Лев и Дракон

272 Наступала ранняя осень, чистая и ясная. Задули западные ветры, по утрам на траве стал серебриться первый иней. Деревья оделись багрянцем и золотом. Крестьяне уже убрали поля, и пришла пора садов и виноградников. Абрикосовые, персиковые и сливовые деревья, орехи и яблони стояли, усыпанные плодами. Люди трудились целыми днями, наполняя бесконечные корзины, нагружая ими телеги и возы. Хвала богам, это лето принесло необычайно богатый урожай. Зима обещала быть долгой и трудной. Джоанна с детьми стояла на стене, на любимом своём месте, и глядела на дорогу. Она уже успела замёрзнуть под своей шерстяной накидкой, но вещее чувство говорило ей, что ждать осталось совсем недолго. Дети устроили весёлую возню, бегая вокруг няни. Им двоим всё на свете было нипочём. Джоанна взглянула на них в тот самый миг, когда Джейме подставил ножку сестре, и они оба полетели кувырком. Линда запричитала, Джоанна только покачала головой. Она снова устремила взгляд на дорогу, и наконец увидала вдали облачко пыли. На тракте появились всадники. С такого расстояния они казались крохотными, как муравьи, впереди звёздочкой золотился конь Тайвина. Сердце её забилось чаще. Быть может, оттого, что и муж увидел её, стоящую на стене? Конечно, увидел. Он всегда отличался нечеловечески острым зрением. Когда они были детьми, они часто играли, угадывая корабли, идущие в Ланниспорт. Тайвин своими звериными глазами видел гораздо дальше них с Киваном. — Пойдёмте, встретим вашего лорда-отца, — сказала Джоанна детям. Близнецы вскочили, и кинулись вниз по лестнице, обгоняя друг друга, и издавая звонкие ликующие крики. Джоанна подозревала, что дети больше радуются не столько предстоящей встрече с отцом, сколько тому, что их куда-то позвали гулять, словно тигеттовы борзые. У неё не раз возникало чувство, что близнецам так хорошо вдвоём, что если родители исчезнут, то они не сразу это заметят. Они спустились, пересекли дворы, вышли за ворота и пошли по дороге навстречу. Серсея и Джейме сразу стали швыряться друг в друга перезрелыми абрикосами, которые валялись вдоль обочины. Джоанна не обращала на это внимания, с волнением ожидая встречи с супругом. Как странно, думала она, мы женаты уже почти десять лет, а до сих пор сходим с ума от встреч и разлук, как пара влюблённых. Они перешли через каменный мостик, спускаясь всё вниз и вниз. Бледное солнце глядело на холмы, деревья, и засохшие цветы и травы, уже почти не грея, но придавая всему вокруг волшебное золотистое сияние. Опустевшие абрикосовые сады и заросли шиповника вдоль дороги были по-осеннему безмолвными. Лишь дрозды нарушали тишину резким стрекотанием. Наконец, всадники появились из-за поворота. Усталые, запылённые люди и кони, почуяв близость родного очага, последний отрезок пути преодолевали бодро, словно с внезапно проснувшимися новыми силами. Тайвин и Киван ехали впереди. Увидав Джоанну с детьми, Тайвин весело и удивлённо поднял брови: — Это ещё что такое? — Это мы! — радостно закричали близнецы, прыгая вокруг отцовского коня. Иноходец остановился, прядая ушами. — Миледи! Здравствуйте, Ваша Светлость! — наперебой восклицали гвардейцы и оруженосцы, здороваясь со своей госпожой. Солнечный, медленно и осторожно ступая, чтобы не задеть детей, подошёл к Джоанне. Тайвин отдал ей стремя. Мгновение они смотрели друг на друга, затем Джоанна легко вскочила к нему, и села боком, обвив его руками. Солнечный словно и не заметил новой ноши, лишь горделиво прянул, и будто танцуя, пошёл дальше. Воистину, гискарский скакун только казался золотым, а на самом деле был выкован из железа. Близнецы, визжа и хохоча, вскарабкались на седло к Кивану, и он, перекинув их через холку коня, поехал следом, на ходу пытаясь перевернуть их головами в одну сторону. Дети выкручивались и сопротивлялись, несмотря на дядины шлепки и окрики. Линду подхватил один из гвардейцев. — Как ты, мой лорд? — спросила Джоанна, заглядывая Тайвину в лицо. Как всегда, на людях, они были сдержаны, но Джоанна чувствовала, как в объятиях Тайвина сердце её тает, словно сахар в горячей воде. — Всё лучше и лучше, моя леди, — отвечал Тайвин. — Как дела в Гавани? — По-разному, — уклончиво ответил Тайвин. — расскажи мне лучше ты, как тут у вас. Вечером, когда солнце опустилось в Закатное море и погасли короткие осенние сумерки, слуги зажгли светильники и свечи, все они собрались в верхнем покое замка. Это было что-то вроде малого семейного совета. Кто из их предков начал эти семейные посиделки, уже никто и не помнил. Традиция эта прервалась в последние годы правления лорда Титоса, когда в Бобровом Утёсе заправляла его любовница. Тогда они отказывались встречаться все вместе, и приходили к лорду Титосу только по необходимости — если хотели сообщить что-то важное. Тайвин возобновил обычай, а Джоанна и Киван точно так же собирали ближайших родичей, когда он бывал в отъезде. Джоанна любила эти вечера. Под грохот прибоя и шум ветра, в тёплой и уютной горнице, они собрались вместе, как львы в своей пещере. Джоанна смотрела на братьев, высоких, золотоголовых, зеленоглазых, таких разных и таких похожих. Киван, откупоривая очередную бутылку, рассказывал забавную историю, приключившуюся с ним и Дамоном Марбрандом в Королевской Гавани. Тигетт, утомившийся за день после объездки нового коня, отчаянно зевал, что, впрочем, не мешало ему участвовать в беседе. Герион устроился на подоконнике, негромко перебирая струны джоанниной лютни и глядя в окно, вниз, туда, где шумело ночное море. Серсея и Джейме тихо играли за отцовским креслом. Сам Тайвин одной рукой гладил своего волкодава, положившего голову ему на колени, а в другой держал уже пятый по счёту бокал вина. Сейчас мы все живы, и все вместе, думала Джоанна. Сколько лет боги ещё отпустили нам?.. — Ты будешь участвовать в турнире? — спросил Тигетт. — Нет, скорее всего, — ответил Тайвин. Как и положено Ланнистеру, дрался Тайвин отлично, хотя в число первых бойцов королевства никогда не входил. Быть может, потому, что возмужал на настоящей войне, а не на ристалище. Эйрис шутил, что «Тайвин привык бить противника в спину, и насмерть, и поэтому просто не понимает, в чём смысл турниров». Однако, участие в состязаниях Тайвин считал долгом любого лорда. «Подданным нужно видеть, как сражается тот, кто их защищает», говорил он. В общих схватках три старших брата обычно выступали плечом к плечу; хитрый Тайвин, невозмутимо-спокойный Киван и яростный Тигетт представляли собой грозную силу. В одиночных состязаниях равных им тоже было немного. Тайвин лучше управлялся с мечом, Киван — с копьём, а Тигетт одинаково мастерски владел и тем, и другим. На последнем турнире в столице именно Тигетт раскидал всех соперников, и, под конец, оказался главным победителем. Все славили его, и прочили ему большое будущее. Не так давно к ним присоединился и юный Герион. Опыт у него был ещё невелик, но ловкости и сноровки ему было не занимать, и братья глядели на него с гордостью. — Отчего же так? В прошлый раз ты подряд выбил из седла Рендила Тарли, Люцериса Велариона и ещё штук пять рыцарей, — сказал Герион. Джоанна хорошо помнила тот день. Люцерис Веларион во всеуслышание заявил, что намерен оттаскать льва за бороду. Он выехал на ристалище на бешеном, огненно-рыжем жеребце, покрытом попоной цвета морской волны, с голубым щитом, на котором дыбился серебряный морской конь и с длинным, полосатым бело-голубым копьём. Братья Ланнистеры в ряд сидели на противоположном краю турнирного поля, на своих боевых скакунах, Тайвин на вороном, Киван на караковом, а Тигетт на тёмно-гнедом. Все замерли в ожидании, кого из троих он выберет? Веларион подъехал к ним и ударил копьём в щит Тайвина. Почуяв бой, вороной захрапел и ринулся вперёд, грызя удила, но Тайвин твёрдой рукой сдержал его. Они с Веларионом разъехались на противоположные концы поля и остановились. Герольды протрубили, и оба лорда бросились в бой. Силы противников были равными: пять раз они сшибались, в щепки ломая копья, и все пять раз оба оставались в седле. Зрители восторженно кричали, всё громче и громче. Лорд Люцерис горячил своего жеребца, потрясал копьём, и после каждого удара что-то выкрикивал Тайвину. Тайвин вёл себя сдержанно, но Джоанна по его движениям видела, как в нём закипает гнев. Свирепый вороной конь прижал уши, глаза его налились кровью. На шестой раз Веларион достал противника копьем в плечо, но Тайвин успел отклониться назад, и удар пришёлся вскользь. Зрители одобрительно взревели, Веларион махнул рукой своей супруге, которая сидела через три ряда от Джоанны с обычным брюзгливым выражением на худом, измождённом лице. Джоанна стиснула перила, мысленно воззвав к Воину. Оба лорда развернулись и пошли в атаку в седьмой раз. Зрители подбадривали их дружным рёвом. Кони ринулись с места, взрыв копытами землю, понеслись во весь опор, но на середине пути Люцерис не сумел совладать со своим скакуном, заторопился, слишком низко опустил копьё, и Тайвин, одним точным сокрушительным ударом вышиб его из седла. Осиротевший рыжий конь помчался по полю, а лорд Веларион остался лежать на песке без чувств. Под оглушительный рёв и гром рукоплесканий, Тайвин лихо развернулся и подскакал к поверженному, чтобы убедиться, что он остался жив. Подбежавшие оруженосцы подняли и унесли его. — Да, Веларион тогда хорошо грохнулся, — взгляд Тайвина затуманился воспоминаниями. — Помнится, он пролежал после этого две недели не вставая. И Маллистера тогда я тоже скинул, и Эшфорда, и Фоссовея. А потом Бринден Талли сбил с меня шлем, и на этом всё для меня закончилось. — Сир Бринден — серьёзный противник, — заметил Киван. — На прошлом турнире я забрал его коня, по праву победителя, — снисходительно бросил Тигетт. — Конь под ним был хороший, — задумчиво сказал Тайвин. — Хороший, но не по мне: разбег длинноват и нрав слишком кроткий. Боевой конь должен быть не только послушным, но и злым, чтобы сглаживать ошибки всадника. Тайвин, рассуждающий о лошадях, умилял Джоанну не меньше, чем в те минуты, когда он играл с собакой, занимался с детьми или собирал для неё ракушки у моря. — Так отчего же ты сомневаешься? — она уселась на подлокотник его кресла. — Конь у тебя есть, Веларион тоже наверняка будет. — Не всё так просто, — вздохнул Тайвин. — Это раньше я мог выезжать на турнир, чтоб покрасоваться или повалять в грязи какого-нибудь надменного недоумка, вроде Люцериса. А теперь приходится десять раз обдумывать каждый свой шаг. — Неужели лорд Ланнистер так боится проиграть? — язвительно спросила Джоанна, взъерошив ему волосы. — Если моя госпожа желает, я пойду и буду сражаться за неё, — сказал Тайвин, поймав её руку и прижимая к своей груди. — Я сражусь со всеми, и повергну их к её ногам. И в стотысячный раз объявлю её прекраснейшей леди Семи Королевств. — Прекрати, — рассмеялась Джоанна, — Киван, не наливай ему больше. — Герион, если не боишься — бери моего вороного. Выступи за меня на турнире, и пускай они все уделаются. Герион с недоверием уставился на брата. Боевой конь Тайвина по кличке Сумеречный был любимцем Гериона, и Джоанна знала, что он частенько заходит на конюшню проведать его с морковкой или яблоком. Как-то раз она рассказала об этом Тайвину, и он, видимо, не забыл этого. — Ты серьёзно? — спросил Герион. — Тебе следует хорошенько поездить на нём, у него есть пара дурных привычек. Я тебе о них расскажу. Герион просиял. — Разумеется, я завтра же попробую! Он живо изобразил на лютне какую-то стремительную весёлую мелодию, и отложил инструмент, соскочив с окна. — Ну, теперь мне придётся выиграть этот турнир, уж извини меня — сказал он Тигетту. Тигетт насмешливо отмахнулся: — И не мечтай, братец. Ты держишь копье как крестьянин вилы, а тайвинова коня ты не удержишь. — Это мы ещё посмотрим!.. — Тайвин, перестань! — воскликнула Джоанна, отнимая у мужа бокал. — Ты один уже выпил целую бутылку. — Это совсем не так много, как тебе кажется, моя леди. — Но тебе достаточно, мой лорд!.. — Тайвин схватил её в охапку, усадил себе на колени. Джоанна обеими руками запрокинула его голову, заглядывая ему в лицо. В глубине светлых глаз Тайвина ей почудилась какая-то неясная тревога. — Когда мы поедем? — непринуждённо спросила она. — Мы? — удивился Тайвин. — Ты тоже собралась куда-то, любовь моя? — Я хотела повидаться с подругами, Ваша Светлость. — Приглашай их сюда, все дорожные расходы я беру на себя, — ответил Тайвин. — Кто же останется за главного, если все мы уедем? Джоанна скроила недовольную рожицу. — Но почему снова я? — Поговорим об этом позже, — сказал Тайвин. Джоанна поцеловала его и прижала его голову к своей груди. Ей не понравилось, как мгновенно Тайвин воспротивился её желанию поехать в столицу, но, чтобы не вызвать у него подозрений раньше времени, сделала вид, что этот разговор для неё не имеет особого значения. Она поняла, что сначала придётся выяснить, что он думает, а потом уже действовать по своему усмотрению. — Я соскучилась по вам, Ваша Светлость, — сказала она. Серсея и Джейме неожиданно вылезли откуда-то и тоже забрались к родителям в кресло. И в этих объятиях, бережных — Тайвина и цепких — детей, Джоанна, в который раз, поняла, что счастлива. *** Уже глубоко за полночь Джоанна и Тайвин лежали рядом в своей постели. Она всё ещё обнимала его, точно боялась, что если отпустит, он снова исчезнет. Нынче вечером, когда Тайвин только приехал, Джоанна даже не сразу осознала, как сильно истосковалась по нему, и теперь чувство поднялось у неё в сердце, неостановимо, словно морской прилив. После столь долгого перерыва его ласки были бурными, но краткими, и он даже стал было извиняться перед нею, но Джоанна велела ему молчать. Она привычно устроилась рядом с ним так, как любила больше всего, перекинув бедро через его живот, уткнувшись носом ему в шею, и замерла, прислушиваясь к его дыханию. В минуты близости, когда они становились одним телом и одной душой, в них обоих просыпались столь невиданные силы, что каждому из них казалось, что он способен завоевать весь мир и бросить к ногам возлюбленного. Но сегодня Тайвин оставался тревожен, и она это чувствовала. Обычно её лорд-муж всегда делился с нею своими печалями, и Джоанна шуткой ли, советом всегда его поддерживала. Теперь же он замкнулся в себе — у него бывало такое, и его нужно было разговорить, растормошить. Джоанна знала о Тайвине то, о чём только догадывались Киван и Дженна, а все остальным никогда бы не пришло в голову. Знала, что он тоже чувствует боль и усталость, как ни трудно было в это поверить. Знала его маленькие слабости и радости. Знала, что он любит собак, что он привязан к своему коню, и замечала, как он хмурится, гладя его седеющую морду. Что он любит стихи, как и его отец, хотя никому, кроме Джоанны, в этом не признавался, и многие помнил наизусть, и нередко читал ей, когда они оставались вдвоём. Она знала, что он может любить так, как и не снилось их пылкому королю, по-настоящему, сильно, чутко, самоотверженно. И что бояться он тоже может, и от этого страдает и мучается, загоняя свои страхи в самые дальние закоулки души. — Так ты расскажешь мне, отчего ты невесел? — спросила она наконец. Тайвин тяжело вздохнул. — Не молчи, расскажи мне, Тай, что случилось? — С Эйрисом неладно, — помолчав, ответил он. Тайвин всегда был сдержан в письмах, но последнее время до Джоанны разными путями доходили слухи о растущем разладе между королём и лордом-Десницей. — Раве с ним было ладно когда-нибудь? — как можно беззаботнее спросила Джоанна. — Да нет, никогда не было… Но то, что он начал вытворять, пугает меня всё больше. Он отказывается меня слушать, и не просто отказывается — нарочно делает всё наперекор, лишь бы не так, как говорю я. — Брось, милый. Он всегда был с придурью, а дразнить тебя — его любимое развлечение, сколько я его знаю. — Прежде это никогда не касалось государственных дел. А нынче за его выходки на мой счёт расплачиваются все Семь Королевств! — Тайвин умолк было, но заговорил снова, гневно, почти обиженно: — Ты знаешь, он внезапно решил удвоить портовые сборы в Королевской Гавани и Староместе, а у нас в Ланниспорте и Белой Гавани и вовсе утроить. — Слова, наболевшие и горькие, полились из него, точно его прорвало: — Я боги ведают сколько раз объяснял ему, что это работает не так и что действовать надо по-другому. И теперь четырежды говорил ему этого не делать! А когда лорды и купцы явились к нему с жалобами, он торжественно отменил им же самим установленные налоги, объявив, что «у Ланнистера был запор, и нам пришлось пополнять казну иным способом». Джоанна тихонько фыркнула. — Тебе смешно? — недовольно спросил Тайвин. — По мне так эйрисово остроумие всегда оставляло желать лучшего. — Хочешь сказать, ему стоило бы поучиться шуткам у тебя? — Ему стоило бы поучиться у меня всему остальному. Сколько лет я твержу ему одни и те же простейшие вещи, которые давно уже можно было если не понять, то хотя бы запомнить… — Тебя это так тревожит? — тихо спросила Джоанна. — Разумеется, Эйрис не дурак. Если бы он запоминал то, что ты ему говоришь, и делал так, как ты ему советуешь, он был бы хорошим правителем. Но он упорно считает, что голова ему дана для красоты и использует её исключительно как подставку для короны. Потому что с детства привык, что когда ты рядом, можно говорить и делать всё, что вздумается. Можно кидаться в бою одному на десятерых, собираться строить новую Стену на севере, грозить Железному Банку — всё, что угодно, потому что ты в последний момент спасёшь, не допустишь, исправишь. — Не в этом дело, — горько ответил Тайвин, — с ним действительно происходит что-то нехорошее. Мне кажется, он теряет разум. Хвала богам, ты не видишь, как он теперь стал выделываться надо мной… — Он снова тяжко вздохнул и вдруг сел на кровати. — Отчего-то мне захотелось выпить. — Ты уже достаточно выпил сегодня, — мягко сказала Джоанна, — тебе хватит. — Ей хотелось развеселить его, или хотя бы успокоить. Она уселась рядом с ним и обняла его. — Если бы ты знал, как я ждала тебя, — тихо сказала она, заглядывая ему в лицо. — прошу тебя, не оставляй меня больше так надолго! Тайвин смотрел на неё сумрачным взглядом. Такой взгляд был у него всегда, когда мыслями он оставался далеко отсюда. Джоанна ласково запустила пальцы в его кудри, наклонив его голову к себе и приникла к устам. — Как ты красив, мой лорд, — сказала она, пытаясь опрокинуть его на кровать. — Какая ты неуёмная, моя леди, — заворчал Тайвин, слабо сопротивляясь. Джоанне удалось уложить его обратно. Она улеглась на него сверху, чтобы он не вставал, и принялась покрывать его лицо поцелуями. Тайвин дёрнулся пару раз и притих. — Прошу тебя, забудь о нём хотя бы на одну ночь, — сказала она, склоняя голову ему на плечо. — Забудь об Эйрисе! Его здесь нет, есть только ты и я. Джоанне давно уже стало понятно, что от Таргариенов надо держаться подальше — им с Тайвином уж точно, и набиваться к ним в родню не следует. Во всяком случае, счастья это не принесло бы никому. Всё происходящее крепко не нравилось Джоанне, и больше всего ей не нравилось поведение собственного мужа. Тайвин упорно лелеял свою честолюбивую мечту сделать дочь королевой, несмотря на то, что Эйрис уже открыто искал с ним ссоры. Зная, как вывести Тайвина из себя, он передавал приветы Джоанне, не к месту начинал рассказывать о своих любовных похождениях, жаловаться на королеву и делать недвусмысленные намёки при посторонних. Завистников у Тайвина развелось немало, и всё это радостно подхватывалось и выливалось в бесконечные придворные пересуды, на разные лады повторяемые шутки о рогатых львах. Король это поощрял, и многие из тех, кто раньше не осмеливался смотреть лорду-Деснице в глаза, теперь позволяли себе такое, что пять лет назад не пришло бы им в голову даже в самом буйном хмелю. — Эйрис всегда легко вёлся на лесть, — вздохнул Тайвин. — Даже на самую незамысловатую. И ведь знает за собой такую слабость, но, всё равно окружает себя подхалимами, вроде Мерривезера… Тот же Челстед — пустое место, но Эйрис для него вместо восьмого бога, вот он и держит его рядом уже столько лет. Про Велариона я вообще молчу. — Видишь, чего стоят все твои таланты! — улыбнулась Джоанна. — Лесть отродясь не была моей сильной стороной, — горько усмехнулся Тайвин. — Куда чаще меня упрекают в обратном. Что правда, то правда — при дворе Тайвин никогда особой любовью не пользовался. Он был слишком горд и высокомерен, чтобы близко сходиться с людьми, а главное — резок в высказываниях, и зачастую попросту груб. Эта характерная ланнистерская черта в наибольшей степени была выражена у него и Дженны. Но если Дженна у себя в замке помыкала лишь своим безвольным муженьком и домочадцами, то Тайвин держал в страхе всю столицу. — Уж лучше так, — вздохнула Джоанна. Тайвин упорно продолжал совать голову прямо в драконью пасть, но у Джоанны уже созрел план спасения своей семьи от Таргариенов. План этот появился при участии Элейны Мартелл. У Элейны тоже подрастали сын и дочь, и владычица Дорна потихоньку начинала подготавливать почву для устройства их будущего. Джоанна и Элейна давно уже подумывали о том, что неплохо было бы скрепить дружбу родственными узами. Мартеллы, благодаря их особыми взаимоотношениями с короной, всегда представлялись Джоанне лучшими союзниками, чем кто бы то ни был. В свою очередь, принцесса, никогда не доверявшая Тайвину, хотела бы видеть его своим близким родственником, а не просто другом. Джоанна как-то полушутя предложила Тайвину породниться с Мартеллами, но Тайвину эта шутка пришлась не по душе. На всякий случай Джоанна и Элейна не обсуждали подробно своих планов в переписке, и вскоре обеим стало ясно, что им не мешало бы встретиться лично. Подруги договорились сделать это на большом турнире в Королевской Гавани, который должен был состояться в честь десятилетия правления Эйриса. Однако, тут на пути Джоанны возникло препятствие в виде Тайвина. Она пока ещё не понимала, насколько он серьёзно настроен, и с какой стороны к нему подступиться. Лёжа у него на плече, она не видела его лица, но знала, что он хмурит золотистые брови, глядя в потолок. «Как же тебя развеселить, мой лорд?..» думала она. «Почему даже когда мы вдвоём, Эйрис Таргариен не даёт нам покоя?» Король незримо присутствовал рядом с ними, не давая вздохнуть, отравляя радость встречи. — Ну расскажи мне, милый, что происходит с Его Величеством? Отчего ты думаешь, что он нездоров? — спросила Джоанна. Тайвин шумно вздохнул, как большой печальный зверь. — Я не знаю, не знаю, любовь моя. Он ведёт себя со мной очень странно. То он при всех начинает кричать и грязно ругаться, а потом вызывает к себе и с глазу на глаз просит прощения, лезет обниматься, целуется… Джоанна фыркнула. — Права была Рейла, надо было вам с Эйрисом пожениться ещё пятнадцать лет назад, и всем нам было бы легче. — Да провались он, — проворчал Тайвин. — И всё же. У Эйриса к тебе всегда было очень своеобразное отношение. — Что ты имеешь в виду? — спросил Тайвин неприязненно. — То самое. Тебя не удивляет, что наш король больше озабочен не делами государства, а выискиванием новых способов позлить тебя? — О том и говорю тебе, он не в своём уме. — Ты уверен? — К несчастью, уверен, — с горечью ответил Тайвин. Они задумались, каждый о своём. Джоанна пыталась вспомнить Эйриса, каким она видела его в последний раз, но перед её внутренним взором неизменно представал давний прекрасный юноша, с очаровательной улыбкой и заливистым смехом, который когда-то так волновал её сердце. Джоанне вспомнились его песни, танцы с ним, его объятия, поцелуи, прикосновения… — Знаешь, друг мой, я давно хотела спросить у тебя кое-что. — Она умолкла, пытаясь подобрать слова. — Нет, — ледяным тоном ответил Тайвин. — Что «нет»? — «Нет» это мой ответ, Джоанна. — Никогда? — Никогда! — отрезал Тайвин. — Не сердись. — Джоанна потёрлась носом об его подбородок. — Мы всегда были откровенны друг с другом. Ты же знаешь, если бы ты спросил меня о том же, я бы тоже честно ответила тебе, мой ответ был бы «да», и много раз… — Да ты издеваешься надо мной! — не выдержал Тайвин. — Прекрати немедленно, я не желаю ничего знать об этом!.. Он стряхнул с себя Джоанну и уселся на кровати. — Тайвин, но ведь… — Прекрати, я умоляю тебя! Не говори больше ничего!.. — Боги, какой же ты ревнивый! — Джоанна ласково обняла его, положив ладонь ему на живот, но Тайвин убрал её руку и встал. Подойдя к столу, он налил себе вина в бокал, и мрачно стал смотреть на затухающий в очаге огонь. Неподвижный, в отблесках пламени он казался бронзовым изваянием. «Не будь Эйрис королём, Тайвин убил бы его» подумала Джоанна. — Я не намерен делить тебя ни с кем, даже с королём, даже в прошлом! — резко сказал он. — В этом нет нужды, я всегда была только твоей. — Мне невыносимо думать о том, что он прикасался к тебе! Джоанна встала с кровати и бесшумно подошла к нему. — Ты любишь меня, Тайвин Ланнистер! — сказала она, обнимая его. — Люблю, Джоанна. — Ответил Тайвин. И добавил с упрёком: — А вот ты за всю нашу жизнь не сказала мне этого ни разу!.. — Зачем говорить, когда и так очевидно? Это всего лишь слова. Осеннее утро выдалось пасмурным и серым. Проснулась Джоанна в дурном расположении духа. Спали они оба плохо. Тайвин всю ночь ворочался, против обыкновения. Когда он жалобно застонал, Джоанна крепко обняла его, прижалась к нему всем телом и прошептала почему-то: — Прости меня, прости. Что его тревожит? Он почти никогда не видел снов, отчего же теперь его мучают кошмары? Уже под утро ей привиделось, будто она с кем-то лежит в колодце, над ней прозрачная, холодная вода, и будто она держится за чьи-то руки, а сверху на неё смотрят трое детей. Три кудрявые головы, две мальчишеские, одна девчоночья, три пары любопытных глаз, одна пара — золотых, две — изумрудно-зелёных. И вдруг она понимает, что это отражение, что это они с Тайвином и Киваном, давным-давно, беззаботные и вольные, как ветер. Она проснулась. *** За три эти месяца, Джоанна и Тайвин, как водится, навёрстывали упущенное. Джоанна смешила своего лорда, пела ему, разговаривала с ним обо всём, устроила ему несколько бешеных ссор, а ночами ласкала так жарко и страстно, что наутро сама каждый раз удивлялась, как они оба ещё живы. Тайвин под натиском Джоанны заметно приободрился и повеселел, но от её идеи ехать в Королевскую Гавань по-прежнему был не в восторге. Джоанна решила действовать хитростью. Как сказал тогда Эйрис? На одну треть Ланнистер всегда остаётся самим собой. Так и они с Тайвином: на две трети принадлежат друг другу, а на третью — планы у них разные. Тайвин обычно ставил возможного противника перед небогатым выбором — либо две горсти золота, либо три фута стали. Но Джоанна знала в тысячу раз больше способов убедить собеседника. Она умело правила самым могущественным человеком во всех Семи Королевствах, и знала, что с ним делать, чтобы добиться своего. Когда она пришла к своему лорду-мужу, он только-только закончил истязать сына сказкой о тигрице и её детёныше, у которого пропали полоски. Джейме никак не давалась грамота, и Тайвин, раздосадованный объяснениями мейстера Годвина, взялся учить сына самолично. Но пока с этим у них не ладилось. Мальчик выскочил из отцовского кабинета и, шмыгнув мимо матери, опрометью бросился по лестнице вниз. — Умели ли вы сами читать в шесть лет, Ваша Светлость? — спросила Джоанна ласково. — Не помню, но отчего-то мне кажется, что да. — Я тоже не помню, но мне тоже так кажется, — сказала Джоанна, садясь подле него. — Как хорошо, когда ты дома, Тайвин, ты бы только знал. Гляди, как сразу переменились дети. К концу лета они стали совсем, как дикие зверята, а теперь в их поведении разом появилось что-то осмысленное. — О да, я заметил, что наш наследник стал от меня прятаться. — Только перед обедом, когда вы с ним читаете, — рассмеялась Джоанна. — А во всё остальное время он так и лезет к тебе. Детям нужно внимание, Тайвин. Я вижу, что Джейме стал гораздо счастливее и спокойнее. — Тебе виднее, любовь моя. Джоанна нежной рукой провела по его щеке. «Почему так не может быть всегда?» подумала она печально. — Я не хочу разлучаться с тобой снова. На лице у Тайвина появилось виноватое выражение. — Ну зачем ты опять, Джоанна. Ты же знаешь, скоро мне пора будет собираться, — мягко сказал он. — Невесело мне об этом думать, но поделать я ничего не могу. — Я не выдержу новой разлуки, друг мой. Ты уедешь от меня, а потом настанет зима, — сказала она с грустью. — Нет ничего тоскливее, чем зимние вечера без тебя. Тайвин укоризненно склонил голову набок. — Милая моё сердце всегда с тобою, где бы я ни был! — молвил он, обнимая её. — «Значит, нету разлук. Значит, зря мы просили прощенья у своих мертвецов. Значит, нет для зимы возвращенья!» — Это опять Элестрин Эссосский? — Нет, милая. Этот поэт жил не в Эссоссе, и, думается мне, никогда о нём даже не слыхал. Джоанна вздохнула. Заговаривать зубы её лорд-муж умел не хуже мейстера Годвина. — Прошу, возьми меня с собой, — сказала она. — У меня тоже есть свои дела при дворе. Тайвин разом нахмурился. — Какие дела? — недовольно спросил он. — Позвольте мне повидаться с подругами, которых не видела уже несколько лет, Ваша Светлость. — Говорю тебе, ты можешь пригласить их сюда, хоть всех — ответил Тайвин с лёгким раздражением, — в любое время. Разве я когда-нибудь ограничивал тебя? Джоанна обвив его шею руками, поцеловала долгим поцелуем: — Не в этом дело, милый. Я чувствую себя затворницей на скале, — тихо сказала она, отпуская его. — Я уже столько лет не была в Королевской Гавани! Обычно на Тайвина нежность жены действовала, как удар боевого топора. Стоило Джоанне его приласкать, и она могла убедить его почти в чём угодно. Но на этот раз уловка не подействовала, Тайвин смягчился, но остался недоверчив и насторожен. — Ты увёз меня сюда, на Утёс, словно заложницу, и уже который год не разрешаешь мне ездить в столицу, видеться со своими друзьями, — молвила она тихо, глядя ему прямо в глаза. — Я увёз тебя домой. — Тайвин, я придворная дама, не забывай об этом! А живу, как под домашним арестом, без подруг, без друзей, без тебя. — При дворе многое переменилось, Джоанна, — сказал Тайвин с горечью. — И, к сожалению, не в лучшую сторону. — Но ты почти все время проводишь там. — Джоанна, я Десница короля. Я должен находиться в Красном Замке, там моё место. — А я? — А твоё место — здесь. — Моё место — рядом с тобой. — Она приблизила свое лицо к его лицу близко-близко, так что их носы соприкоснулись, и снова поцеловала его, и почувствовала, что Тайвин потихоньку начал оттаивать от её ласки. Несколько долгих мгновений — и он наконец, ответил ей. В его взгляде появилась еле заметная тень неуверенности. Видеть эту тень доводилось только одной Джоанне, лишь она умела зародить сомнение в душе лорда Утёса. «Это из-за Эйриса» поняла Джоанна. — Неужели ты так ревнуешь? — тихо спросила она. — До сих пор?.. — Нет. Не ревную. Я попросту боюсь, — грустно сказал Тайвин. И вот опять! Что опять за глупости, подумала она. Тайвин смотрел на неё, и в его глазах было столько любви и печали, что она, невольно, и сама заколебалась, всё ли она верно делает. — Тайвин, Семью Королевствами правишь ты, а не Эйрис. Нам нечего бояться. — Джоанна, я правлю ими, потому что я знаю, как и когда надо поступать. И сейчас я твёрдо знаю, что тебя с собою брать не должен. Он болен, Джоанна. — вздохнул Тайвин. — Это уже не Эйрис… Тебе не стоит видеть этого. Мне самому горько смотреть, как он становится другим человеком. — Плевать я на него хотела, на твоего Эйриса, — ласково сказала Джоанна. Ей надо было усыпить бдительность супруга, и она устроилась поуютнее на его груди, как весёлый зелёный плющ, обнимающий скалу. — Джоанна, я не хотел бы, чтобы… Ты сама прекрасно помнишь, что он устраивал здесь, пять лет назад. Не знаю, как тебе, а мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь. — Тайвин, милый, я еду не к Эйрису! И я еду не одна, а вместе с тобой. Тайвин покачал головой. — Ты всегда была слишком легкомысленна. С самого детства… Тебе всегда не хватало чуточку здравого смысла… — Зато у тебя его больше, чем нужно. — И поэтому ты должна делать так, как говорю я. Когда же ты это наконец усвоишь!.. Джоанна, вспомни хоть один раз, когда я оказывался неправ! — Тайвин посмотрел ей прямо в лицо своими пронзительными, золотистыми глазами, и твёрдо молвил: — Я могу противиться королю, богам, судьбе, но не тебе! Поэтому ты не должна мешать мне. Джоанне снова вспомнились странные слова Элейны Мартелл о драконе и льве. Она, внутренне содрогнувшись, прогнала их прочь. — Ты напрасно боишься. — Напрасно или нет, я уверен, что ехать тебе не стоит, — сказал Тайвин, отворачиваясь. — Во-первых, ты всегда можешь позвать подруг сюда. Во-вторых, в Красном Замке сейчас нехорошо. Уж поверь мне. В-третьих, не хотелось бы оставлять детей надолго одних. — Детей мы возьмём с собой, — ответила Джоанна. — Пора им уже посмотреть на столицу, побывать при дворе. От этих слов Тайвин отшатнулся, как от удара: — Ах вот оно что! — гневно воскликнул он, — теперь я понял, что ты затеяла! Тебе нужна Элейна Мартелл! — Тай, перестань, — ласково сказала Джоанна. Она с досадой поняла, что поторопилась, и на этот раз ей не удалось перехитрить мужа — он догадался обо всём раньше, чем она хотела. — Я не желаю больше ничего об этом слышать, — резко сказал Тайвин, высвобождаясь из её объятий и вставая. — Я знаю, ты не любишь её, но ведь я тоже не в восторге от Эйриса, но столько лет делю тебя с ним, и не жалуюсь. — Прошу тебя, оставь свои шуточки при себе, — рявкнул Тайвин. Он встряхнул головой и принялся ходить взад-вперед, бесшумными шагами, как разъяренный лев по клетке. С минуту Джоанна молча смотрела на него. — Вам с Элейной что, нечем заняться, кроме как строить козни за моей спиной? — Я не понимаю, что тебе так не нравится, — сказала она наконец. — Не понимаешь? — Тайвин остановился, глядя на неё злыми глазами. — Мне не нравятся эти твои дорнийские интриги, вот что мне не нравится. Я говорил тебе это, и не раз! Ты хочешь отдать нашу дочь Мартеллам, но это просто нелепость. Неужели ты сама не видишь, как это нелепо? — А ты хочешь отдать её Таргариенам, но ты никогда не думал, что Эйрис может рассуждать также, как ты? Тайвин испепелил её взглядом, но Джоанна была привычной и глаз не опустила. Он вновь заходил взад-вперёд. Джоанна тоже встала, подошла к столу, налила вина в два бокала. Она видела, что муж её в гневе, и что теперь одолеть его будет непросто, но сдаваться не собиралась. — Тайвин, — снова начала она. — пойми, я хочу разведать запасные пути. Король столь же непредсказуем, сколь ты — самоуверен. Я бы не хотела, чтобы мы так сильно зависели от этого человека. Тайвин остановился перед ней, вперив в неё тяжелый немигающий взгляд. — Джоанна я поклялся самому себе, что не умру, пока не увижу нашего внука на Железном Троне. — Нашего с кем? С Эйрисом? — насмешливо спросила Джоанна. — Нашего с тобой, — жёстко ответил Тайвин. — Ты сумасшедший. Такой же сумасшедший, как и он. Тайвин хотел что-то ответить, но смолчал, и, подойдя к окну, угрюмо уставился вдаль. — Ты вбил себе в голову, что наша дочь непременно должна стать королевой. Что тебе важнее, потешить свою гордыню, или сделать свою дочь счастливой? — Джоанна, Рейгар — не Эйрис, когда же ты это поймёшь! — взорвался Тайвин. — Не об Эйрисе, не о нём я говорю, а о его сыне! Он в тысячу раз лучше любого, кого ты можешь предложить в мужья нашей дочери! Он умён, он добр и благороден, Серсея будет счастлива с ним!.. Джоанна не нашлась что ему возразить. — Ты можешь меня переупрямить, но переубедить меня тебе не удастся. На этот раз — не удастся. — резко сказал Тайвин, показывая, что разговор окончен. — Так ты позволишь мне ехать с тобой? — Делай, что хочешь, — в сердцах ответил он, и вышел прочь, тихо притворив за собой дверь. *** Спустя столько лет вернувшись в Красный Замок, Джоанна глядела вокруг с волнением и лёгким разочарованием. Здесь жили дни её юности, глупые надежды, несбывшиеся мечты, улёгшиеся страсти и призраки ушедших навеки друзей и подруг. Сколько всего тут было пережито, сколько скандалов и измен видели эти стены!.. Отчего же в её воспоминаниях замок был величественнее, черепа драконов — больше, Железный Трон — значительнее? Всё осталось прежним и в то же время другим. Но, что действительно опечалило Джоанну, так это то, как изменилось отношение к Тайвину после того, как король отвернулся от него. Эйрис, как видно, поощрял насмешки над своим Десницей. В лицо Тайвина дразнить пока не осмеливались, не обижали его в открытую, напротив, держались с ним нарочито подобострастно, но, стоило ему отвернуться, как за спиной его тотчас же раздавались смешки и язвительные замечания. Особенно её огорчило, что помимо новых эйрисовых подхалимов и нахлебников, на Тайвина ополчились его вчерашние соратники и боевые товарищи. Хоть они и не водили дружбы с Тайвином, но всегда относились к нему с уважением, терпеливо прощая ему его тяжёлый нрав. Многие из них были хорошо и давно знакомы Джоанне, и она представить себе не могла, что эти доброжелательные и великодушные люди, немало повидавшие в юности и немало достигнувшие в зрелости, способны вести себя столь мелочно. Когда супруги Ланнистеры вошли в залу, все разом притихли, глядя на них. Лорд Тайвин, в сером вышитом камзоле, с цепью Десницы на груди, вёл под руку Джоанну, прекрасную и величавую, в золотистом шёлковом платье. Шестилетние близнецы, златокудрые и зеленоглазые, точно маленький Тайвин и маленькая Джоанна, шли рядом и с любопытством глядели по сторонам. Тайвин был невозмутим, Джоанна ослепительно улыбалась направо и налево, но она, единственная, чувствовала его тревогу. Ей это очень не нравилось. Встревоженный Тайвин пугал её больше, чем что-либо на свете. Это было неправильно, непривычно, этого не должно было быть. Король ещё где-то задерживался, и покамест знатные гости, многие из которых встретились впервые за несколько лет, здоровались, расспрашивали друг друга о домашних делах и обменивались новостями. Джоанна заметила королеву, сидящую в окружении своих фрейлин в дальнем конце залы, и беседующую с Кассаной Баратеон. — Я должна подойти к Рейле, — тихо сказала она Тайвину. — Ну вот и иди, пока они там обе с Кассаной, — отвечал он. — А я пока пойду найду лорда Свана. Королева Рейла и Кассана сидели на мраморной скамейке возле лестницы, ведущей на верхнюю галерею. Кассана была в чёрно-золотом платье мирийского шёлка, а Рейла — в белой парче. Джоанна поцеловала руку королевы, обнялась с Кассаной и села рядом с ними. Три прекрасные дамы — чёрная, белая, золотая — спустя десять лет встретились вновь. После обязательных слов и поклонов, Джоанна представила королеве и её свите Джейме и Серсею. Фрейлины Её Величества бурно выразили свое умиление и восторг юными львятами, поворковали над ними, пригладили им кудряшки. Дети отвечали почтительно и смело, чем вызвали ещё большее восхищение. Королева тоже улыбалась, глядя на близнецов, но улыбка её была отрешённой. Джоанна украдкой разглядывала королеву. Её Величество выглядела плохо, вид у неё был измученный, а в глубине фиолетовых глаз застыло безысходное отчаяние. Из резкой, вспыльчивой болезненной девицы она превратилась в сломленную жизнью женщину, выглядящую старше своих лет. — Вы прекрасны, Ваше Величество, — солгала Джоанна. — Минувшие годы вас словно и не коснулись. Она представляла себе, как, должно быть, тошно Рейле от всех них. От блудливого Эйриса, позорящего её на все Семь Королевств, от Тайвина, откровенно пользующегося её горем для того, чтобы подсунуть свою дочь ей в невестки, от Джоанны, самой скандальной любовницы её мужа, хвастливо притащившей своих детей ко двору, от самих этих детей, счастливых, здоровых, живых… — Спасибо, дорогая. Я очень рада за тебя, — сказала королева. — У вас такая красивая семья, и с детками вы смотритесь просто изумительно. А твой лорд Ланнистер прямо светится, когда глядит на тебя, как в день вашей свадьбы. — Благодарю вас, Ваше Величество. Увы, мой лорд-муж не так много времени проводит с нами, — ответила Джоанна. — Последний раз я не видела его почти полгода… — Не печалься, дорогая, уж лучше так, чем наоборот — из года в год делить ложе с нелюбимым, — сказала королева. Джоанна и Кассана тактично не заметили её слов. Они поговорили о том, о сём, искусно уклоняясь от неприятных тем беседы, которых, увы стало куда больше со времени их последней встречи. Как у любых дам, разговор неизменно сводился к детям и в меньшей степени мужьям, но для королевы говорить и о том, и о другом было тягостно. Рейгар был для королевы единственным светом в окошке, но, памятуя про сговор Рейлы и Тайвина, Джоанна решила не заводить о принце речи, чтобы не выглядеть ещё большей нахалкой, чем она себя чувствовала. Побеседовав с королевой столько, сколько предписывали приличия, Джоанна отправилась на поиски других знакомых. Пока она шла, ведя близнецов за руки, ей встретились весёлый толстячок лорд Мерривезер и Люцерис Веларион, разодетый в серебристые и фиолетовые шелка, больше походивший на взбесившийся куст сирени, нежели на мастера над кораблями. Увидав её, оба расплылись в самых любезных улыбках. После обязательных поклонов и реверансов, оба приложились к руке Джоанны: — Рад видеть вас снова, леди Ланнистер, — сказал Мерривезер. — Без вашей красоты дворец потускнел. — Воистину, вы стали ещё прекраснее, — добавил лорд Люцерис, глядя на неё восхищённым и дерзким взглядом. Джоанна учтиво склонила голову: — Благодарю вас, лорд Веларион. Они раскланялись и пошли дальше. Джоанна услыхала, как лорд Люцерис сказал Мерривезеру: — Когда я смотрю на семейство Ланнистеров, моя вера в богов трещит по швам. Отчего Семеро дали любовь прекраснейшей женщины Вестероса и таких чудесных детей самому надменному говнюку Семи Королевств? Джоанна сжала губы. Нарочно ли сказал он, чтобы она это услышала, или случайно, настроение он ей окончательно испортил. Она прошла главную залу, направляясь к выходу, и тут увидела Стеффона Баратеона. Стоя у колонны, он беседовал с Хостером Талли и Лютором Тиреллом. Джоанна подошла к лордам, они раскланялись, обменялись всеми любезностями, справились о здоровье родных. Обычные учтивые слова ни о чём. Но Джоанна видела, что и они тоже встревожены. Всех здесь снедало тоскливое беспокойство. Оно витало в воздухе, давило, теснило грудь. — Я оставлю вас ненадолго, — сказал Стеффон, беря Джоанну под руку. — Мне нужно поговорить с леди Ланнистер. Отпустив детей лазать по лестнице, разглядывать знатных лордов и леди и изучать бесконечное разнообразие драконов, грозно глядящих на них с гобеленов, они поднялись на внутренний балкон, подальше от чужих ушей. Отсюда они видели всех гостей турнира, и сами оставались на виду, и Кассана и Элейна могли найти их в любой момент. Время от времени кто-нибудь из знакомых, бродивших внизу между столами, замечал их, улыбался им, махал рукой. Они тоже махали и улыбались. Стеффон неуловимо изменился, посерьёзнев за эти пять лет. Между бровей появилась тонкая, еле заметная морщинка, а в глазах затаилась лёгкая грусть. — Вон и ваши родичи, — Баратеон кивнул на медленно вползающую в зал серо-голубую процессию с лордом Уолдером во главе. Джоанна фыркнула. — Я верно заметил, что новый оруженосец твоего лорда-мужа тоже с Переправы? — Это Клеос, сын Дженны, — отвечала Джоанна. — Дженна всеми силами старается вырастить детей Ланнистерами. Дженна недавно пристроила старшего сына Тайвину в оруженосцы, в надежде, что «лорд-дядя вытрясет из него фреевскую дурь». Ради сестры Тайвин был готов пойти на всё, хотя и признавался Джоанне, что уже несколько раз чуть не прибил племянника за бестолковость. — И как, получается? — Пока, кажется, не очень. Что у вас здесь творится? — спросила Джоанна. — Тайвин говорил мне, что не всё ладно. Но, признаться, я была неприятно удивлена. — Да, Джоанна. Эйрис начал обижать Тайвина, — сказал Стеффон грустно. — И, к сожалению, многие стали этим пользоваться и дразнить его королю на забаву. — И давно это продолжается? — С тех пор, как он вернулся от вас, с Запада, — отвечал Баратеон. — Всё это зависть. Она порождает недоверие, недоверие порождает страх, а страх — отец жестокости. — Ну, пока что особой жестокости я тут не вижу, — заметила Джоанна. — Хотя не спорю, Тайвин умеет устроить трагедию из-за самой невинной шутки. Стеффон покачал головой. — Не всё так просто, — сказал он с горечью. — Говорят, на заседаниях Малого Совета Эйрис стал называть его советы наглыми ланнистерскими происками, отменять принятые им решения, а то и вовсе угрожать расправой… Не всерьёз, конечно, но у Герольда Хайтауэра уже полголовы седых волос. — Бедняга, — вздохнула Джоанна. — Трудно столь благородному рыцарю на службе у такого короля, как наш. — Есть старая рыцарская поговорка — прежде чем присесть, снимай шпоры. Иногда приходится пренебречь частью своих обетов, чтобы сохранить задницу в целости. — Думаю, ты удивишься, но я больше тревожусь за голову Тайвина, чем за задницу сира Герольда. — Пока Эйрис не настолько безумен, чтобы всерьёз требовать тайвинову голову у своего гвардейца… А что до Тайвина, так за него вряд ли стоит тревожиться. Мы оба с тобою знаем, что он за человек. — Джоанна нахмурилась, но Баратеон мягко продолжил: — Не обижайся, Джоанна, Тайвин слишком хорошо понимает истинную цену верности, чести, позору. Если и впрямь появится угроза тебе, его детям, ему самому, то никакие клятвы, никакой долг и никакая золотая цепь не удержат его. — Тайвину пора оставить пост Десницы, — сказала Джоанна. — Неужели Эйрис должен ему прямо об этом сказать, чтобы он это наконец понял? Десять лет — немалый срок! Он все свои молодые годы отдал Эйрису, вместо того чтобы быть со мной и детьми. И что он ныне получает вместо благодарности? Бесславье и бесчестие. — Бесславье, бесчестье, бессмертие… — вздохнул Стеффон, покачивая кудрявой головой, — Сколько лет Эйрис пытался если не превзойти, то сравняться с Тайвином хоть в чём-нибудь. Но вечно ему чего-то недоставало — ума ли, силы воли, терпения… — По-моему, он смирился с этим, уже давно. — Да, смирился, когда взошёл на престол. Тогда он решил, что будет владеть Тайвином по праву короля. Но Тайвин и тут ему не дался. Он верно служит ему, подчиняется, но не покоряется. Тяжело быть королём-драконом, и чувствовать себя лишь фигуркой в руках своего слуги. — Неправда, — встряхнула головой Джоанна. — Тайвин всегда был ему не только слугой, но и другом. — Больше, чем другом, — печально сказал Стеффон. — Эйрис восхищался им, как старшим братом. Год за годом ждал от него похвалы и одобрения, любви… Но от твоего супруга не так легко добиться ни того, ни другого, ни третьего. Он не может любить того, кто не вызывает у него уважения, а что такое жалость он и вовсе не знает. — Тайвин к нему очень привязан, — возразила Джоанна. — И мне тошно смотреть, как Эйрис мучает его, да ещё и самой быть орудием этой пытки. — Говорят, люди, несчастливые в браке, нуждаются в друзьях стократ сильнее чем те, что обрели истинную любовь, — отвечал Стеффон. — Эйрис домогается тебя, и ведёт себя безобразно, но истинная причина Тайвин, а не ты. Он знает Тайвина дольше, чем тебя, с детских лет, и так уж вышло, что он для него стал главным человеком в жизни. Джоанна рассердилась. Стеффон, против воли, задел её женскую гордость. — Если ты забыл, Стеффон, — ответила Джоанна гневно, — я с Тайвином знакома ещё раньше. И пусть мы с ним не скакали с палкой на турнирах и не ели походную кашу из одного котелка, но мы с ним вместе росли, и воспитывались нашими родителями, а после того, как выросли, вместе стали делать ещё кое-что такое, что, насколько мне известно, Тайвин с Эйрисом пока не делали!.. Я глубоко растрогана, но из-за этого змея я который год живу, как рыбачка с Железных Островов, что по три месяца ждёт из набега своего головореза, провонявшего тюленьим жиром и треской!.. — Это так, но Тайвин — твой, до последнего вздоха, и ты это знаешь. А у Эйриса нет никого. — Я не понимаю тебя, — со злостью ответила Джоанна. — Не понимаю, чего ты, иные бы тебя взяли, хочешь от меня? Чтобы я бросилась с Утёса, завещав Тайвина королю для удовлетворения противоестественных желаний? Если ты повторишь Тайвину всю эту чушь, которую только что высказал мне, думаю, он разжалобится и пустит Его Величество к себе в кровать. — Не сердись, — примирительно сказал Стеффон, протягивая ей бокал. — Чего бы я ни хотел, делать это уже поздно. Мне страшно говорить об этом, но, похоже, Эйрис стал бить Рейлу. Я попытался поговорить с ним, как родич, но он заявил, что она изменяет ему, и за это боги отнимают у нее всех детей, ибо бастарду не место на троне… Сердце Джоанны тревожно сжалось. Слова Стеффона напугали её больше, чем жалобы Тайвина. Она вспомнила их давний с Эйрисом разговор, когда король открыл ей свою раненую душу. — А ведь мой бедный кузен с юных лет никогда не был жестоким, наоборот — впечатлительным и чутким, даже добрым… — Стеффон горько покачал головой. — Я давно уже вопрошаю небеса — за что они так обошлись с Эйрисом и всеми нами? В пиршественном зале все уже рассаживались за столы. Дорогие скатерти были уставлены яствами и винами, играла музыка. Король, нарядный и весёлый, приветствовал гостей. Рейла сидела подле него, опустив глаза, тихая и молчаливая. Джоанна украдкой принялась разглядывать Эйриса. Он по-прежнему был прекрасен и величав, истинный король, потомок Эйгона Драконовластного. Но во всех его движениях появилась какая-то угловатость и резкость, вселяющая смутную тревогу. И, что особо неприятно поразило Джоанну, тот внутренний свет, который так притягивал людей, так нравился его друзьям, угас. Вместо него теперь в глазах Эйриса тлел грозный, пока ещё еле заметный недобрый огонь. — А, вот и мой заклятый друг, — воскликнул Эйрис при виде Тайвина. — Иди сюда, Ланнистер. Какой ты сегодня красивый! Львов и золота могло бы быть и побольше, но так тоже ничего. Гости рассмеялись, Тайвин подошёл, мрачный и покорный. Эйрис обнял его и расцеловал. — Отчего ты так невесел? Неужто ты поссорился с женой? Джоанна, подойди тоже, я так давно не видел тебя. Вы прекрасны, как вечерняя заря, леди Ланнистер, я восхищён вами. Джоанна подошла к Эйрису, и присела в реверансе. — Хочу задать тебе один вопрос, пока застолье ещё не началось, — Эйрис снова обернулся к Тайвину. — Я слышал, ты не разрешил лорду Челстеду повышать пошлину на ввоз товаров, несмотря на то, что мы с ним это уже обсудили? Лорд Челстед, сидевший неподалёку, затравленно заозирался. Бедняга боялся короля, но Тайвина боялся не меньше, а с той поры, как между королем и лордом-Десницей пробежала чёрная кошка, жизнь его и вовсе превратилась в сплошное мучение. — Ваше Величество, я уже говорил вам, что повышение пошлины это всего лишь полумера, — ответил Тайвин. — И тем не менее, я принял такое решение. — Я знаю, как пополнить казну без ущерба для торговли, государь… — Ты думаешь, ты здесь главный, Ланнистер? — с внезапной злобой перебил его Эйрис. — Ты много о себе возомнил! — Я лишь выполняю свой долг, Ваше Величество. — Как ловко ты прикрываешься своим долгом! — в голосе короля зазвенел металл, а глаза его загорелись, как угли. — А может быть, я сейчас прикажу своим гвардейцам вспороть тебе брюхо, и поищу там золото для пополнения нашей казны? Все разом притихли, опешив от неожиданности. Сир Барристан и Джон Дарри замерли, и побледнели так, что стали белее собственных плащей, но у Тайвина на лице не дрогнул ни один мускул. — Воля ваша, государь, — холодно ответил он. — Думаю, это не займёт у них много времени: я безоружен, да если бы и был, то вряд ли мне это помогло. Джоанна ещё никогда не видела Эйриса таким. Он мог быть сколь угодно язвительным, грубым, мог вспылить, но такая злоба была для неё неожиданной. Эйрис с Тайвином молча глядели друг на друга. Сколько это длилось — наверное, пару мгновений, но Джоанне показалось, что прошла целая мучительная вечность. — Что ж, не будем портить праздничный день, — молвил, наконец, Эйрис, отворачиваясь, — Поговорим об этом позже. Сир Барристан и Джон Дарри облегчённо выдохнули. Лорд Челстед незаметно отёр пот со лба. Но Тайвин не шелохнулся, мрачный и настороженный. Эйрис, уже собравшийся было сменить гнев на милость, снова вскинулся: — Прекрати, Тайвин, — рявкнул он, — Я терпеть не могу, когда ты так на меня таращишься, я говорил тебе об этом тысячу раз! Тайвин сдержанно поклонился и сел по правую руку от короля. — Прости, Джоанна, это была не лучшая из моих шуток, — бросил Эйрис. — Я пока не собираюсь делать тебя вдовой, а твоих чудных деток сиротами. — Благодарю вас, Ваше Величество, — поклонилась Джоанна. Она села рядом с мужем, незаметно коснувшись его плеча. «Теперь ты видишь?» спросил он безмолвным взглядом. Джоанна сжала его руку в своей. Постепенно, все гости расселись. Король и королева — во главе стола, рядом с Эйрисом — Тайвин и Джоанна, рядом с Рейлой — Стеффон и Кассана, ниже заняли свои места остальные лорды со своими супругами, Великий Септон, Великий мейстер, рыцари Белой Гвардии. Джоанна потихоньку разглядывала знакомых, не виденных ею столько лет. Великий Септон, когда-то венчавший их с Тайвином, был всё так же могуч и грозен на вид, но седых волос в бороде и в гриве у него прибавилось. Подле него сидел мейстер Пицель, представительный и значительный. Лорд Виллем Дарри не изменился — он всегда жил словно вне времени, прежним остался и Кварлтон Челстед, разве что держался ещё более скованно. А вот лорд Стонтон, цветущий и брызжущий весельем, растолстел, причём изрядно. Сидящие за столом были встревоженно-веселы. Поначалу Джоанна не могла понять, что тут не так, но, постепенно ей стало ясно, что почти все усилия самозваных остряков направлены на её супруга. Шутки были большею частью глупые и даже не слишком обидные. Но для Тайвина с его болезненным самолюбием каждая из них была что брошенный камень. Король заразительно смеялся заливистым, чистым смехом, который когда-то так любила Джоанна. Тайвин огрызался редко, делая вид, что ему нет дела до смеха шакалов и гиен, но по тому, как темнел его взгляд, Джоанна понимала, какая буря бушует у него в душе. Понимал это и Эйрис. Больше всех донимал Тайвина Люцерис Веларион. — Тайвин, я, признаться, был разочарован, когда не увидел тебя в списке участников турнира! Я хотел поквитаться с тобою за прошлый раз. — Насколько я помню, я не единственный, с кем ты можешь поквитаться. — отвечал Тайвин сдержанно. — Начни с лорда Лютора, он и сидит ближе и отнесётся к тебе добрее. — Против лорда Лютора шансов у меня маловато, слишком сильный он боец! А вот против тебя вполне. — Если ищешь противника по себе, прикажи подать тебе мешок репы. При должных хладнокровии и внимательности, его ты одолеешь. — Иные бы тебя взяли, Тайвин! — расхохотался Веларион. — Я всего лишь хочу выиграть твоего коня и доспехи в честном поединке, а ты увиливаешь! — Мои доспехи тебе не впору, — ответил Тайвин резко. — А конь и вовсе ни к чему, пешком ты ходишь гораздо лучше. Веларион засмеялся ещё пуще: –Неужели ты и впрямь не хочешь драться со мной? Я же вижу, по глазам вижу, что хочешь! — Отвяжись от Тайвина, — добродушно встрял Лютор Тирелл, — в отличие от тебя он пользуется головой не только для того, чтобы разговаривать, и ему есть причина поберечь её. — Тайвин, обещаю, что не буду бить тебя по голове, я попросту надеру тебе задницу, и на том сочтёмся. Неделю-другую ты не сможешь сидеть на Железном Троне, зато постоишь рядом с сиром Барристаном. — Уймись, Люцерис, у тебя впереди ещё целая неделя состязаний! — рявкнул Тайвин. — Тебе вступило в первый же день получить всё, что тебе причитается от меня, да ещё и за праздничным столом? Прибереги свой задор для ристалища, не то весь турнир проведёшь в объятиях мейстера. — Не лезь к нему, — засмеялся лорд Лютор, — видишь, он не в духе. — Он всегда не в духе, а его самомнение втрое больше чем-то, что у меня в штанах. — В таком случае, лорд Тайвин человек довольно скромный. Давай-ка лучше выпьем, Люцерис, за тебя и твои будущие победы. Едва Веларион умолк, как с другой стороны стола подал голос лорд Редвин, худощавый, рыжебородый и серьёзный. — Лорд Десница, выделите ли вы мне сумму на ремонт дороги? — Спросил он учтиво. — Мы обсуждали это с вами ранее, но к соглашению так и не пришли. — Да, — коротко отвечал Тайвин. — Благодарю, Ваша Светлость. С чем прикажете к вам прийти — с горшком или выдадите так, в руки? Грянул хохот. Тайвин смолчал, мрачно опустив взор. Даже Стеффон не сумел сдержаться. Решив отвлечь всеобщее внимание от своего друга, он поднял кубок и сказал, чуть виновато: — Лорд Редвин, ваше вино добрее ваших шуток, и лучше веселит сердце. Давайте выпьем за короля. — За короля! — закричали все, со звоном сдвигая чаши. Джоанна взглянула на Эйриса, и заметила, что он, тем временем, начал мрачнеть. Ей стало не по себе. Перепады настроения короля не сулили ничего хорошего, но, пока что он ни разу не вспомнил про сидящую неподалёку Джоанну, и все дразнили её лорда-мужа исключительно государственными и повседневными делами, а это Тайвин худо-бедно мог вынести. Одним из немногих, кто не подначивал и не смеялся даже королевским шуткам, был Великий Мейстер Пицель. — Не подобает так говорить с лордом Тайвином, Ваша Светлость, — тихо говорил он, покачивая головой. Почему-то Джоанна всегда его недолюбливала. Возможно, виной тому были его странные глаза — светло-голубые, почти прозрачные, они не выражали ровным счётом ничего, словно стеклянные, но иногда, вдруг блеснув, смотрели проницательно, всё подмечая. — Что ты делаешь с Великим Мейстером, что он боится тебя больше короля? — спросила Джоанна. — Бьёшь его, пока никто не видит? Но Тайвин не слышал её. Блюда сменились уже дважды, а он всё сидел над нетронутой тарелкой, и только пил, бокал за бокалом. Эйрис тоже обратил на это внимание. — Я гляжу, ты совсем не ешь, Тайвин! Меня это тревожит, — громко сказал он. — Зная твои чудесные алхимические способности, я бы не хотел, чтобы ты голодал. Все снова расхохотались. Лорд Саймонд Стонтон, мастер над законами, тем временем, опять повернулся к Тайвину. — Что, лорд-Десница, как поживают ваши септоны и душевнобольные? — поинтересовался он, весело подмигивая лорду Мерривезеру. — Какие ещё удивительные стороны жизни наших горожан выясняются на суде? Не так давно Тайвину пришлось выступать судьёй в одном чрезвычайно запутанном деле. Сир Гарет, знатный и уважаемый военачальник, когда-то, при короле Эйгоне командовавший гарнизоном Красного Замка, начал тяжбу против своей молодой жены, которая, по его словам, изменяла ему с септоном. Свидетельствовали об этом сын сира Гарета от первого брака и один из его слуг. Когда этого слугу привели пред очи Тайвина, оказалось, что тот не в своём уме. А когда Тайвин допросил сына сира Гарета, выяснилось, что свою молодую мачеху он ненавидит за то, что она отказала ему, и вышла замуж за его отца. В свою очередь, обвиняемая заявила, что ждёт от сира Гарета дитя, а септон во всеуслышание сообщил, что сир Гарет на протяжении многих лет кается ему в грехе скотоложества. Так, по мере разбирательства, дело это обрастало новыми и новыми подробностями, и Тайвин принимал их со всё более растущим раздражением. Разумеется, шуток по этому поводу было много. — Если вас интересуют сплетни, спросите лучше мастера над шептунами, я не столь в них осведомлён, — неприязненно ответил Тайвин. — Признаться, сплетни, даже такие забавные, меня интересуют меньше, чем ваше окончательное решение по этому делу. — Я не собираюсь обсуждать это до вынесения приговора, — отрезал Тайвин, — не место, не время, и вы не имеете к этому никакого отношения. — И всё же, к чьей стороне вы склоняетесь, этого старого извращенца или его юной и прекрасной супруги? — Я что, как-то непонятно выразился? — начиная закипать, спросил Тайвин. Стонтон хмыкнул: — Должно быть, в положение сира Гарета вам войти гораздо легче… Грянул хохот. Взгляд Тайвина стал страшен. Джоанна глядела в их лица — смеющиеся, весёлые лица хмельных людей. Злые и добродушные, глупые и умные, смущённые и злорадные. Интересно, что видит её муж? Оскаленные звериные морды? Частокол мечей и копий в кольце огня? Отцовских вассалов и рыцарей, оплёвывающих и осмеивающих своего безответного лорда?.. Удивительно, сын и отец были полными противоположностями друг другу, а итог оказался одинаков — оба стали жертвами насмешек. Постепенно хохот смолк. — Мне кажется, твоя шутка не слишком понравилась Тайвину, — сказал король, прищурившись. — Извинись перед ним. — Извини меня, Тайвин, — весело сказал Стонтон. — Я не хотел тебя задеть, видят боги. — Да чтоб ты подавился своими извинениями! — ощерился Тайвин. Джоанна под столом тихонько положила руку ему на колено. Эйрис покачал головой. — Так не годится. Стонтон нахально уставился на короля. — Я попросил прощения, Ваше Величество. Чего же более? — Ты обидел моего друга, Саймонд. Моего лучшего друга. А тебя называл ли я когда-нибудь своим другом? Стонтон побледнел. — А знаешь ли ты, что я обязан Ланнистеру жизнью? Что если бы не он, то я не сидел бы нынче среди вас? Где был ты, когда враги окружили меня и грозили убить? — Я сражался не менее доблестно, чем прочие, Ваше Величество, — отвечал лорд Стонтон неуверенно. — Я был подле вас дважды… — Проси прощения у Ланнистера, — презрительно отвечал король. — Ты не имеешь права оскорблять моего Десницу. Стонтон позеленел и не двинулся с места. — Проси прощения, — властно повторил Эйрис, сверкнув глазами. В голосе его зазвенела сталь. Все притихли. Сквозь привычный образ озорного очаровательного короля внезапно проступил грозный лик коронованного дракона, свирепого и безжалостного. — Подойди к нему, преклонись и проси прощения за свои слова! Стонтон, поколебавшись, встал. Мрачно, исподлобья он посмотрел на Тайвина, потом умоляюще — на короля. Но Эйрис не шелохнулся. Лицо его было каменным. Стонтон тяжело отодвинул стул, и пошёл к Тайвину, походкой обречённого, точно на жертвенный алтарь к какому-то страшному золотому идолищу. — Прости его, Тайвин, — повелительно сказал Эйрис. — Не хочу, чтобы мои лорды ссорились. Стонтон не так умён, как ты, не стоит на него обижаться. Взгляд Джоанны упал на ложку, которую Тайвин вертел в руке, и сердце её сжалось — сам того не заметив, он скрутил её узлом. С несчастной этой ложкой в руке, Тайвин поднялся навстречу Стонтону, бормочущему слова извинения. Они покорно обнялись. — Так то лучше, — кивнул Эйрис. — Ещё раз повздорите, заставлю вас расцеловаться. Оба лорда, обменявшись угрюмыми взглядами, поспешно вернулись на свои места. Гости на некоторое время притихли. Джоанна слышала, как Веларион вполголоса говорил сидящему рядом с ним Лютору Тиреллу: — Взгляни-ка повнимательнее на наших столичных законников — из каждых пяти трое будут родом с Запада, а из военачальников — все пятеро! Наш лорд-Десница эти годы не терял времени даром, и пихал своих ставленников везде, где только можно. Но окончательно он потерял связь с действительностью нынче, когда попытался протащить своего брата в Малый Совет. Это было правдой — когда в Малом Совете освободилось место мастера над оружием, Тайвин предложил на эту должность Тигетта. Джоанна предостерегала мужа от этого — несмотря на все свои таланты, Тигетт был слишком молод, и при дворе это могли бы неправильно понять. Но Тайвин, сам в двадцать лет ставший Десницей короля, не внял её совету. Эйрис отказал ему, как и предупреждала Джоанна, объяснив свой отказ возрастом Тигетта, а мастером над оружием был назначен бывалый и опытный военачальник, Виллем Дарри. Но после этого, на заседании Малого совета, по словам Стеффона, король самолично «вылил лорду-Деснице отрезвляющий ушат помоев на голову». Радости тайвиновых завистников не было границ. Застолье шло своим чередом, блюда сменялись, вино лилось рекой. Эйрис и Тайвин пили, мрачнея всё больше и больше, словно соревнуясь, но оба будто бы не хмелели. Все прочие гости, наоборот, уже не говорили, а кричали, обнимались друг с другом, лезли друг к другу с пьяными поцелуями и пытались петь. Наконец лорд Мерривезер встал и поднял кубок с вином. — За здоровье её Величества! — воскликнул он. — И пусть наследников в королевской семье будет больше. Джоанна выругалась про себя. Старый болван, для королевы эти речи были что нож острый, и будь Мерривезер чуть поумнее, он бы не стал их заводить!.. Однако Эйрис, который понимал это стократ лучше всех остальных в зале, ничуть не смутился. — Рейла, когда ты наконец возьмёшь пример с Джоанны Ланнистер? — громко спросил он. — Ты видела, каких чудесных деток подарила она Тайвину. Все пирующие разом притихли. Лицо королевы пошло пятнами. Эйрис довольно осклабился и повернулся к Джоанне и Тайвину, замерших с каменными лицами в ожиданий очередной гнусности. — У тебя в самом деле замечательные дети, Джоанна! — сказал король. Джоанна затаила дыхание. — Мне кажется, или кормление и впрямь испортило твою прекрасную грудь, которая когда-то была так высока и горда? Королева Рейла смертельно побледнела, Джоанна, напротив, вспыхнула, залившись гневной краской, и порывисто встала. Следом за ней поднялся и Тайвин. Редкие смешки постепенно затихли, все с любопытством смотрели, что же будет дальше. — Ваше Величество, — сказала Джоанна, звенящим от гнева голосом, — я считаю эти слова оскорбительными, не только для меня, но и для королевы. Она с грохотом отодвинула тяжелый дубовый стул и вышла из-за стола. — А ты куда, собрался, Тайвин? — лениво осведомился король. — Мне без тебя будет скучно. Тайвин был в бешенстве, но держал себя в руках, хотя и с большим трудом. — Ваше Величество, я не считаю возможным находиться за столом, за которым выставляют на посмешище мою супругу, — глухо молвил он. — Не уходи, — томно ответил Эйрис, — что я буду без тебя делать? — У вас немало других верных слуг. Надеюсь, что они будут служить вам так же усердно, как смеются вашим шуткам. Тайвин поклонился и быстрым, бесшумным шагом вышел прочь. Повисла тяжелая тишина. Пасмурное серое небо сыпало дождём со снегом. Штормовое море тоскливо выло вдали. Не дожидаясь, пока растерянные слуги принесут накидку Джоанны, Тайвин укрыл её полой своего плаща, и они молча вышли на улицу. Джоанна чувствовала, что Тайвина трясёт от ярости, и обняла его. Краем глаза она видела, что вслед за ними из пиршественного зала потянулись их родичи — Киван, Тигетт, Герион. Вид у всех был напуганный, и подходить к Тайвину и Джоанне они не решались. Страх и возмущение, вспыхнув в груди Джоанны, утихли, стоило ей выйти на крыльцо. Осталась лишь страшная усталость, как будто она прошла много миль. Они спустились по ступеням вниз, во двор, пересекли его, и вошли под широкую арку в Башню Десницы. В молчании, поднявшись по бесконечно длинной лестнице, они вошли в свои покои, и, наконец, остались одни. Джоанна с горечью вспоминала, как ровно десять лет назад, короновался Эйрис Таргариен, второй своего имени, прекрасный и очаровательный. Как он взошёл на престол вместе с весной, знаменуя собой начало новой эпохи, неся с собой ветер перемен и новых надежд. Год был на исходе, но начиналось новое лето, долгое и щедрое. Помнила она и день назначения Тайвина, торжественную церемонию в тронном зале. Как когда-то Эйрис перед Тайвином, посвящавшим его в рыцари, Тайвин преклонил колено перед Эйрисом, а тот возложил на него золотую цепь и провозгласил его своим Десницей. Тайвин, сын Титоса из дома Ланнистеров, поднялся, светлый и радостный, с улыбкой на лице и огнём во взоре. Как он был тогда счастлив и горд!.. Что же будет теперь с ними всеми? Тайвин сидел за столом, схватившись за голову обеими руками. Джоанне было больно смотреть на него. «Эх, Тайвин, Тайвин, отчего ты не берёшь примера с Велариона?» думала она. «Надменности ему не занимать даже у тебя, но смеха он не боится!» Она тихо подошла к мужу, тронула его за плечо. — Когда-нибудь наша дочь станет королевой, а сын — рыцарем! — сказал он с отчаянием. — И над ними, сильными, прекрасными и отважными, никто не будет смеяться!.. — Когда-нибудь, — сказала Джоанна негромко. — Но что же нам делать сейчас? Не с детьми, с нами самими? — Я не знаю, друг мой. Гнев — плохой советчик. Мне нужно подумать. — То, что вспахано гневом, засеять нужно силой. А наша сила это наша любовь. — Наша любовь это великая сила, но она же и наша слабость, — устало сказал Тайвин. — И Эйрис это понимает. Он знает нас с тобой куда лучше, чем мы его. А что творится у него в голове, что он выкинет в следующий миг, не знает никто, даже он сам. И это делает его неуязвимым. — Не пора ли тебе вернуться на Запад, Тайвин? — мягко спросила Джоанна. — Мне кажется, ваш доблестный союз изжил сам себя. — Ты видела их всех! Ты можешь себе представить, что станет с Семью Королевствами, если я оставлю свой пост сейчас. «Самонадеянный ты лицемер» печально улыбнулась Джоанна. «Я знаю, чего ты хочешь. Но тут ты переоценил себя, мой лорд». — Ничего, Джоанна. Когда Рейгар взойдёт на трон, настанут благословенные дни. — Когда это будет? Тайвин, Эйрису двадцать восемь лет, он моложе нас с тобой. — Если боги и впрямь решили забрать его разум, ждать нам осталось недолго, — мрачно сказал Тайвин. — Один ты не выстоишь против всех. — Джоанна обняла его и сказала ласково: — Дурья твоя голова, когда ты успел так настроить всех против себя, что стоило королю поссориться с тобой, на тебя ополчилась половина двора? — Не во мне дело, Джоанна. — оскорблённо отвечал Тайвин. — Каким я был, таким я и остался, а вот Эйрис повредился рассудком! Настроения при дворе меняются, словно морская погода, в зависимости от того, как ведёт себя король. Раньше меня отчего-то терпели и не жаловались. — Ты уже достаточно сделал для нашего дома. Но закрепить достигнутое ты сможешь лишь на Западе, не здесь. — Глупости, Джоанна. Я сделал ещё не всё, что хотел, — сказал Тайвин с раздражением. — Что ж, тебе виднее. Но помни, что главное — уйти вовремя. Ты достиг небывалого могущества, но теперь ты можешь потерять ещё больше. Эйрис — твой самый близкий друг, он знает тебя не хуже, чем я, и если захочет, может лишить тебя самого дорогого. Пока он был дружен с тобою, сила твоя была здесь, в Королевской Гавани, но теперь всё переменилось. Место твоей силы — Запад, Тайвин. Этого у тебя не отнимет никто, ни король, ни его приспешники, ни твои враги. Тайвин молчал. Несмотря на всю свою сдержанность, он всегда был человеком сильных страстей, а когда он оказывался во власти чувства, управлять им было куда проще, и Джоанна умело этим пользовалась. — Что тебе дороже, твой золотой ошейник или Бобровый Утёс? — спросила она. Тайвин покосился на неё звериным взором. Джоанна положила голову ему на плечо. — Ты сам говорил мне когда-то — мир не может длиться вечно. Но когда снова запылает небо и задрожит земля, я должна быть рядом с тобой. Тайвин вдруг сорвал цепь, точно она стала давить его, и положил на стол. Дождь на улице зарядил сильнее. Джоанна обнимала Тайвина, чувствуя его обиду, и гнев. Если Эйрис и впрямь решил избавиться от своего друга, то лучше бы ему сделать это другим способом, чем сеять злобу и ненависть, думала она. Ничто быстрее ненависти не сделает гордость гордыней, а жёсткость — жестокостью. А ненавидеть Тайвин умел не менее яростно, чем любить. Раздался неуверенный стук в дверь. Джоанна и Тайвин разомкнули объятия, и в покои всунулась взлохмаченная голова Клеоса. — Ваша Светлость, — робко позвал он, — к вам лорд Аррен. Джоанна удивилась, но виду не подала. Лорд Аррен вошёл в горницу. Высокий, крепкий, статный, с орлиным лицом и мудрыми глазами, он уже лет десять пребывал в том зрелом возрасте, когда человек не меняется годами, до тех пор, пока его не настигнет внезапная старость. Почтительно склонившись перед Джоанной, он поцеловал ей руку, и устремил на неё печальный и сочувственный взгляд. — Я не успел поздороваться с вами сегодня на пиру, леди Ланнистер. Вы прекрасны, как всегда. Позвольте, я заберу у вас супруга, нам с ним нужно потолковать, а в Красном Замке слишком много лишних ушей. Обещаю, что верну его до заката солнца, — он глянул в окно, — Если при такой погоде о солнце говорить уместно. — Разумеется, Ваша Светлость, — поклонилась Джоанна. — Не смею вас задерживать. Тайвин опоясался мечом, и они с Арреном ушли. Джоанна в окно смотрела, как они садятся на своих коней под мелким ледяным дождём. Бок о бок, лорды выехали со двора. За ними на почтительном расстоянии двинулись два тайвинова гвардейца и оруженосец лорда Аррена. «Интересно, что они затевают?» думала Джоанна, глядя им вслед. Она знала, что лорд-Хранитель Востока уже давно глядит на Север. Теперь ей нужно было сделать так, чтобы Хранитель Запада, наконец, обратил свой взор на Юг. *** — Счастливый брак Эйриса и Тайвина даёт трещину за трещиной, как я погляжу? — спросила Элейна Мартелл, садясь в кресло против Джоанны и протягивая ей бокал вина. Они сидели в покоях принцессы. Ей выделили просторную и уютную светлую комнату в восточной части замка. На полу лежал мирийский ковер, на котором были вытканы причудливые цветы и птицы с Летних Островов, такие же птицы украшали длинную скатерть. Горничные принесли дамам дорнийского, винограда и осенних груш, а няньки и воспитатели увели детей. Подруги наконец остались вдвоём. — Все лорды, военачальники и придворные дамы снова сплетничают о вас. Все вокруг думают, что король никак не может позабыть тебя. — Лорды, военачальники и придворные дамы сплетничают всегда. Вспомни нас с тобой, когда мы были фрейлинами, — Джоанна презрительно фыркнула. — Пусть думают, что хотят. Вряд ли в моих силах что-то изменить в пустых головах, да и мне дела до них нет. — Ты говоришь совсем, как Тайвин, — улыбнулась принцесса, наливая Джоанне вина. — Удивительно, что за десять лет вы втроём так и не притёрлись друг к другу. Я надеялась, что после рождения детей вы с Эйрисом научитесь делить Тайвина между собой. — Прошу тебя, — сказала Джоанна с раздражением, — это вовсе не так смешно, как кажется. — Прости, — отвечала Элейна, — я не привыкла видеть тебя такой расстроенной. Раньше ты больше смеялась надо всеми невзгодами… — Увы, теперь мне не до смеха. — Смех это броня. А в наших дворцовых битвах подчас и смертельное оружие!.. — Моему лорду-мужу не помешало бы и то, и другое, — с досадой сказала Джоанна. — Но, боюсь, в нашем случае, всё гораздо хуже. Того и гляди понадобится оружие и броня из стали. Эйрис перестал ему доверять. — Наконец-то сообразил, с кем связался? — усмехнулась Элейна. — Оседлать льва непросто, а слезть с него — невозможно. Тогда, на ступенях Железного Трона, Эйрис надел на твоего мужа золотой ошейник. Да вот только разве ошейник помешает льву разорвать хозяина? — Боги милостивые! — возмущённо воскликнула Джоанна. — Я знаю, ты не любишь Тайвина, но подумай сама — что он может сделать Эйрису? И главное, зачем? Она встала и подошла к окну, мутному от дождя. — Эйрис нужен ему. Мне самой это не очень нравится, но Тайвин считает, что мы должны как можно прочнее связать себя с Таргариенами, всеми возможными способами. — Породниться с Рейгаром через Серсею — хорошая идея, — сказала Элейна, играя пустым бокалом. В полумраке комнаты глаза её мерцали, как у кошки. — из них выйдет чудесная пара. — Родители часто так думают о своих детях, — ответила Джоанна, — чаще, чем это оказывается правдой. — Иногда союзы всё же бывают удачными. Например, в моём случае. — Что ж, тебе повезло. Мне тоже, хотя мои родители тут не при чём. Теперь мы должны позаботиться и о наших детях. — Несомненно, — ответила Элейна. — Но, насколько я понимаю, о ваших детях уже начал заботиться твой сиятельный супруг. А вставать поперёк дороги Тайвину Ланнистеру у меня желания нет и никогда не было. — Тайвин — не проблема, уверяю тебя. Он человек властный, и привык, чтобы в споре последнее слово оставалось за ним. Но я всегда могу сделать так, чтобы слово это было правильным. Сейчас настал хороший момент — как скверно бы это ни звучало, и я могу этим воспользоваться. — Ты точно этого хочешь, Джоанна? — спросила Элейна. — Твоя дочь будет королевой. А принц Рейгар — о таком зяте можно только мечтать! Неужели ты не хотела бы этого? — Ты знаешь хотя бы одну счастливую королеву? Сама видишь, для того, чтобы править Семью Королевствами совсем не обязательно носить корону, — сказала Джоанна. — Эйрис слишком молод, чтобы оставить трон, а Рейгар — чтобы на него взойти. Ссора Тайвина с Эйрисом таит в себе опасность. Его Величество подвержен влиянию своего окружения… Очевидно, на чью сторону встанут лорды, если им придётся выбирать между ним и Тайвином. Я бы сказала, что положение становится всё более шатким. — Пока лев и дракон бок о бок шли в упряжке, во всех Семи Королевствах царил мир. — согласилась Элейна. — Но увы — оба эти зверя созданы для войны. Того и гляди полыхнёт, да так, что мало не покажется. Заменить бы одного из них на вола или коня, всё было бы спокойнее. — Да хоть на оленя, — отмахнулась Джоанна. — Тайвин не сможет удержать бразды правления до восшествия Рейгара на престол. Элейна улыбнулась. — Но этого ему и не нужно — он хочет лишь успеть подсунуть ему Серсею. — И поэтому нам нужно опередить его. Вместе Запад и Юг будут грозной силой. Тайвин должен объединиться с Дорном, а не на посту Десницы в одиночку грызться со всем двором, со знатью и самим королём ради воображаемого союза Ланнистеров с Таргариенами… Который зависит от Эйриса Второго. — А что думает обо всём этом Её Величество? — лениво спросила Элейна, глядя сквозь бокал на пламя свечи. — Судя по всему, Её Величество поддержит Тайвина, — отвечала Джоанна неохотно. — А что решит король, ведают одни боги. Даже если раньше, в дни их с Тайвином дружбы, они и обсуждали, как поженят детей, в шутку ли, всерьёз, на трезвую ли голову или на не очень, слова нашего короля — ветер, и полагаться на них не стоит. — Стало быть, твой лорд-муж рассчитывает на помощь королевы? — Я не знаю, на что он рассчитывает, — хмуро сказала Джоанна. — Он всегда, с самого детства был невероятно удачлив во всём… И в своей гордыне он уже не замечает, что добрая четверть его побед — чистое везение. Он умный человек, но он так привык, что всё должно получаться, как хочется ему, что готов бросить всё на алтарь своей честолюбивой мечты, отказываясь понимать, что алтарь этот стоит на зыбучем песке. — Король стал его бояться, - кивнула принцесса. - Тайвин берёт на себя слишком много, и это видят все вокруг. — Тогда королю следовало бы подумать об этом прежде, чем назначать Тайвина Десницей!.. - воскликнула Джоанна зло. - Командовать собой Тайвин позволяет только в постели, а подчинить его оскорблениями Эйрису не удастся. — Его Величество последнее время и впрямь стал вести себя странно, — Элейна слегка поморщилась. — Эти его выходки, сегодня на пиру, были отвратительны. — Это была чепуха по сравнению с тем, что он устроил нам на пиру в Ланниспорте, когда гостил у нас пять лет назад. Но нынче если бы мы сразу не ушли, сочтя себя оскорблёнными, он бы повторил свой подвиг, а то и превзошёл его. — Джоанна опустилась на стул. — Иногда я думаю, что моя матушка была права и мне не стоило ехать ко двору. — Брось, что за мысли, — махнула рукой принцесса. — Жизнь это война, не стоит прятаться от неё, тем более если ты рождена для сражений. — Не думаю, что королеву это утешает, — ответила Джоанна, — она ничем не провинилась перед богами для такой судьбы. И Тайвин тоже… Не смейся, Элейна, я не говорю, что Тайвин безгрешный и безобидный человек, конечно, и у него есть много недостатков. Но ты знаешь, что он всегда был Эйрису слугой, куда лучшим, чем Эйрис того заслуживает! — Видимо, и Эйрис это знает. И, чтобы они стоили один другого, решил унижать Тайвина, вместо того, чтобы возвыситься самому. — Эйрис напрасно так поступает с нами, — в сердцах сказала Джоанна. — Если он не образумится, ничем хорошим для нас это не кончится. И это страшит меня. — Ты боишься Тайвина? Боишься того, что он может сделать? — О нет. Тайвин не забывает и не прощает ничего, но он никогда не делает глупостей. Я боюсь Эйриса, и того, что может сделать он. — Помилуйте боги! — Элейна рассмеялась. — Поверь мне, Тайвин переживёт и короля с королевой, и тебя, и меня, и всех нынешних своих друзей и врагов… В конечном итоге, лев сожрёт всех. Вас, Ланнистеров, ничто не берёт — кроме вас же самих. *** Когда Джоанна вышла от Элейны, час был ещё непоздний, но из-за дождливых туч на улице уже смеркалось. Она решила, что подождёт Тайвина дома, и отправилась обратно в Башню Десницы. Они с Элейной ещё не вполне понимали, как им действовать, но общий план составили. Теперь надо было выжидать. Джоанна не сомневалась, что сумеет одолеть Тайвина, терпеливо и неуклонно убеждая его. Рано или поздно он сдастся. Сейчас, когда дети немного подросли, Тайвин стал заметно больше интересоваться Джейме, чем Серсеей, и это был хороший знак. Конечно, он будет в гневе, когда они с Элейной заберут у него ненаглядную доченьку, но утешения он будет искать в сыне, и всем это пойдёт только на пользу. Мечты о внуках на троне это одно, совсем другое дело воспитание наследника. Вниз-вверх по знакомым лестницам и коридорам, шла она, погружённая в свои размышления, разбавленные воспоминаниями, когда вдруг услышала голоса. Кто-то стоял под галереей, внизу. Ей послышалось, что один из говоривших произнёс её имя, и она сразу прислушалась. — Главный секрет семейного счастья Ланнистеров в том, что они считают всех, кроме друг друга, ничтожествами, — сказал один. — Это удобно, — отвечал второй. — Однако, лишь до той поры, пока не изволит вмешаться Его Величество. Как думаешь, быть может, король развлекается с ними втроём? Джоанна по голосам узнала Люцериса Велариона и лорда Стонтона. — Бедняга Ланнистер, мне его даже жаль. Другой счёл бы за честь, что король предпочитает твою жену самой королеве. — Ты бы счёл это за честь, будь ты на его месте? — Боги, ты видел мою леди-жену, если на неё позарится конь Его Величества, мне и то полегчает. — Если Ланнистер разобидится окончательно, то, боюсь, не миновать волнений. Веларион пренебрежительно фыркнул. — Не так уж Ланнистер опасен, как кажется! Он неплохо умеет махать мечом, ещё лучше — резать дозорных под покровом ночи. Но вести войну он сроду не пробовал, разве что против крестьянских баб и ребятишек, да и то с численным перевесом втрое, как это было с Тарбеками и Рейнами. Если Тайвину хватит наглости поднять мятеж, то клянусь я собственноручно украшу ворота Красного Замка его шибко умной головой. Джоанна тихо повернулась и пошла обратно, чтобы не встретиться с ними. Ей пришлось выйти на улицу, под дождь. Она накинула капюшон и, обходя лужи, направилась к Башне Десницы через двор. Её переполняла обида за Тайвина и злость на этих пустоголовых лордов. Ну ладно, Веларион, он всегда задирал Тайвина по любому поводу, но Стонтон! Пять лет назад он готов был лизать Тайвину сапоги, и ничуть этого не стыдился. «Настанет день, и оба вы запоёте по-другому» гневно думала она. Быстрым шагом она вошла в Башню, мимо безмолвных гвардейцев в львиных шлемах, миновала высокую, сводчатую арку и остановилась, точно вкопанная. Возле лестницы стоял кто-то в темном плаще. Эйрис! Джоанна похолодела, мигом забыв и про Велариона, и про Стонтона. Первой мыслью её было — бежать, бежать прочь без оглядки, но усилием воли она заставила себя остаться на месте. Король, поняв, что она его увидела, медленно вышел ей навстречу. — Ваше Величество, — поклонилась Джоанна. Ей было страшно, но она постаралась скрыть это под маской оскорблённого достоинства. Он остановился перед нею, глядя задумчиво и печально. — Тайвина нет здесь, мой король. Он ещё не вернулся, — холодно сказала Джоанна, в глубине души отчаянно надеясь, что Эйрис уйдёт. — Я знаю, — сказал он негромко. — Я пришёл не к нему, а к тебе. Я хочу извиниться перед тобою. Он сказал это так просто, что страх Джоанны немного поутих. — Как вам будет угодно, Ваше Величество, — с ледяным почтением отвечала она. — Позволь мне проводить тебя в твои покои. — Эйрис протянул ей свою лёгкую, красивую руку. — Как вам будет угодно Ваше Величество, — повторила Джоанна, а про себя добавила: «чтоб тебе провалиться». — Прости меня, — с грустью молвил Эйрис. — Ты же знаешь — когда я пьян, я сам не понимаю, что говорю. Рука об руку, они стали подниматься в башню. «Что он замышляет?» с подозрением думала Джоанна. «Что у него на уме?» Лестница была длинной, и молчание затягивалось всё более, становясь неловким. Но Джоанна твёрдо решила не говорить ни слова. Каждая фрейлина знает, что когда царственная особа изволит молчать, свита безмолвствует. Она ждала. Король должен заговорить первым, тогда он выдаст себя. Но Эйрис, казалось, был погружён в свои думы, и не обращал на Джоанну никакого внимания. У дверей стоял Ланс, неподвижный, как статуя. Джоанна и Эйрис, всё так же молча, прошли мимо него в покои Десницы. Эйрис затворил дверь и подошёл к окну. Снег с дождем сыпал и сыпал на булыжную мостовую. Ночью она обледенеет. Джоанна остановилась посреди комнаты. После того случая в Утёсе, наедине с королём ей было не по себе. От него можно было ждать чего угодно. Но она знала, что скоро Линда приведёт детей, и Его Величеству придётся уйти. Эйрис взглянул на неё печальными, тёмными глазами. — Прости меня, Джоанна, если сможешь, — сказал он наконец. — Я вёл себя неподобающе. — Не стоит, Ваше Величество. — С достоинством ответила Джоанна. — Я бы на вашем месте просила прощения у королевы. Король покачал головой. — Видишь, во что превратились мы с Рейлой… — он горько вздохнул. — Я знаю, что несправедлив к ней. Она не виновата, что не может больше подарить мне наследников. — У вас есть Рейгар, Ваше Величество. — Да, да, я знаю, — поморщился Эйрис. — Он чудный ребёнок, добр и умён не по годам… Но он ничем на меня не похож. Мне тяжело с ним. «Наше счастье, что он не похож на тебя» подумала Джоанна. «Пока что этот мальчик — единственное наше спасение» — Если позволите дать вам совет, совет матери — берегите Рейгара. — сказала она вслух. — Это главное, что у вас, да и у всех у нас, есть в этой жизни. Эйрис печально улыбнулся. — Главное? Все вы, женщины, одинаковы… Как бы ни била вас жизнь, в детях вы всегда найдёте утешение и надежду. Джоанна промолчала. — Я прав? — спросил король, глядя на неё исподлобья. — Ведь больше всех на свете ты любишь своих очаровательных деток? От этих слов Джоанна насторожилась. Быть может, король каким-то образом подслушал их разговор с Элейной? Но может ли быть такое?.. — Всякая мать любит своих детей, будь то человек, зверь или птица, — ответила она. — Это верно. — вздохнул король. — Куда труднее любить всех остальных. Терпеть, прощать и любить. Он прошёл наискось через комнату и остановился напротив Джоанны. — Сегодня день именин твоего лорда-мужа. В этой суматохе почти никто и не вспомнил, а я помню. Я хочу подарить ему королевский подарок. Мысль короля двигалась каким-то неведомым Джоанне путём, перескакивая с одного на другое. — А когда именины у тебя, я позабыл? — Сегодня же, Ваше Величество. Мы родились с ним в один день. — Ах да, я и запамятовал… Что же, тем лучше. Эйрис шагнул к ней и вдруг взял за руку. Сердце Джоанны снова тревожно заколотилось. В полумраке комнаты глаза у него были тёмно-пурпурными, почти чёрными. — А ты с годами только хорошеешь, Джоанна, — негромко сказал он. И неожиданно с обычным милым лукавством спросил: — сколько жарких ночей провели мы вдвоем тогда, давно, когда я еще был принцем, а ты — фрейлиной? — Ваше Величество, умоляю, не начинайте снова! — гневно воскликнула Джоанна. — на сегодня достаточно. Вы прекрасно знаете, что я — замужняя дама. — Я знаю, знаю, Джоанна. Прости. — сказал он кротко, беря её вторую руку. — Неужто ты и вправду так сильно любишь своего мужа, как о вас говорят? Вот тут Джоанна похолодела. Семь преисподних, к чему он клонит? Или Тайвин уже в темнице, сидит на цепи под Красным Замком? — О чём вы, Ваше Величество? — осторожно спросила она. — Я спрашивал тебя давно, но ты мне так и не ответила. Ты действительно любишь его, или просто прячешься от меня за его спиной? — Почему вы спрашиваете об этом, мой король? — Потому что я не могу в это поверить. Тайвин — человек жестокий, коварный и вероломный. И ты это знаешь. Что ты чувствуешь, когда ложишься с ним?.. — Ваше Величество, вы несправедливы. Тайвин всегда был вашим верным слугой и ни разу вас не подводил. — Лишь до тех пор, пока это было нужно ему самому. Этот разговор нравился ей всё меньше и меньше. Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, пытаясь угадать, что на уме у короля. — Твой муж позволяет себе куда больше, чем следует. Гордыня шествует впереди падения. Чем выше он вознесёт себя, тем глубже ему суждено пасть. Джоанне стало по-настоящему страшно. — Зачем вы говорите так, Ваше Величество? Он предан вам… — Он не был предан никогда и никому, — резко сказал Эйрис. — Даже тебе! Ты любишь его? — Всякая жена должна любить своего мужа, — ответила Джоанна уклончиво. Лицо Эйриса внезапно исказилось злобой: — Оставь эту пустую болтовню для септона! — процедил он сквозь зубы, и стиснул её руки так что она ахнула. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я спрашиваю! Джоанна почувствовала, как волосы у нее на затылке встали дыбом. Эйрис дёрнул ее к себе, приблизившись к ней вплотную: — Отвечай! — вопросил король со стальными таргариеновскими нотками в голосе, — Ты любишь его? Джоанна попятилась. Эйрис внезапно схватил её за плечи, и она в ужасе вскрикнула. Ростом он был лишь немного выше неё, но она знала, что он гораздо сильнее. Его руки обжигали её, точно пламя. — Ты любишь его? — прошипел король. От ледяного величия Джоанны не осталось и следа. Она перепугалась до полусмерти, и уже не могла этого скрыть. В голове лихорадочно металась одна мысль — как отсюда сбежать. Кто знает, что сделает с нею этот безумец?.. — Что ж, я и так прекрасно знаю, — с ненавистью произнес он, — ты любишь его!.. Он скрипнул зубами. Сердце Джоанны колотилось, как бешеное. — И как только так получилось! Как вышло так, что ты любишь его?! — Ваше Величество, прошу вас… — Знатные лорды заключают брачный союз по расчёту, — продолжал Эйрис, — И только один Тайвин, мать его, Ланнистер, настолько самоуверен, что женится по любви, на прекраснейшей женщине Вестероса, плюя на богатое приданое, на земли, на власть! Только он, один он может себе это позволить! У него и так всё это есть, не так ли? Джоанна судорожно вцепилась в него: — Ваше Величество! Но король уже не слышал её. — По какому праву он может быть счастлив, когда не может быть счастлив его король?! — с клокочущей яростью выговорил он. — Почему ему достаётся всё, а мне ничего?! — Эйрис, прошу тебя! — взмолилась Джоанна. — Молчи! Я ваш король! И вы принадлежите мне! Вы — мои, оба, и ты и Тайвин, а я — ваш король! Слышишь?! Ты моя, моя, моя!.. Джоанна в ужасе оглянулась на дверь, за которой стоял Ланс, но король мгновенно понял, что у неё на уме: — Не вздумай! — прошипел он, и в его глазах мелькнуло что-то такое, что Джоанна напрочь лишилась дара речи. Эйрис швырнул её на кровать. Боги, Тайвин, где ты? Но Тайвина не было. Хвала богам, что его не было рядом. Джоанна не смела сопротивляться, понимая, что сейчас это опасно для жизни, опаснее, чем когда-либо. А сопротивлялась ли она когда-нибудь? Тут Эйрис прав, она всегда была его подданной. Король берёт то, что хочет… Эйрис грубо овладел ею, и у Джоанны вырвался стон. Он вцепился в золотые кудри Джоанны, и заглянул ей в лицо, тяжело дыша. Взгляд короля был ужасен. В нём горело безумие, страсть, и отчаяние. И ненависть, ненависть, страшная, как огонь самой глубокой из семи преисподних. — Я ваш король! И вы оба принадлежите мне! Мне!.. — рычал он. Никогда ещё Джоанне не было так страшно. Дверь незаперта, в любой момент может войти кто угодно. Ланс, Лиора, Линда, Тайвин… Помилуйте боги, только не Тайвин! Если он увидит их сейчас, дело кончится смертоубийством, и из них троих живым из этой комнаты не выйдет никто… Король совсем обезумел: — Вы мои, оба, мои! — исступлённо повторял он, — и ты, и Тайвин! Он тоже принадлежит мне, он мой, мой! Сколько это продолжалось? Джоанне думалось, что она сошла с ума, и что всё это ей мерещится в чудовищном бреду, так походило оно на горячечный сон. Это было ужасно, дико, неправдоподобно. — Тайвин — мой! — с каждым движением выдыхал король, — Мой! Казалось, что прошла целая вечность. Наконец Эйрис закончил, последний раз прорычав, что Тайвин принадлежит ему. Джоанна лежала, как неживая, не смея вздохнуть. Король встал, одёрнул на ней юбки. Несколько мгновений он молчал, глядя на неё мрачными, горящими в темноте пурпурными глазами. Потом он наклонился, и схватив её за плечи, заставил сесть на кровати. Джоанна разрыдалась, беззвучно, без слез. Король налил ей в бокал вина: — Пей! Джоанна выпила, руки её дрожали. Эйрис наклонился к ней, снова поцеловал, страстно и грубо. И с ненавистью сказал ей в ухо: — Запомни — если ты скажешь ему, клянусь: Семь Королевств ещё не видывали такой казни, которую я придумаю для него! Я сожгу его заживо. *** Дождь со снегом утихли и на улице похолодало. За окном заунывно выл ветер. Клочковатые тучи, летящие по небу, то застилали луну, то открывали её вновь, и тогда она ярким светом заливала обледеневшую мостовую двора. Джоанна сидела на кровати в одной ночной рубашке. Внутри у неё всё как будто умерло. В ванне она долго тёрла себя губкой, словно пытаясь смыть с себя следы прикосновений короля, но ей казалось, что они останутся на ней навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Дверь легко стукнула, и в покои вошёл Тайвин. Сумрачный и усталый, он вошел тихо, боясь разбудить Джоанну, но почти сразу увидал её. — Не спишь, — безо всякого выражения сказал он и, бросив плащ на спинку кресла, стал снимать сапоги. — Нет, — глухо ответила Джоанна. От звука её голоса Тайвин насторожился. — Что случилось? Джоанна подавила подступившие рыдания и опустила голову. Тайвин встал, бесшумными шагами подошёл к ней и сел подле неё на кровать. — Джоанна, что-то ещё произошло, пока меня не было? Сердце Джоанны рвалось на части. «Я должна ему рассказать, должна». Она весь вечер проговаривала их про себя, представляя, как расскажет всё ему. Но сейчас, когда он сидел рядом с ней, тревожно глядя ей в лицо, выговорить эти страшные слова было невозможно. Она набрала воздуху в грудь и выдохнула: — Тайвин, прошу тебя, давай уедем домой. — Домой? — переспросил Тайвин. Она порывисто обняла его, стараясь унять дрожь. — Уедем, уедем, вместе! Не оставляй меня больше одну, пожалуйста. Тайвин прижал её к себе. — Обещаю, ты завтра же поедешь домой. Джоанна подняла на него полный страдания взгляд. — Нет, Тайвин, пожалуйста, давай уедем отсюда вместе, навсегда! Прошу тебя, останься со мной в Утёсе!.. — Джоанна, да что стряслось, пока меня не было? — Тайвин пристально уставился на неё своими пронзительными глазами. — Что тут произошло? «Я должна ему рассказать, должна». — Я… говорила с Эйрисом, он приходил ко мне. — Сюда? Джоанна кивнула. — Когда это было? — нахмурился Тайвин. — Давно? — Вечером… Когда ты ушёл. Он… Он… Он угрожал, говорил, что мы с тобой оба принадлежим ему, и должны делать всё, что он говорит. Говорил, что он наш король. — Он всегда это говорил, сколько я его помню, — ответил Тайвин. — Чем он так напугал тебя? Джоанна смотрела на него отчаянным взглядом. Она уже поняла, что на эти страшные слова сил ей не хватит. О боги, пусть он догадается сам!.. Но Тайвин продолжал глядеть на неё непонимающе. Боялся ли он понять, или и вправду не мог?.. Она разрыдалась. — Боги, да что он с тобою сделал? — Это было настолько непохоже на Джоанну, что Тайвин и сам поневоле испугался. Но Джоанна не могла говорить, содрогаясь от рыданий. — Тебя не так просто напугать, милая! Так что он тебе сказал? — Джоанна замотала головой, заливаясь слезами. — Что он сделал с тобой, умоляю, скажи мне!.. — голос его дрогнул. — Он грозил огнём. Грозил сжечь за неповиновение, — выговорила наконец Джоанна. Минуту они сидели молча. — Прошу тебя, давай уедем, — снова начала Джоанна. — Он безумен, безумен! — Я завтра же отправлю тебя домой. — сказал Тайвин. — Сир Бенедикт сопроводит вас. — Нет! — в ужасе вскричала Джоанна, бросаясь ему на грудь — умоляю, не отсылай от себя сира Бенедикта! Он верный человек, он должен быть рядом с тобой! — Да что здесь произошло, Джоанна? — в отчаянии воскликнул Тайвин. — Ты объяснишь мне толком, что он тебе такого сказал? — Тайвин, он отрубит тебе голову, — прорыдала Джоанна. Тайвин вздохнул, как ей показалось, с облегчением. — Клянусь тебе всеми богами, моей головы он не получит, — твёрдо молвил он. — Ни завтра, ни послезавтра — никогда. Слышишь? — Тебе надо уезжать из Королевской Гавани. — Джоанна вытерла слёзы об его плечо. — В Бобровом Утёсе, со своим войском под рукой и со всеми богатствами Запада ты будешь неуязвим. А здесь… Он будет держать тебя при себе, на виду. И в любой момент он может расправиться с тобой, если ему вздумается. — Милая, Эйрис не тронет меня, уверяю. Уж если кому он и опасен, так только самому себе, не мне. — Тайвин, пока ещё ваши дороги могут разойтись, но ещё немного, и станет поздно! С каждым днём, он будет все больше завидовать тебе, и впадать во всё большее и большее безумие! Настанет день, когда он уже не сможет тебя отпустить, потому что страх сделает вас заложниками друг друга! — Любовь моя, вот уж чего, а Эйриса я не боюсь, — сказал Тайвин. — Тайвин, — Джоанна опустилась перед ним на колени, обвив его руками. — Я прошу тебя, ради всего, что тебе дорого, ради наших детей, послушай меня! — Джоанна, встань, что ты делаешь, — Тайвин в смятении попытался её поднять, но она ещё крепче прижалась к нему, ткнувшись головой ему в живот: — Я ненавижу его, ненавижу, ненавижу! — простонала она. И вдруг подняла лицо, вскричав: — Будь он проклят, пусть он сгорит, пусть провалится в седьмое пекло! Он будет вечно преследовать нас, этот подлый, похотливый змей! Ему не даёт покоя мысль о нашем счастье, и пока он не погубит нас, он не успокоится! — Милая, — начал было Тайвин, но Джоанна не дала ему договорить: — Я знаю, что ты сейчас скажешь! Ты скажешь, что ты не можешь всё бросить, что ты должен править Семью Королевствами, но неужели ты не видишь, что происходит, что он делает с тобою? Он грязно использует тебя, издеваясь и бесчестя! Он не друг тебе, не король, он бездарное, бесталанное, завистливое чудовище!.. Джоанна на миг умолкла, глядя на него горящими глазами. — Но кто-то же должен сберечь королевство от нашего короля. Кто, если не я? — Не лги мне, — вскричала Джоанна, — меня ты не обманешь такими речами! Ты делаешь всё это не ради короля и королевства, а в угоду своей гордыне! — она охватила его колени руками, — Тайвин милый, я знаю тебя, знаю все твои честолюбивые замыслы, но прошу тебя, во имя нашей любви, послушай меня!.. — Я клялся, что не оставлю своего поста в трудный час. — Боги, Тайвин, что клятвы? — глаза её горели диким огнём. — Клятвы — лишь слова! Эйрис тоже клялся воздавать по заслугам за верность, а что в награду получил ты? Чем наградил тебя твой король? Твой король предал тебя, своего верного слугу, своего лучшего друга! Ты ещё сам не понимаешь, как низко, как подло он поступил с тобою! Тайвин со страхом смотрел на Джоанну. — Все клятвы — ложь! — воскликнула она яростно. — Вы с Эйрисом клялись перед Железным Троном, а мы с тобой — пред алтарём богов, но правда лишь в нашей любви!.. Прежде чем Тайвин успел возразить ей, она поднялась с колен и закрыла ему рот поцелуем. Несколько мгновений они слышали, как колотятся сердца друг друга. — Все клятвы нарушены, Тайвин, настал час давать новые клятвы! — со страстью вымолвила Джоанна, отрываясь от его уст. Тайвин чувствуя, что она не на шутку разбушевалась, тоже начал терять голову. Она была прекрасна, с рассыпавшимися по плечам золотыми кудрями, и изумрудно-зелёными глазами, в которых, мерцая, отражалось пламя свечи. — Я больше не могу жить в разлуке с тобой, не могу! — повторяла она. — Мы должны быть вместе! Будь он проклят, этот лукавый разлучник! Долгими ночами в пустой холодной постели я хочу вырвать его чёрное сердце из груди! Джоанна снова принялась покрывать страстными поцелуями его лицо, расстегивать рубашку. Нынче, после того, что сделал с нею Эйрис, Тайвин был нужен ей, как никогда. Ей был нужен её лорд, жестокий, коварный и вероломный. Её брат, её муж, любовь всей её жизни. — Обещай мне, что завтра же попросишь отставки, и уедешь со мной. Обещай, обещай! — исступлённо повторяла она, снова и снова целуя его. Её тело, поруганное королём, отвечало на каждое его движение ноющей болью, но Джоанне надо было забыть короля, забыть этот кошмар, это безумие. И вот оно начало отступать, отступать и наконец растаяло как дурной сон. Осталось лишь настоящее в объятиях Тайвина, жаркое, прекрасное и могучее. *** Наутро после того проклятого дня, Тайвин, как и обещал ей, пришёл к королю. Перед Железным Троном он преклонил колено, и, сняв с себя цепь Десницы, попросил отставки. Все были немало этим удивлены и напуганы. Они знали, что Тайвин Ланнистер — человек гордый, но все обиды и оскорбления сносит молча, пряча их внутри, откладывая их до поры до времени. — Что это взбрело в твою голову, Ланнистер? — со злостью спросил Эйрис. Он тоже испугался, хоть и старался не показывать виду. — Ваше Величество, здоровье подводит. Боюсь, я больше не могу служить вам, как прежде, — холодно ответил Тайвин. Король удивлённо вскинул брови. — Да неужели? — язвительно воскликнул он, — Погляди на себя, Тайвин, на тебе можно брёвна возить! По мне, так твоего здоровья хватит на половину Красного Замка! — Я прошу отпустить меня, Ваше Величество. Верно, я перестал справляться со своими обязанностями, раз при дворе насмехаются надо мною. Все притихли. Эйрис, прищурившись, смотрел в его немигающие, недобрые глаза. Смотрел, смотрел, но, как всегда, не выдержал тяжёлого тайвинова взгляда. — Нет, Тайвин, как бы не так. Ты мне нужен. Надевай обратно свою цепь. Твоё место рядом со мной. Тайвин, помедлив, покорно поднялся. Высокий и мрачный, он стоял у подножия Железного Трона, с цепью в руке. Король, в окружении семи своих белых рыцарей, глядел на него сверху вниз, но все присутствующие неуловимо чувствовали его страх. Тайвин, один и безоружный, казался куда опаснее, чем Эйрис со всей его королевской гвардией. — Если ты и впрямь расхворался, Великий мейстер Пицель тебе поможет. А если не поможет, я прикажу насадить его голову на пику. — резко прибавил король. — ступай, садись на своё место. Эйрис нетерпеливо махнул рукой, делая Тайвину знак идти, и случайно задел одно из лезвий. Кровь тонкой струйкой поползла за рукав, расшитый чёрным жемчугом. Но король не заметил этого. — И запомни. Ещё раз попытаешься снять цепь Десницы, я прикажу тебя ею же и удавить. Ты меня понял? Тайвин молча склонил голову, и пошёл прочь. Вечером Джоанна и Тайвин лежали рядом, и каждый думал свою невесёлую думу. Они были вдвоём, но казалось, Эйрис, словно незримый меч, словно змея, находился между ними. Мысли обоих были только о нём. Он никогда не оставит нас, с тоской думала Джоанна. Он всегда будет рядом, пока один из нас троих не умрёт. — Я так и знала, — горько прошептала Джоанна. — Он не отпустит тебя. — Нет, не отпустит, — ответил Тайвин. Мысли её снова и снова возвращались ко вчерашнему кошмару. Догадался ли Тайвин, или нет? Тогда Джоанне показалось, что на миг эта мысль мелькнула в его взгляде, но он тотчас прогнал её прочь. Поверил ли он своей страшной догадке, что Эйрис мог поступить так с ними? Или же отказался в это верить? Она с горечью глядела на своего лорда, на его благородный профиль. Такой бы чеканить на монетах. Но нет, этому не бывать никогда, если только Запад не выйдет из-под власти Железного Трона. О Тайвин, Тайвин, даже ты не смог защитить свою сестрицу-жену!.. Только теперь она вдруг пронзительно ясно поняла всю их уязвимость. Её лорд, всегда казавшийся несокрушимым, как Бобровый Утёс, внезапно оказался живым человеком, и она на миг почувствовала к нему болезненную нежность и желание защитить, оградить его, вроде того, что когда-то давно испытывала к Эйрису. Джоанна провела пальцами по белому шраму у него на левой стороне груди, следу от меча Роджера Рейна. Чуть ниже ещё один, полученный в битве на Ступенях. На боку другой, от наёмничьего копья. Ещё один, длинный и тонкий, вдоль ключицы, след от коварного тирошийского кинжала. Но самый опасный, тот что едва не стоил Тайвину жизни, уже почти незаметный светлый рубец — пониже правого локтя, от отравленного иббенийского клинка. Баратеон рассказывал, как Эйрис, отважный до безрассудства, ввязался в неравный бой, и Тайвин, спасая принца, получил удар кривым пиратским ятаганом. Рана была пустяковая. Тайвин заметив, что рукав намок от крови, завязал её, чем пришлось… Друзья поняли, что с ним неладно, только когда он начал заговариваться и падать с ног. Тогда лихая горячка чуть не свела Тайвина в могилу. По словам Стеффона, Эйрис прогнал полкового лекаря и сам всю ночь просидел возле Тайвина, по ложке вливая в него отвар какой-то целебной травы. Благодаря тайвиновой крепости, да тому, что яда попало немного, ему удалось выкарабкаться — на следующее утро он уже был на ногах… Сколько раз смерть осеняла его своим чёрным крылом? Сколько раз Неведомый давал ему отсрочку? И для чего? Для того, чтобы лучший друг, потеряв рассудок, отправил его на плаху? — Обними меня изо всех сил, — попросила она. — Изо всех сил? Не боишься? — Не боюсь, я крепкая. «Ничего не поделаешь, милый. Вот она, любовь» горько подумала Джоанна. «Война без правил. Мы с тобой победили друг друга и взяли друг друга в плен, и когда мы оба оказались беспомощны, враг воспользовался этим» *** С того ужасного дня Джоанна понесла. От кого, от короля или от Тайвина, ей было неведомо. Тайвин отправил Джоанну с детьми в Утёс, не дожидаясь окончания праздничных дней и, спустя три месяца, приехал сам. Стало очевидно, что они с Эйрисом окончательно рассорились. Джоанна сказала ему, что ждёт ребёнка. Тайвин принял эту весть со смешанным чувством, видя, что супруга чувствует себя неважно. Чем больше проходило времени, тем меньше хотелось ей признаваться Тайвину, и вместе с тем, всё страшнее становилось. Ведь если это его дитя, то знать, что произошло ему совершенно не нужно. А если вдруг нет? Приехав из Гавани, Тайвин сказал ей, что Эйрис стал бояться оставаться с ним один на один: — Теперь, если дежурному рыцарю гвардии понадобится отлучиться, он сначала вызывает писаря, или кого-нибудь из слуг, и только потом отпускает его, чтобы вместе с нами всё время был кто-то третий… О, Джоанна прекрасно понимала, почему! Вся жизнь Эйриса отныне превратилась в пытку. Изо дня в день он будет избегать его, бояться остаться с ним наедине, обмирать под его тяжёлым взглядом — знает или не знает?.. Из ночи в ночь он будет лежать в своей королевской постели, обливаясь холодным потом, гадая — сказала ли она Тайвину, или не сказала?.. И каждую ночь, до его последнего часа, лишь только он забудется, измученный и обессилевший, в его сон будет входить лев в золотом ошейнике. «Так-то ты отплатил мне за верную службу, мой король?..» Отныне Тайвин, сам того не ведая, стал для Эйриса его главным кошмаром. Страх неизвестности повязал их с королём жестокой петлёй, держащейся на одном лишь слове. И этот страх медленно и неуклонно рушил и без того непрочный разум Его Величества. Тайвин каждую свободную минуту старался проводить с Джоанной, но не так, как прежде, жадно и страстно, а совсем иначе. Он ходил за ней по пятам, как маленький, поминутно брал её за руку, садился рядом, заглядывал в лицо, и Джоанна видела непонятную тревогу в его глазах. От этого ей становилось не по себе. Пожалуй, в первый раз в жизни она начала испытывать к своему мужу что-то вроде жалости. Но что её по-настоящему пугало, так это то, что она начала тяготиться его обществом. Если раньше от одного его прикосновения ей становилось легче, в его объятиях её мгновенно охватывал покой и уверенность в себе, да и во всём мире, то теперь ей всё больше и больше хотелось быть одной. Она отправляла Тайвина к детям, а сама уходила в сад, печальный и опустевший, и, забравшись куда-нибудь поглубже, оставалась со своими мыслями, и мысли эти были одна хуже другой. Зима меж тем вступала в свои права. Мейстеры обещали небывалых, жестоких холодов, но здесь, на западе, ничего такого заметно пока не было. Из-за тёплого морского течения, идущего с юга, зимы в Ланниспорте обычно бывали сырыми и не слишком морозными. Прибрежные скалы то обмерзали, то обтаивали, наращивая венцы и короны изо льда, ручьи и водопады застывали, образуя ниспадающие в ущелья занавеси из огромных, причудливых сосулек, а самшитовые деревья вдоль берега иногда поутру обрастали слоем инея, толщиной в целую пядь. Дул промозглый, сырой ветер. Джоанна и Киван стоя на внешней террасе, глядели вниз, как их родичи поднимаются к воротам по присыпанной песком обледенелой дорожке. Тайвин ходил гулять с детьми в сосновую рощу, и теперь они возвращались домой. Серсея и Джейме бежали впереди, на ходу пытаясь лепить снежки из мокрого снега пополам с грязью. Следом плёлся волкодав в золотом ошейнике, уже полуслепой и оглохший, но по-прежнему величественный, а за ним, беседуя, шли Тайвин и септон Леобальд. Тайвин, с непокрытой головой, в горностаевом плаще, со снисходительным почтением слушал тощего, сутулого Леобальда, который увлечённо что-то ему говорил. В последнее время они полюбили вести долгие богословские споры. Тайвин норовил подловить септона на какой-нибудь сомнительной фразе из Семиконечной Звезды, однако, как любого хорошего священнослужителя, одолеть Леобальда в словесном поединке было невозможно, а сам Тайвин, не отличавшийся особой набожностью, слабовато знал божественное писание, и большинство его суждений были довольно наивными, что Леобальд раз за разом ему доказывал, вежливо, но твёрдо. Тайвин принимал поражения от своего септона с покорностью и даже лёгким восхищением, но сдаваться пока не собирался. Обоих это явно развлекало. — Тайвин стал куда больше времени проводить с детьми, — заметил Киван. — Мне кажется, им это нравится. — Разумеется, с отцом им гулять веселей, чем с няней, потому что он не смотрит, куда они лезут, — вздохнула Джоанна. — Я даже отсюда вижу, что они грязные с ног до головы. Дорне и Кивану боги всё никак не давали детей, несмотря на то, что они были женаты уже давно. Оба они горевали, но не теряли надежды. Джоанну всегда трогало, как Киван утешался, глядя на Джейме и Серсею. Он настолько любил старшего брата, что принимал его счастье как своё собственное, забывая об их с Дорной беде. — Тайвин переживает. Говорит, ты печальна, и не знает, как развеселить тебя. Джоанна вздохнула. Не могла же она признаться Кивану, что ей стыдно и страшно смотреть в глаза своему супругу, что в голове у неё бродит по кругу только одна гнетущая мысль — от короля, или от Тайвина? — Я не очень хорошо чувствую себя, — сказала она неохотно. — Ничего, Джоанна. Он понимает, что женщины — существа сложные, — улыбнулся Киван. Родные и близкие видели, что эта беременность даётся Джоанне куда труднее, чем первая. Дитя словно тянуло из неё силы, страшные сны не давали спать. Когда ей приходилось совсем невмоготу, она шла к Кивану или Дженне, и подолгу разговаривала с ними. Разговоры были о детях, о прочих родственниках, о хозяйстве, о ценах на вино и масло, о повседневной западной жизни, но они отвлекали Джоанну и ей становилось легче. Все остальные её братья и кузены искренне радовались скорому прибавлению в семействе, но общение с ними с недавнего времени стало Джоанне не в радость. Даже весельчак Герион, всеобщий любимец, стал утомлять её своей беззаботностью. «Лето прошло, а с ним прошло и моё счастье» думала Джоанна печально. «И конца этой зиме пока не видать…» — Что ж, пойдём вниз, братец, — со вздохом сказала она, беря Кивана под руку. — Сдаётся мне, что нам пора к столу. Они спустились по лестнице на нижнюю террасу, оставляя за собою подтаивающие следы на снегу и вошли внутрь сквозь сводчатую арку, украшенную сверху львиной мордой, на которой застыло обычное для каменных львов выражение горестного недоумения. Все их домашние уже собрались в трапезной. За окнами быстро темнело, слуги зажигали светильники, Тигеттовы собаки, негромко перетявкиваясь, устраивались у очага. Тайвин, Джейме и Серсея, разрумянившиеся, красивые и весёлые, встречали Джоанну у входа. Джоанна глядела на них с тяжёлым чувством. Они были самым дорогим в её жизни, неужели злой королевский подарок и впрямь имеет такую силу?.. Близнецы с двух сторон бросились к матери, и на душе у неё немного полегчало. Она поцеловала обоих, ласково прижимая их к себе: — Котятки мои, — сказала она. — Боги милостивые, вы что, купались в одежде? — Нет, матушка, мы попросту провалились под лёд на ручье и немного промокли, — отвечали дети хором. Джоанна гневно воззрилась на мужа: — Ступайте переодеваться, бегом! Ты что, вообще не смотришь, что они делают, любовь моя? — Милая, если бы я не смотрел за ними, Семь Королевств уже лежали бы в руинах, — склонил голову Тайвин. Джоанна, поцеловала его в холодную щёку: — Я прикажу подать горячего вина с пряностями, — сказала она, и потрепала по ушам волкодава, сунувшего ей в руки свою мокрую лохматую морду. Тайвин и Джоанна сели во главе стола, следом за ними стали рассаживаться по своим местам их домочадцы. Киван с Дорной, Дженна с Эммоном, мейстер Годвин, септон Леобальд, сир Бенедикт, домашние рыцари, племянники-оруженосцы. Пёс Тайвина улёгся у очага, среди почтительно расступившихся перед ним борзых, и принялся грызть намёрзший на лапах снег. Герион, брызжущий неуёмным весельем, затеял с Тигеттом возню, пытаясь померяться силой; Тигетт отпихивался от него: — Да что с тобой сегодня, братец? Ты что, забыл выпить своё лекарство? — Я хочу хорошенько проучить тебя, — отвечал Герион. — Ты вчера ушёл от кузена Леодора в моих сапогах и оставил меня в затруднительном положении! Кузен Леодор, как его все называли, были их родичем из ланниспортских Ланнистеров и славился своими застольями, неизменно заканчивающихся каким-нибудь бесчинством, например, прыжками на коне через стол, за которым играли в кайвассу, или дракой из-за того, какой песнопевец Железных Островов искуснее — Харлон-Мужелюбец или Визжащий Кракен. — Если бы ты ушёл вместе со мной, как мы договаривались, этого недоразумения бы не случилось, — отвечал Тигетт. — Если бы вы не таскались к кузену Леодору, не случалось бы и половины недоразумений, что происходят в Ланниспорте, — заметил Киван. — Я слыхал, что вчера вся мужская часть гостей вышла на балкон нагишом и стреляла по портовым чайкам из арбалета. — Чистая правда, — подтвердил Тигетт. — Так оно и было. — Жениться тебе пора, Тигетт, — вздохнул Тайвин, качая головой. — Тайвин, не начинай снова, прошу тебя, — ощетинился Тигетт, мгновенно свирепея. — Не то я выйду из-за стола прямо сейчас! Герион, воспользовавшись моментом, сумел обхватить его за шею и несколько раз ткнуть кулаком в живот, но при этом он толкнул под руку Тайвина, облив его вином. На этом всё веселье закончилось. — Присоединяйся, Тайвин, давай навешаем ему вместе, — как ни в чём не бывало, предложил Герион, как только Тайвин перестал браниться. — Я могу его подержать. — Кто бы подержал тебя! — в сердцах отвечал Тайвин, вытираясь салфеткой. Джоанна глядела на своих родичей с улыбкой, но на душе у неё скребли кошки. Всё было хорошо, все были здоровы, живы, целы, скоро их станет ещё больше. Ей бы радоваться, но гнетущий страх не отпускал её даже сейчас. Застольные разговоры и шутки не развлекали её, и отвлечься не удавалось. Слуги принесли печёные яблоки, мёд и имбирные пряники. Дети мгновенно нахватали себе пряников, оруженосцы смотрели на них с унылой завистью. В сущности, эти мальчишки были ненамного старше, но положение обязывало их вести себя соответствующе. — Мы с вами так давно не пели, — сказал Герион. — А ведь мы не так часто собираемся все вместе. Давайте посидим сегодня вечером у огня, как раньше? — Мы — с радостью, — отвечала Дженна, одной рукой сгребая Эммона в свои объятия. — Правда, любовь моя? Эммон что-то жалобно пискнул, и все рассмеялись. — Мы тоже, — молвил Киван весело. — А ты, Тигетт, порадуешь нас сегодня своим обществом? — Сегодня, пожалуй, можно и посидеть, — почесав в затылке, согласился Тигетт. — А вас, милорд, в продолжение нашей сегодняшней беседы, я приглашаю на вечернюю молитву, — молвил септон Леобальд, лукаво глядя на Тайвина. Все снова расхохотались. — Кажется, вы влипли, Ваша Светлость, — сказал Киван, хлопая брата по плечу. Джоанна слушала их с тоскливым раздражением. Как бы ей хотелось сейчас вина, чтобы хоть немного развеяться, но и этого ей было нельзя. «Хвала богам» думала она. «Если было можно, я бы спилась за эти месяцы…» Ни на минуту не могла она перестать думать об этом. Дядя Титос всегда говорил, что проблемы нужно решать по мере их поступления. Сам он, правда, решать их не собирался — ни по мере, ни как иначе, для этого у него была Её Милость. Быть может, потому он и прожил вольную, и, вобщем-то хорошую жизнь. Да и у самой Джоанны в жизни было всё, о чём можно было мечтать — любовь, семья, власть, богатство. Но она понимала, что по-прежнему не будет уже никогда. — Я пойду, пожалуй, — сказала она, вставая. — Мне нужно прилечь. Тайвин поймал её руку, поцеловал и спросил участливо: — Тебе нехорошо, моя леди? — Всё хорошо, мой лорд, — с вымученной улыбкой сказала она. Поднявшись в покои, Джоанна приказала Лиоре принести ей чая с облепихой и чабрецом, и, отпустив её, осталась одна. Сев на кровать, она вновь стала перебирать в уме все возможные расклады. Может быть, все её страхи — лишь порождение сознания, изменённого беременностью. А если всё-таки нет? Что же было в этом младенце, почему ей так трудно стало находиться рядом с мужем и остальными родичами? Неужто и вправду, внутри у неё растёт дракон? Или же это попросту маленький Тайвин?.. Когда она только заподозрила в себе начало новой жизни, то пришла в такой ужас, что первым делом ей подумалось избавиться от ребёнка. Выдал ли бы её мейстер Годвин? Она почему-то была уверена, что нет, но немедленно отвергла эту страшную мысль. Прислушивалась к младенцу, она понимала, что он ей ближе и дороже, чем Серсея и Джейме вместе взятые, и чувствовала в нем и себя, и Тайвина, обоих. И это вселяло в неё смутную надежду. Серсея и Джейме характером были совершенно непохожи на своих родителей. С натяжкой можно было сказать, что Серсея удалась более в отца своей самоуверенностью, а Джейме — более в мать своей горячностью. Но во всём прочем близнецы были совершенно другими. И проблем с ними, как и с нерождённым еще ребёнком, тоже хватало. Неделю тому назад Джоанна сидела у себя, разбираясь со счетоводной книгой, которую ей принёс управляющий, когда к ней вбежала одна из её горничных. — Ваша Светлость, Ваша Светлость, — задыхаясь, выпалила она. — Ваши детки занимаются непотребством. Джоанна, толком ничего не поняв, поначалу испугалась, а потом рассердилась. Эта горничная была какой-то свойственницей Вестерлингов, и, в отличие от хладнокровной и находчивой, как браавосский наёмник Лиоры, всегда раздражала Джоанну своей суетливостью и глупостью. Оставив работу, Джоанна отправилась смотреть, в чём дело. Горничная, причитая, поспевала за ней. Под словом «непотребство» Джоанна понимала вполне определённые действия, которых, по её мнению, восьмилетние дети совершать не могут. Она быстрым шагом вошла в детскую комнату и остановилась, как поражённая громом. Увидав мать, дети как не в чём не бывало, воззрились на неё. Им и в голову не приходило, что они делают что-то нехорошее. Джоанна похолодела, почему-то ей вдруг стало так страшно, что сердце в груди у неё остановилось. Это был не тот страх, что она испытывала перед королём. Это был глубинный леденящий душу ужас перед неотвратимостью судьбы. Горничная снова заблажила: — Семеро, что же это такое, Ваша Светлость!.. — Закрой рот, — рявкнула Джоанна и быстро подойдя к сыну, схватила его за руку, и дёрнула, отрывая от сестры. — Это что ещё такое? — Ничего, — с удивлением ответил Джейме. — Мы просто играем. — «Просто играете»?! Чтобы я больше этого не видела. Если я ещё раз увижу нечто подобное, мне придётся рассказать обо всём вашему лорду-отцу. Дети переглянулись и разом притихли. «Рассказать всё лорду-отцу» было самой страшной угрозой у них в семье, хотя на деле до этого не доходило почти никогда, а если и доходило, то вряд ли кто-то мог вспомнить, чем всё закончилось. Тайвин никогда их не бил, разве что Джейме успел уже нахватать от него подзатыльников, когда начал учиться грамоте. Но, несмотря на то, что рука у Джоанны была тяжёлая, а разговор короткий, отца дети боялись гораздо больше. — Ступай, я разберусь сама. Горничная ушла, бестолково причитая. «Что за дура» с бешенством подумала Джоанна. Дети, удивлённые и испуганные, попытались было удрать, но Джоанна снова схватила Джейме за шиворот и вывела в коридор. — Тебе пора тренироваться. Ланс, отведи его к сиру Бенедикту, и проследи, чтобы он наконец занялся делом, — она обернулась к Линде и спросила грозно: — Ты уже видела это? — Нет, миледи, — невозмутимо отвечала Линда. — Но позвольте, Ваша Светлость, они же спят в одной кровати. Я понятия не имею, во что они играют, когда остаются вдвоём. Джоанна стиснула зубы. А ведь девчонка права! Интересно, когда это началось? — Пора это прекратить. Они уже достаточно подросли. С сегодняшнего дня будут ночевать в разных концах замка. — Джоанна гневно взглянула на Серсею и добавила: — и чтоб у каждого под дверью стояло по гвардейцу. — Как прикажете, миледи, — отвечала Линда с поклоном. «Час от часу не легче», с горечью думала Джоанна. Мало ей кошмаров из-за ещё нерождённого ребёнка, так теперь эти двое решили добавить переживаний её измученной душе. Элейна Мартелл — вот кто ей был нужен больше всего. Они уже договорились, что Элейна приедет в гости полюбоваться на малютку, а заодно привезёт с собой Оберина и Элию — чтобы познакомить их с Серсеей и Джейме. Дети Элейны были постарше, но она не сомневалась, что они подружатся с юными Ланнистерами. Понятно было уже давно, что близнецов пора отвлечь друг от друга. Новые дорнийские друзья, смена привычного окружения на что-то необычное, яркое, как Солнечное Копьё, были необходимы им, как воздух. Джоанна рассчитывала отправить Серсею в Дорн, чтобы когда-нибудь потом обручить их с Оберином. Что до Джейме, то отдавать его Мартеллам надолго ей не хотелось. Разлучать их с Серсеей сразу было бы жестоко, и мальчику, в любом случае, полезно съездить посмотреть солнечный Юг, людей, живущих по другим обычаям. Но через год-полтора его нужно было вернуть отцу. Джоанна хорошо представляла, как будет негодовать Тайвин, и понимала, что бури не миновать. Однако, по сравнению с тем, чего она боялась по-настоящему, это представлялось ей куда меньшей бедой. Стукнула дверь, и Тайвин тихо вошёл опочивальню. Джоанна вздрогнула от неожиданности, словно он мог поймать её с её мыслями, и воззрилась на него почти со страхом. В полумраке комнаты лицо его казалось загадочным, как у изваяния Неведомого. — Позволь мне побыть с тобою немного, — сказал он, и от звука его голоса от сердца у Джоанны отлегло. — Конечно, любовь моя, — отвечала она. Тайвин придержал дверь, впуская собаку. Волкодав, натыкаясь на стулья, процокал когтями на своё место и лёг у огня. Пока Тайвин закрывал ставни, снимал камзол и шёлковую рубашку, надевал вместо них другую, домашнюю, из некрашеного льна, Джоанна смотрела на него, подмечая, что и он, как и Эйрис и Стеффон, изменился за последние годы. Если раньше во всём его облике и движениях величие так живо оттенялось молодой дерзостью и нахальством, то теперь осталось одно лишь величие, и величия этого стало втрое больше. Даже сейчас одного взгляда на Тайвина, мрачноватого и задумчивого, в простой льняной рубашке, бродившего по комнате, было достаточно, чтобы понять, кто самый могущественный лорд Семи Королевств. — Будь добр, подай мне мою шерстяную накидку, — попросила Джоанна. — Здесь очень холодно. Тайвин бережно укрыл её накидкой из козьего пуха и стал разводить угасающий огонь. Джоанна с щемящим чувством наблюдала за своим супругом, как он ворошит угли, подкладывает щепки и дрова. Чего она испытывала к нему больше — страха, вины или жалости? Джоанна была уверена, что ей, рано или поздно, Тайвин простил бы всё. Куда страшнее ей было за своё дитя. Пёс потянулся к Тайвину, лизнул его в ухо, и вновь положил свою длинную морду на лапы, помаргивая седыми бровями. Тайвин поднялся, и, глядя в разгорающийся огонь, задумчиво молвил: — И почему только большие собаки так быстро дряхлеют. — Не знаю, милый. «Неужели мы с тобой больше никогда не будем так счастливы, как раньше?» думала Джоанна с болью. «Ты ведь не догадался тогда. Или не захотел догадываться. И ты как всегда прав…» Тайвин при всей своей проницательности, умел в упор не замечать некоторых вещей, касающихся его родных. Джоанне порой казалось, что он попросту отказывался видеть то, что не укладывалось в его понимание. И эта его упрямая слепота, в общем-то, всех их спасала. — Ты всё время гонишь меня, — сказал он. — Я знаю, тебе хочется быть одной. Но мне так тяжело без тебя, Джоанна. — Мне тревожно и страшно, милый, — помедлив, отвечала Джоанна. — И я ничего не могу с этим поделать. Тайвин опустился на ковёр у её ног и склонил голову ей на колени, как делала Серсея, когда хотела приласкаться к матери, или попросить у неё прощения. Сердце Джоанны сжалось от болезненной нежности и отчаяния. Боги, у неё не было никого ближе и любимее этого человека! Тайвин, её муж который на всю жизнь так и остался без памяти в неё влюблённым, её кузен, который любил её более, чем сорок тысяч братьев. И теперь она без вины виновата перед ним так, что не знает, куда девать глаза. Она не солгала ему, она лишь умолчала, отчего же ей так стыдно? Она не изменила ему, король принудил её силой, отчего же ей так страшно? — Что ты надумал? Эйрис не собирается освободить тебя от должности? — спросила она, чтобы не заплакать. — Я больше не заводил об этом речи, — отвечал Тайвин неохотно. — Он ясно дал мне понять, что никуда меня не отпустит. — А ты только и рад…– с горечью сказала Джоанна. — Надо было тебе действовать решительнее. — Джоанна, милая, поверь, мне ещё рано уходить в отставку! — Как бы не стало поздно, — она вздохнула. — Доиграешься ты, любовь моя. Эйрис погубит тебя. — Не бойся, Джоанна. Как говорится, не родился ещё тот человек, который смог бы меня погубить. Джоанна безнадёжно махнула рукой. – Когда ты теперь поедешь в столицу? — Когда увижу нашего сына, — отвечал Тайвин. — И когда ты повеселеешь, как прежде. «Мне кажется, что я больше никогда уже не повеселею» подумала Джоанна. К глазам её подступили слёзы, и она тихо, чтобы не заметил Тайвин, утёрла их локтем. — Не сердись, Джоанна. Обещаю, я скоро вернусь к тебе и детям. — Он поднял голову от её колен, заглянул ей в лицо и улыбнулся. — «Руки не протяну уже, не вправе оставить вас в том царствии теней, безмолвных, перед изгородью дней, впадающих в зависимость от яви, с моей недосягаемостью в ней!» — Что ты опять несёшь, — страдальчески поморщилась Джоанна. Тайвин обнял её, и Джоанна почувствовала, как враждебно затаилось дитя у неё внутри. — Он очень похож на тебя, — зачем-то сказала она, словно пытаясь убедить не то его, не то саму себя. — Давай-ка лучше он будет похожим на тебя. Мне так понравится гораздо больше. Джоанна печально усмехнулась. — Да, пожалуй, так и впрямь будет лучше. Как продвигаются ваши дела с Джейме? — Спросила она. — Меня немного пугает, когда он вдруг начинает читать слова в обратную сторону. Но по тому, как он обращается с мечом уже ясно, что он далеко пойдёт. Вот увидишь, он ещё удивит нас всех. «Меня он удивить уже сумел…» подумала Джоанна, вспомнив их с Серсеей игры, и ей снова захотелось плакать. — Когда-нибудь он стяжает великую славу и станет известен на все Семь Королевств, и даже больше. — твёрдо сказал Тайвин. — Каждый, от мала до велика, будет знать его имя. — Умоляю, Тай, перестань! — с раздражением перебила его Джоанна. — Ты просто сумасшедший!.. Вы с Эйрисом два сапога пара, только он буйный, а ты пока ещё нет. — Не сердись, — в обычной своей примирительно-повелительной манере сказал Тайвин. — Я больше не буду. Он взял руку Джоанны, поцеловал её и подсунул себе под шею. — Прошу тебя, не печалься. Когда ты печальна, мне становится не по себе. Джоанна с болью смотрела на своего супруга. Ей хотелось обнять его, как прежде, прильнуть к нему всем телом, прижать его голову к своей груди, целовать, целовать. Но она не могла. Дитя в её чреве словно отталкивало её от него. «Что же мне делать с тобою, мой лорд?» подумала она. «Что мне делать с собой и со всеми нами?..» — Как бы ты поступил с бастардом кого-нибудь из твоих братьев или сестёр, родных или двоюродных? — спросила она вдруг, неожиданно для себя, и почувствовала, как Тайвин сразу напрягся. — А как я должен с ним поступать? Растил бы его, как своего, что же я ещё могу сделать. Ведь он наполовину Ланнистер и мой племянник. — он помолчал немного и добавил неприязненно: — А что, Герион уже натворил что-то? С Джоанной Герион был в более доверительных отношениях, чем со старшими братьями, поэтому все подробности Тайвин обычно узнавал у неё. — Почему ты сразу подумал про Гериона? — Потому что Тигетт круглые сутки проводит в седле, а делать детей при таком раскладе умеют лишь дотракийцы. — Нет, милый, насколько мне известно, Герион пока ничего не натворил, — ответила Джоанна. Тайвин снова поднял голову и пронзительно поглядел на неё: — Что ж, смотри. Но если вдруг что, будет лучше если я узнаю об этом заранее, — недовольно сказал он. — Я понимаю, мой лорд. — Очень на это надеюсь, моя леди. Джоанна вздохнула. «Что же ты будешь делать, если бастарда-племянника принесёт тебе твоя собственная жена?» Скорее всего, Тайвин и тогда не станет выносить сор из чертога, но уготовит для короля какую-нибудь страшную месть. И пусть тогда уж лучше боги покарают Эйриса, прежде чем до него доберётся Тайвин Ланнистер. *** На Воинов День Джоанна и Дженна сидели вдвоём в верхних покоях и пряли. Все их братья со своими рыцарями уехали в город на торжественное богослужение, которое, по традиции, проходило в главной септе Ланниспорта. На праздник этот съезжались все полководцы Западного королевства. В первой половине дня совершался праздничный молебен, септоны пели гимны, взывали к Воину Небесному о благословлении Хранителя Запада, его лордов, знаменосцев, рыцарей и простых ратников и моряков, и даровании им побед. После богослужения Хранитель Запада на площади произносил речь перед своими воинами, а затем начинались праздничные гуляния. Горожане побаивались этого праздника и после полудня старались прятаться по домам. Когда Воинов День выпадал на лето, развеселившиеся солдаты и моряки буйствовали, шумели, распевали песни и по старому обычаю, прыгали в фонтан на главной площади перед Ланниспортским дворцом. Нередко беспорядки удавалось прекратить лишь с участием городской стражи. Однако сейчас на дворе была зима. Свистел пронизывающий ветер, мелкий колючий снег сыпал в штормящее море, исчезая в свинцовых волнах. Воинов День обещал быть сумрачным и тихим. — Интересно, хоть один из них приедет сегодня ночевать? — спросила Джоанна, рассеяно глядя в окно. Дженна пожала плечами. — Стаффорд обещался. — Вчера Герион рассказал ему, что если смешать эль с игристым розовым, добавив в него моих лиссенийских духов, то наутро у него не будет похмелья, — сказала Джоанна с неудовольствием. — Надеюсь, сегодня он успеет встать из-за стола прежде, чем Гериона одолеет очередной приступ остроумия. Дженна тяжело откинулась на спинку стула. — Я уже не знаю, какими словами молиться за наших братьев, — сказала она с усталой улыбкой. — Один другого краше. Как земля ещё носит наше семейство? — Меня, признаться, больше тревожат не братья, а дети, — отвечала Джоанна тоскливо. — Не говори, я вся извелась из-за своего старшего. Хвала богам, Лионель куда бойчее. Он совсем не похож на брата. «Как и на отца» подумала Джоанна. «Вернее, на того, кого считает своим отцом». — Выйдет ли из Клеоса когда-нибудь толк, или он так и останется нелепым недоразумением?.. Твой муж не говорит тебе о нём? — Говорит. — Джоанна помедлила: — говорит, Клеос… Туговато соображает и не слишком расторопен. Но он сказал также, что Клеос делает значительные успехи. Дженна шумно вздохнула. — Могу себе представить, какие слова он сказал в действительности. Сегодня утром Клеос так достал его, что Тайвин сам стал показывать ему, как нужно чистить коня. — Я знаю. Слышно было даже здесь. — Слышно было на весь замок! — Дженна досадливо махнула рукой. — Все конюхи Бобрового Утёса разбежались и попрятались по углам, как мыши. — Не горюй, когда-нибудь Клеос выправится. А если нет, так тоже не беда. В конце концов, его отец никогда не был воином. И отец его отца тоже. — Лорд Уолдер снова женится, — сказала Дженна. — Нам с Эммоном нужно ехать на свадьбу. Хорошо бы, чтобы кто-нибудь из братьев поехал с нами. Дженна время от времени предпринимала попытки вернуться в Утёс, забрав мужа с собой. В Речных Землях она тосковала по братьям, по морю, по дому своего детства, и после каждого отъезда все труднее и неохотнее возвращалась в Близнецы. — Берите с собой Кивана, — сказала Джоанна. — Думаю, лорд Уолдер должен им удовлетвориться. — Пожалуй, Кивана можно будет уговорить, если Тайвин его отпустит. — Отпустит, разумеется. А сразу после свадьбы Киван увезёт тебя обратно сюда. Боюсь только Эммон не обрадуется. Ему тут не очень-то нравится, как я погляжу. — А мне не нравится там, и что с того? — фыркнула Дженна. — Не может же нам всем нравиться одно и то же. — Она решительно тряхнула косами. — Когда-нибудь мы переедем сюда окончательно. В Близнецах все точно так же сидят друг у друга на головах, пусть уж лучше наши дети теснятся здесь, не в этом хорьковом гнезде… — Как ты себя чувствуешь? — Неважно. — Сказала Джоанна. — Мне отчего-то очень тревожно. Дженна, склонив набок свою царственную голову, устремила на неё проницательный взгляд. — Тайвин, как любой отец, уверен, что это мальчик. А тебе-то самой как кажется? — Мне тоже так кажется, — отвечала Джоанна. — Хорошо. — Дженна улыбнулась. — Не тревожься, сестрица. Я уверена, это будет чудесный мальчишка. Ему достанется от тебя твоей мудрости и весёлого, неунывающего нрава, а от Тайвина — ума, хитрости и мужества. И его сволочного упрямства пусть ему тоже перепадёт, чтобы не сломаться перед папашей, когда тот начнёт его ломать… — Спасибо, Дженна. «Главное, чтобы ему ненароком не досталось серебристых волос, пурпурных глаз и драконьего хвоста…» — Тайвин уже придумал для него имя? — Не знаю, — отвечала Джоанна. «Я знаю одно, что имя должно быть ланнистерским. Герольд, Тирион, Томмен — да хоть Лореон, чтобы ни у кого не было сомнений!» Дженна словно прочитала её мысли. — Пусть Тайвин даст ему имя королей Утёса. Второму сыну королевское имя точно не помешает. — Как бы так выбрать, чтобы оно оказалось ещё и счастливым? — с усилием улыбнулась Джоанна. Она снова прислушалась к младенцу и вдруг отчётливо поняла, что всё так и будет, как сказала Дженна. «Это Ланнистер, настоящий Ланнистер, как бы то ни было! Он будет весёлым и отважным, хитроумным и упрямым, гордым и нахальным» подумалось ей. В этот миг младенец шевельнулся, и она почувствовала, что это дитя — самое важное, что есть у неё в жизни. И камень, лежащий у неё на сердце, как будто стал легче. Нет, не мог, не мог ребёнок Эйриса будить в её душе такой отклик. *** Но в то же время, ей стали сниться странные, драконьи сны, непривычно яркие и страшные. Ей чудились голоса, знакомые, незнакомые, громовой голос Тайвина, звенящий металлом голос Эйриса, рёв моря, свист ветра. Ей снился Железный Трон. Снаружи доносится грохот битвы, визг коней, лязг стали. Красный Замок, объятый огнём, штурмуют солдаты под знамёнами Ланнистеров. Но внутри, в гулком и пустынном зале, темно и тихо. Светильники отбрасывают багровый свет на ряды колонн и черепа драконов. На Железном Троне сидит золотоволосый юноша, на коленях у него меч, клинок обагрён кровью. Лицо юноши кажется Джоанне удивительно знакомым. Он похож и на Тигетта, и на Гериона, и на Тайвина, а глаза у него как у неё самой, большие, изумрудно-зелёные. Внезапно она понимает, что это её сын. — Джейме?.. Но он не слышит. Джоанна опускает взгляд, и видит мертвеца у подножия Железного Трона. Он лежит вниз лицом, в луже крови, точно всё ещё пытается карабкаться по ступеням. Вид у него страшен: с длинными седыми волосами, спутанными и грязными, с косматой бородой, запачканной слюной, в нечистой одежде, вымазанной дерьмом… Кто это? Джоанна видит его перекошенное лицо, впалые щёки, гнилые зубы и остекленевшие глаза, и вдруг с ужасом понимает, что это Эйрис. Но боги, что с ним стало?.. Джоанна снова смотрит на сына, но его уже нет — вместо него на Железном Троне сидит Стеффон Баратеон. Он весь изранен, в изрубленном панцире, а в его глазах, ярких и синих, как июньское море, сейчас лишь тоска и бессильная ярость… Нет, это не Стеффон. Это кто-то другой, похожий на него, как две капли воды. В зал входят воины, одни с багряно-золотыми, а другие — с бело-серебристыми стягами и чествуют его, склоняя головы, и их чёрные тени пляшут на красных стенах чертога. Неслышно ступая, к трону подходит Тайвин, высокий и мрачный, в иссечённых доспехах, забрызганный кровью. Она видит суровое, чеканное лицо Тайвина, такое любимое и дорогое, видит, что на руках он несёт двух мёртвых детей, завёрнутых в багряный плащ. — Вот тебе, король, приданое для моей дочери! — говорит он страшным голосом, протягивая ему детей, и король, что сидит на Железном Троне, начинает смеяться. Он смеётся и смеётся, и смех его жутким тысячеголосым эхом заполняет весь чертог, отражаясь от стен, колонн и драконьих черепов, а из глаз его катятся горючие слёзы. А Тайвин, не мигая, смотрит на труп Эйриса у своих ног, с такой безжалостной, с такой невыразимой ненавистью, что Джоанна леденеет от ужаса, и из груди у неё вырывается беззвучный вопль. Она проснулась, в холодном поту, и села на кровати, с бешено колотящимся сердцем. — Тайвин! — хрипло позвала она, хватая мужа за плечо. Тайвин, мгновенно проснувшись, приподнялся на локте. — Что такое? — спросил он. Джоанна, тяжело дыша, запустила руки в волосы, пыталась понять, на каком свете она находится. Постепенно она приходила в себя. Ветер, завывая, постукивал в ставни, под порогом пел сверчок, снизу доносился далёкий грохот моря. Не дождавшись ответа, Тайвин сел рядом с нею. — Что случилось, милая? Джоанна боялась смотреть на него, но наконец пересилила себя и взглянула. Но этот Тайвин, заспанный и взъерошенный, был не слишком похож на того, что был в её кошмарном сне. — Боги, Тайвин, мне приснилось… Приснилось что-то ужасное. — Не бойся ничего, Джоанна, — отвечал он. — Хочешь, я зажгу свет? — Нет, не нужно, — прошептала Джоанна, — просто обними меня. Тайвин нежно прижал её к себе, и Джоанна почувствовала, как гневно толкнулся младенец в её чреве. Некоторое время они сидели молча. Страх постепенно отпускал её, сменяясь тупой, безысходной тоской. — Мне уже лучше, — вымолвила наконец Джоанна, отстраняясь от него. — Могу я что-нибудь сделать для тебя, моя леди? — Всё хорошо, ложись спать, мой лорд, — сказала она. Тайвин ничего не ответил, грустно глядя на неё. Она со вздохом легла на смятую подушку. Тайвин посидел ещё немного, потом встал, подложил дров в очаг, пошевелил печную заслонку, бережно подоткнул Джоанне одеяло и тоже улёгся обратно. Джоанна взяла его руку, подложила её себе под щёку и закрыла глаза. Медленно возвращалась дремота, мысли путались, переплетаясь, наплывая друг на друга, как водоросли, колеблемые течением. Ей вспомнилась другая ночь, которая навсегда запечатлелась в её памяти. То были первые два месяца после рождения детей, когда они, Тайвин и Джоанна, ещё не были лордом и леди Утёса, и вместе с детьми, гнездились в верхних покоях, выделенных им любовницей дяди. Джоанна от усталости едва стояла на ногах, днём она засыпала, стоило ей присесть: молока ей не хватало, близнецы не давали ни родителям, ни нянькам, ни кормилице покоя. В одну из таких ночей, едва ей удалось ненадолго забыться, и как только она провалилась в глубокий сон, как в тёмный, уютный омут, один из младенцев заплакал, за ним и второй. Джоанна с трудом разлепила глаза, и увидев, что муж опередил её, решила притвориться спящей. Тайвин, прирождённый воин, просыпался сразу, и Джоанна, зная, что он скоро снова уедет в столицу, этим пользовалась. Услыхав детский плач, в покои постучалась заспанная Линда. Девочка всю ночь караулила у двери, не понадобится ли чего её господам. Джоанна в полудрёме, слышала, как Тайвин и Линда, переговариваясь громким шёпотом, меняли младенцам пелёнки, затем Тайвин отпустил Линду, а сам сел качать колыбельку. Младенцы не унимались. «Который час?» спросила Джоанна, садясь на кровати. «Час соловья». «Кормить их ещё рано» Джоанна нехотя встала. «Не дадут они нам покоя, милый». Она взяла на руки Джейме и села напротив Тайвина, замурлыкав себе под нос колыбельную, баюкая сына. «Эту колыбельную матушка пела Дженне и Тигетту» сказал Тайвин, «верно, и нам с Киваном тоже пела». «Ты помнишь её?» спросила Джоанна, «про синий дуб, про ручей. Помнишь, какие там слова?» «Помню». Тайвин, покачивая девочку на руках, тихо запел. Слова постепенно вспоминались и ей, и она начала ему подпевать. Пел Тайвин хуже некуда, но Джоанна так это любила. Они сидели друг напротив друга, качая детей и тихо пели, и стоящая между ними свеча озаряла их мягким светом, отражаясь в глазах. *** Повитухи подхватили младенца, и по их испуганным возгласам Джоанна поняла всё. — Мать небесная, — в ужасе сказала одна. — Помилуйте Семеро! — прошептала вторая. Мейстер Годвин пытался остановить кровотечение, накладывая одну повязку за другой, но всё было напрасно. Они мгновенно пропитывались кровью. С самого начала стало ясно, что младенец слишком велик, что дело принимает скверный оборот, и что поделать с этим ничего нельзя. Даже мейстер Годвин со всем его мастерством, тут оказался совершенно беспомощен. И теперь Джоанна, изувеченная, измученная, стремительно теряла последние силы. — Покажите мне его, — попросила Джоанна. — Не стоит, миледи, — мягко сказал мейстер Годвин. — Покажите, прошу вас, мейстер, — повторила Джоанна. — Я должна видеть своего сына. Мейстер еще немного поколебался и сделал повитухе знак поднести истошно орущего младенца к ней. Красный, уродливый, с жидкими чёрными волосёнками на непомерно большой голове, он был совсем непохож на новорожденных Серсею и Джейме. Те были совершенны и прекрасны даже только-только появившиеся на свет. Этот же был безобразен. Джоанна смотрела на него мутным взором и пыталась понять. Что-то явно было не так, но что именно? — Что с ним? — спросила она наконец. — Не тревожьтесь, миледи… — начал было Годвин, но Джоанна перебила его: — Мейстер, прошу вас, скажите мне правду. Не щадите меня, я должна знать, это моё дитя. Годвин тоскливо отвёл взгляд. — Это карлик, миледи, — сказал он наконец. Джоанна откинулась на подушки. — Он выживет? — Не могу сказать, — чуть помедлив, ответил мейстер. Она закрыла глаза. Что это, насмешка богов, или их неожиданная милость? Бесконечные дни, бесконечные ночи, полные кошмаров она придумывала, что скажет Тайвину. И кто теперь разберёт, есть ли в нём кровь Таргариенов, или нет? Вот что чувствуют королевы от крови дракона, раз за разом производя на свет мёртвых детей, чудовищ, или чудовищных детей, что умирают спустя неделю. — Дайте его мне, — вымолвила она наконец. Повитуха осторожно положила орущее дитя на её бессильно сложенные руки. Младенец, заходясь от крика, смотрел на неё бессмысленным взглядом. Один глаз у него был чёрный, второй — зелёный. Джоанна поцеловала его, и ребёнка унесли, и плач его раскатился под сводами замка. «По крайней мере, голос у него ланнистерский». Что же сделает Тайвин с её сыном, которого она носила под сердцем, ждала, боялась и любила? Однако, когда она увидела Тайвина, она поняла, что ему пока не до младенца. Если бы Джоанне кто-нибудь сказал, что лорд Ланнистер может настолько потерять самообладание, она бы не поверила. Таким его никогда не видела даже Джоанна. Несчастный Тайвин кричал, бушевал, богохульствовал, грозил повесить мейстера, так что Тигетту, Кивану и Гериону втроём пришлось силой оттащить его и вывести из опочивальни. Дженна, глядя на это, зажимала рот рукой, чтобы не разрыдаться. Слуги были в ужасе. Септон Леобальд, белый, как мел, запинаясь, бормотал слова молитвы. Казалось, наступил конец света — всё рушилось в преисподнюю. Мейстер Годвин выставил всех за дверь и возился с Джоанной ещё целый час. Встречаясь с нею взглядом, он ободряюще улыбался, но затем лицо его мрачнело всё более, а в глазах росло отчаяние. — Мейстер, вы видите, всё напрасно, — сказала она наконец. — Я чувствую, мне осталось не больше часа. — Да, миледи, — с горечью ответил тот. — Мне удалось замедлить кровотечение, я думаю, что часа полтора вы продержитесь. — Спасибо, мейстер, — улыбнулась Джоанна. — Полтора часа — это немало. Прошу вас, скажите им, пусть заходят. Мейстер убрал свои инструменты, и вышел. Джоанна слышала, как он что-то негромко говорил собравшимся снаружи. Потом он впустил их, и ближайшие родичи Джоанны, слуги и няньки снова вошли в покои. Все говорили тихо, точно Джоанна спала, и они боялись разбудить её. Стаффорд бросился к ней с лицом, искажённым от горя. Он упал на колени возле кровати, схватил её руки и разрыдался. Джоанне хватило сил потрепать его по голове и поцеловать. — Держись, братец, — сказала она ласково. — Главное — береги себя. Слушай Кивана и Дженну, и будь счастлив. — О каком счастье ты говоришь, Джоанна! — в отчаянии выговорил он. — Без тебя в Бобровом Утёсе больше никогда не будет ни радости, ни счастья! — Когда-нибудь будет, братец. Уж поверь мне! Время исцеляет всё. Смерть — лишь разлука, и я надеюсь, что мы с тобою встретимся ещё не скоро. Тигетт с трудом сдерживал слёзы и бессильную ярость. Он хотел сказать что-то Джоанне, сказать, как он её любит, как много она значила для него, и для всех них, но слов он найти не мог. Порывисто обняв Джоанну, опрометью бросился прочь. Стаффорд, ослепший от слёз, вышел за ним. Линда подвела к Джоанне Серсею и Джейме. Близнецы, напуганные, притихшие, не вполне понимали, что происходит, но чувствовали, что над ними нависло что-то страшное и неотвратимое. — Берегите друг друга, — молвила Джоанна. — Пока вы будете любить друг друга, доверять друг другу и защищать, никто вас не одолеет. Дети наклонились, и она, по очереди, поцеловала их, сначала Серсею, потом Джейме. «Как-то они будут без меня», подумала она. «Бедные мои котятки». Кому из них придётся хуже, близнецам, потерявшим мать, или младшему, новорождённому сыну, который так никогда её не увидит?.. Но горше всех, без сомнения, придётся Тайвину. У Серсеи и Джейме по крайней мере всегда были они сами. А вот он, как-то он это переживёт? Притихший Тайвин, как воплощённое горе, стоял у окна. Дженна что-то тихо говорила ему, Джоанна не могла разобрать слов. Тайвин молчал, молчал, и вдруг незнакомым, рыдающим голосом вскричал: — Перестань, сестра, прошу тебя! Дети испуганно прижались друг к другу, и Джоанна поняла, что, как всегда, пора брать всё в свои руки. Глазами она подозвала Годвина, и он наклонился к ней. — Мейстер, я чувствую, что скоро мне конец. Я хочу попрощаться с ним. — Конечно, миледи, — кивнул Годвин. — Сейчас я последний раз сменю вам повязку, если позволите, и мы вас оставим. Он выпрямился и звучно молвил: — Милорды и миледи. Я прошу всех выйти. Джоанна вновь устремила взор на близнецов: — Серсея, присматривай за Джейме. Он слишком легкомысленен. А ты, Джейме, присматривай за Серсеей, не давай ей делать глупостей… Пообещайте мне, что никогда не оставите друг друга. Вы вместе пришли в этот мир, дети мои, и все невзгоды и радости должны делить вместе. — Да, матушка, — неуверенно ответили Серсея и Джейме. — Ступайте, — слабо улыбнулась Джоанна. Линда поцеловала Джоанне руку, и вывела близнецов за дверь. Дети шли за ней, испуганно оглядываясь на мать, и сердце Джоанны сжало, точно железными клещами. Она не услышала, как Лиора, утирая слёзы, прошептала: — Благодарю вас, госпожа. — И выбежала вон. Герион подошёл к Джоанне, поцеловал её в лоб и горько сказал: — Прощай, сестрица. Она никогда не видела его печальным, но сейчас в его красивых, изумрудно-зелёных озорных глазах словно погас свет. Киван молча сжал ей руку и вышел следом. Затворив за ними дверь, мейстер Годвин принялся за работу. Джоанна лежала без движения, смежив ресницы, уже не чувствуя прикосновений его рук. Ей казалось, что она лежит в лодке, плывущей по залитой солнцем летней реке, вокруг шумят ивы и кружат стрекозы. Над ней раскинулась бездонная синева небес. Наконец мейстер уложил её обратно, убрал окровавленные тряпки, тазы и снова укрыл Джоанну одеялом. — Прощайте, миледи, — скорбно сказал он, — мне выпала большая честь служить вам. Спасибо вам за всё. — Спасибо, мейстер — слабо улыбнулась Джоанна, — прошу вас, берегите их. Прощайте. Мейстер поцеловал её руку и поклонился. Помедлив одно мгновение, глядя на свою госпожу, столь прекрасную и на смертном одре, Годвин сморгнул непрошеную слезу. Открыв двери, он просто сказал: — Ваша Светлость. И тихо и плотно затворил их за собой. Тайвин тяжело опустился на колени рядом с кроватью. Джоанна приоткрыла глаза. Перед смертью ей хотелось вдоволь насмотреться на него, налюбоваться, словно она могла запечатлеть его образ и унести с собою в могилу. Но сейчас перед ней был совсем не тот Тайвин, которого она знала все эти годы. Всклокоченный и несчастный, с диким взглядом, он, казалось, постарел лет на десять. — Джоанна, — глухо простонал он, — это я виноват, чтоб мне провалиться в преисподнюю, чтоб мне сгореть!.. Проклятые боги покарали меня, я не должен был, не должен, не должен!.. — Тайвин, милый, ты не виноват, — вымолвила Джоанна. — Ты тут не при чём, любовь моя. Но Тайвин, вне себя от горя, не слышал её. — Я должен был быть бережнее с тобою!.. — стенал он, как раненый лев. — Будь я проклят, я зачал тебе этого ужасное дитя и погубил тебя!.. Это было невыносимо. «Бедный мой лорд, ты так привык считать себя ответственным за всех и вся, что не можешь вообразить, как что-то могло произойти помимо твоей воли…» Джоанна понимала — терять им уже нечего. Ни ей, ни ему. — Нет, Тайвин, это не ты… — с усилием выговорила она. — Не ты. Не ищи виноватого. Нас с тобой это уже не спасёт. Тайвин в отчаянии замотал головой, думая, что она так ослабла, что начала бредить. — Прости меня милая, прости! Не смог я тебя уберечь!.. «Станет ли тебе легче, если ты будешь чувствовать себя непричастным к моей смерти, или же наоборот?..» Она снова собралась с духом, чтобы сказать ему то ли горькую правду, то ли утешительную ложь — она и сама не знала, — но вместо этого у неё вырвалось: — Пообещай мне, что позаботишься о нём! Ради меня! Тайвин схватился за голову обеими руками. — Боги, боги, Джоанна, почему ты меня оставляешь! — вскричал он. — Прошу тебя, позаботься о нём! Умоляю, сделай так, чтобы моя жизнь была отдана ему не зря! Ведь это мой сын, Тайвин, я так ждала его. Он смотрел на неё, то ли не слыша, то ли не понимая. — Почему, почему ты оставляешь меня! Джоанна не могла даже представить, что творится у него в сердце. И что будет потом, когда он окажется один в целом свете, с новорождённым уродцем на руках. — Обещай мне, Тайвин! — снова заговорила она. — Дай мне умереть со спокойной душой. — Обещаю, милая, — простонал он. — Клянусь тебе. — Назови его так, как мы с тобою решили. — Обещаю. — Обними меня, — попросила она. Тайвин поднял её на руки и положил её голову себе на плечо, придерживая ей затылок. Джоанна, привычно спрятав лицо ему в шею, закрыла глаза. Она была единственной, кто по-настоящему знал его, но и для неё он умудрился остаться неведомым, двуликой загадкой на всю жизнь. Быть может, в ясном уме, она могла бы рассудить и предугадать, как он поступит, но не сейчас. Сейчас мысли её путались, терялись, расплывались. — Прошу, позаботься о нём, как о своём сыне, — прошептала она. — Ведь это и моё дитя тоже! — Не тревожься, милая, я обещаю, обещаю, — выговорил Тайвин. — Обещаю. По крайней мере, данного ей слова он не нарушит. «…богам, королю, но не тебе…» Ничего, думала Джоанна, он сильный, он переживет и переможет эту боль. Ему всего тридцать лет, он женится вторым браком на достойной женщине, и будет если не счастлив, то, по крайней мере не одинок. Она медленно вздохнула. — Я люблю тебя, Тайвин Ланнистер. Всю свою жизнь я любила только тебя одного! Сознание её начинало туманиться. Терзания и тревога за сына и мужа отступали постепенно, сменяясь давними светлыми воспоминаниями. Ей виделся тот далёкий, солнечный день, когда они с Тайвином бродили по залитой солнцем берёзовой роще, пятна тени и света, запах душистых лесных трав, пение иволги. Вокруг не было никого, только они вдвоём, небо, солнце да лесные звери и птицы. Как давно это было!.. И в то же время, как недавно. Сколько раз они расставались, сколько раз встречались, чтобы вновь разлучиться? Эта разлука была последней. Она уже не чувствовала ни рук, ни ног, но и боль тоже начала уходить. Вместо неё тело её медленно наполнял холод, постепенно побеждая и боль, и тепло Тайвина. Вот и подошла к концу её история. Старая, как мир, не новая ни для знатных леди, ни для королев, ни для простых крестьянок. Это не та смерть, о которой с гордостью будут рассказывать потомки. Об этом не слагают песен, не пишут стихов. Если дама была знатной, упомянет мейстер в своих письмах в цитадель, и то лишь как мать и жену. Но в конечном итоге умрут все, каждый король и каждая крестьянка, и сам мейстер не избежит смерти. Отчего же каждый раз так удивительно, так непостижимо смотреть ей в лицо? За окном, мягко кружась, падал снег. Запах крови всё крепчал. Кровь пропитала уже всё вокруг, и перину, и одеяла, да и Тайвин был уже весь в крови. Силы Джоанны стремительно таяли. Придёт весна, и вновь в бой ринутся новые летние ливни и грозы. Как и тысячи лет назад, солнце будет садиться в Закатное море, будут петь ветра, и в скалах будут звенеть цикады. Но Джоанна и Тайвин их уже не услышат. Оба они будут мертвы — она телом, он душой, и их ложе порастёт травой забвения. Забудутся их страсти, их страдания, их счастье. Исчезнут, словно и не было их вовсе. Быть может, их и в правду не было на свете, словно придумал их на забаву читателю толстый старик?.. Тайвин молчал, но она слышала его отчаяние и боль, его звериную тоску. Как он будет жить дальше, без её присмотра и совета? Он никогда не умел проигрывать. Он победит всех — и падёт, побеждённый своею победой. И за чертой мироздания они встретятся вновь. И как в тот далёкий пьянящий день, он опустится перед ней в цветущий ковёр колокольчиков, подмаренника и зверобоя, положит голову ей на колени и тогда они останутся вместе — уже навсегда. Да вот только узнают ли они друг друга в мире ином? — Позаботься о детях, прошу тебя, — снова сказала она. — Я так боюсь за вас всех… — Не бойся ничего, моя леди, — прошептал он. — Я смелая, — Джоанна слабо улыбнулась. — Прощай, мой лорд. *** Спустя час лорд Тайвин вышел из опочивальни. Остановившись на пороге, он пустым, невидящим взором обвёл всех собравшихся за дверью. Родичи и домочадцы замерли, со страхом глядя на него. И ничего не сказав, он тихо пошёл прочь. (В тексте использованы цитаты из Псоя Короленко, Олега Медведева, И.А. Бродского, А.М. Городницкого, И.А. Ефремова, А.А. Вознесенского)