что даже Паша в какой-то момент заметил, что идея Арсения с совместным проживанием, — хоть и не лишена здравого смысла, — по сути не так уж и нужна, они с Антоном и без того смогли бы сходу изобразить парочку. Иногда Арсений думает, что Паша прав: Антон ходит по его квартире, как по своей собственной, с закрытыми глазами легко мог бы найти дорогу на этот самый балкон к каждой из трёх раскиданных там пепельниц; Антон помнит, на какой полке в холодильнике Арсения обычно лежат фрукты, и что молоко он всегда забывает купить, потому что не привык ещё к дурацким привычкам Тохи поглощать Несквик вместо нормального завтрака. Здоровый такой лоб, серьёзно, двадцать восемь лет, а хлопья жрёт — как будто в детстве ему недодали. Антон даже спит с ним теперь в одной кровати; Арсений предложил в самом начале, ни на что особо не надеясь, а Антон взял и согласился, — просто согласился, — мол, ну да, Арс, мы же сами решили, что нужно привыкать, вот давай привыкать, сбрасывать барьеры. Это тоже прошло безболезненно, как и всё остальное, как будто действительно не нужно им никакой притирки, чтобы уверенно демонстрировать, будто они состоят в серьёзных отношениях целый год; не в привычках Арсения считать, что всё может быть вот так идеально, — даже если он успешно делает вид, — но… — А-арс! — зовёт Антон, и Арсений подрывается с кресла моментально, встречает радостный взгляд Антона уже на балконе. — Смотри, закат какой красивый. — А ты романтик вдруг? — не без удивления уточняет Арсений, подходя ближе. — Может, надо придумать тебе ласковое прозвище тогда. Тошенька. — Тьфу, бля. — Ну что? У меня заканчиваются варианты. Антончик. О, может, Энтони? — Арс, пошёл нахуй, — ласково советует ему Антон, отвернувшись от окна; закат действительно красивый, но Арсений тоже туда не смотрит. Дико банально, но: на Антона смотреть ему нравится больше. Это не то чтобы даже сюрприз. — Неа, — упрямо улыбается Арсений, потому что спорить с Антоном о всякой чуши даже лучше иногда, чем просто стоять перед ним молча. — Не пойду. — Окей, не пойдёшь, если перестанешь. Ну зови меня Антоном, ничего подозрительного. Или твои друганы-преступники знают тебя как сладенького крипового мужика? Тогда, ладно, пусть будет Тоша. Я буду блевать, но переживу. И… — Знаешь, что? — перебивает Арсений; мысль бежит впереди него, как это часто и бывает, но, в общем, почему бы и нет? — Мы недорабатываем. Антон затыкается; смотрит недоверчиво: — Не понял. — Мы ни разу не целовались, — Антон всё ещё смотрит очень, очень недоверчиво, как будто у Арсения вторая голова выросла, ну честное слово. — Там никто, конечно, не видел, чтобы я был любителем публичных проявлений чувств, так что можно всегда изобразить, будто мы с тобой очень скрытные, всё любим за закрытой дверью, но… — Но? — На самом деле, никто такого не видел, потому что им было не с кем меня таким видеть. У меня такого не было, — вдохновенно продолжает Арсений; он говорит правду, в кои-то веки, полностью, и ему хочется, чтобы Шаст (чёрт, никогда же не привыкнет) понял сейчас. — Чтобы я реально был с кем-то вместе вот даже год, чтобы брал кого-то с собой, не смейся, но на работу. На дело, чем бы ни было. Чтобы знакомил кого-то, приводил за ручку в свой мир. Так что это всё должно, — он неопределённо взмахивает рукой, — чем-то отличаться. Чтобы было ясно, понимаешь? Что для меня это серьёзно. К нам обоим тогда гораздо меньше будет вопросов. — Если мы будем лизаться на каждом углу? — уточняет Антон; в голосе его Арсений не слышит ничего негативного, только нечто похожее на интерес, и волна всё ещё неясного вдохновения заставляет его сделать последний шаг навстречу Антону. — Ну, не на каждом, — усмехается он; Антон резко вдавливает недокуренную сигарету в дно пепельницы и встречает его взгляд. — Но ты понимаешь. — Не очень, — Антон выглядит, как будто пытается не улыбаться, шутливый тон всё равно рвётся из его слов. — Пока я понимаю только, что ты хочешь со мной пососаться. Как будто я первый, кого ты приводишь на свой красивый балкон. А я не из таких парней, вообще-то, Арс, подумаешь, съехался с тобой, это же не значит, что меня можно заманить парочкой красивых слов и закатом вот этим вот, и чаем по утрам, и… Он волнуется, вдруг понимает Арсений, и ему с удвоенной силой хочется сделать что-нибудь глупое; господи, он волнуется. Это невыносимо; прервав поток шуточных отпирательств, Арсений поднимает руку, обхватывая ладонью подбородок Антона, — тот умолкает незамедлительно, — держит секундную паузу, в которую им обоим стоило бы передумать, но протеста не следует, и Арсений, — ну, он уже начал, а заканчивать начатое — это практически его жизненное кредо. Или вроде того. В любом случае: секунда преодолена незамеченной, и он сокращает оставшееся расстояние, подаётся вперёд, осторожно касается губ Антона своими, робкий сам даже для себя как пятиклассник, который впервые играет в бутылочку, а затем — не столь робкий, потому что Антон позволяет ему продолжать; это всего несколько мгновений, на которые у Арсения целиком и полностью отключается мозг. Когда он отстраняется, Антон открывает глаза с запозданием; взгляд у него испуганный и радостный напополам, и что-то ещё, — всегда что-то ещё, неизвестное, — Арсений, впрочем, в кои-то веки не может понять, что чувствует сам. Что чувствует кластер прямо сейчас; что Паша спросит у него завтра, когда они увидятся. — Вопрос, — заявляет вдруг Антон, уверенно и слишком дерзко, вечный студент и вечный ребёнок, который не отступится, если ему чего-то захочется; Арсений знает это наверняка, потому что они похожи так же сильно, как и отличаются. Он улыбается: — Я слушаю. — Почему мы не сделали этого раньше? — ещё не растеряв уверенности, спрашивает Антон. Целует его так же быстро, но на этот раз — первым.