Лев и Дракон

267 Джоанна сидела в резном кресле с ножками в виде львиных лап и вышивала. На полу дети возились с огромным охотничьим псом Тайвина, лежащим у камина. Джейме забрался ему на спину, Серсея пыталась вытащить из пасти собаки игрушку — деревянный корабль. Морской ветер стучал в окна, ослепшие от дождя. Дождь то налетал могучим порывом, пускаясь рябью по свинцовым тяжёлым морским волнам, то почти стихал, еле слышно шелестя, сплошной пеленой застилая горизонт. Казалось, само небо над Бобровым Утёсом оплакивает лорда Титоса. Кончина его была внезапной и безвременной — всего сорок шесть лет было Хранителю Запада. Лордом он был никудышным, и Ланнистеров от него спасло лишь чудо. Но, по-человечески, никто не мог вспомнить ничего дурного о покойном лорде. Он был добрым, мягким, и за свою жизнь никого не обидел. Умер он внезапно — не выдержало сердце. Джоанна сидела у Дорны, когда к ним вбежала насмерть перепуганная служанка и рассказала, что Его Светлость найден мёртвым на лестнице. Теперь он лежал в септе Бобрового Утёса в окружении скорбящих сыновей — Кивана, Тигетта и Гериона. Дженна и Тайвин должны была приехать со дня на день. Тихо постучав, в покои вошёл мейстер Годвин. — Миледи, прилетел ворон. Письмо от лорда Тайвина. — Спасибо, мейстер, — устало отвечала Джоанна. Она взяла у Годвина из рук свёрнутый кусочек пергамента, пробежала его глазами и нахмурилась. — Король тоже едет сюда? Но зачем? Мейстер пожал плечами. — Полагаю, он хочет почтить память лорда Титоса, миледи. — Но они были едва знакомы… А королева? В письме про неё ничего не сказано. — Не знаю, миледи, — ответил мейстер. «Тайвин и Эйрис что, спятили, оба?» подумала Джоанна с раздражением, «король же едет не один, а со свитой, и где мы их всех разместим?» Её Милость куда-то благоразумно исчезла, и, наконец, вся ответственность за хозяйство Утёса легла на плечи Джоанны. Она встала из кресла. — Линда, забери детей, — приказала она няньке. — Что ж. Нам следует подготовить покои для короля и для его свиты в Ланниспортском дворце. Здесь у нас нет столько места. — Что прикажете делать мне, миледи? — с поклоном осведомился Годвин — Вам — ничего. Если встретите сира Стаффорда, попросите его зайти ко мне. При мысли о приезде Эйриса Джоанне стало не по себе. Годы брали своё, всё дурное постепенно стёрлось из памяти, а какие-то отрывочные светлые воспоминания, напротив, стали ярче. Но, тем не менее, чем дальше от неё был король, тем спокойнее ей было. Тем более её смущало то, что Рейла осталась в Королевской Гавани. Гнетущая, тягостная неловкость между ней и Рейлой всегда мучала Джоанну больше всего. Сколько унижения пришлось вытерпеть несчастной королеве из-за любовниц Эйриса, сколько гнусностей выслушать, сколько отвратительных сцен увидеть вольно и невольно!.. Воистину, боги были несправедливы к Рейле. Они не дали ей ни счастья, ни любви, ни здоровья. А самым жестоким испытанием, выпавшим на её долю, было то, что она никак не могла родить второго ребёнка. После Рейгара у неё было уже два выкидыша, и, по словам Элейны, Эйрис, будучи пьян, нередко корил этим свою сестру-супругу. Джоанне было страшно представить, что, должно быть, чувствует Рейла в такие минуты. Теперь же, по слухам, Рейла снова ждала дитя, и, вместо того, чтобы быть с нею и поддерживать её, этот змей едет на Запад, к бывшей любовнице! Джоанна тяжко вздохнула. «Дайте мне Семеро сил изменить то, что можно, и вытерпеть то, что изменить невозможно» подумала она. *** Волкодав, с самого утра сидевший у порога, как большая серая тень, вдруг вскочил и заскрёбся в дверь. В полумраке комнаты поблёскивал тяжёлый золотой ошейник, да зелёным светом мерцали глаза. Сердце в груди у Джоанны замерло на миг, и вдруг радостно забилось. Она поняла, что приехал Тайвин. Мгновение спустя вбежала запыхавшаяся Лиора: — Миледи, лорд Тайвин вернулся!.. Отчего-то Лиора никогда не говорила о Тайвине «приехал», она всегда говорила «вернулся». — Спасибо, дорогая, — Джоанна торопливо поправила волосы перед зеркалом, оправила траурное платье, разгладила юбки и побежала вниз. Спустившись по лестнице и выйдя на крыльцо, она сразу увидела посреди двора высокую мрачноватую фигуру, такую родную, такую любимую. Тайвин, уже спешившись, отдавал команды своим гвардейцам и слугам. Конюх вываживал взмыленного иноходца, потемневшего от пота и дождя. Они молча бросились в объятья друг друга. Тайвин, пропахший конём, грязный и осунувшийся, зарылся носом в её волосы. — Как ты, мой лорд? — спросила она, целуя его. — Бывало и лучше, моя леди, — криво улыбнулся Тайвин. — Боги дали ему лёгкую и тихую кончину, — сказала Джоанна. Тайвин явно хотел задать вопрос, так и витавший в воздухе, но вместо этого спросил: — Сестра уже приехала? — Вчера, — ответила Джоанна. — Ты последний Пёс, бешено виляя хвостом, вертелся перед хозяином, глядя ему в лицо, приседая на задние лапы, повизгивая, и вдруг разразился оглушительным лаем. Тайвин, наконец, заметив его, выпустил Джоанну из объятий и принялся гладить его длинную косматую морду и мягкие уши. — Где Эйрис? — спросила Джоанна. — Едет, — угрюмо ответил Тайвин, — я поскакал вперёд, чтобы успеть. Чуть не загнал коня. — Что это на него нашло? — Не знаю. Я пытался отвадить его… Не получилось. Но надолго он у нас не задержится. Рейла в положении, да и в столице немало важных дел. Дождь барабанил по лужам. Подковы цокали по булыжнику. Сквозь шум дождя из зарослей терновника доносился печальный флейтовый напев чёрного дрозда. Джоанна с нежностью тронула мужа за плечо, погладила по щеке. Он похлопал собаку и резко выпрямился. — Я пойду в септу. — Не хочешь сначала переодеться с дороги? — мягко спросила Джоанна. — Тебе ещё всю ночь стоять. Позволь я дам тебе хотя бы кусок хлеба! Тайвин покачал головой. — Ещё успеется, Джоанна. А я и так опоздал. Он поцеловал её и пошёл прочь. Волкодав потрусил за ним, серый, как лоскут тумана. Лорда Титоса хоронили на следующий день. Солнце взошло и заиграло в каплях вчерашнего дождя, вспыхнувших на листве, травах и камне миллиардами сверкающих бриллиантов. Затем поднялся тёплый морской ветер, и они исчезли. Отпевал покойного здешний септон Леобальд. Язвительный, остроумный и кристально честный, он был истинным рыцарем среди священнослужителей. Никто лучше него не мог найти нужных слов и в горе, и в радости, и как ни сложны были отношения жителей Бобрового Утёса с богами, к септону Леобальду все они шли за советом без колебаний. Своим громким, немного гнусавым голосом, септон просил богов смилостивиться над душой покойного лорда Титоса, сына Герольда из дома Ланнистеров. Просил Отца о справедливости, Матерь о милосердии, просил Воина дать силы душе покойного, а Старицу — осветить ей путь в загробной тьме. Джоанна, вся в чёрном, стояла между Эйрисом и Дженной, прямая, как копьё. Эйрис держался с торжественно-горестным видом, однако во взоре его нет-нет да проглядывало любопытство: всё здесь в Бобровом Утёсе было ему интересно, и люди, и стены, и сама земля. Дженна, как и её братья, застыла в суровой скорби. За её спиной с понурым видом тоскливо переминался с ноги на ногу Эммон Фрей. У него лицо было в самый раз для похорон — он всегда был похож на печального хорька. Стаффорд стоял, как пришибленный, позади было слышно всхлипывание слуг. Каким бы неумелым правителем ни был лорд Титос, люди любили его. Наконец, септон прочёл последние молитвы, завершил все необходимые обряды, сказал родным и близким покойного слова утешения, простые и добрые, и тихо сообщил Тайвину, что «можно выносить». Все зашуршали, готовясь к выносу. Тайвин, Киван, Тигетт и Герион подняли своего отца и понесли его прочь. Отчего так тяжелы мёртвые, подумалось Джоанне. На улице сияло солнце. Ветер шумел листвой, в скалах пели цикады и каменные скворцы. У выхода из септы Дженна остановила своих братьев. — Откройте его, — попросила она, — последний раз, пред тем как камень навеки закроет над ним небо. Два Дамона, Марбранд и Ланнистер, открыли мёртвого, затем сыновья снова подняли его на плечи. Они спускались по мощёной дороге вдоль моря, и несли своего отца к усыпальнице королей Запада. Солнце озаряло лорда Титоса, и сильный, южный ветер овевал его, а над ним кричали, прощаясь, чайки, а ещё выше бежали лёгкие, белые облака. Джоанна шла за ними и с пронзительной болью думала, как жаль её бедного лорда-дядю, больше он никогда, никогда не увидит этого солнца, этого неба, этих бегущих облаков, не почувствует ветра на своем лице!.. Дверь усыпальницы закроется за ним навсегда, и вокруг него останется только холодный камень и вечный мрак. *** Титос Ланнистер, Смеющийся Лев, упокоился под Бобровым утёсом, рядом со своим отцом Герольдом Золотым. После погребения в главном чертоге замка съехавшиеся со всех Западных земель лорды, знаменосцы, домашние рыцари и слуги присягали Тайвину, новому владыке Бобрового Утёса и Хранителю Запада. Тайвин сидел на троне древних Королей Скалы, а его подданные, очереди выступая вперед, клялись ему в верности, и каждому он обещал защиту, кров, хлеб, награду за доблесть и расплату за клятвопреступление. Эйрис наблюдал за церемонией с живым интересом. Местные жители с явной опаской глядели на своего нового молодого лорда, прикидывая, что жизнь теперь пойдёт не та, что прежде. Это не укрылось от проницательного взгляда короля и, похоже, искренне его забавляло. Когда отзвучали обеты и клятвы, все разбрелись по замку — готовиться к поминальному пиру. Тайвин пошёл к детям, которых он так и не видел с самого приезда. Джоанна и Эйрис отправились следом. Король прибыл вчера вечером, уже после захода солнца, и они с Джоанной виделись только мельком, да ещё с утра на отпевании. Теперь наконец они смогли поговорить друг с другом. Войдя в детскую, Джоанна приказала Линде принести вина, и оставить их. Шум и суета остались позади. Король сел в кресле у окна, Джоанна — подле него, на высокий резной стул, спинка которого изображала бой змея со львом. Тайвин вытащил из-под стола одного из близнецов — им оказался Джейме. Ребёнок, поначалу озадаченный, серьезно уставился на отца, явно припоминая, что где-то он его видел, и наконец, широко заулыбался. От этого в комнате сразу стало светлее, и Тайвин, уставший и скорбный, улыбнулся тоже. Они сидели и беседовали. Эйрис, потягивая вино, рассказывал последние новости из столицы. За эти четыре года король не сильно изменился. В его манерах и осанке прибавилось царственного величия, но под ними нет-нет да проскакивал озорной мальчишка с лукавой улыбкой и заразительным смехом. Верно когда-то сказал Стеффон, он никогда не повзрослеет, ни через десять лет, ни через двадцать, никогда. — Отчего ты не приезжаешь ко двору? — спросил он Джоанну. — Мне так не хватает твоего прекрасного лица. — Дела, Ваше Величество, — ответила Джоанна, — дела да семейные хлопоты. — Неужели? А я думаю, что твой ревнивый супруг попросту прячет тебя на Скале, чтобы мы с тобой не могли веселиться, как прежде. Правда, Тайвин? — Король весело рассмеялся. — О, Ланнистер, видел бы ты сейчас свою физиономию! — Ваше Величество… — раздражённо начал было Тайвин, но Эйрис перебил его: — Тайвин, умоляю, я говорил тебе тысячу раз — когда мы с тобой вдвоём, оставляй все мои величества при себе. Называй меня по имени. — Но мы не вдвоём. — Джоанна и Баратеон не в счёт. Мы выросли вместе, и бок о бок пережили такое, что мало кому доводилось. — Хорошо. Тогда изволь оставить мою леди-жену в покое. Эйрис захохотал ещё пуще прежнего. Джоанна хранила непроницаемый вид. — Твой собственный памятник будет завидовать твоему самообладанию! — отсмеявшись, сказал король. — Боги, что за чудовище! — воскликнул он, похлопывая подошедшего к нему пса. — Он меня не укусит? — Конечно нет. — Ты отвезёшь меня на охоту? Тайвин закатил глаза: — Эйрис, прошу тебя, я сегодня похоронил отца. Давай поговорим об этом чуть позже. — Как скажешь! — весело ответил Эйрис. Он встал, лёгким движением, и подошёл к Тайвину. Джейме, посмотрев на короля с пытливым любопытством, протянул к нему ручонку и улыбнулся. — Вы нравитесь ему, Ваше Величество, — сказала Джоанна. Из-под стола тем временем вылезла Серсея, отправившаяся на поиски брата, и сразу же наткнулась на королевские сапоги. — О, вот и юная леди! — Эйрис поднял её на руки. — Как вы только их различаете? — У сына на рубашке спереди какое-то пятно, — подумав, ответил Тайвин. Эйрис и Джоанна рассмеялись. — У вас чудесные детки! — сказал король. — Воистину, Тайвин, ты делаешь хорошо всё, за что не возьмешься. — Пока ещё рано говорить, Ваше Величество, — ответила Джоанна, — но по Рейгару уже видно — он будет достойнейшим воином и правителем. — Хочется верить, — отвечал Эйрис. Близнецы потянулись друг к другу, но Эйрис и Тайвин, вместо того, чтобы отпустить их играть дальше, поменялись — Тайвин взял Серсею, а Эйрис — Джейме. Глядя на стоящих рядом Эйриса и Тайвина с детьми на руках, Джоанна снисходительно покачала головой: — Вы чудесно смотритесь вместе. Замечательная, дружная семья, хотя и немного странная! — Что ты, Джоанна! Мы с твоим мужем просто хорошие друзья. Друзья не-разлей-вода, как говорится, даже по нужде ходим вместе. Правда, Тайвин? — Нет, — ответил Тайвин сдержанно. — То есть да, друзья — да, но вместе — нет, не ходим. Эйрис залился смехом, так звонко и весело, что Джоанна тоже невольно рассмеялась. Она глядела на Эйриса почти с умилением. Как же этот коронованный дуралей очарователен, когда смеётся. Она встала, и, подойдя к зеркалу, стала поправлять волосы, выбившиеся из-под сетки, унизанной чёрным жемчугом. И вдруг, снова увидав в отражении стоящего у неё за спиной Эйриса, она вздрогнула. Вид беззаботного, радостного короля, держащего на руках Джейме, отчего-то вселил в неё какую-то непонятную, мучительную тревогу. Вся её весёлость мигом улетучилась. — Ваше Величество, не пора ли нам вниз? — спросила она. — Я думаю, все уже ждут нас. — Что ж, пойдём, — согласился Эйрис, осторожно опуская мальчика на пол. — Джоанна, покажешь мне дорогу? Я боюсь заплутать в этих ваших бесконечных пещерах и галереях. Лорд Титос был жизнерадостным человеком, и всегда говорил, что на его поминках родичи и друзья должны будут веселиться и пить до упаду, такова его последняя воля. Но, как всегда и бывает в таких случаях, веселья за поминальным столом было немного. — Представляю, каково отцу глядеть на наши унылые рожи, — сказал Герион с нехорошим блеском в глазах. — Может быть, из уважения к нему, взбодрить скорбящих? — Что ты имеешь в виду? — подозрительно спросил Киван. — Я хотел нарядить козу в платье его любовницы и запустить сюда, чтоб она проскакала вдоль поминального стола. Тайвин тяжело вздохнул. — Обещай мне, что, когда будешь хоронить меня, удержишь Гериона от сомнительных шуток, — устало попросил он Джоанну. — Обещаю, — ответила Джоанна, сжав его руку. Тайвин сидел мрачный, но почти не пил, хотя обычно, будучи в печали, он не отказывался от вина. Джоанна догадывалась, что именно он обдумывает — то, о чём он не мог заставить себя говорить с самого приезда. — Что нам делать с этой женщиной? — спросил он наконец. — Высечь?.. Джоанна презрительно фыркнула, вспомнив, как поклялась когда-то самой себе, что прикажет отрубить дядиной любовнице голову. Но ярость её давно уже утихла, уступив место привычному повседневному раздражению. — Ещё помрёт, чего доброго. Нет, пусть её две недели водят голой по Ланниспорту на верёвке. Народ хорошо это запомнит. А потом пусть убирается куда хочет. Тайвин посмотрел на Джоанну долгим взглядом. — Будь по-твоему. *** Андор, статный, седобородый старик, прислуживал лорду Титосу, а до этого и лорду Герольду много лет. Войдя в горницу, и, увидав своих лорда, леди и принца во главе с королём, он почтительно остановился на пороге: — Ваша Светлость, Ваше Величество, Ваша Светлость, Ваше Высочество. Вы вызывали меня, Ваша Светлость, — с поклоном молвил он. — Да, Андор, заходи… — Тайвин, мерявший пол длинными бесшумными шагами, остановился. — Где эта женщина? — Говорят, она уехала в Ланниспорт, к своему отцу, милорд, — ответил Андор. — Будь она поумнее, ей бы следовало уже быть за Узким морем. Она взяла с собой что-нибудь? — Простите, милорд? — Что-нибудь из вещей моей матери, — раздражённо пояснил Тайвин. — Из того, что давал ей отец. — Не знаю, милорд. Нужно спросить у горничных. Если позволите, я пришлю их к вам, милорд. — Пришли, — кивнул Тайвин, — я буду в покоях отца. — Как прикажете, Ваша Светлость. — Андор поклонился, но не ушёл. — Ваша Светлость… — Да? — Эта женщина… Прикажете послать за ней, милорд? — Нет, этого не нужно. Я поеду сам. — ответил Тайвин. — Вели приготовить пока моего коня. Андор, раскланявшись с господами, вышел. — Ты решил собственноручно обезглавить свою мачеху? — весело спросил Эйрис, когда дверь за ним закрылась. — Неплохая идея, но, пожалуй, я воздержусь, — холодно ответил Тайвин, пропустив «мачеху» мимо ушей. — Как никак я теперь лорд, не хотелось бы начинать со смертоубийства. — Начинать? — Эйрис расхохотался, — По мне так ты начал шесть лет назад! Слыхал песню, которую сложили в народе про тебя и покойного лорда Рейна? Я пришлю к тебе своего менестреля. Песня мрачноватая, но послушать стоит. Тайвин недовольно махнул рукой и вышел. — Семеро, лев превратился в дракона! — покачал головой Эйрис, — сейчас он соберёт все украденные у него побрякушки, уляжется на них, и будет охранять! Джоанна покачала головой. — Поверьте, Ваше Величество, с этой женщиной нельзя иначе. Она… Да смилуется над ней Матерь, но мне совсем не жаль её. — Тебе виднее, — сказал Эйрис. — Что-ж, не сидеть же нам целый день взаперти, когда день в разгаре, а лето так прекрасно. Как тебя зовут, красавица? — обернулся он к няньке. — Линда, Ваше Величество. — Побудь пока с детьми, Линда. А мы с леди Джоанной пойдем прогуляться ненадолго, — сказал король. — Рейгар, и ты собирайся. Рейгар, сидевший у камина в обнимку с волкодавом, обрадованно вскочил на ноги. — Леди Джоанна! — звонко воскликнул юный принц, — Можно, он пойдёт с нами? — Конечно, Ваше Высочество, — с улыбкой ответила Джоанна. Пёс поднялся вслед за мальчиком, потянулся, зевнул, и подошёл к ней, помахивая хвостом. — Это щенок одной из тех самых собак, что когда-то спасли лорда Титоса от львицы. — Я знаю, миледи, — ответил принц. — Герион мне рассказывал эту историю, когда мы с ним ходили смотреть львов. Львы жили над конюшнями в правой части двора. Лорд Титос ещё до войны завёл льва и львицу, и Тайвин с досадой говорил, что не понимает, зачем это было нужно — на охоту с ними не поедешь, жрут они боги знают сколько, а выпустить их уже нельзя — звери отвыкли остерегаться человека и могли натворить бед. Джоанна подозревала, что Тайвина попросту раздражал вид львов, запертых в клетке на забаву людям. — Говорят, владыки древней Валирии держали боевых львов, которые сопровождали их в сражениях, — сказал Эйрис с улыбкой. — В таком случае, вы скорее найдёте им достойное применение! — ответила Джоанна. — Уверена, Тайвин с радостью отдаст их вам. — Нет уж, мне хватает львов при дворе, — засмеялся Эйрис, — И спящих, и бодрствующих. Что ж, Рейгар, бери своего приятеля, и пойдём. Если мейстер будет тебя хвалить, подарим тебе такого же. Леди Джоанна, покажи нам, где вы гуляете с лордом Тайвином? Они вышли из замка — король, Джоанна и принц Рейгар. Сопровождал их сир Барристан. С запада, из-за моря, шла гроза, и небо полыхало всеми цветами, от нежно-голубого до золотого и тёмно-сиреневого. Оно было прекрасно и страшно, как перед концом мира. Они поднимались вверх по петлистой дорожке, обсаженной с двух сторон каменной яблоней и горной вишней. Рейгар помахивал прутиком, сбивая высохшие лепестки с головок отцветших пионов. — Ты не скучаешь по столице здесь, в вашей западной глуши? — Нет времени скучать, Ваше Величество, — ответила Джоанна. — Уверен, теперь вы наведёте порядок в своём доме. Говорят, Ланниспорт расцвёл за последние три года, — король пристально посмотрел на Джоанну. — Впрочем, сам я последний раз был в Ланниспорте ещё перед войной. По сравнению с тем, что здесь было тогда, всё покажется к лучшему… — Будет лучше и дальше, уверяю вас, — улыбнулась Джоанна. — По крайней мере, в Западном Королевстве уж точно. — Не сомневаюсь. Когда лорд крут на расправу и щедр, вассалы верно ему служат, а крестьяне и ремесленники процветают. Давно хотел спросить об этих ваших родичах из Кастамере. Они ведь приходились роднёй вам, не так ли? — Да, это так, — нехотя отвечала Джоанна. — Эллин Рейн была нашей тёткой, сам лорд Роджер — дядей. — Я так понял со слов Тайвина, что лорд Титос, упокоят боги его душу, осудил его за излишнюю жестокость. А как отнеслась к этому прочая здешняя знать? — Ваше Величество, вы не представляете, что тут происходило, — сдержанно отвечала Джоанна. — Лорд Роджер был смелым человеком, и храбрым воином, но, видят боги, то, что он творил тут последние годы, было уже чересчур!.. Он мог попросту ограбить какого-нибудь мелкого лорда с побережья, а когда тот шёл искать правосудия к лорду Титосу, даже не считал нужным приехать в Утёс, чтобы ответить на обвинения! Наш дед, Алин Марбранд, погиб от рук лорда Роджера, да ещё и Киван оказался впутан в эту отвратительную историю. Разумеется, когда Тайвин созвал знамёна, откликнулись все, вот как они к этому отнеслись. Нет, Ваше Величество, лорд Рейн получил по заслугам. — А все остальные его подданные? Которые погибли с ним? — Увы, подданные всегда расплачиваются за деяния своих лордов, — сдерживая гнев, отвечала Джоанна. — Чем выше лорд, тем большая лежит на нём ответственность. — О, я слышу слова Тайвина! — рассмеялся Эйрис. — Ты ведь тоже мягкосердечием никогда не отличалась, верно? Джоанна промолчала. — Мальчишкой Тайвин два года служил чашником у моего отца, — продолжал король. — Помнится, отец взял на службу сына одного из приближённых — не буду говорить его имени, ты и так догадаешься. Парень был уже взрослый, но не слишком умный. С Тайвином они сразу не поладили. Как-то раз этот слуга оступился на лестнице и уронил поднос с грязной посудой. Мимо как раз по какому-то поручению пробегал Тайвин, и этот дурень поймал его и велел ему все убрать. Тайвин ответил ему, что прибирает только за Его Высочеством, а не за его слугой. Тогда он схватил Тайвина за шиворот и пригрозил поколотить за дерзость. Что бы ты думала? Тайвин мгновенно сломал ему руку в двух местах, и спустил с лестницы, а потом подошёл и пообещал убить, если тот ещё раз до него дотронется. Этот слуга сказал всем, что поскользнулся, а потом под каким-то предлогом попросил отставки, и больше при дворе мы его не видели. — Я не слышала этой истории, — сказала Джоанна. — Но, признаться, очень на него похоже. — Помню, как мы с Тайвином встретились в первый раз. Мне было девять, ему только-только исполнилось одиннадцать. Полтора года в детстве — существенная разница. Тайвин был старше, сильнее, выше ростом, но я был принцем. Как-то тогда Тайвин сказал мне: «я бы тоже был принцем, если бы Таргариены не завоевали Семь Королевств». Он и сейчас старше, сильнее и выше ростом, подумала Джоанна. И гораздо умнее. — Так или иначе, но они их завоевали, — сказала она вслух. — И теперь вы король. — Да, так уж вышло, что король — я, — с улыбкой сказал Эйрис. — А такой слуга как Тайвин достаётся только достойнейшему из королей. — Каков септон, таков и его приход, Ваше Величество. — Это верно. — Эйрис усмехнулся каким-то своим мыслям. — Голова у Тайвина золотая, но что в ней творится, никогда не поймёшь до конца. Я и так, и этак стараюсь его растормошить, а он всё молчит, терпит, а другой раз так посмотрит, что аж сердце в пятки уходит. Но за это я и люблю его. Эйрис действительно, сколько Джоанна его помнила, с каким-то болезненным, почти исследовательским любопытством пытался вывести Тайвина из себя. Для него это было своеобразной, но, в целом, дружелюбной забавой. Он умел тонко чувствовать людей, и видел, что скрывается под внешним бесстрастием Тайвина. Поддразнивать его и наблюдать за тем, как он старается сохранить невозмутимый вид, сдерживает гнев, или, наконец, взрывается, доставляло Эйрису несказанное удовольствие. Когда ему это удавалось, он, хохоча, переводил всё в шутку, и после этого несколько дней ходил довольный. — Мне это нравится, Джоанна. Повелевать придворными шакалами, псами и баранами скучно. Куда интереснее день за днём подчинять себе льва, чувствовать свою власть над ним. — Зачем подчинять, Ваше Величество? — С недоумением спросила Джоанна. — Он и так ваш друг и верный слуга. — Говорят, льва можно приручить лишь на две трети, а на одну треть он всегда остаётся диким, — лукаво прищурился король. — Таков и Тайвин. На одну треть он мой друг, на вторую — слуга, а на третью — сам собой. «Лев в золотом ошейнике» вспомнились Джоанне слова Элейны Мартелл. — Тем не менее, годы вашего правления принесли Семи Королевствам мир и процветание. И мне отрадно думать, что Тайвин преданно помогал вам всё это время. — Преданно помогал? — рассмеялся Эйрис. — Будем откровенны, Джоанна, все эти благословенные годы основную часть бремени власти тащил Тайвин. Королевский венец тяжёл, но цепь Десницы ещё тяжелее. Я стараюсь, как могу, но управление государством лишь на одну десятую состоит из блестящих идей и смелых решений. Всё остальное — несусветная скука, однообразная и нудная тягомотина, для которой я просто не приспособлен. Даже Тайвин время от времени от неё одуревает, и, чтобы развеяться, начинает водить за нос пентошийских и мирийских купцов, заключая с ними сомнительные торговые сделки. Я предпочитаю более простые развлечения, вроде танцев и музыки. Быть принцем было куда проще. Принцу — сражения и турниры, королю — заседания и переговоры. — Слышите, Ваше Высочество? — Джоанна поправила Рейгару завернувшийся воротник. Рейгар поднял на неё большие, не по-детски серьезные глаза. Удивительный мальчик, подумала Джоанна. В кого он такой удался?.. — Рейгар куда лучше меня, — сказал Эйрис, — В его возрасте я не умел делать и половины того, что умеет делать он. Сколько себя помню, так и норовил удрать куда-нибудь, чтобы, не приведи боги, не учиться. Мой покойный мейстер хлебнул со мною горя… Они неспешно поднимались вверх. Гроза разворачивала над морем свои сиренево-чёрные крылья, вдали, пока ещё негромкий, рокотал гром. Ветер налетал сильными, но тёплыми порывами, и чайки играли, кувыркаясь в восходящих потоках нагретого за день воздуха. Рейгар, увидав море, впереди, за перевалом гребня, побежал вперёд. — Ты, верно, тоскуешь по Тайвину? Весельчаком и забавным собутыльником его, конечно, не назвать, но я сильно скучаю, когда его долго нет рядом. Тебе, должно быть, ещё тяжелее без него. Уговори своего ревнивца привезти тебя и детей ко двору. Мне кажется, четыре года супружеской жизни должны были его успокоить. Или нет? Часто он устраивает тебе сцены? — Никогда, — ответила Джоанна, а про себя подумала: «даже смешно предположить такую нелепость». — Так значит, он ревнует тебя только ко мне? — весело воскликнул Эйрис. — Мне лестно это слышать! — Лесть — одно из главных оружий придворной дамы. — Вот именно, твоё место при дворе, не здесь! Прошу, возвращайся в Красный Замок. Клянусь, я буду вести себя смирно, чтобы душевное здоровье Тайвина не страдало. Джоанна решила перейти в наступление. — Признаться, его здоровье меня мало тревожит, — сказала она. — В отличие от здоровья Её Величества. Скажите, как она себя чувствует? И что говорят мейстеры? Эйрис поморщился. Он явно не ожидал столь неприятного поворота беседы. — Её Величество хорошо себя чувствует. Поэтому я и решился оставить её. «Лжёшь», подумала Джоанна. «Если бы Рейла и впрямь хорошо себя чувствовала, ты бы не уехал из Королевской Гавани». — Её Величеству нужна поддержка супруга, как любой другой женщине, — твёрдо сказала она. Эйрис вздохнул. — Джоанна, ты ведь сама прекрасно всё знаешь про меня и Рейлу. Я не буду перед тобой оправдываться. — Вы король, и не должны оправдываться ни перед кем. — Когда кто-то долго страдает, наступает момент, когда ты уже не можешь жалеть. Устаёшь от жалости. Поначалу боль близкого человека чувствуется, как своя собственная, хочется забрать её себе, но потом это становится столь привычным, что перестаёшь чувствовать что-либо. — Однако это не отменяет помощи и поддержки тому, кто нуждается в них. — Рейла отказалась от моей поддержки и помощи уже давно, — резко ответил Эйрис. — Если бы не отец, если бы не все эти пророчества и предсказания… Я женился не на той женщине. Вернее, на не той. Джоанна нахмурилась. — Не стоит так говорить, Ваше Величество. — О Джоанна, поверь, мне, — досадливо ответил король. Некоторое время они шли молча. Эйрис постепенно смягчился и его раздражение сменилось задумчивой грустью. — По вам сразу видно, что вы с Тайвином счастливы, — сказал он. — Знаешь, что говорят о вас в простонародье? — Откуда Ваше Величество знает, что говорят в простонародье? — Король должен знать всё, — с печальной улыбкой ответил Эйрис. — Скажи, Джоанна, за что ты так любишь своего мужа? За что? Она любила его голос, любила слушать, как он выговаривает слова. Любила его улыбку, его тихий смех, когда ей удавалось его рассмешить. Любила золотые искорки в его глазах, его тепло, прикосновение, запах. — Разве мы любим за что-то, Ваше Величество? — она пожала плечами. — Мы любим не за что-то, а вопреки. Эйрис посмотрел на неё серьёзным, долгим взглядом. — Вопреки, говоришь? Наверное, ты права, — задумчиво сказал он. — Нам не дано выбирать, кого любить. А вы, сир Барристан, любили когда-нибудь? — Спросил он, оборачиваясь. — Да, Ваше Величество, — ответил рыцарь. — Расскажешь ли ты нам о ней? — С вашего позволения, нет, Ваше Величество. — Ну, как хочешь. Они поднялись на гребень и море раскинулось перед ними. Под тучами и солнцем оно горело, как начищенный до блеска стальной щит. Справа на этом щите чернели крохотные корабли, идущие штормоваться в Ланниспорт. — Мне нравится тут у вас, — вздохнул Эйрис, глядя на них. — Пожалуй, с вашего любезного согласия, останусь погостить до конца месяца. Если твой супруг не будет против. — Это большая честь для нас, Ваше Величество, — учтиво ответила Джоанна. — Мне смерть как надоела Королевская гавань. Скоро я перенесу столицу на север. Море там чище, воздух свежее, а люди надёжнее. — На север? — с деланным удивлением осведомилась она. На самом деле она уже слыхала об этом язвительные рассказы Тайвина. Эйрис кивнул с суровым и торжественным выражением на лице. — Королевская Гавань останется крупнейшим городом и торговым портом Семи королевств, а править я буду с Севера. Что ты об этом думаешь? — Интересная мысль, Ваше Величество. Эйрис расхохотался. Вся его горделивая суровость мигом улетучилась, сменившись обычным озорным лукавством. — Твой супруг сказал мне то же самое, но в куда более грубых выражениях! Эх, Джоанна, если б ты знала, как меня раздражают все мои придворные подхалимы. Я люблю иногда сказать какую-нибудь очевидную нелепицу, и смотреть, как все они подобострастно кивают. Столица на севере… Только Тайвин не боится говорить мне, чтобы я не валял дурака. Тайвин, да кузен Баратеон. — Король вздохнул. — Так и можно вычислить, кто из твоих приближённых думает в первую очередь о своей шкуре, а не о государстве и короле. Они спустились с гребня немного вниз, где мощёная дорожка делала крутой поворот вправо, прочь от моря. Здесь, под трёхсотлетней шелковицей, Джоанна впервые поцеловалась. Тион Тарбек, увлечение её юности, рыжеволосый зеленоглазый красавчик, гостивший в Утёсе, имел смелость ухаживать за ней целых два месяца. Она помнила их совместные конные прогулки вдоль моря, волнующие тайные встречи, пустые разговоры, которые они вели, чтобы заполнить неловкое молчание. Тион был превосходным наездником и каждую минуту старался покрасоваться перед Джоанной в седле. Окончилось всё тем, что во дворе замка Тион заставил своего коня взобраться на внутреннюю террасу, а затем спуститься с противоположной стороны. Лестница была очень крутой и очень узкой, но и конь, и всадник прекрасно выполнили сложный трюк. Тайвин, наблюдавший за этим со снисходительным любопытством, насмешливо сказал: — Одна голова хорошо, а две лучше, вот почему Тион старается не слезать с лошади. Джоанна обиделась на Тайвина за эти слова, и не разговаривала с ним до вечера. Однако после этого она и сама стала замечать, что Тион глуповат. Чувства её потихоньку угасли. Вскоре Тион уехал, и больше Джоанна его не видела. Он погиб при взятии Тарбекхолла несколько лет спустя, так что и его кровь, в конечном итоге, оказалась на руках Тайвина. Забытые воспоминания нахлынули, потихоньку растапливая сердце Джоанны, как вешний ручеёк растапливает лёд. Она украдкой взглянула на короля, любуясь им. Эйрис, прищурившись, смотрел вдаль, на тучи и море, ветер трепал его волосы. Как он был прекрасен тогда, в ту далёкую, пьянящую весну, да и сейчас, спустя годы, был так прекрасен! Настоящий король, потомок дракона, от крови древней Валирии. Немудрено, что она совсем потеряла тогда голову и пала в его объятия. — Знаешь, Джоанна, мне давно уже не было так хорошо и легко, — сказал Эйрис, оборачиваясь к ней. Его тёмно-фиолетовые глаза в ярких лучах солнца казались прозрачными, как аметисты. — Отчего-то мне кажется, что все мы можем быть счастливы, если захотим. *** Король остался на Западе на месяц, потом на другой, а потом и вовсе раздумал возвращаться в столицу. Он со своей свитой обосновался во дворце в Ланниспорте, как-никак места там было куда больше, чем в Утёсе, однако нередко приезжал в гости на Скалу. Рядом с Тайвином ему явно было уютнее, а с Джоанной — веселее. Рейгару тоже нравилось здесь; Герион развлекал его, они гуляли с сиром Барристаном, или исследовали окрестные скалы. Тревога, которую Джоанна поначалу испытывала из-за приезда короля, постепенно утихла. Эйрис вёл себя безупречно, был неизменно любезен и весел со всеми — и слугами, и лордами, и рыцарями, а к Джоанне относился почтительно и не позволял себе никаких вольностей. Джоанна вдруг поняла, что даже соскучилась по нему. В самом деле, король после Гериона был вторым человеком, с которым они могли вдоволь посмеяться и потанцевать. Как ни хорошо ей было рядом с Тайвином, житейской лёгкости ему не хватало. Тайвин мог быть весел, мог быть даже в дурашливом настроении, но лишь наедине с Джоанной, а когда он становился серьёзен, рассмешить его было непросто. С Эйрисом же было куда легче. Они вдвоём могли смеяться лишь оттого что одному из них в голову пришла весёлая мысль, и своим заразительным смехом он развеселил другого. В один из таких вечеров в Бобровом Утёсе они сидели за столом в нижнем зале. Ужин уже давно кончился, и слуги унесли со столов всё, кроме вина, сыра и фруктов. — Что же, пойду я, пожалуй, спать, — сказал Тигетт. Он, как любой человек, большую часть дня проводящий в седле, ложился рано, да и в присутствии короля чувствовал себя немного неуютно. — Останься, — сказал Тайвин тоном, не допускающим возражений. — Зачем это? — мгновенно вскипел Тигетт. — Затем, что здесь Его Величество и Его Высочество, ты не видишь? Это неприлично. Тигетт замер, уставившись на брата яростными золотистыми глазами. — Сядь, говорю тебе, — холодно приказал Тайвин. Тигетт помедлил немного и сел, точно придавленный его тяжёлым взглядом. — Как скажете, Ваша Светлость, — с бешенством ответил он. — Не серчай, Тигетт, — весело сказал король. — Так уж повелось, что Тайвина все должны слушаться. Я и сам долго привыкал, но, видишь, привык! Все, кроме Тигетта и Тайвина, рассмеялись королевской шутке. — Давайте-ка выпьем, друзья мои, — продолжал Эйрис. — Выпьем за вас, за Ланнистеров. Здесь удивительное место, и люди и всё это мило моему сердцу. Зазвенели бокалы, все выпили до дна. — Эх Тайвин, пить с тобою накладно и скучно!.. — сказал Эйрис. — Пьёшь ты много, и совсем не хмелеешь… — Он обернулся к Джоанне. — Ты когда-нибудь видела своего мужа пьяным? — Нет, Ваше Величество. — Вот и я тоже. Хотя нет, был один раз. Во время войны, тогда, после поражения на Кровавом Камне. Ночью в ущелье, у нас оказался бочонок арборского, а сир Эрвин притащил бадью своей сивухи. Боевое настроение у всех было хуже некуда, и даже Тайвин с горя хватил лишнего. — И что же он натворил? — спросила Джоанна. — Да ничего, забрался в палатку и уснул, как убитый, — со смехом отвечал король. Тайвин, тем временем, наконец, заметил, что Герион потихоньку даёт его волкодаву лакать вино из своего бокала. — Герион! Если он наблюет у нас в спальне, клянусь, убирать будешь ты, — рявкнул он так, что проходивший у него за спиной слуга от неожиданности чуть не выронил тарелку. Эйрис понял, что напряжение за столом не падает, и перешёл к решительным мерам. — Джоанна, я знаю, ты чудесно поёшь! — сказал он. — Прошу тебя, спой вместе с нами с сиром Барристаном. — Как прикажете, Ваше Величество! — отвечала Джоанна. — Герион, братец, принеси скрипку. — Она встала и взяла лютню, что висела на гвозде на дальней стене. — Мне кажется, вечер перестаёт быть томным! — обрадованно воскликнул король. — Сейчас мы посмотрим, на что мы способны. Если Тайвин будет молчать, должно получиться очень, очень неплохо! Все рассмеялись, даже Тайвин и тот улыбнулся. Герион мигом вернулся со своей скрипкой, и привёл Андора с флейтой. Андор, неизменно торжественный, раскланялся с королём, принцем и своими господами, и, встав перед ними, тихо дал первую ноту. Герион и Джоанна стали настраиваться. Принц Рейгар, бросив всё, подошёл к ним, как заворожённый, глядя на то, как они подтягивают струны. Загоревшимися глазами он смотрел на них, словно в ожидании какого-то невиданного чуда. В самом деле, звуки настраиваемых инструментов казались волшебными. Нота за нотой, они тянулись, гудя, или же падали, словно капли, и растворялись, без следа. Наконец Герион признал их удовлетворительными, и, приставив скрипку к плечу, лихо вскинул смычок: — Готово, Ваше Величество! С чего прикажете начать? — «Вдову и горбуна»! — задорно воскликнул король. Снова все рассмеялись. Джоанна с величавой грацией села на подлокотник тайвинова кресла, легонько пробежалась пальцами по струнам. Герион встал против неё, чтобы видеть, как она играет, и взял первую долгую ноту. Звук, поначалу еле заметно, почти неуловимо, споткнувшись, выровнялся и набрал силу. Андор, кивнув, поднёс флейту к губам, и повёл мелодию, ведомые им, вступили лютня и скрипка. Постепенно пристраиваясь друг к другу, они заиграли, слаженно и ровно. Герион играл на скрипке недавно, но отсутствие опыта искупал увлечённостью и явным музыкальным талантом. Плавная, но быстрая, мелодия полилась, прямая, как струна. Король, обводя сидящих вокруг живым, искрящимся взглядом, отсчитывал такты, и наконец, запел. Джоанна и сир Барристан подхватили, и грянула весёлая песня. Пел Эйрис действительно замечательно. Голос у него был звонкий и удивительно приятный. Джоанна и сир Барристан вторили ему, Джоанна — сильным, грудным голосом, сир Барристан — мягким и задушевным. Король, сир Барристан и Андор вели каждый свою партию искусно и умело, словно настоящие музыканты. Джоанна и Герион время от времени ошибались, но зато именно они вносили в музыку основную долю огня и озорного веселья. Следом за ними постепенно начали подтягивать и все остальные. Даже Тигетт потихоньку оттаял. Он всегда старался выказать окружающим больше пренебрежения, чем он испытывал на самом деле, особенно в присутствии Тайвина. Но сейчас его обида незаметно растаяла в общем дружном веселии. Подперев рукою свою шальную золотоволосую голову, он глядел на поющих и на лице его расцвела чудесная улыбка. Тёмный зал, озаряемый светом камина и пары канделябров, ожил. Пожалуй, первый раз после кончины лорда Титоса, здесь веселились, пели и играли. Стройные, молодые и прекрасные голоса наполняли чертог ликующим, буйным и полным жизни потоком. Наконец, Андор выдал заключительную трель, и первая песня закончилась. Джоанна встряхнула онемевшей с непривычки рукой. — Прекрасно, друзья мои! — воскликнул король, — Следующая песня — «Бродяга и старик». Все ли помнят слова? — Разумеется, Ваше Величество!.. Герион провёл смычком по струнам, Андор вновь вскинул флейту, и полилась совсем другая музыка, более размеренная и напевная. Первый куплет они снова пропели втроём: Эйрис, Джоанна и сир Барристан, а когда настало время припева, Киван и Тигетт грянули мощными, дружными голосами. С братьями Ланнистерами дело пошло ещё в два раза веселее. Пели оба отлично, на ходу придумывая что-нибудь, добавляющее песне простого очарования. Песня сменялась песней. Они дружно исполнили «Лесника», «Дурака и молнию», «Охотника» потом сир Барристан и Эйрис вдвоём спели «От женщин кругом голова», а Джоанна и Герион им в ответ «Верную жену». Король, заливавшийся соловьём, был полон озорного веселья. — Сир Барристан! Вы помните «Волосокрада»? — Сейчас вспомним, Ваше Величество! — бодро отвечал сир Барристан. Андор стоял подле господ с безмятежным, почти отрешённым видом, прикрыв глаза, искусно выводя сложный мотив. Герион, напряжённо склонив набок вихрастую голову, стремительно водил смычком, не сводя глаз с быстрых пальцев Джоанны, порхающих по струнам. Все движения его высокой, гибкой фигуры были полны порывистой лёгкости. Казалось, он вот-вот взлетит. Джоанна с лютней в руках и с золотыми кудрями, рассыпавшимися по плечам, с горящими глазами в отблесках огня была прекрасна, как сон, как битва, как мечта. Она знала, что Тайвин не сводит с неё восхищённого взгляда, и под этим его взглядом становилась ещё краше. Они пели ещё и ещё, «Проказника-скомороха» и любимую Тайвином «Балладу о бедном цирюльнике», «Короля и шута», «Трёх стрелков», «Двух друзей и разбойников». Разойдясь не на шутку, Киван с Тигеттом на пару спели «Сапоги мертвеца», а потом Эйрис зачем-то завёл «Двухголового отпрыска», но слов не знал никто, да и сам он позабыл половину, и всем вместе хором пришлось спеть «Водяного» и «Осла и ведьму». Затем король и сир Барристан вдвоём исполнили «Невесту палача». Пели они по очереди — один куплет король, второй — сир Барристан. Герион уже слегка пошатывался, но продолжал играть так, как будто за ним по пятам гналась смерть. Джоанна, не зная отдыха, играла. Пальцы её левой руки уже потеряли всякую чувствительность. Но музыка наполняла её сердце удивительным ощущением бытия и силы жизни. Их слаженные, усилия, как танец, как любовные ласки, порождали ещё что-то прекрасное, неукротимое. Джоанна глянула на Тайвина, и встретилась с ним взглядом. Он смотрел на неё со счастливой гордостью, как в день их венчания. В глазах его плясали золотистые искорки. На миг Джоанне показалось, что вокруг никого нет, кроме них двоих. Только она и он, и поёт она для него, для своего лорда. — Не отвлекайся на него, Джоанна, — крикнул король, — у вас ещё вся ночь впереди! Следующая песня — «Воспоминания о былой любви»! Сир Барристан, сир Киван, попробуем на три голоса? Вы за нижний, я за верхний. Начинаем! *** Над морем висел розоватый утренний туман. Где-то у горизонта он сливался с небом, поднимаясь к облакам. Из приоткрытого окна тянуло ранним холодком, запахом сосновой хвои и летом. Утро было для Джоанны сокровенным временем. В предрассветные часы, где нет ещё дня, но уже нет и ночи, грань между явью и сном растворялась, и вся действительность представлялась в каком-то изменённом, диковинном виде. Они лежали, в дремотном полусне как звери в своём логове, спиной к спине, слушая тихое дыхание друг друга, не спящие, не бодрствующие. Минуты текли медленно, как тысячелетия, и грезилось, что пока они лежат тут, высыхают моря, вспять обращаются реки, воздвигаются и рассыпаются в пыль города, а для них двоих время остановилось. Джоанна лежала неподвижно, зная, что стоит только шевельнуться, и наваждение уйдёт. Но потом за горой поднималось солнце, и сумерки таяли. Всё вокруг разом становилось настоящим, земным и осязаемым. Просыпались первые птицы, просыпалось море, ветер, небо, занималась заря. Наступало утро нового, нетронутого дня, когда кажется, что всё впереди, и что сама жизнь ещё только начинается. Тайвин всегда вставал раньше неё, с первыми лучами рассвета. Тихо, стараясь не будить жену, он натягивал рубашку и штаны, выпускал за дверь пса, если тот ухитрялся остаться ночевать у них в спальне, и уходил. По утрам он обходил свой замок — через главный вход спускался во двор, поднимался на стены, в башню, бродил по наружным террасам над морем, шёл к детям. А Джоанна на всё это время оставалась одна, в уютном полусне. Как только Тайвин уходил, она сразу переползала на его место, и, пригревшись, с чувством глубочайшего умиротворения засыпала ещё на целый час. Этот час принадлежал ей и только ей одной. Затем, вслед за своим лордом постепенно просыпался весь замок — конюхи, доярки, рыбаки, кухарки, сокольничие, слуги. Тайвин возвращался в покои, следом за ним приходили Андор и Лиора и помогали господам одеваться. Начинался новый день. Джоанна, сидя на кровати в рубашке, расчёсывала волосы костяным гребнем, Тайвин умывался над тазиком. Андор поливал ему из глиняного кувшина. Джоанна любовалась своим супругом, золотой головой, склонённой к струе воды, движениями рук, вспоминая его неистовые ласки. — Изволите бриться, милорд? — старик подал Тайвину полотенце, торжественно, словно боевое знамя поверженного врага. — Не сегодня, — отмахнулся Тайвин. После траура по отцу он оброс короткой бородой, да так и оставил её. Джоанна была этому только рада. «Бакенбарды свои будешь носить после моей смерти», — сказала она ему. Но Андор считал своим долгом каждое утро напоминать Тайвину о возможности привести себя в порядок. Джоанну забавляла супружеская покорность Тайвина, и преданность старого слуги, верного союзника в борьбе за надлежащий, по его мнению, внешний вид молодого лорда. — Одевайся, любовь моя, час уже неранний, нехорошо заставлять Его Величество нас ждать. — Вы бы тоже накинули что-нибудь, Ваша Светлость, — рассмеялась Джоанна. — У меня всё приготовлено с вечера. А вы, насколько я помню, вчера норовили улечься в постель в сапогах. Солнечный свет бил в окна, в воздухе танцевали пылинки. Внизу, в трапезной ещё не было ни родичей, ни короля, ни принца. Лишь слуги, негромко переговариваясь между собой, накрывали на стол. Тайвин, в отличие от отца, не разрешал родным завтракать по отдельности в своих покоях, все должны были поутру встречаться все вместе в трапезной. Кто знает, чем закончится этот день, говорил он. Этот обычай поддерживался Джоанной и Киваном, даже когда сам Тайвин был в отъезде. Слуги, увидав своих лорда и леди, радостно здоровались и кланялись. Тайвин удостоил их всех одним лишь кивком головы, Джоанна же милостиво улыбалась, каждого называя по имени, заботливо справилась у одной из служанок о самочувствии её старшей дочери, похвалила за расторопность мальчика-чашника, второй раз в жизни прислуживавшего господам за столом. Паренёк сразу приободрился и стал двигать посуду куда увереннее. Тайвин, пользуясь моментом, наставлял Джоанну: — Сегодня придёт сир Марк от лорда Лиддена, по поводу воспитанников. Он хочет подсунуть нам то ли племянницу и сына, то ли двух сыновей, не помню. Бери обоих, куда-нибудь мы их да пристроим, лишними они нам тут точно не будут. И ещё, обещался тот тирошийский купец, он, кажется, хотел засвидетельствовать своё почтение и отблагодарить — он как-то так выразился. Стало быть, точно чего-нибудь попросит, но тут ты справишься, я уверен. Джоанна слушала супруга с серьёзным видом, а про себя думала, что и про воспитанников от лорда Лиддена, и про купца, а ещё про лорда Вестерлинга с его крестьянами и мастера, который придёт с отчётом по ремонту моста, она осведомлена гораздо лучше. Двери распахнулись, и вбежала стая борзых, а за ними вошёл Тигетт, в красной рубашке, с ещё мокрыми волосами, с дерзким взглядом, куда больше похожий на сказочного лесного разбойника чем на молодого рыцаря. Летом он всегда, в любую погоду, по утрам плавал в море. Следом за ним появились Киван и Дорна. Пока Тайвин, Джоанна, Киван и Дорна здоровались и обнимались, с другой стороны трапезной по лестнице спустились Дженна и Герион. За ними плёлся Эммон. Здесь, в вековой твердыне Ланнистеров, бедняга чувствовал себя неуютно. Он всегда страшился своей властной супруги, откровенно боялся Тайвина, а теперь, когда, к его вящему ужасу, прибавился ещё и король, вовсе не знал, куда бежать и как себя вести. Дженна ласково обняла Тайвина, поправила ему воротник. Эту рубашку она шила ему сама, а на такие вещи она была мастерица. — И во сколько же вы вчера разошлись, разреши узнать? — Спросила она. — Перетанцевать Его Величество ты не можешь, и поэтому вознамерился перепить его? — Это мне тоже не под силу, — ответил Тайвин. — Сейчас он спустится, и ты убедишься в этом… А вот и он. Двери отворились вновь и вошёл Эйрис, лёгкой и упругой поступью, с улыбкой на прекрасном лице. — С добрым утром, тётя Шая, вам посылка из Асшая! — весело напевал он, — Здравствуйте, друзья мои! Рядом с отцом шёл Рейгар в небесно-голубом камзольчике, вышитом серебром, а за ними следом сир Барристан и Джон Дарри. Сир Джон, как ни странно, выглядел более заспанным, чем сир Барристан, хотя во вчерашних песнопениях не участвовал, и отправился почивать гораздо раньше него. Сам же король обладал удивительной способностью — даже после многочасовых танцев, после ночных балов, пиров и неумеренных возлияний наутро он всегда был бодр и свеж, как только распустившийся нарцисс. — Доброе утро, Ваше Величество! Как вам спалось, Ваше Величество? — наперебой закричали все Ланнистеры, приветствуя короля. — Прекрасно! — Эйрис расцеловался с Джоанной и Тайвином. — Как чудесно мы вчера посидели, не правда ли? Септон Леобальд, видя, что и царственные гости, и домашние, наконец, в сборе, прочитал молитву, и все уселись за стол. Эйрис занял почётное место во главе стола, Джоанна, как хозяйка — по правую его руку, Рейгар — по левую, Тайвин — напротив короля, на противоположном конце. Прочие домочадцы расселись между ними, сообразно положению. Эйрис держался просто и душевно, как он умел, когда ему хотелось нравиться людям. — Знаете, что мне сегодня приснилось? — весело спросил он, расстилая на коленях салфетку. — Разве же мы можем это знать, Ваше Величество? — с улыбкой сказала Джоанна. — Мне снилось, что меня заточили в темницу, и хотят казнить, но в ночь перед казнью один из стражников, помогает мне бежать. И мы с ним бежим без оглядки, перелезаем через какие-то стены, пробираемся по сточным канавам, перескакиваем с крыши на крышу по казармам и амбарам, и спасаемся. А потом этот стражник откидывает капюшон, и я узнаю сира Барристана! — Интересный сон, Ваше Величество, — сказал сир Барристан с лёгкой неуверенностью в голосе. — Да уж, мне самому было страсть как интересно. — Эйрис рассмеялся. — А что снилось тебе, лорд Тайвин? — Ваше Величество, я говорил вам — я не вижу снов… — Как я тебе завидую, — король обернулся к служанке: — Дорогая, налей-как мне ещё этого замечательного абрикосового отвара. От дорнийского вина по утрам во рту стоит такой вкус, словно я всю ночь жевал седельную подпругу. Тайвин хмыкнул. — Скажите спасибо леди Ланнистер, Ваше Величество, она в этом году, распорядилась купить дорнийское вместо борского. Нам ещё всю зиму пить эту кислятину за здоровье её подружки. — Ты всё равно скоро уедешь в Королевскую Гавань, — отмахнулась Джоанна. — И будешь пить там что нравится. — Что, Тайвин, жена снова победила тебя? — лукаво спросил король. — Жена всегда побеждает, — Тайвин развёл руками. — А если мне кажется, что победил я, значит, я чего-то ещё не знаю. И в домашних делах, и в общественных, Тайвин и Джоанна давно уже вели свою своеобразную игру. Имея разные взгляды на что-то, и не приходя к согласию, супруги начинали незаметно продумывать и делать ходы, постепенно склоняя чашу весов на свою сторону, чтобы добиться своего. Они были достойными противниками. Чаще верх брал Тайвин, но почти всегда затем он уступал Джоанне, и она бессовестно этим пользовалась. Они сидели и беседовали, неторопливо и размеренно. Утренние застольные разговоры всегда спокойнее вечерних. Киван и Джон Дарри вполголоса вели разговор о судьбе заливных лугов где-то в среднем течении Зелёного Зубца, мейстер Годвин, подперев кулаком свою чёрную с проседью кучерявую бороду, о чём-то беседовал с сиром Барристаном, Джоанна с Эйрисом и Герион с Дженной шутили, Дорна и Тигетт помалкивали, но нет-нет, да покатывались со смеху, когда королю или кому-нибудь из их родичей удавалось сказать что-нибудь особенно остроумное. Тайвин в разговорах не участвовал. Лицо лорда Утёса было доброжелательно-невозмутимым, но глазами он улыбался, и было понятно, что и он тоже благодушен и весел. — Занятный у вас септон, — сказал Эйрис Джоанне, кивая на септона Леобальда. — Он совсем не похож на прочих священников, что я знаю. — Он и в самом деле необычный человек, — отвечала Джоанна. — Он моряк, в молодости служил рулевым на боевом корабле, и во время войны на Ступенях, как сам говорит, «обрёл истинную веру». После победы лорд Титос хотел наградить его за подвиги, но он отказался от всего, и ушёл в септоны. — Он производит впечатление человека широких взглядов, я люблю таких, — сказал Эйрис. — Хотя истинно верующие люди всегда вызывали у меня опасения. — Немудрено, Ваше Величество, — сказала Джоанна. — Наша андальская вера должна казаться вам чуждой. — Мои предки верили в других богов, — согласился король. — После завоевания им волей-неволей пришлось принять изрядную долю местных обычаев, но семибожие каким-то чудом их миновало. — Андалы тоже пришли сюда, как завоеватели. Но смешавшись с Первыми Людьми, они стали только крепче, подобно тому, как олово и медь, сплавляясь воедино, становятся бронзой. — Здесь, на Западе, я вижу куда больше меди, чем олова, — заметил Эйрис. — от Первых Людей осталось немного. — Вы правы, Ваше Величество. Ведь Ланнистеры были андалами ещё за две тысячи лет до их нашествия, — улыбнулась Джоанна. — легенды гласят, что мы происходим от Ланна Мудрого, андальского путешественника, что захватил Утёс еще на заре Века Героев. — Я не силён в истории, — отмахнулся Эйрис. — Наверное я знал это когда-то. — Это не история, Ваше Величество. Скорее предание старины. Эйрис откинулся на спинку стула и его красивое, мечтательное лицо посуровело. — История пишется сейчас, Джоанна, — сказал он. — Наши имена войдут в летопись Семи Королевств как имена величайших и мудрейших правителей со времён Эйгона-Завоевателя. Ты слышишь меня? — обернулся он к сыну. Принц Рейгар послушно кивнул: — Да, отец. — Умница, — сказал Эйрис, взлохматив его волосы и мгновенно теряя всякую напускную строгость и величие. — Знаешь, Джоанна, я думаю, что когда-нибудь я буду вспоминать эти дни как самые счастливые в своей жизни. Лицо его вновь стало добродушно-мечтательным. — Я так устал от столицы, от всей этой суеты… Если б ты только могла представить, как отрадно выехать из замка без пятидесяти человек свиты, пойти гулять вдоль моря одному, здороваться с встречными крестьянами, и ни думать ни о чём… — Эйрис помолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям. — Так странно — я король, но здесь, в гостях на этой земле, словно и не главный, всё за меня решает твой муж. «Разве в столице дело обстоит иначе?» — подумала Джоанна. — Вы главный везде, Ваше Величество, — ответила она любезно. — Все Семь Королевств принадлежат вам и только вам. Эйрис глянул на неё с пытливой хитрецой, словно читая её мысли. — Правда? Джоанна, не мигая, выдержала его завораживающе-пронзительный взгляд: — А разве нет, Ваше Величество? — с деланным удивлением спросила она. Король расхохотался. — Если бы ты знала, как мне тебя не хватает в Красном Замке! — ласково сказал он. — Я тоже скучаю по вам, Ваше Величество, — сказала Джоанна вполне искренне. Король вздохнул: — Да, то были дивные дни, когда все мы жили в Королевской Гавани. Всякое, конечно случалось, но в целом всё было прекрасно. — Молодые годы всегда кажутся лучше, чем были в действительности, мой король. — Тебе бы не хотелось вернуться в прошлое? — Нет, Ваше Величество, — ответила Джоанна. — Как бы хорошо ни было раньше, сейчас всё стало только лучше. Эйриса, похоже, слегка обидели её слова, но виду он не показал. — Я рад за тебя, — улыбнулся он. — Впрочем, вы все тут на первый взгляд кажетесь вполне довольными своей судьбой. — он посмотрел на Кивана и Дорну. В отличие от Тайвина и Джоанны, всегда сдержанных друг с другом на людях, Киван и Дорна не стеснялись ходить рука об руку, целоваться у всех на виду, за столом кормить друг друга из своей тарелки. — Говорят, взгляд гостя всё подмечает верно. — Сказать по правде, и я хотел бы жить вот так, как вы, — сказал король. — Каждый вечер, каждое утро сидеть в кругу тех, кто мне дорог, и любит меня, петь и беседовать за чашей вина. А по утрам гулять с собакой вдоль моря, встречая рассвет… — Что же мешает вам, Ваше Величество? — улыбнулась Джоанна. — Корона! — фыркнул Эйрис. — Вот увидишь, сейчас твой сиятельный супруг скомандует седлать коней, мы с ним поедем во дворец, и дальше весь день он будет сношать мой разум бесконечными указами, законами, постановлениями, договорами и торговыми сделками. Джоанна посмотрела на него с печальной нежностью. «Величайший и мудрейший правитель со времён Эйгона-Завоевателя», подумала она. Родиться бы ему бродячим музыкантом или актёром, а не королём, был бы он куда счастливее! — Всех нас ждут труды, Ваше Величество, — сказала Джоанна. — Если это вас утешит. — Валар дохаэрис, — протянул Эйрис. — По мнению твоего супруга, король мало отличается от рабочей лошади, и должен пахать весь день, пока не упадёт. — Мейстер тоже так говорит, — подал голос Рейгар. — Он говорит корона это ярмо. — Ярмо это цепь десницы, — рассмеялся Эйрис. — А я дракон, а не лошадь. Моё место в небе. — Некоторые ваши царственные предки показали своим примером, что если дракон соизволит впрячься в плуг, то вспашет поле быстрее и лучше любой лошади, — улыбнулась Джоанна. Эйрис небрежно махнул рукой: — Покуда быстрее и лучше всего у нас выходит пахать на льве. Раз это ему не в тягость, не будем ему мешать. Трапеза подходила к концу, слуги уже начали собирать со стола. Один из чашников случайно уронил на пол кость, и две тигеттовы борзые немедленно устроили под столом грызню с волкодавом. Тайвин не глядя сунул руку под скатерть, и схватив первую попавшуюся собаку за шкирку, с силой вышвырнул её из-под стола, так что она вверх тормашками проехалась по устланному тростником полу. — Эй, полегче, Ваша Светлость! — воскликнул Тигетт. — Ты на очереди следующий, братец, — предупредил Тайвин. — Если не справляешься с их воспитанием, держи их на псарне, а не таскай в дом. Тигетт смолчал. Он взял со своей тарелки кусок козьего сыра и незаметно сунул её обиженной собаке. От зорких глаз короля это не укрылось, и он улыбнулся. — Ваше Величество, я полагаю, нам пора ехать, — сказал Тайвин, вставая. — Поедем, — согласился Эйрис. — Спасибо хозяевам за гостеприимство. — он повернулся к сыну: — а ты, Рейгар, что надумал? Принц спрыгнул со стула, подошёл к Тайвину и остановился перед ним, бесстрашно глядя на него снизу вверх: — Лорд Тайвин, — звонко спросил он, — вы позволите мне остаться у вас ещё на один день? Сегодня будет большой отлив, и Герион обещал показать мне нижние пещеры у моря. Тайвин учтиво поклонился: — Разумеется, Ваше Высочество. Ничто не доставит нам большей радости. Оставайтесь, сколько вам будет угодно, а когда пожелаете, я сам отвезу вас во дворец. Джоанна тоже встала из-за стола. — Ждать ли вас к ужину, Ваша Светлость? — строго спросила она Тайвина, стряхивая с его груди невидимые пылинки. Тайвин молча кивнул. — Джоанна, не съем я твоего ненаглядного, не тревожься, — воскликнул Эйрис. Джоанна посмотрела в лицо королю. В глубине его глаз было какое-то загадочное выражение. В нём была и мечтательность, и грусть, и что-то ещё, неуловимое, непонятное. Сердце Джоанны забилось сильнее. — Приезжай во дворец, Джоанна, — сказал Эйрис. — Не забывай меня. — Обязательно, мой король, — с поклоном отвечала она. *** Спустя четыре месяца Стеффон Баратеон тоже решил приехать к ним чтобы навестить своего кузена-короля. Джоанна, Тайвин и Эйрис ездили встречать их по Золотому Тракту. День был солнечным, всё небо в маленьких, весёлых белых облаках. Кассана с детьми, пятилетним Робертом и двухлетним Станнисом, ехала в карете — в отличие от супругов-Ланнистеров, неразлучные Баратеоны всюду путешествовали вместе, — а Джоанна верхом, рядом с окошком, на своем сером жеребце, разговаривая с подругой. Когда они выехали на прямой и ровный участок дороги на Ланниспорт, кони, почуяв волю, стали грызть удила, коситься друг на друга. Казалось, они вот-вот взлетят. Их настроение, похоже, передалось неуёмному Эйрису. — Тайвин, давай-ка попробуем наперегонки, как раньше? Помнишь, как я обскакал тебя, перед турниром в Хайгардене? Тогда мне это далось нелегко. Посмотрим, каков ты теперь! — Ваше Величество, конь которого вы мне подарили — лучший во всех Семи Королевствах, боюсь, шансов у вас немного. — Так покажи, на что он способен, Ланнистер! — воскликнул Эйрис, горяча своего скакуна. — И ты кузен, готовься. Стеффон пожал плечами: — Куда едем, Ваше Величество? Король показал вдаль своей плёткой, с рукоятью из турьей кости, выложенной серебром. — Скачем до того дуба. Видишь? Давай-давай! — засмеялся Эйрис. — Подъезжай сюда, и поехали! Стеффон резко свистнул, они пришпорили своих коней, и помчались вперёд. Пыль поднялась столбом. Джоанна и Кассана переглянулись. Воистину, в каждом мужчине всю жизнь живёт мальчишка, но в короле этот внутренний мальчишка явно до сих пор занимал основную часть сознания. Они нагнали короля и обоих лордов только у поворота дороги. Три всадника — белый, золотой и чёрный, ждали остальных возле одинокого дуба. Победителем вышел Эйрис. Королевский конь, действительно оказался резвее всех — он сразу вырвался вперед, обойдя сначала тайвинова иноходца, потом стеффонова вороного, и примчался первым. Кони храпели, переступали с ноги на ногу, норовя скакать дальше, не понимая, отчего они остановились так рано. Разгорячённые скачкой, король и оба лорда, весело подтрунивали друг над другом. — Мы с Тайвином тяжелее вас, Ваше Величество, — говорил Баратеон. — Ваш конь с самого начала был в выигрышном положении! — Просто признай, кузен, что я всегда сидел в седле лучше тебя, — отвечал Эйрис со смехом. Вечером в большой зале Ланниспортского дворца был пир. Сменялись блюда, вино лилось рекой. Король шутил и смеялся, как в далёкие прошлые дни. Все прочие тоже были веселы. Вечер удался на славу. Джоанна сидела рядом со Стеффоном и беседовала о дворцовых делах и о столичной жизни. — Кузену Эйрису нравится тут, я гляжу, он не собирается возвращаться домой. — Тут уж я ничего не могу поделать, — отмахнулась Джоанна. — Это их дела с Тайвином, и пусть они разбираются с этим сами. — По мне, так они и отсюда неплохо правят Семью Королевствами, — усмехнулся Баратеон. — В сущности, разницы никакой… Разве что половина двора осталась в столице. Но это не та половина, которая всерьёз что-то решает. — А отчего не едут сюда Люцерис Веларион и лорд Мерривезер? — Мерривезер боится долгих путешествий, а Веларион в ссоре с Тайвином. Думаю, сюда он по своей воле не сунется, разве что кузен Эйрис прикажет ему приехать, как мастеру над кораблями… — Они до сих пор не помирились? — спросила Джоанна с досадой. Стеффон покачал головой. — Они мирились пару лет назад, Эйрис заставил их помириться, и даже устроил пиршество по этому поводу. Поначалу всё было хорошо, но потом Тайвин некрасиво обошёлся с Люцерисом, и с тех пор они рассорились окончательно. Думаю, ты знаешь эту историю — Веларион в знак примирения предложил Тайвину взять на службу Гериона, но Тайвин решил, что для Велариона велика честь, и в последний момент заменил Гериона на какого-то вашего двоюродного родственника из Ланниспорта. Джоанна ничего не ответила. В этой истории с Веларионом виновата была одна она, и только она. Когда мастер над кораблями предложил взять Гериона на службу, Тайвин несказанно обрадовался. Он давно уже хотел отправить своего младшего брата в столицу, и лучшего случая представиться не могло. Но сам Герион был на этот счёт иного мнения. «Тайвин собирается сделать из меня очередного своего придворного родственника, — жаловался он Джоанне, — как представлю себе, так тошно делается». Герион уже решил, что выучится в Ланниспорте на моряка и станет капитаном. Но Тайвин считал это детскими глупостями, и был непреклонен. «Сначала ты должен составить себе имя при дворе, — говорил он, — а потом уже будешь заниматься чем взбредёт в голову». Герион знал, что с Тайвином ему не сладить, и попросил помощи Джоанны. Джоанна, недолго думая, согласилась. Дело было в том, что Дамон Ланнистер, её сводный брат, давно уже пыталась пристроить ко двору своего старшего сына. Джоанна решила перехитрить мужа, тем самым выручив Гериона и, наконец, помочь Дамону. Герион был счастлив, что ему в очередной раз удалось избежать Королевской Гавани. «Спасибо тебе, сестрица! — сказал он Джоанне, и добавил: — Тайвин сожрёт меня, когда узнает». «Не бойся, — улыбнулась Джоанна. — он же не говорил с тобой, верно? Со мной тоже. Значит, с нас взятки гладки». На самом деле Джоанна лукавила. Незадолго до этого в Бобровый Утёс прилетел ворон с посланием для Тайвина. Тайвин задерживался в пути, а Джоанна, как всегда, прочитала его письмо. В нём говорилось, что лорд Веларион ждёт Гериона и очень рад будет его принять в оруженосцы. Джоанна не сказала об этом Кивану, письмо спрятала, а мейстеру Годвину велела молчать, пока не спросят. Когда Тайвин приехал и понял, что вместо Гериона в Королевскую Гавань отправили племянника, то не на шутку рассердился. «Джоанна, я был бы тебе очень признателен, если бы ты советовалась со мной, принимая важные решения, или хотя бы ставила меня в известность, прежде чем делать что-то» — с гневом сказал он жене. Джоанна сделала вид, что не поняла его: «О чём ты, любовь моя?» — спросила она. «О Герионе, — отвечал Тайвин. — Я не спорю, наш племянник - толковый малый, но, если честно, я устраивал всё это не для него». Джоанне было стыдно, но она утешала себя тем, что помогла Гериону, и поклялась самой себе, что когда-нибудь обязательно признается Тайвину во всём. — Думаю, всё сложилось к лучшему, — сказала она. — Герион при дворе не прижился бы, а если и прижился, то оказался бы для Тайвина большим разочарованием, и дело кончилось бы куда хуже, чем теперь. Стеффон вздохнул. — Так или иначе, Тайвин был неправ. Зря он так поступил. Он мог бы сделать это по-человечески, а так нажил себе врага на пустом месте, хотя этот ваш родственник парнишка смышлёный и славный. — Сдаётся мне, Люцерис нашёл бы повод обидеться, не в тот раз, так в другой, — сказала Джоанна с неудовольствием. — Люцерис завистлив, что правда, то правда, — согласился Стеффон. — Веларионы — древнее и славное семейство, валирийская знать, родня самому королю, больше даже, чем мы, Баратеоны. Он всегда считал себя лучше вас, за глаза зовёт Тайвина коварным андальским варваром, а уж как он именует северян, повторить стыдно. — Ну так будем надеяться, что эта история пойдёт ему на пользу. — сказала Джоанна со злостью. — Пусть зарубит себе на носу, здесь Вестерос, и андальские варвары и уж тем более северяне просто так кланяться ему не станут. А будет выделываться, так и вовсе сожрут с потрохами. Она чувствовала себя виноватой, и от этого досадовала на Велариона, хотя и понимала, что в этой неприятной истории он виноват меньше всех. День повернулся к вечеру. Супруги Баратеоны, уставшие после долгой дороги, раскланялись, и ушли отдыхать. Джоанна и Тайвин тоже засобирались домой. Король отпускал их с явной неохотой. — Ланнистер, неужто ты меня бросишь? А кто же будет развлекать меня после ужина? — Ну, тут я вряд ли тебе послужу — развлекальщик из меня неважный, — отмахнулся Тайвин, — шутки шутить не умею, а пою плохо, сам знаешь. — Зато я прекрасно делаю и то, и другое, — отвечал Эйрис, — а с тобой мне всяко лучше, чем без тебя. — Ваше Величество, тут половина королевского двора, — с улыбкой отвечала Джоанна. — Ваши верные слуги не дадут вам скучать! — Если бы ты знала, как они мне надоели, — протянул король с капризной ноткой в голосе. — Эйрис, я устал, — добродушно ответил Тайвин, — еще немного, и я усну. — Так ложись, в моей кровати места хватит на нас троих! — воскликнул Эйрис. Тайвин вздохнул и встал. — Мы поедем. Собирайся, Джоанна. Поняв, что Тайвина ему уговорить не удастся, Эйрис решил подразнить его напоследок: — Если ты не доверяешь нам с Джоанной, ложись между нами, — лукаво сказал он, склоняя свою красивую голову. — А почему нет? Уверен, мы отлично проведём время! Тайвин с видимым усилием улыбнулся: — Всегда восхищался твоей уверенностью в подобных вопросах. Эйрис залился радостным смехом: — Эх Тайвин, если бы ты знал, как я сейчас тебе завидую! Твоя жена просто сокровище, — он откинулся на спинку кресла и уставился на Джоанну поверх бокала. — Другой такой женщины не сыскать во всех Семи королевствах, — продолжал король с милым лукавством. — Как отрадно нам было вместе, когда ты ещё была свободна! — Ваше Величество, не подобает говорить о таких вещах, — с упрёком сказала Джоанна. — Я думал у тебя нет никаких секретов от мужа! — воскликнул Эйрис. — Да я уверен он и так всё про нас знает. Верно, Тайвин? — Эйрис, перестань, прошу тебя, — поморщился Тайвин. Но Эйриса было уже не остановить, азарт охватил его. — А скажи мне, Джоанна, кто из нас двоих лучше в постели, я или Тайвин? Давно хотел тебя спросить об этом… Джоанна поняла, что пора спасаться. Она мягко, но крепко взяла мужа за локоть и поклонилась Эйрису. — Никто не может сравниться с королём-драконом, о светлейший. Так позвольте же и я не буду никого с ним сравнивать. Эйрис расхохотался — Тебя не проведёшь, Джоанна. Что-ж, спокойной ночи, друзья мои. Он легко вскочил на ноги и дружески обнял и поцеловал обоих, сначала Джоанну, потом Тайвина. Вечерний Ланниспорт мирно и неспешно шевелился, как лесной муравейник. Третий по величине город Семи Королевств по сравнению с Королевской Гаванью или Староместом был совсем невелик. Это сразу чувствовалось по лицам и походке ремесленников, торговок, моряков. Всё здесь было овеяно невозмутимым покоем провинциального города. Джоанна и Тайвин ехали по кривым улицам, где мостовые обрывались так же внезапно, как начинались новые, а под ногами коней прошмыгивали пыльные куры. Хозяйки снимали с верёвок высушенное бельё, звонко здороваясь с господами. Любопытные ребятишки выглядывали из окон, провожая лорда и леди восхищёнными взглядами, а бредущие навстречу пьяные моряки сначала останавливались, как вкопанные, вытаращив глаза, а потом сдёргивали шапки и кланялись до земли, да так, что многие, не удержавшись на ногах, тут же и падали на обочину. Джоанна любила Ланниспорт. Это был город её детства. Сколько всего было пережито тут ею, её братьями и кузенами, родителями и друзьями. Вернувшись сюда из Королевской Гавани, она словно попала в объятия старой няньки, вырастившей её и отпустившей в придворную столичную жизнь. И под обманчивым налётом безмятежности скрывалась трудная судьба этого города, всегда жестоко страдавшего от железнорождённых. Последний набег лишил Ланниспорт чуть ли не пятой части населения. Вскоре закончились и городские улицы, и пригородные сады и огороды, и дорога, идущая вдоль моря, повернула вверх, к Бобровому Утёсу. В колеях, оставленных колёсами телег, лежала тончайшая белая пыль, мягкая, как мирийский шёлк. Тёплый ветерок сдувал мошкару. Нагретые за день леса и горы дышали теплом, но с полей уже поднимался прохладный вечерний туман. Тайвин ехал молча, в сильном гневе. Джоанна была тоже раздосадована выходкой Эйриса. Ей всё это было неприятно, но куда больше её тревожил Тайвин. Эта его тяжёлая, мучительная ревность удивляла и даже пугала её. Сама она относилась к их с Эйрисом истории намного проще. Принц, по молодости, по глупости, нравился ей, но то была не настоящая любовь, а его ласки она сносила с покорностью служанки, и это понимали все, и Рейла, и Тайвин, да и сам Эйрис. Тайвин негодовал, но, как и Рейла, поделать ничего не мог. После свадьбы же у него в сердце точно что-то заклинило. Он всегда любил Джоанну чуть сильнее, чем она его, но даже зная это, Джоанна не представляла, отчего он может столь жестоко страдать. Поначалу она думала, что дело тут только в гордости и семейной чести. Как-никак, Тайвин всегда болезненно переживал за имя Ланнистеров, а на свадьбе Эйрис прилюдно опозорил его, во всеуслышание заявив, что спит с его невестой не первый год. Тайвин, конечно же, запомнил эту обиду на всю оставшуюся жизнь, а теперь любая шутка Эйриса повергала его в бешенство. Однако, помимо гордости, тут было нечто другое. Но что? Этого не понимала даже Джоанна. — Перестань, любовь моя, — сказала она наконец, не в силах больше слушать его гнетущее молчание. — Он видит, что может тебя достать таким способом, и оттого и делает это, раз за разом. Солнечный, грызя удила, рвался вперёд. Широкая гладкая дорога манила иноходца, стелилась под ноги, звала его мчаться во весь опор, но Тайвин сдерживал коня, молчаливый и мрачный. — Когда я была фрейлиной, и Эйрис пользовал меня, тебя это так не задевало, — ядовито сказала Джоанна. — Тогда ты терпел, а теперь, когда я стала твоей собственностью, супружеская гордость не даёт тебе покоя? Тайвин дёрнул повод, так, что конь, всхрапнув, замотал мордой. — Это просто невыносимо, — сквозь зубы сказал он, — неужели ты не понимаешь!.. Я терпел, чтобы он не догадался, как сильно я люблю тебя! Поверь мне, если бы он догадался, то замучал бы нас обоих, просто так, ради забавы! Если бы ты только знала, чего мне это стоило!.. Джоанне стало стыдно. Когда я только научусь следить за своим языком, подумала она. — В тот раз, когда я встретил тебя возле лестницы, я думал, что убью его, — горько продолжал он. — А в тот, что был после дня рождения Кассаны, я думал, что умру сам. Сердце Джоанны болезненно сжалось. Все эти годы он помнил те проклятые минуты, каждую из них. Она уже позабыла их, вычеркнула из памяти, а он помнил, помнил и страдал. — Прости меня, братец, — сказала она, как в детстве, когда они были всего лишь кузеном и кузиной. — Ты же знаешь, что всё это — лишь слова, пустые и злые. И они ничего не значат ли для нас, ни для нашей любви! Они ехали вдоль вечернего моря. Солнце совсем утонуло за его краем, оставив на небе золотисто-алое зарево. С гор спускалась тысячеглазая звёздная ночь. Море уже начало светиться по ночам, как всегда бывает, когда лето входит в силу, и тёплая погода держится несколько месяцев кряду. В такие летние ночи Джоанна с Тайвином любили гулять по берегу одни. Мокрый песок, нагретый за день, целовал босые ноги, влажный ветерок солью оседал в волосах, а вокруг не было ни души, лишь громадный серый пёс тихо бежал впереди. В чёрной воде вспыхивали и мерцали огненные искры, от каждого гребка, взмаха руки оставался шлейф сияющих огоньков, убегающих во тьму, а гладкая поверхность отражала звёзды, которые вступали в единый хоровод с морскими огнями, и тогда Джоанна представляла, что они плывут в бездонном ночном небе, а вокруг кружится звёздная метель. В какую-то из таких ночей на берегу моря они зачали Серсею и Джейме. До Бобрового Утёса они добрались в сумерках. В окнах горели огни. Откуда-то из-за конюшен доносилась негромкая музыка и тихий смех. В вечернем замке шла своя мирная жизнь. Тайвин соскочил с коня, отдал его конюху и снял Джоанну с седла. — Когда ты понял, что возьмёшь меня в жёны? — спросила Джоанна, оправляя юбки. — Когда я приехала в Королевскую Гавань? Или когда вы вернулись с войны? Тайвин покачал головой. — Думаю, я знал это всегда. *** Стоя на крепостной стене, Джоанна и Кассана глядели, как внизу, во дворе суетятся слуги, как конюхи выводят осёдланных лошадей. Король Эйрис, в сером бархатном камзоле с серебряным шитьём, в охотничьем плаще и мягких сапогах из замшевой кожи, уже сидел на своём скакуне, белом, как морская пена. Рядом, на могучем вороном коне, возвышался Стеффон Баратеон. Тайвин, сидя в седле вполоборота, рассказывал им что-то с самым серьёзным видом, но, когда он повёл рукой, показывая вдаль, Эйрис и Стеффон весело расхохотались. Джоанна, глядя на них, тоже невольно улыбнулась. Так ли давно встретились в Королевской Гавани, мальчишка-чашник, мальчишка-паж и мальчишка-принц. Так ли давно они с Кассаной провожали их на войну, юношу-рыцаря, юношу-оруженосца и юношу-принца. И вот они снова сидят рядом на своих конях, Лорд-хранитель Запада, Лорд Штормового Предела и король… Из ворот псарни хлынули гончие чёрно-рыжей лавиной. Их гулкий лай, похожий на бой медных колоколов, многократно усиливался эхом, отражаясь от стен. Псари трубили в рожки, созывая своих подопечных, и собирая их в рабочие пары. За гончими, как длинные серые тени, выбежали шесть громадных молчаливых волкодавов. Покружив по двору, они собрались подле одноногого сира Клигана, рядом с которым уже сидел седьмой, в золотом ошейнике. Охотники были веселы, застоявшиеся лошади играли под всадниками, собаки, полные радостного предчувствия, возбуждённо перелаивались. Тайвин тронул коня, и иноходец легкой поступью пошёл вперёд. Следом за ним двинулись король и Стеффон, а за ними потянулись и все остальные. — Пойдём, прогуляемся, Кассана, — сказала Джоанна. — Вернутся они нескоро, а времени до обеда ещё много. Взяв с собою старших детей — принца Рейгара и Роберта, они отправились вниз, в абрикосовые сады. Сады лепились к северо-восточному склону Утёса, и представляли собой маленькое уютное царство солнца, мощёных дорожек, оросительных ручьёв, бегущих в каменных желобах, и живописных корявых деревьев, по весне цветущих буйным цветом. Подруги наконец смогли поговорить по душам. Пока дети играли в какую-то относительно безопасную игру, придуманную Рейгаром, они вели разговор, далёкий от светских бесед. — Как поживает королева? — Будем надеяться, в этот раз боги будут милостивы. — отвечала Кассана. — Беременность тяжко ей даётся, но, похоже, она рада, что Эйрис уехал. Она жаловалась мне, что в последнее время он стал дурно обращаться с ней в постели. Джоанне, против воли, вспомнились ласки Эйриса. Ей он не причинял боли, но, несмотря на всё его пыхтение, стоны и вскрикивания, был вовсе не способен удовлетворить её, да и по слухам, никакую другую женщину. До тех пор, пока Джоанна не вышла замуж за Тайвина, она вообще не понимала, как близость с мужчиной может доставлять наслаждение. — Да смилуется над ними Матерь, — сказала Джоанна. «И надо всеми нами». Её тревожило, что Тайвин, со свойственной ему самоуверенностью, уже решил, что его золотой доченьке суждено стать королевой Вестероса. Если Рейла сейчас родит мальчика, то кому быть королевой, если не дочери самого Тайвина Ланнистера? — По мне так всё это из-за таргариеновского кровосмесительного обычая. Драконья кровь вырождается. Рейла — не самая здоровая женщина. Да и Эйрис явно обладает слабым семенем. «Может, оно и к счастью» подумала Джоанна, «при всей его невоздержанности бастардов от него мы пока не видели». Она посмотрела на принца Рейгара, ковыряющегося в ручье. — Слабым? Я была бы счастлива, если бы мой сын вырос хотя бы вполовину таким, как принц. Кассана пожала плечами. — Во-первых, принц ещё не вырос. Быть может, твой сын будет не хуже, а может — лучше. Пока ещё рано рассуждать. А во-вторых, ты всегда можешь попросить Тайвина, он сделает тебе еще близняшек. Джоанна покачала головой: — Мейстер Годвин напугал его, что следующие роды могут быть для меня не столь удачными. Серсея и Джейме тяжело дались мне, и он осторожничает. — Мне наш мейстер говорил мне то же самое, — отмахнулась Кассана. — Но со вторым я справилась легче, чем с первым. — Она задумчиво посмотрела на детей. — Дитя куда проще родить, чем потом вырастить. Роберт храбрый и добрый мальчик, он подаёт большие надежды, но учится с трудом… Я в его возрасте уже сама прочитала первую книгу. — Он мальчик, — возразила Джоанна, — а мальчики выучиваются позже. Мейстер учил нас вместе — меня, Тайвина и Кивана. Хоть я в учёбе никогда и не блистала, но быстрее них выучилась писать и читать. Потом только Тайвин обогнал нас во всём — далеко обогнал, и в арифметике, и в истории, и в естествознании… Думаю, если бы его посадили вышивать гладью, он бы и тут меня превзошёл. Но ему дали в руки меч и вырастили из него воина. — Увы, в таком мире мы живём. Каждый лорд должен быть прежде всего воином. Кому нужен владыка, который не может защитить своих подданных? — Остаётся только молиться, чтобы рождённые нами воины не поубивали друг друга, — сказала Джоанна печально. Кассана кивнула: — Мы со Стеффоном решили через пару лет отдать Роберта на воспитание Джону Аррену, в Орлиное Гнездо. Мальчику пойдёт на пользу общение со столь достойным и мудрым человеком. — Хорошо придумано, — отвечала Джоанна. — Такие связи зачастую оказываются сильнее кровного родства, и в случае, не приведи боги, войны, могут оказаться очень полезны! — она нахмурилась и недовольно добавила: — Я тоже считаю, что детей необходимо отправлять в другие знатные семьи, чтобы они не ограничивались кругом своих родичей. Однако мой лорд-муж упорно норовит не только сложить все яйца в одну корзину, но и усесться на них сверху своей золочёной задницей. Или Бобровый Утёс, или Красный Замок, на меньшее он, видите ли, не согласен. — Порой мне становится очень страшно за наших детей, — вздохнула Кассана. — Что их ждёт? Кто их защитит, если нас не станет? Особенно я тревожусь за младшего. Когда я носила Роберта, меня переполняла радость, любовь к жизни. А когда понесла Станниса, я постоянно чувствовала безысходный, тяжёлый гнев. Иногда я смотрю на него и мне кажется, что он будет очень несчастен. — Я в этом мало понимаю, — отвечала Джоанна. Во время беременности она была спокойна и счастлива, но той особой душевной связи со своими детьми, о которой часто рассуждали другие матери, никогда не ощущала. — Элейна Мартелл любит поговорить о том, что ждёт наших детей, как все они, твои, мои, её, будут вершить судьбу Семи Королевств… Ты знаешь моё к этому отношение — всё это слова, и не более того, а в судьбу и предназначения я не верю. — Давно ты видела Элейну? — Давно. Как никак, она теперь правит Дорном. — Как страшно, должно быть, остаться вдовой, — молвила Кассана. — Я молю Неведомого, чтобы он забрал нас со Стеффоном в один час. Джоанна почему-то никогда не задумывалась о возможном вдовстве, хотя Тайвин частенько говорил ей, что она сведёт его в раннюю могилу своими выходками. — По мне, так куда страшнее оставить своего лорда-мужа без пригляда и присмотра, — сказала она. Подругу позабавили её слова. — Удивительно, как ты не боишься отпускать его так надолго, в Королевскую Гавань, прямо в драконью пасть, — рассмеялась Кассана. — Но, сдаётся мне, твой лорд-муж не из тех, кто нуждается в присмотре. — Присматривать надо за всеми. Даже самые умные мужчины нет-нет, да совершают невообразимые глупости, лишь потому, что некому было их вовремя остановить. — Что верно, то верно. Скажи, Его Величество решил остаться у вас жить? В столице по этому поводу много пересудов. — И что же говорят? — поинтересовалась Джоанна недовольно. — Говорят разное, но сходятся в одном — что король сбежал из столицы из-за тебя, и что удержать его не в силах ни королева, ни твой властительный супруг. — Мне уже плевать на то, что о нас говорят, — с досадой сказала Джоанна. — Пусть говорят, что хотят, мне дела нет. Люди всегда выдумывают что-нибудь, если происходящее вокруг кажется им слишком скучным. — Ты хочешь сказать, это не так? — Это так, но причина не во мне, Кассана. — Этот разговор начал сердить её. — Его Величество всегда любил изводить Рейлу и Тайвина, а чтобы довести обоих одновременно, я стала самым удачным подручным средством! — Джоанна встряхнула головой. — Помнишь, что он устроил на пиру в честь дня её рождения? Когда он напился так, что его стошнило Рейле в тарелку, и предложил ей «отведать горячего супа»? Рейла стала кричать, что не подпустит его к дверям своей опочивальни, а Эйрис заявил, что «эту ночь он всё равно собирался провести с Джоанной Ланнистер». Какой скандал начался тогда! От стыда я не знала куда бежать! Тайвин выволок Эйриса из-за стола и увёл, его ещё раз вырвало за колонной, а Тайвин держал ему волосы. Был бы он ему старшим братом, он всегда мог бы ему хорошенько всыпать!.. Но увы, даже лев не может ударить дракона. Он всегда был и останется его слугой. — Да, были времена, — улыбнулась Кассана. — Но, должна заметить, что за эти годы Его Величество утихомирился. Теперь уже ничего подобного он себе не позволяет… — Разумеется, — фыркнула Джоанна. — Всё-таки теперь он король, а не шальной наследник престола! Да и меня из Красного Замка убрали. Надеюсь, после моего отъезда, Её Величеству стало чуть полегче. Кассана пожала плечами. — Эйрис и сейчас находит время, чтобы довести её до слёз. Думаю, ещё десять-пятнадцать лет, и нашу королеву можно будет почитать, как святую за все мучения. Если кому и стало проще жить, так это, наверное, твоему лорду-мужу… Хотя я не могу представить, как вы переносите столь долгие расставания. Не знаю, стоит ли платить за его спокойствие такую цену? Я начинаю загибаться от тоски, когда не вижу Стеффона всего неделю. Как же справляетесь вы? — Привыкли, — ответила Джоанна с горечью. — Человек привыкает ко всему. Спасибо Его Величеству — он годами совершенствует нас. Выковывает нашу силу воли, оттачивает наше терпение, шлифует наше самообладание. — Его всегда тянуло к вам. Почему-то вы ближе ему, чем даже его кровные родственники. — Кассана помолчала немного, и на её лице появилось лукавое выражение. — Что ж, любовь втроём это даже интересно. Мейстеры называют это «хайгарденская семья», и некоторые учёные мужи считают, что это свидетельствует о внутренней свободе, о духовном богатстве и великодушии. — Вот и найди мейстера, который объяснит это Тайвину, — отвечала Джоанна с раздражением. — Я бы хотела посмотреть на это, только издалека. Кассана звонко рассмеялась. — Не сердись, Джоанна, я больше не буду говорить об этом. — Она откинулась на спинку скамейки и посмотрела в небо. — Ты сама прекрасно понимаешь, что тебе не стоит тревожиться. Эйрис король, но главным в нашей компании всегда был Тайвин. Спроси любого крестьянина — кто правит Семью Королевствами? — Это меня и пугает, — в сердцах сказала Джоанна. — Может Тайвин и правит Семью Королевствами, но не королём… Эйрис любит его, ценит, прислушивается к его советам, но от этого не перестаёт быть драконом. Он охотно слушался Тайвина, пока Тайвин принадлежал лишь ему одному, как на заре их юности. Но вот ведь незадача — оба они выросли, обзавелись семьями, родили детей, похоронили отцов, по очереди сидят на Железном Троне… Да только Эйрис так и не повзрослел. *** Джоанна тихо постучала, подождала и, не дождавшись ответа, открыла дверь. За окном лежало пасмурное море, серое небо. Тёплый ветерок мягко шевелил занавеску. Король, сидевший у стола, встретил её задумчивым и печальным взглядом. — Входи, Джоанна, — сказал он. — Что, кузен Стеффон уже ждёт меня? Не беда, потерпит немного. Джоанна вошла, почтительно поклонилась. Эйрис пододвинул ей стул, жестом приглашая сесть рядом. — Посиди со мною, Джоанна, — сказал он. И добавил вдруг: — Сегодня день рождения моего отца. Король был невесел, и она поняла, что ему хочется поговорить, и что ему нужно, чтобы кто-нибудь его выслушал. — Как прикажете, Ваше Величество, — учтиво сказала Джоанна, садясь. — Он был хорошим правителем и достойным человеком. — Я бы сказал, правителем скорее неплохим, чем хорошим. — усмехнулся Эйрис, наливая ей вина в стеклянный бокал. — Ты помнишь его? — Разумеется, Ваше Величество. Я помню день его коронации. Я только-только прибыла ко двору, и никогда не забуду этого блеска и великолепия. — Блеск и великолепие? — насмешливо переспросил Эйрис. — Когда я вспоминаю его, то перед моим внутренним взором он предстаёт не на троне, а в кресле, с шерстяным одеялом на коленях. Король Джейхерис и вправду был слаб здоровьем, но Джоанна, будучи в свите у его дочери, чаще видела его в тронном зале, а не в покоях. — Говорят, первое впечатление — самое сильное, Ваше Величество, — отвечала она. — Для меня он всегда останется владыкой на Железном Троне. Эйрис страдальчески скривился. — Забавно. А я не могу себе представить своего августейшего отца иначе как бледным, тяжко кашляющим, задыхающимся… Не знаю, чего больше я испытывал к нему — жалости или брезгливости. Видимо, из-за него болезненные люди всегда вызывали у меня отторжение… Хвала Кузнецу — он дал мне драконье здоровье, и я просто не представляю себе, каково это. — Его Величество был твёрд духом. — Увы, всё то, в чём он был твёрд, мне оказывалось чуждо. — Эйрис печально усмехнулся. — Выпей со мной за его память. Я не уверен, что он пребывает в лучшем мире, но одно знаю наверняка — теперь он здоров. Совсем здоров. Они помолчали, вспоминая покойного короля. — Рейла любила его всегда, даже после того, что он с нами сделал. Я же до сих пор не могу ему этого простить. Джоанна вопросительно глянула на Эйриса. — Простить? О чём вы, мой король? Эйрис ответил ей не сразу. Он не то подбирал слова, не то колебался, стоит ли вообще говорить об этом. — Знаешь, как нас обвенчали? — молвил он, наконец. — Не было ни торжественного богослужения в Великой Септе Бейлора, ни весёлых горожан на улицах, ни гостей, ни праздничного пира. Обряд совершили тайно, ночью. Отец твердил, какой это великий час, и что весь мир зависит от нас двоих… А мы были несчастными испуганными детьми. Мне было четырнадцать, а Рейле — шестнадцать… Джоанна молчала, искоса глядя на него. Когда-то давно Эйрис часто откровенничал с нею, но в его обычае было делиться лишь радостными переживаниями. Она не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь жаловался ей или просил у неё утешения. — Этого не должно было быть. Это должно было быть не так. И когда спустя пять лет венчались вы, я смотрел на вас и думал, что снова мои наивные юношеские мечты воплощаются не для меня. От этих слов Джоанна внутренне напряглась, как тетива, но внешне осталась всё также доброжелательно-участлива. — …В нашу первую ночь Рейла рыдала, и была так безобразна от слёз, что я не представлял, как исполнить супружеский долг. Я сказал ей гадкие слова, она залепила мне пощёчину, но на душе легче не стало. Потом я стоял на балконе думал, не броситься ли вниз, не кончить ли эту тоскливую историю, да и жизнь заодно… Он резко осушил бокал до дна и снова налил себе. — Наутро мы вышли из своих покоев, — продолжал он, — и все смотрели на нас, кто с состраданием, кто — со злорадством, а кто и просто с любопытством. Они не знали, как себя вести — поздравлять ли нас, как это полагается, или делать вид, что ничего не произошло. Всем было хорошо известно, что король будет в гневе, когда узнает об этом браке. Одним словом, всё это было так жалко, так нелепо! Я не помню, как прошёл первый день после свадьбы, но вечером, когда я осознал, что мне предстоит ещё одна ночь с сестрой, и теперь это будет длиться изо дня в день, год за годом, десятилетие за десятилетием, до самой смерти, меня взяла такая тоска!.. И тогда я пошёл к своему лучшему другу, к неразлучному своему товарищу, к твоему мужу. В те дни он был таким же мальчишкой, как я сам, но его поддержка была нужна мне, как никогда. Жалеть он не умеет, это верно, но поддержать в трудную минуту может куда лучше многих. Эйрис умолк, болтая вино в своём бокале. Эта несчастная сторона жизни короля для всех была чем-то само собой разумеющимся, и лишь сейчас, когда король неожиданно открыл Джоанне душу, ей стало пронзительно жаль его. — Знаешь, что он сказал мне тогда? Он сказал: «ты сам хозяин своей судьбы, не боги, не твой отец, не смей считать по-другому, иначе ты пропал. И не вздумай отчаиваться — тебе всего четырнадцать лет, ты будущий король и вся жизнь у тебя впереди! Пусть тебе нелегко сейчас, но так будет не всегда» — Эйрис усмехнулся. — Он всегда умел найти нужные слова, пусть и грубоватые, и удивительно, как от них полегчало у меня на сердце. И ещё он сказал мне: «никто не должен знать, что тебе худо. Не показывай свою боль никому, и Рейле скажи — король не может быть несчастным». Я всё равно напился тогда и уснул у него на кровати. Так что вторую ночь в своей супружеской жизни я провёл с твоим мужем, — добавил Эйрис весело. — Тогда моим мужем он ещё не был, Ваше Величество, — улыбнулась Джоанна. — Да, — сказал Эйрис. — Тогда ещё нет. А мы с тобою и вовсе не были знакомы. — он помедлил, покрутил головой, точно отгоняя непрошенные мысли. — С детства я слышал о том, что от нашего рода воплотится обещанный принц. Каково это, быть наследником престола, будущим королём, и знать, что всё, чего от тебя ждут — это произвести на свет потомство? Меня ласкали, хвалили, баловали, но ни у кого даже мысли не возникало, что я имею какую-то собственную ценность. Я чувствовал себя не принцем, а племенным жеребцом. — Кому вы это рассказываете, Ваше Величество, — рассмеялась Джоанна. — Я женщина, и для нас иначе и не бывает… — Ну уж нет, — перебил её Эйрис. — Уверен, что тебе с малых лет внушали, какая ты умница и как далеко ты пойдёшь! Я уверен в этом потому, что иначе ты не стала бы той, кто ты есть. — Он легко встал из кресла, подошёл к окну и уставился в пасмурную даль. — Иногда я думал, а что, если обещанный принц это я? Если это меня так ждал мой августейший отец? — Кто знает, мой король. Эйрис печально склонил голову. — Нет, Джоанна. Нет никакого принца. Всё это суеверные глупости, поверив в которые, мой отец загубил нашу жизнь. — Не говорите так, Ваше Величество. Плохой отец — оправдание лишь для слабого. Легко винить во всём своих отцов и жалеть себя, вместо того, чтобы освободиться от навязанной ими судьбы и стать тем, кем должно. Король обернулся к ней и посмотрел, долгим, печальным взглядом. — Я бы женился на тебе, если бы не Рейла, — сказал он вдруг. — Я не чета вам, Ваше Величество, — отвечала Джоанна. — Вам бы в любом случае полагалась бы валирийская принцесса, а не племянница вестеросского лорда. Вы король-дракон, и лишь ваши родичи достойны находиться рядом с вами. Вы отмечены богами, судьбой — как вам будет угодно. — Отмечен? Мне тоже казалось так, какое-то время, когда только-только взошёл на престол после кончины отца, — с горечью сказал Эйрис. — Казалось, что я могу всё. Захочу и стану величайшим и мудрейшим королём в истории, захочу — стану тем самым обещанным принцем. Но скоро я понял, что волен распоряжаться собой не более, чем все прочие. — Что ж, Ваше Величество, такова наша жизнь, — отвечала Джоанна. — Никто не свободен, ни рыцарь, ни лорд, ни бедняк. У каждого свои колодки — у кого долг, у кого власть, у кого нищета. Но если уж никто не может жить так, как хочет, то лучше быть тем, кто отдаст приказ, чем тем, кто его исполнит. — Тайвиновы слова, — засмеялся Эйрис. — Эх, Джоанна! Ты же знаешь не хуже меня, что голодные годы чередуются с урожайными, а зима — с летом, и неважно, чей зад сидит в это время на троне. Семь Королевств живут своей жизнью, а правит ими не король, а лорды и купцы. А король — что король!.. Как говорил мой дед, король должен идти в бой первым, почивать — последним, а в голодные годы держаться веселее всех за самым скудным столом в Семи Королевствах. Он грустно улыбнулся. Джоанна, глядя на него, новым взглядом подмечала горечь несбывшейся мечты в выразительном, твёрдом изгибе его губ, тонких, тёмных бровей, и вновь чувствуя давно забытую нежность и желание защитить его ото всех невзгод. — Что же, я довольно отнял твоего времени, — сказал Эйрис. — Спасибо, что выслушала меня. Иногда это так нужно — даже королю. Они спустились вниз и вышли во двор. Тайвин, стоя на крыльце, облокотясь на перила, разговаривал со Стеффоном, сидевшим на своём вороном. Сир Барристан и Джон Дарри тоже были уже в сёдлах. Слуга держал под уздцы королевского жеребца, покрытого аспидно-серой попоной, вышитой серебром. Духота стала просто невыносимой. Тяжёлые облака, полные непролитого летнего дождя, набухли и опустились ещё ниже. В воздухе не ощущалось ни ветерка. «Успеют ли они домой до грозы?» — подумала Джоанна. — Что ж, завтра увидимся, — сказал Эйрис, пожимая Тайвину руку. Тайвин склонил голову: — Увидимся, Ваше Величество. Эйрис сбежал по ступеням, взлетел в седло. Махнув Джоанне и Тайвину, он тронул коня. Следом за ним двинулись остальные — Стеффон, сир Барристан, сир Джон, слуги, пажи, оруженосцы. Джоанна и Тайвин, стоя на крыльце, глядели, как они выезжают за ворота. — Давай пройдём над морем? — попросила Джоанна. — Так душно, не хочется идти внутрь. Они поднялись по боковой лестнице на одну из террас замка, вырубленную в скале, прошли длинную внутреннюю галерею, пронзавшую один из южных отрогов Скалы насквозь, и вышли по ней на внешнюю стену, выходившую прямо на море, на высоте ста с лишним футов. Миновав ещё несколько лестниц и переходов, они оказались на узкой тропе, идущей вдоль обрыва над стеной. Тропа эта поднималась вверх, и, на уровне оружейной, огибала Скалу и уводила к садам, что лепились с южной стороны под окнами Малого Чертога. Не прошли они и пятисот шагов, как хлынул дождь. Он был тёплым, как парное молоко, и шёл сплошной стеной. В одно мгновение и небо, и море исчезли в ровно шелестящей пелене. На расстоянии вытянутой руки не было видно уже ничего, Джоанна различала только короткий отрезок тропы под ногами и справа — скальную стенку, уходящую вверх в ничто. Казалось, они идут вдоль пропасти по краю вселенной, а дождь падал, падал, падал. Намокшие волосы охватили плечи, как тяжёлый плащ, так что Джоанне трудно было повернуть голову. Внезапно Тайвин остановился и обернулся. Она обняла его, заглядывая ему в лицо. С носа у него текла вода, кудри потемнели и распрямились, неуловимо изменив весь его царственный облик. Джоанна глубоко вздохнула, прижимаясь к нему грудью, и сквозь мокрую рубашку почувствовала тепло его тела. В одно мгновение желание охватило обоих. Джоанна привалилась спиной к скале. Липнущая к телу одежда мешала невыносимо, прежде чем ей удалось развязать тесёмки на штанах у своего супруга, ей показалось, что прошла целая вечность. Наконец, последние нелепые преграды, разделявшие их, исчезли, и они слились в страстном порыве. Они исступлённо целовали друг друга, а дождь всё крепчал, всё усиливался. Он заливал глаза, уши, бил по щекам, по губам, по волосам, по рукам. Он был везде и заполнил собой всё, растворив в себе небо, море, скалу, оставив лишь Тайвина и Джоанну, ослепших, оглохших, потерявших счёт времени в безудержном, необъятном летнем ливне. И когда из груди у Джоанны вырвался крик, дождь поглотил его без остатка. Потом они долго стояли, держа друг друга, приходя в себя, пытаясь вернуться в этот странный мир, но не могли. Джоанна глядела из-за плеча Тайвина в мутную высь, ловя ртом падающую с небес воду, и пыталась понять, почему они остались вдвоём посреди пустоты. Обеими руками она охватывала его, будто могла упасть навзничь, хотя за спиной у неё была скала, и падать было некуда. Наконец они разомкнули объятия. Тайвин поцеловал её в лоб, и, бережно собрав её волосы, выжал из них воду. — Бесполезно, — сказала Джоанна. И, смерив его задумчивым взглядом, добавила: — ну и вид у тебя, мой лорд. — Не хуже, чем у тебя, моя леди. Оставляя за собой мокрые следы, они вошли в замок. Перед входом Джоанна остановилась, чтобы вылить воду из туфель. Андор, встретивший их на лестнице, поначалу даже не узнал своих леди и лорда, а когда узнал, то пришёл в ужас: — Помилуйте Семеро! Ваша Светлость, да на вас сухой нитки нет! — Неужели? — поднял бровь Тайвин. — А я-то думал, что со мною не так. — Позвольте я принесу вам полотенце, милорд! — Принеси наверх, в покои, на лестнице мы раздеваться не будем, уж не обессудь. Они вошли в свою опочивальню. В отличие от той, в которой они жили после свадьбы, эти покои были куда просторнее и располагались ниже двумя этажами, и окна в них выходили не на море, на запад, а на восток. Джоанна скинула мокрые туфли, босыми ногами пробежала по толстому мирийскому ковру и принялась копаться в сундуке с одеждой. Воздух из-за дождя посвежел и стало прохладно. Схватив первую попавшуюся сухую рубашку — она оказалась тайвиновой, Джоанна натянула её, закатала рукава, и, усевшись на кровать, стала вытирать волосы. Тайвин, в раздумье побродив по комнате, достал бутылку вина. — Надо было уговорить Эйриса и Стеффона остаться, — сказала Джоанна. — Могу себе представить, как они вымокли, а ведь им ещё ехать и ехать! Вы не хотите переодеться, Ваша Светлость? — Я не знаю, где мои штаны, — отвечал Тайвин, открывая бутылку. — Можешь взять мою юбку, если потом не забудешь вернуть… — Тайвин сел рядом, и Джоанна прильнула к его плечу. — Ты поедешь завтра в Ланниспорт, или останешься со мной? — Завтра в Ланниспорт приедет Челстед, мне нужно быть во дворце, чтобы встретить его. Но вечером я вернусь. Джоанна хорошо знала лорда Челстеда. Он был боевым товарищем Эйриса и Тайвина, и уже пятый год служил при дворе мастером над монетой. «Скоро весь двор переберётся сюда» подумала она. — Он одолевал меня письмами всю последнюю неделю… Вечно у него в голове какие-то сомнения и опасения. — пренебрежительно сказал Тайвин. — Он боится собственной тени. Помнится, во время войны нам с ним как-то пришлось три недели, или около того, ночевать в одном походном шатре. И можешь представить — перед каждым боем он молился, всю ночь напролёт, вместо того, чтобы спать, да так истово, что и мне, глядя на него, становилось не по себе! Один раз я даже швырнул в него сапогом, он крепко обиделся на меня за это. Впрочем, сражался он всегда храбро, трусом его не назвать… — Ты, стало быть, перед боем не молился? — Нет, Джоанна. Вместо молитвы я думал о тебе. И мне это давало силы в тысячу раз большие, чем молитва. — он помедлил, и добавил насмешливо: — Последний раз я молился по-настоящему, когда мне было семнадцать лет. — Попробую угадать, — улыбнулась Джоанна. — Когда тебя посвятили в рыцари, и ты совершал бдение в Великой Септе перед изваянием Воина? Тайвин задумчиво посмотрел на неё. — Когда легкомысленная девица, которую я до одурения любил, связалась с моим лучшим другом. И нет, это было не в септе, а на конюшне. Джоанна со вздохом обняла его. — Если б я знала. Если б я только знала!.. — тихо сказала она. *** Жизнь в Западном Королевстве текла своим чередом. На дворе уже которую неделю стояли солнечные дни, в садах по второму разу неуверенно начал цвести миндаль, следом за ним распустился абрикос, а потом на смену им вновь пришли сливы и яблоня. До сей поры Джоанна думала, что такого лета не может быть севернее Королевской Гавани. С восшествием короля Эйриса Второго на престол и впрямь наступили благодатные дни. Казалось, само благословение богов, и старых, и новых, снизошло на Семь Королевств. В тот день король выразил желание видеть вечером Джоанну и Тайвина во дворце. Его Величество большую часть времени жил в Ланниспорте, иногда наезжая в гости на Скалу, а иногда, наоборот, звал лорда и леди к себе. Джоанна и Тайвин договорились ехать после обеда, чтобы быть во дворце не слишком поздно. Оставив деток Дженне и Линде, Джоанна завершила все скорые домашние дела, и отправилась на поиски своего сиятельного супруга. На рабочем месте лорда Ланнистера не оказалось. «Интересно, где он бродит» подумала Джоанна, выглядывая в окно. За окном не было ничего, кроме моря, неба и лета. Не зная, чем заняться в ожидании, Джоанна села за его стол. Кресло было жёстким, с высокой твёрдой спинкой. Но, после Железного Трона, наверное, и оно казалось Тайвину мягким и уютным. Джоанна поджала под себя одну ногу и задумчиво оперлась локтями на стол. Будучи левшой, она, как всегда, несколько мгновений пыталась понять, что же здесь не так, почему чернильница стоит не с той стороны, не там лежат перья. Впрочем, и без того представление о порядке на столе у её мужа было своеобразным. Сам он прекрасно знал, что где у него лежит, и сердился, если Джоанна без его ведома что-нибудь перекладывала. Чертежи мостов и водопроводов перемежались с договорами с ланниспортскими купцами, из аккуратной стопки банковских счетов кокетливо выглядывало письмо, написанное Эйрисовым тонким, каллиграфическим почерком, а прошения и жалобы от вассалов, вперемешку с морскими картами западного побережья, увенчивал потёртый том стихов Элестрина Эссосского, давний подарок Джоанны. Она знала, что пока Тайвин работал, всё это непрерывно перемещалось, менялось, бурлило, как Ланниспортская гавань с высоты птичьего полёта, документы и карты исчезали и на их месте появлялись новые. Интересно, сколько дел он мог делать одновременно? Воистину, голова его равнялась головам девяти государственных мужей. Ей вспомнился рабочий стол короля — на нём всегда царила чистота и идеальная пустота. Лишь золотой чернильный прибор, безупречной остроты перья, да два толстых тома свода законов Вестероса, которых Эйрис никогда не открывал… От нечего делать, Джоанна задумчиво вытащила одну из карт, пытаясь найти знакомые бухты в изгибах береговой линии. Вслед за картой выпало письмо, из тех маленьких записок, что носят вороны. Джоанна рассеяно пробежала его глазами и вдруг насторожилась. Что это? «Лорд Ланнистер, я не знаю, что ждёт нас в будущем, но я менее всего хотела бы, чтобы наш сын повторил бы нашу судьбу. Каким бы ни был исход, в этом вопросе я всецело буду на вашей стороне» Что за бессмыслица? Какой ещё сын? Какая судьба?.. Почерк знакомый, несомненно, Джоанна много раз его видела. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить. Печать сломана, сургуч красный, но это мало о чём говорит. Пергамент такой, каким пользуются в Красном Замке. Кто же это может быть? Внезапно ей стало жарко. Она бросила письмо на стол, встала, подошла к окну и раскрыла ставни. Свежий морской ветер задул ей в лицо. Мысли одна хуже другой полезли ей в голову с безудержной силой. Чем он занимается в Королевской Гавани? Кто эта женщина? Чью судьбу не должен повторить этот сын? Быть может, это та правда, о которой лучше не знать? Боги, а она-то наивно полагала, что у мужа нет от неё никаких секретов. И в одночасье всё рассыпалось в прах. Дверь легко стукнула, и в кабинет быстрым шагом вошёл Тайвин. — Здравствуй, любовь моя, — как ни в чём не бывало, поздоровался он, обнимая её. Джоанна подняла на него затравленный взгляд. — Что-то не так? Джоанна смотрела ему в лицо. Она ожидала увидеть чужого, незнакомого ей человека. Но нет, это был всё тот же Тайвин, что и обычно — спокойный, горделивый, полный сдержанной внутренней силы. Словно неутомимый гискарский иноходец, рвущийся в путь, бежать, бежать, бежать… — Что стряслось? На тебе лица нет, моя леди. — Нет, ничего, мой лорд, — сдавленно ответила Джоанна. Тайвин пристально взглянул на неё, но, видимо, рассудил, что сначала закончит дело, а выяснит всё потом. Он поцеловал её в лоб и сел за стол. — Погоди немного, сейчас я отдам мейстеру Годвину две эти записки, и поедем. Джоанна собрала всю свою волю, все свои силы в кулак. Ложь не спасёт. Этот удар надо встретить с поднятым забралом. Она подошла к Тайвину, и вытащив проклятое письмо из-под его локтя, протянула ему: — От кого это? — голос её не дрогнул, но она почувствовала, как сердце в её груди остановилось. — От королевы, — не глядя ответил Тайвин. Джоанна почувствовала страшную слабость. Ну разумеется! Как же она сразу не догадалась! Это почерк Рейлы, а речь идёт о принце Рейгаре. Все странные слова этого письма разом встали на свои места, и сложились в одну ясную картинку. Так вот почему Тайвин так уверен, что сумеет сделать королевой свою дочь!.. Она положила письмо обратно на стол и несколько мгновений стояла, на всё еще ватных ногах, чувствуя, как к ней возвращается жизнь. С плеч её словно свалился огромный камень. Боги, как же глупа ревность! Ведь всё было очевидно. Облегчение постепенно сменилось возмущением, а затем — чем-то ещё, сродни и восхищению, и досаде. Опять они с Рейлой всё решили в обход Джоанны и Эйриса!.. Не обращая внимания на то, что её супруг продолжал рыться в бумагах, она уселась к нему на колени. — Погоди, Джоанна, — начал было Тайвин. Джоанна ухватила его за шею, ласково, но крепко, и посмотрела в глаза: — Ты мой, и ничей более! — Конечно, твой! — с недоумением отвечал Тайвин, но Джоанна поцеловала его в губы, так горячо, словно он только что вернулся из столицы на побывку, и они, наконец, остались вдвоём в своих покоях. — Что ты делаешь! Сейчас придёт мейстер, подожди!.. — Нет уж, пусть подождёт мейстер! — страстно прошептала она, засовывая руку ему в штаны. — Да что с тобой такое сегодня, Джоанна? — рявкнул Тайвин, подскочив, как ошпаренный. — Немедленно слезь с меня, что ты творишь! В этот самый миг в дверь постучали. Джоанна с кошачьей ловкостью спрыгнула на пол, оправила платье. Мейстер Годвин вошёл, распространяя вокруг себя сложную смесь ароматов самых разных трав. — Ваша Светлость, Ваша Светлость, — с улыбкой поклонился он, негромко звякнув. Тайвин протянул ему две маленькие записки: — Вот, мейстер, возьмите, будьте так добры. — Милорд, — почтительно склонил голову Годвин. От него, конечно, не укрылся встрёпанный вид леди и лорда. И в его чёрных, проницательных глазах мелькнули и радость, и умиление, и лёгкая печаль. Счастье людское так быстротечно… Джоанна с Тайвином ехали впереди, а их гвардейцы и оруженосцы следовали за ними на почтительном расстоянии, и они могли беседовать. — Скажи, сколько Его Величество ещё собирается оставаться у нас? — спросила Джоанна. — Я понимаю, что нам это огромная честь, но вместе с тем и огромные расходы. Здесь почти половина двора, и их содержание тут изо дня в день влетает в круглую сумму. Меня это немного беспокоит. Тайвин махнул рукой: — Не тревожься, в конечном итоге всё обернётся нам лишь на пользу. Во всём есть своя выгода, стоит только её найти. Эта королевская прихоть сделает нас ещё богаче, если вовремя принять меры. — Вот как? И какие же это меры, позволь узнать? Ты обложишь дополнительным королевским налогом всех наших моряков и ремесленников? — Ну зачем же наших! Ты всё время мыслишь в пределах Западного Королевства, а надо смотреть на вещи шире. За счёт Вольных Городов, разумеется. Сейчас, благодаря тому, что король правит из Ланниспорта, наши торговые связи так разрослись, что если в ближайший месяц мне удастся заключить пару важных соглашений с Волантисом и Пентосом, то весь наш торговый оборот увеличится втрое, и восполнит и нашу казну, и королевскую, да и все наши купцы… — Тайвин умолк, словно прислушиваясь к чему-то. — Ясно. Признаться, меня волнует ещё кое-что. Мне не нравится, что Эйрис так надолго оставил королеву. На лице Тайвина появилось задумчивое выражение. — Кассана говорила мне, что она только рада тому, что Эйрис уехал и оставил её в покое, — продолжала Джоанна, — Но все эти обстоятельства с самого начала были нездоровыми. Тайвин молчал. Задумчивость на его лице постепенно сменялась озабоченностью. — Я понимаю, что людская молва это пыль, носимая ветром, но король есть король, на него смотрит весь Вестерос. Он должен отдавать себе отчёт в своих действиях. Неужели Эйрис сам не понимает, что ведёт себя странно! Я не права? Тайвин нахмурился, но Джоанна не была уверена, что причиной тому её слова. Она вообще не была уверена, что он её слушает. — Ты слышишь меня? Вместо ответа, Тайвин вдруг остановил коня. — В чём дело, любовь моя? — спросила Джоанна, натягивая поводья. — Он хромает, — коротко ответил Тайвин. Джоанна вздохнула. Тайвин спешился, толкнул коня в плечо, заставляя шагнуть назад, похлопал его по колену. Конь послушно поднял ногу. Сзади, тем временем, подъехали рыцари гвардии и оруженосцы. Юный Джонатон Ланнистер, ни минуты не мешкая, спрыгнул с лошади и бросился помогать своему лорду. Джонатон был сыном Дамона, сводного брата Джоанны, и Тайвин взял его вторым оруженосцем всего месяц назад. Бедный парнишка едва не выскакивал из штанов от усердия, боясь ударить в грязь лицом. Илин Пейн, наученный горьким опытом, наблюдал за ним с плохо скрываемым злорадством. — Дядя… Ваша Светлость… — запинаясь, забормотал Джоантон, — позвольте мне, сир… — Подожди, — оборвал его Тайвин. Парень отчаянно оглянулся, и, не зная, за что ухватиться, взял иноходца под уздцы, чтобы хоть как-то оказаться при деле. Тем временем его собственная лошадь, брошенная на произвол, неторопливо сошла с дороги в бурьян и принялась ощипывать листья с куста. На лице Джонатона изобразилось страдание. Джоанна задумчиво смотрела, как Тайвин, зажав копыто между колен, выковыривает ножом застрявший под подковой камешек. Гвардейцы, наученные не лезть лорду под руку без приказа, вполголоса беседовали, подшучивали друг над другом. Пейн, перекинув ногу через луку седла, грыз семечки. Джонатон изо всех сил старался держаться с достоинством, провожая тоскливым взглядом свою лошадь, бредущую всё дальше прочь от дороги. Джоанна не знала, как его ободрить. Конечно, парню куда полезнее было бы походить в оруженосцах у какого-нибудь обычного рыцаря, который мог бы уделять побольше времени своему воспитаннику. Она говорила об этом брату, но Дамон был непреклонен. Пока что Джонатон мог похвастать лишь одним приобретённым навыком — не делать под себя от каждого тайвинова взгляда в промежутках между бесконечными часами мучительного бездействия во время дворцовых заседаний и переговоров. Вот Илин Пейн уживался с Тайвином лучше некуда — хитрый, ленивый и преданный, он всегда был невозмутимо спокоен. Как-то, помогая Тайвину снять доспехи после турнира, Пейн по ошибке усадил его на сломанный табурет. Любой другой умер бы от страху на месте, а этот наглец даже ухом не повёл: «виноват, милорд!» Тайвин, кажется, даже не нашёлся, что и сказать, и всё сошло мальчишке с рук… Вечером, отправив всех слуг, они сидели в малой зале Ланниспортского дворца — супруги Баратеоны, лорд Кварлтон Челстед, сир Барристан, Джоанна с Тайвином и сам король. Его Величество был уже навеселе, когда они приехали. Вскоре его развезло окончательно, и он, на нетвёрдых ногах, поплёлся на балкон дышать воздухом. Сир Барристан, как терпеливая нянька, двинулся за ним, а все остальные остались сидеть у огня. Лорд Кварлтон, среднего роста, с ранней сединой, серебрившейся в густых каштановых волосах и бороде, был тих и немногословен. Он обладал удивительной способностью запоминать огромные ряды чисел, мгновенно складывать и вычитать их в уме, и какой-то невероятной памятью. Что же касалось выискивания способов пополнения казны и умения заключать выгодные сделки, то с этим у Челстеда было неважно. Тайвин как-то сказал ему, что если бы не его знатное происхождение, ему не светило бы должности выше старшего счетовода. Но Эйрис всегда относился к нему с симпатией, защищая от грубоватых тайвиновых нападок — Челстед боготворил короля, восхищался им с ранних лет, и Его Величеству это льстило. Джоанна и Кассана, сидя по обе стороны от него, наблюдали за оживлённым спором Тайвина и Стеффона. Понять, о чём речь, было непросто, ибо все более-менее связные возражения Стеффона Тайвин громогласно пресекал, заявляя, что большей чепухи не слыхал в своей жизни. Наконец, Стеффон расхохотался и махнул рукой: — Ты никого, кроме себя не слышишь — ступай разговаривай с собою сам. — Ты не можешь предложить ничего дельного, — отвечал Тайвин. — Всё, что ты говоришь — несусветная чушь, почему я должен тебя слушать? — Откуда ты знаешь, что я тебе предлагаю, если не даёшь мне говорить? А коли ты выучился читать мои мысли, то читай вслух остальным что я сейчас о тебе думаю. — Иди-ка в ты задницу, лорд Баратеон, — отмахнулся Тайвин. — Гляди-ка, всё верно, только не «Баратеон», а «Ланнистер». Пока два сиятельства препирались, король стоял на балконе, устремив взор на багряную луну, встающую над морем. Вдруг, согнувшись пополам, он свесился вниз. Сир Барристан почтительно придержал его за пояс. Джоанна поморщилась. Как может взрослый, двадцатитрёхлетний мужчина, король, вести себя, как зелёный юнец? «О Эйрис, Эйрис, неужто ты останешься таким же глупым мальчишкой до конца своих дней?» подумала она. Лорд Челстед тем временем открыл ещё одну бутылку вина, и дамы с двух сторон протянули к нему пустые бокалы. — Налей и мне тоже, — сказал Стеффон и шутливо провозгласил: — Что-ж, выпьем за наш Малый Совет, единый в лице Тайвина Ланнистера! Тайвин мрачно покосился на него, но сдержался и ничего говорить не стал. Вместо него подал голос лорд Челстед: — Мы начали говорить о торговых делах Мира, Волантиса и Тироша, — молвил он. — Полагаю, нам надо решать, на чью сторону мы встанем. Завтра придёт волантийский посол… — Что ты собрался решать, я не понял? — раздражённо перебил его Тайвин. Лорд Кварлтон замер. — Подумай своей головой, что будет, если мы сейчас выступим на той или другой стороне. Одни прекратят с нами все отношения, а вторые начнут выдвигать свои условия, потому что у нас не останется выбора. — И что же ты предлагаешь нам делать? — робко спросил лорд Челстед. — Ничего! Пусть их разбираются друг с другом, как хотят, не наше дело. — Но у меня завтра встреча с волантийским послом… Что мне ответить ему? — Придумай что-нибудь! Скажи, пусть снижают цены на товары, скажи, что мирийцы на снижение цен уже согласились, между прочим это правда, припугни его! — Тайвин смерил Челстеда недовольным взглядом. — Впрочем ладно, я сам с ними поговорю. А ты завтра займись нашим долгом перед Железным Банком. Уж с этим-то ты справишься быстрее меня. — Как скажешь, — послушно кивнул лорд Челстед. Он помолчал немного, словно собираясь с духом, и сказал: — Что же, я пойду, час уже поздний. — Доброй тебе ночи, — сказал Тайвин, пожимая его руку. Челстед раскланялся со всеми и ушёл. Джоанна задумчиво посмотрела ему вслед. Почему-то ей всегда виделась какая-то трагическая обречённость во всём его облике, в глубине, тревожных, тёмных глаз. Тем временем, король, висевший на перилах безжизненно, словно подштанники на верёвке, зашевелился. Сир Барристан помог Его Величеству принять стоячее положение и взял под локоть, но Эйрис царственным жестом отстранил его, и, привалившись к перилам принялся что-то ему втолковывать. — В Королевской Гавани Эйрис тоже так безобразно ведёт себя? — спросила Джоанна. — Когда как. — отвечал Стеффон. — Если Рейла на него смотрит, то бывает и гораздо хуже. Ему нужны зрители, причём желательно неравнодушные. Увы, наша бедная кузина как раз из таких… Я стараюсь влиять на него, на правах родственника, но сама понимаешь — к дракону не всегда подступишься. Кассана тронула Тайвина за руку: — Скажи, Её Величество часто пишет тебе в последнее время? — Пишет. Спрашивает, что да как, а я ей отчитываюсь… Насколько я знаю, у неё всё благополучно. — Хвала богам, — вздохнула Кассана. — Нам со Стеффоном она отвечает на письма редко… А за минувший месяц от неё и вовсе не было никаких вестей. Все четверо посмотрели на короля. Эйрис, в своих белых одеждах, с прекрасными, золотисто-серебряными волосами, на фоне тёмного проёма балконной двери казался божеством. Несмотря на то, что он едва стоял, вся его фигура была исполнена удивительной лёгкости, словно он вот-вот оттолкнётся от перил и прянет ввысь. Кроваво-красная луна над его головой, в клочьях облаков рдела на чёрном небе, как герб дома Таргариенов. — Что же нам с ними делать?.. — сказала Кассана с горечью. — Терпеть, — ответил Стеффон. — Любить и ждать, что когда-нибудь станет легче. Они слабы, и Эйрис, и Рейла. Им нужна наша поддержка и помощь. Словно в подтверждение его слов, сир Барристан оставил короля и пошёл звать подмогу. Лицо белого рыцаря было невозмутимо и исполнено спокойного достоинства, но, по тому, как он медлил, видно было, что он находится в замешательстве. — Лорд Тайвин, быть может, вам удастся уговорить Его Величество пойти спать, — молвил он. — Меня он слушать отказывается. Тайвин, ни слова не говоря, встал и отправился на балкон. Стеффон, глядя ему вслед, потянулся и зевнул. — Что ж, а мы, пожалуй, тоже пойдём, — сказал он, вставая. — Завтра тяжёлый день. Нужно набраться сил… Спокойной вам ночи. Супруги Баратеоны церемонно простились с королём и Тайвином через балконную дверь, и ушли. В зале остались лишь Джоанна да сир Барристан. Доблестный рыцарь решил, что его долг развлечь даму беседой. — Не намереваетесь ли вы посетить столицу, леди Ланнистер? — любезно поинтересовался он. Джоанна печально усмехнулась. Сир Барристан был галантен, но при этом столь бесхитростен, что порой вся его учтивость теряла всякую ценность. — Бросьте, сир, — отмахнулась она. — Лучше расскажите мне, долго ли ещё король хочет оставаться на западе? Сир Барристан явно смутился. — Не знаю, леди Джоанна. Я думаю, лорд Ланнистер осведомлён о намерениях короля гораздо лучше меня. «Не сомневаюсь», подумала Джоанна. «Беда в том, что сам король о своих намерениях осведомлён вдвое хуже вас обоих». Они посмотрели на Эйриса и Тайвина, стоящих на балконе. Король что-то говорил Тайвину, тот слушал, склонив голову. Джоанна не могла разобрать слов, но, судя по тону, по выражению лица Эйриса казалось, что он не то жаловался своему другу, не то упрекал его в чём-то. — Я знаю только то, что давеча он собрался отослать Его Высочество принца Рейгара в столицу, к матери, но мальчик воспротивился. Ему нравится здесь. — Неужели? — удивилась Джоанна. — Мне кажется, он подружился с вашим юным кузеном. — отвечал сир Барристан. — Принц всегда тяготел к более взрослым друзьям, нежели к сверстникам. Но с Герионом они дурачатся за милую душу. В самом деле, Герион и Рейгар взяли за обычай играть вдвоём — один на флейте, второй на арфе. Иногда Герион брал скрипку, а иногда сделанную им самим свирель, выдававшую порой какие-то немыслимые звуки. За последние два месяца их музыкальные упражнения стали такой же неотъемлемой частью жизни замка, как гнусавые утренние псалмы септона Леобальда, перебранки Тайвина и Тигетта и грохот прилива у подножия Скалы. — Да, сир, тут вы правы, — улыбнулась Джоанна. — Наконец-то встретились два одиночества… — Я давно его не видел таким счастливым, — молвил сир Барристан. — Кроме того, его привлекает ваша библиотека. Он говорил мне, что ваш мейстер показал ему невиданные им доселе книги, и уверяет, что таких в Королевской Гавани нет. Мне кажется, они с почтенным мейстером Годвином нашли общий язык. — О, этот мирийский хитрец любого уболтает, — рассмеялась Джоанна. — Ваш мейстер нравится ему гораздо больше, чем его собственный. — заметил сир Барристан. — Мейстер, приставленный к принцу, немолод, и не отличается гибкостью ума. Такому живому и глубоко мыслящему мальчику нужно нечто большее… Король, тем временем, говорил что-то, явно начиная сердиться, всё громче и громче, гневно встряхивая головой. Тайвин отвечал ему, хмуро, но спокойно. Вдруг Эйрис замахнулся на него, точно собираясь ударить, но не удержался на ногах, и упал бы, если бы Тайвин не подхватил его. Эйрис повис на Тайвине, вцепившись ему в воротник рубашки. Джоанна и сир Барристан, всё это время старавшиеся делать вид, что заняты беседой, невольно замерли. — Мой король, позвольте мне… — начал было Тайвин, но Эйрис вскричал: — Прекрати своё лицемерие, Ланнистер! Ненавижу, когда ты величаешь меня всеми этими пустыми титулами. Тебе всегда было насрать на меня. — Не пора ли нам спасать вашего лорда-мужа? — спросил сир Барристан с тревогой. — Пусть сам спасается, — устало молвила Джоанна. — Он заварил эту кашу, ему и расхлёбывать. Эйрис по-прежнему стоял, держа Тайвина обеими руками за ворот, и вдруг залился пьяными слезами. — Боги не дали мне родных братьев, с самого детства моим братом был ты, Ланнистер! Почему ты не родился моим старшим братом? Я был бы принцем и не знал бы горя, и мне не пришлось бы жениться на своей сестре, не пришлось бы так мучиться, так страдать! А ты носил бы корону, и был бы счастлив. Боги, боги, почему ты не мой брат, Тайвин, почему? Тайвин дико оглянулся, выдав на мгновение своё замешательство, но сразу же снова взял себя в руки. — С самого детства нет у меня никого кроме тебя, никого!.. Только ты один и есть у меня, только ты, бессердечная и вероломная ты тварь. Ты чудовище, Ланнистер! За всю жизнь ты ни разу не подвёл меня, верно служил мне, и в радости, и в горе. Но я знаю, знаю, что подлости и жестокости в тебе хватит на дюжину самых отъявленных предателей!.. Ты не обманешь меня, тёмная душа, я вижу тебя насквозь!.. В комнате неожиданно стало холодно и очень тихо. Джоанна и сир Барристан сидели недвижно, точно окаменев. Король продолжал горько всхлипывать на груди у Тайвина: — Никуда мне от тебя не деться, ты будешь вечно со мной, даже когда тебя не будет рядом, всё равно — до последнего моего вздоха, будешь стоять за моей спиной, заслоняя солнце, и погребальный костёр не спасёт меня от тебя! Даже после смерти я не освобожусь от тебя, ты найдёшь меня и на том свете! Я знаю, ты придёшь за мной, ты спустишься за мною на самое дно преисподней, в Седьмое Пекло! Боги, за что мне это наказание!.. Эйрис принялся вытирать нос рукавом, и Тайвин, вытащив платок у короля из кармана, подал ему. Король высморкался, постоял, пошатываясь, и вдруг выпрямился, лёгкий и гордый. — Как ты смеешь прикасаться ко мне, к дракону от крови Древней Валирии? — воскликнул он, отталкивая Тайвина, и в голосе его зазвенела сталь. — Твои блохастые предки были недостойны подбирать объедки со стола Эйгона-Завоевателя! Я — твой король, ты забыл об этом? Эйрис преобразился в одно мгновение. Глаза его метали молнии, то был взор истинного Таргариена, короля-дракона. — Прошу извинить мою дерзость, Ваше Величество, — устало сказал Тайвин. — Я прощаю тебя последний раз, — молвил король. Помедлив мгновение, он сунул Тайвину в лицо руку для поцелуя, но потерял равновесие, и схватился за его плечо, чтобы не упасть. Это немного отрезвило короля, и он понял, что на сегодня высокопарных речей хватит. Огненный взор его потух, теперь это был обычный пьяный мутный взгляд человека, с трудом различающего знакомые лица. Тяжело опершись на Тайвина, он остановился в дверном проёме. Джоанна глядела на них, гадая, успеет ли Тайвин отскочить, когда короля снова начнёт рвать. Луна поднялась уже высоко и из багряной стала жёлтой, как осеннее яблоко. От неё по морю бежала широкая полоса, дробящаяся розоватыми и оранжевыми бликами. — Ваше Величество, прикажете сопроводить вас в опочивальню? — Как ни в чём не бывало, осведомился сир Барристан. Король попытался что-то сказать, но не сумел, и, важно кивнув, сделал знак рукой. Жест получился чересчур красноречивый, и стало понятно, что Его Величество надрался в хлам. *** Сидя у окна, Джоанна вышивала рубашонку для Джейме, поставив босые ноги на разлёгшегося под креслом волкодава. Поутру король выглядел немного помятым, но бодрым. «Ну и напился я вчера, даже не верится. Что я натворил? Я ничего не помню…» Вид у него был беззаботный, но по подозрительному огоньку в самой глубине его мечтательных глаз Джоанна поняла, что он помнит всё. Он всегда помнил всё, до мельчайших подробностей. «Вы были веселы вчера, Ваше Величество, но мы с сиром Барристаном так разговорились, что так и не смогли присоединиться к вам с Тайвином». «Я, значит, весь вечер провёл с твоим супругом?» «Да, Ваше Величество, за подробностями обращайтесь к нему». «О чём же мы говорили с ним?» спросил король, пристально глядя на неё. «Не знаю Ваше Величество. Мне показалось, вы бранили кого-то, но кого — мне неведомо». Взгляд Эйриса стал острее лезвия кинжала. После утренней трапезы Джоанна простилась с королём и отправилась домой, в Утёс, к детям, к домашним делам. В сердце у неё со вчерашнего вечера осталась легкая тень тревоги. Стежки ложились ровно, красиво, и это тихое, размеренное занятие успокаивало душу. Рукоделие всегда утешает и радует искусную мастерицу, а в этом деле равных у Джоанны было немного. Тайвин, войдя в покои, снял камзол, повесил его на спинку стула, и оглушительно чихнул. Это Джоанна ненавидела едва ли не больше всего на свете. — Ваша Светлость, клянусь, когда-нибудь я зарежу вас во сне, — ровным голосом сказала она. Тайвин мгновенно понял, что она не в духе. — Тебе налить, моя леди? — участливо спросил он, целуя её. Джоанна вздохнула. Она знала тысячу способов развеселить своего супруга, когда он печален. Тайвин же, сколько она помнила, всегда предлагал ей только два — или вина, или себя. — Налей, мой лорд. — Ты обещала постричь меня. — Я помню. Снимай рубашку и садись. Джоанна придвинула ему резную табуретку из горного дуба. Тайвин стащил рубашку через голову и сел перед нею. Она привычной рукой взъерошила волосы у него на затылке, расчесала костяным гребешком. Она любила сама стричь своего лорда, не доверяла его цирюльнику. Первый раз она остригла его, когда они были ещё детьми, и после этого Тайвина пришлось обрить наголо, и оба они были наказаны. С тех пор Джоанна приноровилась, и стала куда искуснее. Защёлкали ножницы, на пол бесшумно стали падать золотые завитки. Постепенно тягостная тревога отпускала её. Это было чудесное свойство их земной любви — стоило одному из них обнять или приласкать другого, как обида и гнев мгновенно исчезали, от одного только прикосновения. Их дед Герольд не был лысым, как и прадед Дамон Ланнистер, Седой Лев. А вот у лорда Титоса в последние годы жизни волосы на темени поредели, превратившись в забавный пушок. Проживи он подольше, он бы засверкал лысиной не хуже септона Леобальда. Значит, и Тайвина это не минует, думала Джоанна. Как и сына их, Джейме. Тайвин всегда просил стричь его покороче, а Эйрис отпускал свои прекрасные, серебристо-золотые волосы до плеч, подумалось ей. Мысли её вновь обратились к королю. — Как себя нынче вёл Его Величество? — спросила она наконец. — На удивление хорошо ставил печать, — подумав, ответил Тайвин. — Это у него получается действительно здорово. С подписью уже хуже. — Неужто позабыл грамоту после вчерашнего? — Да не в этом дело… Я уже давно подписываю за него указы. Разумеется, получается немного иначе, но кто же это поймёт? Все придворные писари уже и не вспомнят, как выглядит подлинник. Последний раз, когда наш король лично подписал бумагу, мастер над законами стал бубнить, что подпись мелковата, кривовата, и попросил переделать документ… — Не верти головой. А что Эйрис? — А его это только веселит. Он, как дитя, думает, что король в мирное время должен только петь и танцевать. Танцует он непрерывно, аж изумление берёт… — Тайвин хмыкнул. — Вставить бы ему в зад метлу, хоть полы были бы чистыми. — Ты всё время жалуешься на Эйриса, а сам не отходишь от него ни на шаг. Что он вчера устроил тебе? — Что поделать, — просто ответил Тайвин. — Конечно, за последние пять лет он стал ещё более несносным, но он прав — нам с ним друг от друга уже никуда не деться. — Это поэтому ты решил с ним породниться? Несмотря на то, что человек он, мягко говоря, ненадёжный? — Я решил породниться в первую очередь не с самим Эйрисом, а с его сыном. — Но решать-то будет Эйрис. — Знаю я, как он принимает решения, — пренебрежительно отвечал Тайвин. Джоанна красноречиво поглядела на него. Она даже не знала, чего больше вызывает у неё порой её лорд-муж — недоумения или восхищения. Если, как говаривали при дворе, ланнистерской наглостью можно таранить стены, то наглостью лорда Тайвина можно было стереть с лица земли пару небольших королевств. — Если ты потерпишь ещё немного, я подровняю тебе бороду, — сказала Джоанна. Тайвин послушно откинул голову, и Джоанна защёлкала ножницами у него под подбородком: — Ловко же ты всё за всех придумал, и за Эйриса, и за Рейгара, и за нашу дочь! А ты уверен, что сможешь заставить их делать всё, что тебе хочется? У Тайвина из груди вырвалось нечто среднее между ворчанием и горестным стоном. — Отчего ты так уверена, что их придётся заставлять? Неужели ты не допускаешь мысли, что они сами этого захотят? — Джоанна не нашлась, что ответить, и он добавил: — Рейгар слишком хорош, чтобы достаться кому-либо, кроме нашей дочери. Рейгар… Со всех сторон твердили об удивительном мальчике, превознося его ум, доброту, неземную красоту и бесчисленные таланты. Когда на кого-то возлагают слишком большие надежды, разочарование неизбежно. Единственным исключением на её памяти был сам Тайвин — из него выросло ровно то, что прочили, если не похлеще. Но именно поэтому сам он не желал мириться с разочарованиями… — Что ж, допускаю, особенно, если характером Серсея удастся в тебя, а Рейгар унаследует от Эйриса хотя бы сотую часть нездорового пристрастия к Ланнистерам, — вздохнула Джоанна. — Но если Рейла сейчас родит девочку? Об этом ты думать не хочешь? — Даже если Рейла сейчас родит целый выводок девочек, она не заставит Рейгара повторить их с Эйрисом судьбу. Ни ей, ни ему не принесла счастья эта пророческая болтовня! Если ты потрудишься вспомнить, их с Рейлой обвенчали насильно. Когда бы не их отец… — …То королевой была бы я! — Джоанна отряхнула его, и, наклонившись, поцеловала. — А Рейлу выдали бы за тебя, как за лучшего друга принца и будущего Хранителя Запада. — С тобой бесполезно разговаривать, — вздохнул Тайвин. — Ты постоянно начинаешь городить какую-то чушь, когда не можешь сказать ничего умного. По широкой лестнице они спустились в одну из нижних галерей и вошли в длинный, сумрачный тоннель, полого идущий вниз. Гулкое эхо многократно усиливало звук их шагов. В лицо веяло ветром и морем, слышался шум прибоя, а вдалеке брезжил неясный свет. Постепенно становилось всё светлее и светлее, из темноты проступали причудливые каменные морды зверей и птиц, глядящих со стен на лорда и леди Утёса. Наконец они вышли из тоннеля в большую пещеру. Впереди раскинулось море, зелёное, как стекло, а внизу гремели волны, расшибаясь о каменные стены так, что могучие столбы пены взлетали на пятидесятифутовую высоту. Ветер, сильный и тёплый, нёс мельчайшие капли соли и брызг, которые оседали в волосах, на лице, на одежде. Джоанна дышала морем, растворённым в воздухе, и чувствовала всю радостную силу бытия. Море пело свою песню, пело для них. Не останавливаясь тут, они пошли по длинной внутренней террасе. Терраса закончилась двумя массивными каменными колоннами, между которыми стояла скамейка и открывался вид на выход из пещеры. Слева была маленькая, позеленевшая бронзовая калитка со львом, Тайвин и Джоанна вошли в неё, и затворив её за собой, стали спускаться дальше, по вырубленной в скале узкой лестнице. Море становилось всё ближе, а брызги летели уже сплошной стеной. По лицу Джоанны бежали солёные капли, точно холодные слёзы, мокрое платье липло к ногам. Ступеньки стали скользкими, она даже один раз оступилась, с визгом уцепившись за Тайвина. Грохочущая по правую руку пропасть снова обдала её вихрем брызг. Наконец слева появилась ещё одна калитка, ведущая в узкий тёмный ход. Здесь было темно, как в погребе, под ногами, с каждым ударом волн, прокатывалась вода. Они спустились по этому ходу ещё ниже к морю, и очутились на маленькой площадке, расположенной в расселине скалы. Отворив ещё две калитки, и, пройдя ещё две площадки, они взобрались на уступ, и вошли в доселе скрытую от глаз, незаметную скальную трещину. Джоанна шла за Тайвином и думала, сколько минуло лет, а ничего не изменилось. Всё так же, как в детстве, они идут к морю их сокровенным путём. Сырые стены, поросшие ракушками, бегающие под ногами крабы. Когда впереди открылся залитый солнцем песчаный грот, Джоанна на миг вообразила, что они выйдут в него мальчиком и девочкой, как шестнадцать лет назад. Но нет, этого чуда не произошло. Таких небольших пещер у подножия Утёса было великое множество, но это было их заветное место. Здесь волны уже не яростно били о скалы, а тихо и лениво набегали на песок. Вокруг царили покой и безмятежность. Позади была Скала, твердыня их предков, а впереди — Закатное море и край мира. Молча, не говоря ни слова, они обнялись, постояли так немного, думая каждый о своём. Потом бережно раздели друг друга и вошли в море. Волны мягко качали их, словно детей. После они долго сидели на песке, греясь и обсыхая на солнце. Разговаривать им не хотелось. Молчать вдвоём, когда обоим было хорошо и легко на душе, было ничуть не хуже. Неужели мы снова здесь, и снова вместе, думала Джоанна. Надолго ли? Напротив вынырнул тюлень и с любопытством уставился на них большими добрыми глазами. Его мокрая голова блестела на солнце, как полированная яшма. В детстве у них был тюленёнок, которого принесли рыбаки. Шумный, прожорливый, он гадил где ни попадя, а младшие братья и сёстры, вроде Дженны и Стаффорда, боялись его до слёз. Поселить его пришлось внизу, возле причала, в выдолбленной в скале комнатушке, где хранилась разная морская утварь — якоря, вёсла и канаты. Почему-то они назвали его «Святейшеством», а кормили селёдкой, которую рыболовы привозили каждое утро. Джоанна собиралась выучить Святейшество показывать разные трюки, но оно подросло и удрало, а моряки еще много лет спустя рассказывали про бесстрашного тюленя, который сам подплывал к людям, и если видел в лодке детей, начинал выпрашивать рыбу. Джоанне хотелось верить, что иногда она видит потомков Святейшества среди других тюленей, играющих на волнах под Утёсом. Ветер переменился, солнце стало припекать ещё жарче. Они оделись, и пошли обратно. Поднимаясь по бесконечным ступенькам и галереям, Джоанна чувствовала приятную усталость, как всегда бывает после моря, и глубокое счастье. Они лежали рядом, на парчовом покрывале, расшитом золотыми львами, прильнув друг к другу. Сами того не заметив, они выпили бутылку вина, потом Тайвин открыл вторую. — Как же я счастлива, что мы всё ещё вместе, — сказала Джоанна. — За это я готова благодарить Эйриса. Я так устала делить тебя с ним, если бы ты только знал! — Я знаю. Потерпи ещё чуть-чуть, Джоанна. Просто подожди меня, ещё немного. — Мне не привыкать ждать тебя, — Джоанна повернулась на бок, подперев голову рукой, и пристально уставилась на мужа. — Скажи, ты хотел бы быть королём? — Нет, — не задумываясь ответил Тайвин. — Что за крамольные речи, любовь моя? — Почему крамольные? Просто представь себе, что ты родился не лордом Утёса, а наследником в королевской семье. Ты не желал бы этого? — У короля слишком много обязанностей, которые мне не по душе. — Ты не смог бы жениться на мне, будь ты королём, — сказала Джоанна. Тайвин фыркнул: — Я женился бы на тебе в любом случае, даже если был бы самим Верховным Септоном. Джоанна рассмеялась и взъерошила его мокрые волосы. — Ты любишь меня, Тайвин Ланнистер! — сказала она с торжеством. — Это я и так знаю. А ты меня? — А сам-то как думаешь, дурья голова? — Мне интересно, у кого ты взяла эту дорнийскую манеру отвечать на вопрос вопросом! Настоящие леди так не делают. — Сейчас я тебе покажу, как делают настоящие леди, — со смехом сказала Джоанна и улеглась на него сверху. Она любила так лежать, прильнув к нему всем телом, грудью к его груди, животом к его животу, чувствовать его тепло, точно от скалы, нагретой летним солнцем. — А ты поправилась, — глубокомысленно заметил Тайвин. — Поговори мне ещё, — пригрозила Джоанна, кусая его за ухо. — Скажи лучше, что мне делать с лордом Фарманом. — А что ты собрался с ним делать? — Он начал забываться в последнее время. Слишком многое стал себе позволять, без моего ведома снижать пошлины на ввоз товаров с Севера. Меня не устраивает, когда меня пытаются водить за нос мои же подданные. — Боги, Тайвин, на ошейник твоего пса можно купить половину Светлого острова. Неужели ты будешь считать медяки лорда Фармана? — Джоанна, пойми, если он будет и дальше продолжать в том же духе, мы увязнем в контрабанде со Светлого острова, а сейчас это некстати более, чем когда-либо… Не в медяках дело! Фарманы всегда были своевольны, и когда железнорождённые ублюдки ведут себя смирно, начинают искать приключений. Отчего он не поговорил со мной прежде? — Такой лорд, как Фарман, имеет право на особые привилегии. Ты хочешь, чтобы он обсуждал с тобой всё, что делает? Подумаешь, какое страшное преступление! — Это не преступление, это лишь первый тревожный признак. Леди Эллин тоже не сразу подняла мятеж. Его нужно как-то проучить, так, чтоб он запомнил навсегда. — И что, ты собираешься устроить лорду Фарману второй Тарбекхолл? — Боги, я же не зверь какой! — возмутился Тайвин. — «Бей своих, чтоб чужие боялись?» — рассмеялась она. — Пошли ему менестреля с лютней. Пусть споёт ему одну единственную песню. Тайвин воззрился на Джоанну с неподдельным восхищением. — Ты не перестаёшь удивлять меня, Джоанна. — За предательство надо карать мечом, но ошибки совершают все. Не будь мелочным! Мстительность и неспособность прощать — признак слабости. Да, Тайвин, не гляди на меня так. Прощать умеет лишь сильный. *** День клонился к вечеру. Над морем собиралась гроза. Тёмно-сиреневые и чёрные тучи шли с запада, и весь берег притих. Умолкли цикады и сверчки, птицы попрятались, даже сам воздух, тяжёлый и душный, замер. Лишь серые гекконы, жители скал, стрекотали под окнами, приветствуя близкую ночь. Время было уже позднее. Дорна без умолку говорила о детях какой-то своей корнфилдской родственницы, и Джоанна уже порядком устала от неё, и поэтому, когда Тайвин вернулся, обрадовалась благовидному предлогу отправить её восвояси: — Любовь моя, неужели ты уже освободился? — с улыбкой спросила она, однако, сразу осеклась. Выражение лица Тайвина не сулило ничего хорошего. Лорд Бобрового Утёса был в ярости. Окинув обеих дам взглядом, способным прожечь скатерть, он остановился перед супругой. — Дорна, дорогая, — сказал он сдержанно, — позволь нам поговорить. Джоанна сохранила невозмутимый вид, ничем не показывающий, что в уме она лихорадочно перебирает всё, что могло вызвать его негодование. — Конечно, Ваша Светлость! — Дорна, поцеловав Тайвина в щеку, поспешно исчезла. — В чём дело? — с недоумением спросила Джоанна, когда Дорна закрыла за собой дверь. — Могу я знать, что это означает? — гневно спросил Тайвин, бросая перед ней на стол сложенное в несколько раз письмо. Джоанна почувствовала, как лицо её заливает краска. Семь преисподних, как он его нашёл? Это было то самое давнее письмо Тайвину от Люцериса Велариона. Она рассчитывала когда-нибудь показать это послание Тайвину и признаться во всем. Но сейчас дело приняло неудачный оборот — злополучное письмо она спрятала плохо, и Тайвин нашёл его сам. — Где ты это взял? — спросила она с досадой. — Ты сама прекрасно знаешь где, — рявкнул Тайвин, — там, где ты это положила. — Ваша Светлость, почему вы постоянно позволяете себе рыться у меня на столе? — Джоанна попыталась сразу перейти от защиты к нападению. — Что вам вообще там было нужно? — Я искал вторую печать, ту, которую я отдавал тебе в прошлый раз. — А куда ты дел свою, скажи на милость? — Джоанна с вызовом посмотрела на Тайвина, однако, быстро сникла, не выдержав его испепеляющего взгляда. — Выходит, ты всё знала? И не просто знала, но ещё и скрыла от Кивана и от меня? Проклятье, Джоанна, что происходит? — Тайвин, прошу тебя… — примирительно начала было Джоанна, но Тайвин не дал ей договорить. — Ты понимаешь, что ты сделала? — загремел он. — Ты выставила меня дураком, обидела Велариона — иные знают, чего ты вообще этим хотела добиться! — но, признаться, хуже всего ты сделала Гериону. — Семеро, откуда ты вообще взял, что знаешь, что Гериону хуже, а что лучше? — вскричала Джоанна. — Ты хотя бы разговаривал с ним? — Я не успел с ним поговорить! — Но уже всё за него решил, не так ли? — Джоанна встала, гневно сверкая глазами, — ты никогда не задумывался о том, что у других людей тоже есть какие-то надежды и чаяния в жизни, кроме как выполнять твои приказы? — Джоанна, Герион должен делать так, как я говорю, — жёстко сказал Тайвин. — По крайней мере, пока не повзрослеет. — Хочешь сказать, что тогда ты позволишь ему самому что-то решать? — язвительно воскликнула Джоанна. — Ты сам прекрасно знаешь, что этого не будет, и что ты будешь распоряжаться его жизнью, пока смерть не освободит его от тебя! — Вот это уже чересчур! — Нет, любовь моя, ты знаешь, что так и есть. Ты уже задавил Кивана, Дамона, Стаффорда, отца, и всех остальных тоже. Один Герион пока держится! — Я отвечаю за всю нашу семью. И я знаю, что делаю. В отличие от вас. — Разумеется! И поэтому ты считаешь себя вправе всегда самому решать всё и за всех!.. — Боги, доживу ли я до того дня, когда мои родственники, наконец, поумнеют, — простонал Тайвин. Он отвернулся от неё и встал, опершись о подоконник. — Знаешь, Джоанна, в такие минуты у меня руки опускаются. Джоанна поняла, что битва окончена. — Тайвин, милый, — примирительно заговорила она, — Герион — твой брат, все дороги ему открыты и устроиться для него не будет проблемой. А вот подсунуть ко двору другого родича куда сложнее, согласись! Чем больше Ланнистеров будет при дворе, тем лучше. Значит, начинать надо издалека. Тайвин не шелохнулся. Джоанна подошла к нему сзади и, ласково обняв, склонила голову ему на плечо. — Поверь мне, друг мой, — тихо сказала Джоанна. — Иногда я знаю, как поступить лучше. Тайвин убрал её руки и мрачно молвил: — Оставь меня, Джоанна. В комнате было тихо, слышно было только как тяжело дышит забившийся под скамью волкодав. Храбрый пёс боялся хозяйских ссор не меньше, чем грозы. Туча над морем надвинулась вплотную. Поднялся ветер. Поначалу лёгкий и тёплый, он постепенно крепчал, налетал порывами. Гекконов уже не было слышно, привычная песнь прибоя у подножия Утёса превратилась в протяжный грохот. Внезапно тонкая молния, озарив всё вокруг, сверкнула над волнами, и следом за ней оглушительно треснул и покатился гром. Джоанна молча смотрела Тайвину в спину. Сколько он способен гневаться на неё? Она знала, что долго. Может день, а может и два. Она снова решительно обняла своего лорда, и, нагнув к себе его голову, приникла к губам. Тайвин ответил ей мгновенно и страстно. — Ты любишь меня, — прошептала Джоанна, жарко целуя его. — Бессовестная интриганка!.. Новый удар грома казалось расколол небеса пополам, и хлынул ливень. Они повалились на кровать, стаскивая друг с друга одежду. Боги, подумала Джоанна, что бы они делали в этом мире друг без друга? Оба они, побеждая или проигрывая, неизменно гордились и восхищались друг другом. И каждый раз, оставаясь вдвоём, и признавая победу одного и поражение другого, они лишь ещё больше укреплялись в мысли, что друг без друга жизнь для них потеряет всякий смысл, а разоблачения, гневные речи, клятвы и бешеные ласки, следующие затем, давали их любви всё новые и новые силы. Тайвин скоро уснул, а Джоанне не спалось. Она с нежностью смотрела на мужа. Спящий, он и вполовину не казался таким гордым и грозным, как о нём говорила молва, скорее просто строгим. У него был тяжёлый взгляд, повергавший в смятение королей, но когда он закрывал глаза, засыпая рядом со своей возлюбленной, на лице его незаметно появлялось выражение покоя и безмятежности. Но таким его видела только Джоанна. *** Море, тихое и гладкое, лежало до самого края неба. Всё вокруг дышало летом. Принц Рейгар, Герион, Лиора и Линда сидели верхом на парапете и кололи орехи. Герион, завладев всеобщим вниманием, увлечённо что-то рассказывал, девочки смеялись, а Рейгар глядел на него с неподдельным восхищением. Заметив госпожу, Лиора и Линда мгновенно спрыгнули на землю, отряхнулись, и встали перед ней, как гвардейцы на смотру: — Миледи! — Осторожнее, Ваше Высочество, не свалитесь вниз, — с улыбкой сказала Джоанна. — Линда, куда ты дела детей? — Его Светлость забрал их у меня, — с поклоном ответила девочка. — Прикажете идти с вами, миледи? — Сама разберусь. Но ты чтобы через полчаса была на месте. А с вами, Ваше Высочество, мы встречаемся во дворе, не забудьте. Тайвин сидел у окна на широкой лавке, подперев голову одной рукой, а другой придерживая дочь. Джейме стоял на полу возле них и поднимал игрушки, которые раз за разом бросала вниз его сестрица. Джоанна вошла так тихо, что заметил её только Тайвин. Лорд Утёса каждый день уделял детям не меньше двух часов, даже если бывал сильно занят. Джоанна не знала, чего в этом было больше — долга или желания, однако, ей казалось, что делал он это охотно. — Отдавай их мне, и иди, собирайся, — сказала Джоанна, садясь рядом с ними. — Гляди, это маленькая королева! — с гордостью сказал Тайвин. — Ты ненормальный, — вздохнула Джоанна. — Вот увидишь, она будет первой красавицей Семи Королевств. — Почему ты так в этом уверен? — Потому что ты прекрасней всех на свете, — сказал Тайвин. И весело добавил: — да и я тоже ничего. Джоанна рассмеялась. — Ты чудо, как хорош, — сказала она, целуя его в нос. — Да что с тебя толку. Ты всё время норовишь сбежать в Королевскую Гавань и оставить нас одних. — Подожди ещё немного, Джоанна. Обещаю тебе, что так будет не всегда. Настанет день, когда я вернусь к тебе, и мы будем вместе. — Я всё понимаю, любовь моя. — Джоанна взяла сына на руки, и Джейме немедленно потянул в рот её ожерелье. — Пока ты Десница короля, мы с тобою должны использовать все возможные пути, чтобы устроить наших детей. Но ждать придётся долго. — Это будет стоить того, — отвечал Тайвин. — Когда-нибудь Серсея выйдет замуж за принца, а сам Рейгар станет Десницей. Он, или кто-нибудь другой, кого он сочтёт нужным… И тогда я вернусь к тебе, и больше уже не оставлю тебя. — Ты хоть сам веришь тому, что сейчас сказал? — Джоанна ласково потрепала его по голове. — Даже если всё выйдет по-твоему, долго ли ты сможешь просидеть в мире и покое, сложа руки? Нет, Тайвин, я тебя знаю, и я тебе не верю. — Разве я говорю, что когда я вернусь к тебе, воцарится вечное лето? Сидеть сложа руки мне вряд ли придётся. Это сейчас у нас нет врагов, и кажется, что это на века. Но всё меняется, и я не знаю, сколько ещё нам отмеряно. — Какие враги, о чём ты? Ты всерьёз с кем-то собрался воевать? Или ты так настраиваешь себя перед турниром? — Поверь, Джоанна, мне ещё не раз придётся взяться за меч. — Только если ты захочешь этого сам. Из песни слов уже не выкинуть, никто в здравом уме не захочет вставать тебе поперёк дороги. — Нет, милая. Пятнадцати-двадцати лет мирной жизни всегда оказывается достаточно, чтобы всё начало разрушаться изнутри. Придут новые Рейны и Тарбеки, и новые Грейджои, а то и кто-нибудь похуже. И начнётся новая война. Серсея, лепеча что-то, взобралась к отцу на руки, и принялась ковырять пальчиком вышивку у него на рубашке. — Человек не приспособлен для мирной жизни. — Тайвин помедлил немного. — Знаешь, меня всегда удивляло, как быстро люди портятся и мельчают без испытаний, без лишений. Нам кажется, что покой и процветание должны породить толпы поэтов, зодчих и учёных целителей. Но на деле получается наоборот. Великие всегда пробуждаются в роковые годы. — Думаю, крестьяне, которых во время войн неизменно жгут и грабят, не согласились бы с тобою. — Крестьяне дело десятое, — фыркнул Тайвин. — Как крестьянина ни бей, из него не получится ни мудрец, ни государственный муж, ни даже просто хороший воин. Крестьян, как овец, нужно охранять, стричь и не ждать ничего сверхъестественного… — Стало быть, когда ты бил Тарбеков и Рейнов, в тебе говорил не только юношеский пыл, но и стремление сделать мир лучше? — лукаво улыбнулась Джоанна. Тайвин прижал своё дитя к груди и поцеловал в золотые кудряшки: — Тарбеки и Рейны были предателями, а предателям прощения нет, — сказал он, обращаясь не то к дочери, не то к Джоанне, не то к обеим. — Убивать их надо сразу, любым способом, главное, чтобы мёртвыми остались они, а не ты. Всегда лучше иметь благородных врагов, чем врагов без чести и совести… По крайней мере, с ними гораздо проще управиться. Джоанна расхохоталась, обнимая его: — Так вот ты каков, любовь моя! Значит, ты готов карать за предательство других, но сам не готов исполнять своих обетов? — Милая, я отродясь не клялся ни перед кем, кроме богов, короля и тебя. И ни разу не нарушил своего слова. Перед всеми остальными я клясться не намерен, и никогда не обещаю того, чего выполнять не собираюсь. Сказал — награжу, значит награжу, сказал — убью, значит убью. Джоанна с нежностью глядела на него. Тайвин с юных лет верно служил королю, в общении с другими лордами был прям, высказывая своё пренебрежение им в лицо, нимало не заботясь о правилах хорошего тона, а подданных щедро награждал за верную службу и сурово наказывал за преступление. Казалось бы, все знали, чего от него ждать. Почему же он неизменно вызывал недоверие у всех, кто знал его — у Элейны, и у Эйриса, даже у собственного отца?.. Джоанне было немного обидно за мужа, но в глубине души она понимала причину. Тайвин жил по закону богов и людей, но для него самого, для Ланнистеров и для всех прочих это было три разных закона. — Разумеется, ведь умный у нас один ты, — снисходительно сказала она. — А все остальные — либо овцы, либо рыцари без страха, упрёка и мозгов. — Не в мозгах дело, Джоанна, а в том, пользуешься ты ими, или нет! Рыцарь даёт так много клятв, что выполнить их все можно только не задумываясь, и на деле твоё благородство будет стоить жизни тебе, твоему принцу, твоим воинам, ибо девятьсот девяносто девять врагов из тысячи — отборнейший сброд, и о чести не имеет понятия. — Сир Барристан как-то умудряется оставаться истинным рыцарем, сражаясь с любым врагом. — Сир Барристан так владеет мечом, что может позволить себе любое чудачество. — Тайвин умолк, качая дочь на руках, и Серсея засмеялась. Мать говорила Джоанне: мужчины всегда мечтают о сыновьях, но любят и балуют дочек, а материнское сердце за сына болит и тревожится сильнее. Казалось, она начала понимать это, несмотря на то, что близнецам не исполнилось еще и двух лет, и разницы между ними особой не было. — Он благороднейший и достойнейший человек, но я ни на миг единый не согласился бы стать таким как он. Это значило бы потерять всё, что мне дорого и всю свою жизнь посвятить служению пустоте. — Неужели для тебя путь воина — пустота? — рассмеялась Джоанна. — Воин всегда должен сражаться ради чего-то, — Тайвин прижался щекой к головке дочери, — И хорошо бы, чтобы это что-то имело настоящую ценность. — И что же это, например? — Ты. Мы с тобой. Наши дети. Знаешь, на Ступенях я всё время думал о тебе, и мечтал, как я вернусь к тебе, покрытый славой, и попрошу твоей руки. — Да ты у меня мечтатель, не хуже сира Барристана, как я погляжу. — Тогда я и впрямь был таким, а мой первый бой больше походил на турнирную схватку, чем на настоящее сражение, хотя многие не вернулись тогда с поля. Я был на коне, мы куда-то скакали, кричали, рубили направо и налево, как во хмельном угаре… И лишь спустя два таких сражения я столкнулся с врагом лицом к лицу. — Это был сам Мейлис Ужасный? — со смехом спросила Джоанна. — Это был здоровенный наёмник с Летних Островов, чёрный, как сапог, — улыбнулся Тайвин. — Мы столкнулись с ним в узкой расселине, среди прибрежных скал. У меня был меч, у него топор, но орудовать ими мы всё равно не смогли бы, не размахнуться, ни ударить. Прежде, чем я успел опомниться, он бросил своё оружие, нырнул под мой клинок, кинулся на меня, навалился сверху, и вцепился так, что у меня разом потемнело в глазах. Он душил меня, и бил затылком о камень, так сильно, так страшно!.. Хвала богам, голова у меня крепкая, оглушить меня у него не получалось. От ужаса и боли я отбивался бестолково, как пойманное животное, пытался разжать его хватку, но пальцы у него были как железные, а надо было заставить себя отпустить одну руку, чтобы найти кинжал на поясе. Эти мгновения в зубах у Неведомого показались мне вечностью. Я всё-таки смог это сделать, не сразу, уже в беспамятстве, но смог. Потом я долго сидел возле него, приходил в себя и мне никак не верилось, что это я остался жив. — Бедный мой лорд, — сказала Джоанна, целуя его. Тайвин тихо рассмеялся. — Почему же бедный, моя леди? Ведь я вернулся, в отличие от многих. Я скоро приноровился. Сначала стал быстрее соображать, а потом соображать стало и вовсе не нужно — всё стало получаться само, как в танце. Тайвин ещё пару раз подбросил хохочущую дочь на руках, отдал её Джоанне, и встал перед нею, гордый и светлый, любуясь женой и детьми. Солнце золотило его кудри, а в глазах плясали весёлые искорки. Джоанна подумала, что таким, наверное, и был их хитроумный андальский предок, что пробрался в Утёс на заре Века Героев. — Иди уже, иди! Ты уйдёшь сегодня, или нет? Тайвин цокнул языком, и из-под лавки вылез его волкодав, всё это время незаметно лежавший там. — Отчего ты гонишь меня? — Оттого, что король не должен ждать, — «Глупый, оттого, что если ты задержишься ещё на минуту, я забуду обо всём и брошусь целовать тебя!..» Собравшись, Джоанна и Тайвин спустились во двор, где их ждали уже осёдланные кони. Принц Рейгар взобрался на седло к Тайвину. Улёгшись на конскую гриву, мальчик сунул иноходцу кусок коричневого сахара, и воскликнул: — Готово! Можно ехать, Ваша Светлость. — Чтож, держитесь, Ваше Высочество, — в тон ему ответил Тайвин. Улыбаясь, Тайвин становился замечательно красив, красивее всех, кого Джоанна знала, и сердце её наполнялось счастливой гордостью, когда она глядела на него. Всю дорогу до Ланниспорта они разговаривали и смеялись, а Рейгар даже спел пару песен. Пел он замечательно, и видно было, что когда-нибудь будет делать это не хуже своего отца. Тайвин отдал принцу поводья, и мальчик правил конём, как взрослый. Джоанна подшучивала над Тайвином, на сердце у обоих было легко и отрадно. Когда они втроём вошли в зал, король уже сидел на своём месте, и все остальные были в сборе. Принц побежал здороваться с отцом. Джоанна кивнула на Стеффона и Кассану и тихо сказала Тайвину: — Гляди, я была права! Тайвин рассмеялся. Эйрис увидав их, недобро прищурился. Он сидел во главе стола, в белом камзоле, шитом золотом и серебром, с тонким венцом на челе, поигрывая полупустым кубком, и в его ленивой позе таилась скрытая опасность, как у отдыхающего дракона. — Что это ты такой довольный, Ланнистер? — спросил он вкрадчиво. — Рад вас видеть, Ваше Величество, — добродушно отвечал Тайвин. — Зря радуешься, — сказал Эйрис. Тайвин странно посмотрел на него, и Эйрис расхохотался: — Шучу, друг мой, садись со мною. Я тоже безмерно рад видеть вас обоих, давайте же веселиться. Король улыбался, но взгляд у него был сумрачный. Едва его кубок наполнили, он осушил его до дна и вновь протянул чашнику. Джоанна поняла, что он хочет поскорее напиться, но пока у него это не получается. Она нахмурилась. Пьяные королевские выходки при большом стечении гостей обычно заканчивались скандалом; чем больше было у Эйриса зрителей, тем большее вдохновение его охватывало. — Отчего-то на душе у меня нынче тоскливо, друзья мои, — сказал король, — а отчего- не знаю… Тайвин, выпей уже со мною, что ты молчишь. — За короля, — Тайвин поднял заздравную чашу. — Долгих и счастливых вам лет, Ваше Величество. По залу прокатился радостный гул, зазвенели кубки. — Спасибо, Тайвин, — отвечал Эйрис. — Что бы я без тебя делал, друг мой! Джоанна украдкой огляделась. Похоже, что за стол сели недавно — все были ещё трезвы, и беседовали по большей части о заботах на предстоящей неделе, об урожае, вине и постройке двух новых кораблей на верфи Ланниспорта. Всё было мирно и чинно, беспокойно вёл себя один лишь король. Он явно был в дурном расположении духа ещё до приезда Ланнистеров, и теперь это только усилилось. Эйрис крепко не любил, когда Тайвин бывал весел и благостен, и, как водится, решил побыстрее это исправить. Не обращая внимания на то, что сидящие за столом были заняты новостями и сплетнями, Эйрис поднял свой кубок, требуя всеобщего внимания. Гости умолкли, глядя на короля. — Сдаётся мне, сделать тебя Десницей было самым мудрым моим решением! Тайвин, я хочу выпить за тебя, — сказал король, вставая. — Как говорил Кровавый Ворон, «у королевского Десницы должно быть горячее сердце, холодная голова и чистые руки». Про тебя точнее и не скажешь! Тайвин слегка насторожился, насторожились и все остальные. — Благодарю вас, Ваше Величество, — сказал он, почтительно склонив голову. Эйрис хлопнул Тайвина по плечу. — Что же, выпьем за нашего хозяина! Говорят, Семь Королевств ещё не видели столь великого мужа. Ты слыхал, что о тебе так говорят? — Только что от вас, Ваше Величество, — отвечал Тайвин. В безмятежных фиолетовых глазах Эйриса загорелся мрачный огонёк. — Я тебе не верю, — сказал король. — Со всех сторон мои подданные только и делают, что восхваляют тебя, твою находчивость, твою смекалку и проницательность! Правда, Кварлтон? Лорд Челстед, затаившийся, как заяц, так и обмер под взором короля. — Челстед говорит, ты трудолюбив и неутомим, и там, где не справляются другие лорды, всё успеваешь сделать быстрее и лучше, чем все мои мастера над законами, над оружием! Вот только не успеваешь сообщать мне о решениях, которые принял. Это нехорошо, король должен знать, что происходит у него в совете. Ты согласен со мною? — Бросьте, Ваше Величество, вы же сами сказали мне вчера, что устали и приказали разобраться со всем самому. — Можешь не оправдываться, Ланнистер, — ласково сказал король, обнимая его. — Оправдания, как и задницы, есть у всех. Но если ещё раз ты позволишь себе подобное, клянусь, я отрублю твою …ную голову и отдам Джоанне лично в руки. Все, кто слышал это, притихли. Джоанна видела, как переглянулись Кассана и Стеффон, но Тайвин остался невозмутим и Эйрис снова засмеялся: — Я не всерьёз, Тайвин, ты же знаешь, тебе я могу простить всё, что угодно, — продолжал король. — Поступай так, как считаешь нужным. Кому мне доверять, как не тебе? Ты же знаешь, кто ты для меня, друг мой. С этими словами Эйрис обхватил Тайвина за шею и поцеловал, заметно более пылко, чем требовалось. «Предательством пахнет избыток чувства», вспомнились Джоанне слова мейстера Годвина. Король вёл себя, будто изрядно выпивший, но Джоанна видела, что он трезв и полон злобы. Тайвин не изменился в лице, однако, едва Эйрис отпустил его, слегка попятился. — Я ваш слуга, и служу вам, по мере своих сил, — отвечал он, по-прежнему делая вид, что ничего не замечает. — Не скромничай, Ланнистер, скромность тебе так же к лицу, как ряса праведной септы — портовой девке. Кстати, насчёт девок — по мне, так ваши западные красавицы, что знатные леди, что потаскухи, лучшие во всём Вестеросе! — король картинно заозирался: — А где же леди Ланнистер, прекраснейшая из прекрасных?.. Тут Тайвин побледнел. Его непрочное благодушие рассыпалось под натиском королевской злобы, как хрустальная ваза под ударом молота. Джоанна поняла, что Эйриса нужно отвлечь, что увещевания тут не помогут. — Я здесь, мой король, — непринуждённо сказала она. — Скажите, Ваше Величество, что вам угодно? — Пока не знаю, — отвечал Эйрис. — Тогда прошу вас, пойдёмте танцевать, Ваше Величество. Я так люблю танцы, и скучаю по балам, что были в Королевской Гавани!.. А лучше вас не танцует никто на свете. Эйрис помолчал немного, глядя на неё, склонив голову, точно размышляя, и, наконец, протянул ей руку: — Только ты одна понимаешь, чего мне хочется, Джоанна! Всё-таки ты удивительная женщина. Они вышли в круг. Следом за ними пошли танцевать и все остальные. Джоанна решила попытаться утихомирить его по-хорошему. — Вы печальны сегодня, мой король. Не наша ли в этом вина? — Чья «ваша»? — Мне кажется, вы сердитесь за что-то на Тайвина и меня. — Что ты, Джоанна, как я могу сердиться на вас? Тайвин, конечно, невыносим, но я уже привык. Хотя временами и мне бывает непросто. Меня всегда удивляет, как вы с ним мирно живёте столько лет, как ты его терпишь? — Что поделать, он мой супруг перед богами, моя душа и плоть. Вы сами говорили — нам не дано выбирать, кого любить. — Какие мудрые слова, а я уже и позабыл, — усмехнулся король, блуждая по залу тоскливым взором. — Видишь, и я могу сказать что-то умное, не только он. — Мудрость и ум — разные вещи, Ваше Величество. «Тайвин мудрым никогда не был. Мудрый человек посмеялся бы, и над собой, и над тобою» добавила она про себя. — Точно также, как безумие и глупость, — сказал Эйрис. Они прошли ещё четыре танца. Его Величество заметно повеселел, и, казалось, смягчился. Джоанна поначалу обрадовалась, подумав, что ей удалось успокоить короля, но потом она взглянула на Тайвина, и поняла, что причина не в ней. — Пойдём-ка выпьем, Джоанна, — сказал Эйрис. Они вернулись к столу, король снова сел в своё высокое кресло. — Думаю, мне пора возвращаться в столицу, — молвил он раздумчиво, протягивая чашнику свой кубок. — Жаль, что я не могу оставлять Рейлу править вместо меня, как Тайвин оставляет тебя на Западе. Не всякая женщина умеет управляться с моряками, рыцарями и лордами так как ты. — он обратил к ней свой странный, тоскливый взгляд: — Скажи, Джоанна, в чём твой секрет, как тебе удаётся держать всё в своих руках? — Не во мне одной дело, Ваше Величество, — отвечала Джоанна. — Королевство это люди, а я росла здесь, и знаю всех. Начальник порта, к примеру — достойный господин и добрый мой друг. — Вот тебе раз! А знает ли о вашей дружбе твой сиятельный супруг? — Эйрис расхохотался. — Знаешь, Тайвин, я бы насторожился, если бы в моё отсутствие Рейла подружилась с начальником порта в Королевской Гавани. Джоанна вспыхнула. «Будь ты неладен!..», подумала она. — Надеюсь, когда я приеду, Рейла подарит мне дитя. — продолжал король. — Нехорошо бросать жену надолго одну, не то потом придётся растить бастардов. Тайвин глядел на них, как загнанный зверь. Джоанна видела, что его опять повело. «Какой же ты дурень, Тайвин», с болью думала она. «Ревность бессмысленна, беспощадна, а виной всему твоя проклятая гордыня… Ты же знаешь, что я принадлежу тебе, только тебе, что все королевские шутки — лишь уродливая попытка привлечь твоё внимание, не так, хоть этак. Неужто, стоит королю посмеяться над тобою, ты настолько тупеешь от страха, что перестаёшь мне верить?» — Ну, сделай уже лицо попроще, Тайвин, — воскликнул король. — Ты не заседании Малого Совета! Что ты уставился на меня, как львоящер? Я же не трогаю твою жену! Гляди, вот мои руки. Джоанна снова с отчаянием посмотрела на своего супруга, и в этот самый миг Рейгар подошёл к Тайвину, и робко тронув его за плечо, стал что-то говорить ему. На лице мальчика читались и стыд, и сострадание, и что-то ещё — он понимал не всё, но было видно, что ему не раз уже приходилось утешать свою рыдающую мать. Но Тайвин его не слышал. В сердце у Джоанны словно повернулся острый нож. «Что же это такое» подумала она «как могли боги дать такого сына такому отцу?..» Король меж тем не унимался: — Между прочим, бастард от короля драконьей крови — большая честь, ты никогда не задумывался об этом? Представь, ведь так мы с тобой породнимся — мой сын от Джоанны тебе будет племянником. — Прошу вас, Ваше Величество, — сказала Джоанна, — не нужно. — Что ты там говоришь, Джоанна? — громко воскликнул король. — Прости, я много выпил, и слух мой притупился. Он был трезв и прекрасно слышал всё. Джоанна поняла, что лучше ей помолчать. Тайвин словно оцепенел, но все близкие, друзья, родные, знали, какие страсти бушуют под бронёй у этого золотого истукана. Знал это и король. Знал, и наслаждался. Стеффон Баратеон понял, что пора вмешаться. — Тайвин, посмотри на меня, — он легонько тряхнул Тайвина. — Выйдем ненадолго, друг, мне нужно кое-о-чём поговорить с тобою. Опыт у Стеффона был изрядный, он знал, что если убрать Тайвина долой с королевских глаз, Его Величество скорее оставит Джоанну в покое, и вообще уймётся. — Спасибо, кузен, придержи его, чтобы мы с леди Ланнистер могли побеседовать, как раньше, — воскликнул Эйрис, обнимая Джоанну. — Тайвин ревнив, и, надо сказать, не без оснований. Стеффон стал выпихивать Тайвина из-за стола, тихо говоря ему что-то на ухо. Голос его был ровным, он улыбался, но Джоанна заметила, как побелели его пальцы, когда он взял Тайвина под локоть. Однако, не успели они выйти, как дверь распахнулась, и вошёл опоздавший Герион. Все разом обратились к нему. Оттряхивая капли дождя из волос, юный Ланнистер подошёл к королю и торжественно раскланялся. — Здравствуйте, Ваше Величество! — звонко поздоровался он. — Прошу извинить меня за опоздание, пришлось задержаться по одному делу. — Король милостиво кивнул. — Доброго вам вечера, лорды и леди. Рад вас видеть, Ваша Светлость. — Герион, лёгкий и солнечный, по очереди, здоровался со всеми остальными. — А тебе, сестрица, привет от твоего знакомого капитана. Я встретил его в порту, он тебе кланялся! — Ничего себе! Вот как, ещё и капитан? — с весёлым недоумением воскликнул Эйрис. — И давно вы с ним знакомы, могу я спросить? Тайвин, ты знал об этом? — Ваше Величество, не нужно, прошу вас, — глухо молвил Тайвин. Король заливисто рассмеялся. — Сдаётся мне, до конца сегодняшнего ужина мы выясним ещё много интересного о твоей супруге, — игриво сказал он. — Впрочем, в этом нет её вины — тебя не бывает с нею рядом по три месяца, а она женщина горячая, уж мне ли не знать? — Кузен, не делает тебе чести, оскорблять хозяйку у неё же за столом, — вмешался Стеффон. — Ты снова взялся воспитывать меня, братец? — наигранная весёлость короля мгновенно исчезла, точно он только этого и ждал. Голос его грозно зазвенел металлом. — Я, помнится, не раз говорил тебе не лезть куда не следует, и заняться твоими детьми. Меня учить уму-разуму уже поздно, я король и владыка Семи Королевств. Твоё дело — слушать меня и выполнять мои приказы. Стеффон понял, что лучше пойти на попятную. — Не гневайтесь, прошу вас, Ваше Величество, — смиренно склонил голову Баратеон. — Вы позволите мне идти? — Ступай, — резко сказал король. — Можешь забрать с собой Ланнистера, и дай ему выпить, а то у него такой вид, словно его сейчас удар хватит. Стеффон и Тайвин вышли, король проводил их мрачным взглядом исподлобья. Джоанна нашла глазами Кивана, тот мгновенно понял всё без слов. — С вашего позволения, мой король, я поеду домой, — сказала Джоанна. — Время уже позднее. Следом за ней поднялся Киван: — Благодарю вас, Ваше Величество, я тоже поеду. Король не удостоил их даже взглядом, словно и не услышал. Добившись своего, он разом потерял к Джоанне всякий интерес, однако, довольным его тоже было не назвать. Нахмурив свои тонкие брови, он глядел перед собой жестоким, змеиным взглядом, и весь вид его был исполнен безысходной тоски. Простившись со всеми, Киван и Джоанна вышли на крыльцо. — Я начинаю уставать от этого, — сумрачно сказала Джоанна. Она уже взяла себя в руки, но у Кивана вид был на редкость несчастный. — Поезжай, сестрица, я догоню тебя, — мягко сказал он. — Мне нужно кое-что сделать. Джоанна поняла, что Киван переживает за брата, и хочет найти его. — Хорошо, кузен, — Джоанна улыбнулась и крепко обняла его. Закрыв глаза она несколько мгновений стояла так, уткнувшись ему в плечо. — Спасибо тебе. Скажи Тайвину, что я жду его дома. Джоанну сопровождали Лиора и Ланс, один из гвардейцев. Это был молодой, но искусный воин, хитрый, бесстрашный и преданный. Во время восстания лорда Рейна он сражался в войске Ланнистеров, но в гвардейцы Тайвина попал несколькими годами позже, не без участия Джоанны. После того, как в Западных землях воцарился мир, его привели на суд по обвинению в убийстве одного ланниспортского ростовщика. Убитый пользовался дурной славой, и горожане говорили, что на месте Ланса не сдержался бы даже бродячий септон, но Тайвин, по закону богов и людей, приговорил его к смерти. Спасла Ланса его невеста, которая прибежала к Джоанне и на коленях молила её смягчить сердце грозного лорда. Джоанна мудро рассудила, что в данном случае милосердие будет ценнее справедливости для всех, поговорила с мужем, и на следующий день Ланс, уже на плахе, был помилован, а казнь заменена тремя годами высылки на строительство Восточной дороги. Отбыв своё наказание, юноша явился в Бобровый Утёс, и попросил Тайвина принять его на службу, чтобы он мог отплатить прекрасной госпоже за её милосердие, отдав всего себя в её руки, и если представится случай, отдать спасённую ею жизнь за неё или её родных. Тайвин, никогда не отличавшийся сентиментальностью, тем не менее, понял, что человек, три года спустя приходящий с подобной просьбой, немалого стоит. Погода переменилась и сильно похолодало. Едва они отъехали от замка, как стало понятно, что выскочили они второпях, в расстроенных чувствах, и одеты слишком легко. Джоанна отправила Лиору обратно во дворец. — Пожалуй, так до дома мы не доедем. Принеси нам с тобой что-нибудь, а мы с Лансом подождём вас с сиром Киваном возле септы. Девочка отправилась назад, а Джоанна и Ланс спешились под могучими платанами, растущими вдоль края площади. Пронизывающий ветер гонял по мостовой бурые высохшие листья. — Не сочтите за дерзость, миледи, — сказал Ланс, снимая свой гвардейский плащ и набрасывая его на плечи Джоанне. — Спасибо, Ланс. Лицо у него было красивое, но злое. Весь он производил впечатление человека дерзкого, презрительного, способного выкинуть всё что угодно. Усугублялось это впечатление ещё и тем, что он, как положено настоящему гвардейцу, ни минуты не смотрел в лицо собеседнику, его насмешливые голубые глаза непрерывно рыскали вокруг, высматривая неожиданную опасность. Пока он возился с подпругой, Джоанна, в задумчивости, прошла под платанами. Море тоскливо выло, швыряя о пристань свинцовые волны. Чайки, носимые ветром, стенали, как души погибших моряков. Сама того не заметив, Джоанна оказалась перед дверями септы. Главная септа Ланниспорта уже не одно столетие встречала и провожала корабли, уходящие в море и возвращающиеся в порт. Её семь глав гордо высились над гаванью, поднимаясь к сумрачному небу. Она была велика и горделива, но всем прочим мало отличалась от сотен других септ: семиконечная звезда над входом, тяжёлые, морёного дуба, врата, отделанные бронзой. Небольшая дверь в правом створе была приоткрыта, и Джоанна вошла внутрь. Под высокими каменными сводами царил полумрак и не было ни души. Лишь изваяния Семерых стояли, недвижные, глядя на неё. Откуда-то сверху падал тусклый свет, и растекался по каменному полу, за две сотни лет до блеска отполированному бессчётным количеством ног многих поколений жителей города. Джоанна медленно прошла к алтарю и остановилась против изваяния Отца. Она никогда не любила, не понимала этого бога. Грозный судия, воздающий по справедливости за все грехи был ей чужим. Она всегда была уверена, что справедливость ущербна по сути своей. Жизнь была несправедлива, зачем же выдумывать то, что к ней неприменимо, когда речь шла о воздаянии, возмездии, прощении?.. Со сдержанным сердцем поклонившись Отцу, она пошла дальше, вдоль высоких, безмолвных фигур. Когда-то, ещё девчонкой, она бегала к Матери молить за своих непутёвых родичей, к Деве — за себя, к Воину — за Тайвина. Но теперь уже давно Тайвина она видела не в Воине, а в Неведомом, получеловеке, полузвере. К ней он всегда поворачивался своей человеческой стороной, к врагам — нечеловеческой, а к остальным — так и оставался загадкой в двух лицах. Постояв перед изваянием Неведомого, она поставила ему свечку и попросила его дать сил её мужу. Молиться по-настоящему она так и не научилась. Септон Леобальд когда-то сказал ей, что в этом нет ничего плохого, что дар молитвы дан не всем. «Если тебе кажется, что боги не слышат тебя, дитя моё, не отчаивайся. Они слышат». «Откуда мне знать?» «Боги слышат всех» Джоанна в этом уверена не была, но септону оно было виднее — на то он и септон. Джоанна вышла на улицу, и вернулась на площадь. По утрам здесь сидели рыбаки со своим уловом, а также старики, старухи и дети, продававшие крабов, устриц, мидий, гребешков, морские ушки и небольших осьминогов, таких, что попадались в скалах во время отлива. Ближе к полудню их сменяли торговцы орехами и фруктами. Джоанна, от нечего делать, прошла вдоль торгового ряда, разглядывая айву, корзины с абрикосами, лимоны, мятые персики, горы яблок всех цветов и размеров. Народу было немного, да и сами торговцы уже начинали потихоньку сворачивать свои ряды. Крестьянин грузил мешки с орехами на чёрную ослицу. К ослице был привязан маленький ослёнок, тоже чёрный, но с белой звездой во лбу. Толстая старуха, продающая вишни, сливы и инжир, грызла семечки, сплёвывая шелуху прямо в кипящую стайку воробьёв. Чуть подальше два моряка, сидя на перевёрнутых корзинах, вели неторопливую беседу. Как и следовало ожидать, обсуждали они короля, рассуждая, долго ли он ещё пробудет на западе, и отчего он так надолго задерживается тут. Джоанне послышалось, что они помянули её имя, и она остановилась подле девочки лет семи, сидевшей с маленькой корзинкой, полной ягод дикого тёрна. — …Да такая же, как лорд Тайвин, только с титьками, — зевнул один моряк. — Она, конечно, помягче будет, баба она и есть баба, даже если она леди. — Сколько ты хочешь за свой товар, дитя? — спросила Джоанна у девочки, и, не слушая, что она лепечет ей в ответ, взяла корзинку, положив в чумазую ручонку три серебряных оленя. Её многие знали в лицо, но здесь, на рынке, в сумерках, в потёртом плаще Ланса, вряд ли кому бы пришло в голову, что это она, несмотря на её рост и королевскую стать. Лиора вернулась не одна, а с Киваном и его оруженосцем. Девочка привезла плащ для Джоанны, да и сама она оделась куда теплее. Джоанна отдала ей корзинку, они сели на коней и поехали дальше. — Что там творится? — спросила Джоанна у Кивана. — Ничего хорошего… Джоанна вздохнула. — Чтобы довести Рейлу до белого каления, Эйрису всегда было достаточно было схватить за задницу горничную или помочиться на зеркало, сделав вид, что спутал его с окном… Тайвина этим не проймёшь, вот Эйрис и придумывает — что бы такое устроить, чтобы повеселиться. — Тайвин живой человек, как и все мы, хоть и боится это показывать. Но и он тоже чувствует боль, радуется, обижается. — Киван покачал головой: — Сегодня он таким радостным и светлым пришёл к королю, так отрадно было смотреть на вас обоих!.. — Только не Эйрису! — с горечью сказала Джоанна. — А кто-то ещё удивляется, отчего Тайвин всё время ходит с мрачной рожей. Вот отчего — чтобы к нему не цеплялись. Эйрис не выносит, когда Тайвин весел, и сразу начинает издеваться над ним. Ланс, подъедь-ка сюда, — обернулась Джоанна, махнув рукой. — Скажи, каким тебе кажется наш король? Гвардеец пожал плечами. — Щедрым и милостивым, миледи, — равнодушно отвечал он. — Справедливым, мудрым и прекрасным собой… — Боги, я спрашиваю не для того, чтобы проверить тебя. Ты смотришь на него уже полгода, каким человеком он тебе кажется? — Мне кажется, миледи, Его Величество сам не знает, чего от себя ожидать, — всё также бесстрастно молвил Ланс. — А вот принц Рейгар — славный парнишка. Я отвозил его неделю назад из Бобрового Утёса к отцу в Ланниспорт вместе с Его Светлостью. Он добр и умён не по годам. Он будет славным королём, я уверен. Джоанна махнула рукой. — Ладно поезжай, я поняла, что ничего от тебя не добьёшься. «И все так уверены в Рейгаре, что мне порой делается за него боязно», добавила она про себя. *** Время было уже позднее, над притолокой пел сверчок. Джоанна сидела у стола, глядя, как близнецы мирно играют на полу, и поджидала Тайвина. То, что происходило между её мужем и королём, нравилось ей всё меньше. Увы, как это ни прискорбно, Джоанна видела, что именно она играет тут печальную роль. Эйрис всегда был к ней неравнодушен, очевидно, более, чем к другим своим любовницам. Но главной причиной его постоянства был Тайвин, а не она. Эйрис хорошо знал своего друга, знал, что мало кто умеет так яростно ненавидеть и так сильно любить, как Тайвин Ланнистер, что Джоанна — самое уязвимое его место, и поэтому старался бить больнее и чаще. Тайвин вошёл тихо, молча, угрюмый и мрачный. Даже не подойдя к ней, он стал раздеваться. Джоанна, видя, что он не в духе, промолчала. На мужа она досадовала не меньше, чем на короля. В конце концов, он сам был во всём виноват едва ли не больше, чем Эйрис. Тайвин снял один сапог, хмуро покосился на жену и детей, и раздражённо воскликнул: — Он у тебя съел какую-то грязь с пола! Джоанна тяжело вздохнула. — Это хлебная корка, — устало сказала она, взяв сына на руки. — Ничего страшного в этом нет. Необязательно так кричать. Когда Тайвин хотел её поддержки, он сразу же без обиняков просил её совета, но когда дело касалось её и Эйриса, он неизменно обижался на них обоих, хотя вины Джоанны в этом не было. Её это выводило из себя, хоть она и понимала, что все злые слова короля предназначаются не ей, а Тайвину. Ей было обидно и за мужа, и за себя, но больше всего её раздражало, что оставаясь с ней наедине, Тайвин вместо того, чтобы искать у неё утешения, замыкался в себе, словно Джоанна с Эйрисом были заодно. — Если бы ты знал, как ты меня утомил своей ревностью, — сказала она. — Я не ревную, Джоанна, — Тайвин тоскливо отвернулся. — Но об одном прошу тебя — будь осторожна. — Ты хоть сам слышишь, что ты несёшь?! — Джоанна вскинулась, побледнев от гнева, — ты думаешь, я такая же глупая девчонка, как восемь лет назад? — Тайвин промолчал. — Ты сам виноват, что притащил его сюда! Я тебя об этом не просила! — Джоанна, он король! — Я ни за что не поверю, что ты ничего не можешь сделать! — повысила голос Джоанна. — А если ты и впрямь впал в беспомощность, поговори с королевой. Уверена, Её Величество что-нибудь придумает. Помоги мне уложить детей, — резко сказала она. Они отнесли близнецов в детскую, препоручив Линде их укачивать, и вернулись обратно в свои покои. Тайвин всё молчал. Не глядя на жену, он сел у очага, и мрачно уставился в огонь. Джоанна налила себе вина, прошлась взад-вперёд по комнате, прикрыла ставни. Молчание супруга злило её всё больше и больше. Как тонко умеет Его Величество чувствовать людей, и, благодаря этому, как ловко может портить жизнь своим близким! Интересно, подумала Джоанна, если снова вступить в связь с Эйрисом, что сделает Тайвин? Сразу убьёт короля, или будет терпеть, ради Серсеи и Рейгара? Подаст в отставку или поднимет восстание? Она легко могла представить себе, и то, и другое, и третье, и четвёртое. А ей, что он скажет ей? Будет рвать и метать, или наоборот, замкнётся в каменном молчании? Упадёт перед ней на колени, умоляя одуматься, или проклянёт и выгонит прочь, отправит в Молчаливые Сёстры? Пригубив вина, Джоанна подошла к нему, и, остановившись напротив, устремила на него пристальный, пытливый взгляд. — Знаешь, я уже давно хочу задать тебе один вопрос, — сказала она небрежно. Тайвин замер. — Скажи, ты всё ещё любишь меня? Так, как раньше? Несмотря на то, что между ними было два шага, Джоанна почувствовала, как он похолодел от её слов. — Почему ты спрашиваешь? — с тревогой спросил он. Джоанна склонила голову набок. — Ничего. Просто скажи мне — да или нет? Замешательство в его глазах переросло в тихий ужас. — Что случилось, Джоанна? Умоляю, скажи сразу, не мучай меня! Джоанна молча отвернулась от него и отошла прочь. Встав перед зеркалом, она сняла с головы жемчужную сеточку, распустила волосы, вынула серьги из ушей. Из сумрачного отражения на неё глядела прекрасная сказочная королева, величавая, но немного усталая. Как бы хотелось ей, чтобы их сказка кончилась хорошо! Но увы, одной ей на себе всех не вытащить. Тайвин не выдержал, встал и тихо подошёл к ней. «Ты сам всегда учил нас скрывать свои слабости, но о главной твоей слабости знают все Семь Королевств» сказала Джоанна мысленно. Тайвин ни в грош не ставил ни короля, ни даже самих Семерых богов, но женщина повелевала им. — Джоанна, милая, ты же всё знаешь про меня, всё! Почему ты спросила? — Он смотрел на неё, словно ожидая удара. Она решила, что достаточно припугнула его. — Потому что любовь с годами становится сильнее, глубже, мудрее, — помолчав, сказала она. — А ты до сих пор ведёшь себя, как дурак. — Она налила себе ещё вина и села на кровать. — Если из-за каждой пьяной выходки короля ты будешь обижаться на меня, то я потребую развода. Тайвин подошёл к Джоанне, и сел рядом с нею. Джоанна не глядя сунула ему свой бокал, он взял его, но к вину не притронулся. — Если ты разлюбишь меня, я сойду с ума. — Ты и так не в себе, Тайвин Ланнистер, — ответила Джоанна. — Как я могу тебя разлюбить? Мы родились в один день, мы росли вместе, мы клялись пред алтарём. Мы пришли друг к другу, несмотря на все ошибки, что делали мы сами, и все препоны, что ставила перед нами судьба. Наша любовь — самое большое сокровище, что есть у нас. Драконы крадут сокровища, но мы должны его сберечь. — Наша любовь — это наша слабость. — Наша любовь это слабость, но она же и наша великая сила. Любовь сильнее всего, сильнее даже самой смерти, не забывай этого, мой лорд! Или ты и впрямь не доверяешь мне? — Я доверяю тебе как самому себе, — горько молвил Тайвин. — Но когда он начинает позорить нас с тобою, я сразу вспоминаю отца. Знаешь ли ты, сестрица, что когда нам было лет по семь или восемь, я тайком бегал в септу каждый день? Я молил Отца небесного дать силу моему бедному батюшке, чтобы он смог наконец постоять за себя! Нелепо, не правда ли? Небесный Отец всё равно не слышал меня, а земной… Я шёл обратно и видел, как они издеваются над ним, и как становится всё хуже и хуже. Матушка, желая утешить меня, говорила, что, мол, отцу самому это нравится, но я видел, что это не так. Я проклинал слабость. Воистину, нет ничего на свете хуже слабости! Джоанна глядела на него с печалью. Сама она уже давно поняла, что всё его высокомерие и жёсткость — от страха. Страху не нужно иметь причину, и Тайвин боялся. Боялся быть таким как отец, хотя двух менее похожих отца и сына было не сыскать во всём Вестеросе. Боялся не суметь защитить своих родных, хотя и тут сомнений никогда ни у кого не возникало… А больше всего на свете он боялся насмешек и издевательств. Это всегда было главным его кошмаром. Смех для него был страшнее огня и железа, страшнее самой смерти. Джоанна взяла его за подбородок и заглянула в глаза. — Я знаю, ты боишься, мой лорд. — тихо сказала она. — Не бойся! Не бойся, любовь моя. Я научу тебя смеяться, и ты станешь несокрушим. Всех сильнее тот, кто умеет смеяться над собой. *** Резкий, порывистый ветер, гулявший вдоль прибрежных скал, насквозь продувал одежду, трепал волосы, но нагретый камень щедро отдавал тепло. В зарослях мирта и розмарина звенели травяные цикадки и саранча, сверху, невидимый, журчал жаворонок. Всюду стрекотала и ползала маленькая жизнь, тысячелетиями обитающая тут, и знать не знающая ничего ни о королях людских, ни об их подданных. — Так что ты хотел сказать? — спросила Джоанна, покусывая травинку. Тайвин лежал на спине, закрыв локтем глаза от солнца. — Уже забыл, — ответил он. — Ты говорил про письмо от королевы. Ты прочёл его? — Прочёл. — И что же? — Ничего. Джоанна вздохнула, поняв, что так просто из супруга она ничего не вытянет. В задумчивости, она стала тихонько щекотать его травинкой под подбородком. Издалека, с башни септы звонко и тягуче ударил колокол. Звук, прокатившись по яблоневым и абрикосовым садам, умолк, а потом вернулся тихим, рассеянным эхом. Уже почти год король и Десница правили Семью Королевствами из Ланниспорта. За это время произошло немало важных событий, наиболее значимым из которых было погашение долгов короны перед Железным Банком. Тайвин давно уже вёл переговоры с Браавосом, а Эйрис призывал на головы банкиров громы и молнии, потом и вовсе грозил войной, потом постепенно утих, потом снова грозил. Кончилось всё тем, что Тайвин взял долги короны на себя и расплатился с Железным Банком золотом Бобрового Утёса. Все были поражены такой щедростью и могуществом королевского Десницы. На прощание Эйрис пригрозил браавосийцам создать свой банк и навеки избавиться от ига заморских негодяев, подлых, бесчестных и низких. Всё бы ничего, но чёрное семя зависти, лежавшее под спудом, наконец, проросло и пустило первый корень. До Эйриса уже неоднократно доходили отголоски людской молвы, что настоящим правителем Семи Королевств является Тайвин. После этой истории с Железным Банком, это мнение укрепилось окончательно, и не только среди подданных, но и среди чужеземцев. И вот, два дня назад, волантийские и тирошийские купцы, прибывшие в Ланниспортский дворец чтобы заключить долгосрочный торговый договор с короной, отказались разговаривать с Эйрисом в отсутствие Тайвина. Они заявили, что придут на следующий день, когда лорд Десница будет на месте. Эйрис оказался этим неприятно удивлён. Вечером того же дня он устроил Тайвину что-то невообразимое, бесновался, швырялся тяжёлыми предметами, кричал бранные слова и клял себя за то, что по глупости, пригрел на груди такого змея, а утром следующего — пришёл мириться, и ещё более бурно просил прощения. Они с королём приняли купцов, заключили все соглашения, и обе стороны остались довольны рабочей стороной дела. Но всем прочим Тайвин был весьма встревожен. Хоть он и много лет близко знал своего друга, но настолько оторопел от всего произошедшего, что уже вторые сутки отсиживался дома. — А чего он хотел, — с досадой проворчал Тайвин, — он же ничего в этом не понимает. Скорее мул септона Леобальда научится читать Семиконечную Звезду вслух человеческим голосом, чем Эйрис начнёт читать свод Торговых Законов! — Вольным купцам всё равно, с кем говорить, — сказала Джоанна. — Им дела нет до того, кто принимает окончательное решение — король, Десница или мастер над монетой. Главное, чтобы дело было сделано. Джоанна сунула травинку ему в ухо, и Тайвин, наконец, не выдержав, отмахнулся и сел. Мрачный, нахохленный, он уставился вдаль с недобрым прищуром. — Мне не нравится, что происходит с Эйрисом, — буркнул он. — Раньше такого не было. То есть, всякое бывало, но не так. — Что именно? — спросила Джоанна, убирая сухие соломинки из его волос. — Он всегда был переменчив в настроении. — Но последнее время оно у него меняется чересчур часто и чересчур сильно. Я боюсь, не таргариеновский недуг ли это. Джоанна пожала плечами. — Обычно это сразу бывает видно. Конечно, он странностями, но не более того. — Ну да, пока он ещё не напяливает на голову подштанники вместо короны, — фыркнул Тайвин. — Но, на мой взгляд, то, что он вытворяет… Он то обижается невесть на что, отказывается разговаривать, а потом вдруг лезет целоваться, да так, что мне не по себе делается. Последний раз он меня… А, впрочем, ладно. — Что? — Да ничего, — ответил Тайвин. И добавил тоскливо. — Знаешь, мне кажется, самое страшное для меня это лишиться разума. — Если боги отнимут у тебя разум, тебе будет уже всё равно, — зевнула Джоанна. — Это-то меня и пугает. Пёс, лежавший подле них, вывалив язык, вдруг насторожился, глядя на тропинку, и негромко зарычал, постукивая по земле хвостом. Джоанна обернулась. По тропинке спускался крестьянин с двумя осликами, несущими воду в деревянных бочонках, оплетённых ивовой корой. Завидев господ, он поклонился, сняв свою соломенную шляпу: — Милорд, миледи! Доброго дня, Ваша Светлость! Джоанна с улыбкой махнула ему рукой. Тайвин, погружённый в свои невесёлые думы, не шелохнулся, проводив крестьянина тяжёлым взглядом. — Скажи, когда ты это понял? Что если назовёшься его другом, сядешь на Железный Трон? Сколько тебе тогда было лет? Десять? Двенадцать? Тайвин хмыкнул, но ничего не сказал. — Это было до войны? Или во время? — После, — коротко ответил Тайвин. — И все эти годы ты терпишь его только ради власти? — Что значит «терплю»? Джоанна, он не раз спасал мне жизнь, — сердито ответил Тайвин. — мы многим друг другу обязаны. — А ведь он считает тебя своим лучшим другом!.. — Я тоже считаю его своим лучшим другом, — возразил Тайвин, раздражаясь всё больше. — Его и Стеффона. — Друг для тебя это тот, кого ты можешь терпеть, или тот, кому можешь доверять? — Я не доверяю никому, кроме Кивана и тебя. — Вот видишь. А Эйрис привязан к тебе, он тебя любит. — Семеро, да при чём тут вообще любовь? — воскликнул Тайвин. — Любовь это слабость. Поддайся ей, и в руках противника окажется оружие страшнее любого отравленного ножа. Уж я-то знаю, — тихо добавил он. — Ты предпочёл бы не любить меня? — Я предпочёл бы, чтобы это было немного по-другому, — ответил Тайвин, помедлив. «Три войны не достигают той победы, как одна лишь разделённая любовь» вспомнились Джоанне слова мейстера Годвина. Тайвин, Тайвин, тёмная душа, твоя любовь сильнее твоей жажды власти, и в ней и слабость твоя, и сила! — Ты страшный человек, Тайвин Ланнистер, — полушутя-полусерьёзно сказала она, беря его за руку. — Быть бы мне самым страшным человеком в твоей жизни, — хмуро ответил Тайвин. Если бы он умел любить, как все прочие люди, — всех и понемногу, друзей, родных, кого-то больше, кого-то меньше. Но нет, вся его любовь единым махом досталась одной Джоанне. Не будь меня, подумала она, Тайвин был бы неуязвим. — Да хранит тебя большая беда от тысячи маленьких бед, — сказала она со вздохом, и склонила голову ему на плечо. *** После завтрака Тайвин быстро собрался и уехал на охоту. Он взял с собой только Кивана, двух полагающихся им слуг, двух оруженосцев и четырёх собак. Верно, на удачу он не рассчитывал, просто хотел прогуляться. Перед этим Джоанна с Тайвином повздорили и довольно сильно разругались. В очередной раз заявив своему супругу, что потребует развода, Джоанна шарахнула дверью, и теперь, глядела из-за занавески на Тайвина и Кивана, садящихся на коней. Дорна вышла во двор и поцеловала мужа на прощание. Джоанна невольно улыбнулась. Киван для Дорны был божеством — львом Скалы, пришедшим к ней и забравшим её в свой золотой чертог. В их любви не было ни интриг, ни упрёков, ни порывов страсти– лишь покой и нежность. К обеду в Бобровый Утёс неожиданно приехал король. Он был, как обычно, с принцем Рейгаром и сиром Барристаном. — Вот тебе раз, — разочарованно протянул он, узнав, что Тайвин уехал. — Как это он почуял, что я еду? Джоанна не подала виду, но тоже не обрадовалась, ведь это означало, что ей придётся развлекать Эйриса самой. — Он вернётся к вечеру, Ваше Величество, — отвечала она любезно. — А пока мы с вами можем пройтись вдоль моря. — Ступайте с Рейгаром вдвоём, — отмахнулся король. — Я, пожалуй, подожду здесь — разумеется, если ты не против. Обед прошёл тихо и мирно. Эйрис вступил в богословский спор с септоном Леобальдом, неожиданно показав себя вполне подкованным в некоторых исторических вопросах, а сир Барристан, как водится, разговорился с Годвином. За этот год рыцарь и мейстер явно прониклись друг к другу симпатией. Удивительно, но у сира Барристана и хитроумного мейстера с глазами мирийского лавочника-пройдохи, было немало общего. Оба они отреклись от всех мирских благ во имя служения своим владыкам и их семьям, оба были верны им до последнего вздоха, оба были искусными мастерами своего дела, но оружием первого был меч, а второго — знание. После обеда Джоанна и принц отправились на прогулку. Рейгар был привязан к Джоанне с младенчества. Фрейлиной принцессы она много времени проводила с ним, качала на руках, баюкала и пела ему колыбельные. Когда принц подрос, они стали петь вместе, иногда к ним присоединялся и Эйрис, но Джоанну это всегда стесняло — Рейла, как-то застав их втроём, разрыдалась, увидав своего единственного сына таким счастливым в обществе короля и Джоанны. Рейгар, которому было всего пять лет, потом сказал Джоанне, что матушка опечалилась оттого, что они веселились без неё. Сама Рейла терпеть не могла песен и танцев. Всё это вызывало у неё только дурные воспоминания. — Вы печальны, леди Джоанна, — сказал Рейгар участливо. — Если желаете, я могу вас развлечь беседой. Или же могу поиграть сам, если вы хотите побыть наедине со своими мыслями. «Семеро, в кого ты такой уродился?» подумала Джоанна. Пожалуй, она в жизни ещё не встречала никого внимательнее и учтивее этого мальчика. Говорят, что хорошие, лёгкие дети это те, кто удались в своих родителей, а трудные и своевольные — в дедов и бабок. Рейгар явно не похож ни на мать, ни на отца. Значит, непросто ему придётся, когда он вырастет… — Благодарю вас, Ваше Высочество, вы очень добры. Я устала немного, только и всего. Быть может, вы расскажете мне что-нибудь? — Могу рассказать вам сказку про Зелёного Рыцаря, — с готовностью предложил Рейгар. — Ничто не доставит мне большего удовольствия, мой принц. Они неспешно шли по тропинке. Принц говорил, живо и увлечённо, но Джоанна слушала мальчика вполуха — мысли её витали далеко. Ей почему-то вспомнилось, как им было по девять или десять лет, и они исследовали пещеру в южной части Утёса. В ней царил сырой полумрак, тяжёлые стены всё теснее обступали их, нависали над головами, и наконец пещера закончилась узкой расселиной, в которую едва можно было протиснуться. Тайвин решил посмотреть, нет ли там хода наверх, и, несмотря на уговоры и предостережения Джоанны, что там может оказаться логово горного льва или просто обрыв или осыпь, пролез туда. Джоанна с замиранием сердца стала карабкаться за ним. Ход был очень узким. Это был тот год, когда она переросла Тайвина, и была на полтора дюйма выше, но Тайвин оставался шире в груди. Она знала, что раз Тайвин пролез сюда, то и она сможет, но тяжесть камня, давящего со всех сторон, внушала ей первобытный ужас. Она представила себе, что будет, если она застрянет тут, и никто не сумеет её вытащить отсюда, погребённую под громадой скалы, что стоит тут от начала времён. Но этого не случилось. Они вылезли на высоте сотни футов над морем. Яркое солнце ослепило их. Вокруг звенели цикады и скалистые сверчки. Под ногами парили чайки, грохотал идущий стеной прилив, ветер трепал их волосы и перепачканную одежду. Море, раскинувшееся перед ними, было безгранично, как небо. Эти два неизведанных доселе чувства — тяжкое объятие гор, давящая теснота тысячелетий, а затем бескрайний морской простор и высь над бездной, навсегда впечатались в её сердце. Принц, тем временем, в своём рассказе дошёл до того, как супруга Зелёного Рыцаря в третий раз пытается соблазнить гостя в то время, как её муж уезжает на охоту. Джоанна печально усмехнулась. «Как многого мы не понимаем, будучи детьми», подумала она, «а потом взрослеем, и песни и сказки, знакомые с детства, обретают новый смысл». Они прошли под высокой каменной аркой, увитой диким виноградом. — Когда-то давно, когда я была не старше вас, мы играли здесь с моими кузенами. — сказала Джоанна. — Вот здесь у нас было разбойничье логово, и мы грабили проходящих мимо купцов. — принц с живым интересом принялся вертеть головой, глядя по сторонам. — Самой удачной нашей добычей обычно оказывался мой покойный батюшка, сир Джейсон — угодив в засаду, он откупался пряниками, а один раз нам достались три глиняные свистульки. — Какие свистульки? — Одна была в виде морского коня, вторая — в виде дракона, а третья в виде рыбы с четырьмя ногами и собачьей головой. Давайте спустимся к морю, Ваше Высочество, — предложила она. — Быть может, мы найдём на берегу красивые ракушки. — Пойдёмте, леди Джоанна! — обрадованно ответил Рейгар. — Я привезу их своей матушке. Они спустились вниз по мощёной тропинке, прорастающей стернёй и цикорием, и бродили по берегу, пока не завечерело. Ветер с моря похолодал, тени удлинились, а солнце окрасило отроги Утёса в оранжевые и багряные цвета заката. Вернувшись в замок, Джоанна оставила Его Высочество управляться с яблочным пирогом в компании сира Барристана и Гериона, а сама пошла искать короля. Более всего ей хотелось побыть одной, но правила приличия требовали от неё, как от хозяйки и старого друга, позвать Его Величество к столу. Джоанна нашла короля в гостиной. Он сидел на подоконнике и задумчиво смотрел на море. Услыхав Джоанну, он обернулся, но ничего не сказал. Джоанна тихо подошла к нему по устланному тростником полу и поклонилась: — Я пришла вас проведать. Не заскучали ли вы одни, мой король? Эйрис ответил не сразу. Во всём его облике был неудавшийся порыв — он был как подбитый сокол. — Когда я смотрю на море из окна Красного Замка, я знаю, что за морем находятся Вольные Города, и земля моих драконовластных предков, — сказал он. — А здесь, за этим морем нет ничего. Неужели вам не страшно жить на краю мира? — Это наш дом, Ваше Величество, — ответила Джоанна учтиво. — Я никогда не любил моря. — вздохнул Эйрис. — Мне порой снится, будто в море ходит гигантская волна, от самого дна до небес, и несёт в себе какую-то грозную беду, которая спустится на землю в одну из ночей… — Он слегка встряхнул головой, точно отгоняя наваждение. — Как вы погуляли? — Прекрасно, Ваше Величество. Ваш сын — удивительное дитя. Он столько знает, и столько всего может рассказать, что несмотря на юный возраст является интереснейшим собеседником. — Да уж, мы с Рейлой в его годы были куда как попроще, — усмехнулся Эйрис. — Все в его годы были попроще, — отвечала Джоанна. — Таких детей попросту не бывает. — Что-ж, в таком случае моя жизнь можно считать прожита не зря, — скривился король. — По крайней мере, я сумел породить истинное величие. — Вы словно и не рады, Ваше Величество. — Она поняла, что у короля вновь на душе какая-то печаль, и решила его немного приободрить. — А между тем, это великое благо — оставить после себя потомков, которые более возвеличат ваш род и укрепят в веках то, что вы строили для них! Такое выпадает не каждому. Эйрис снова обратил взор к морю. Его благородный профиль темнел на фоне вечернего неба, глаза в длинных прямых ресницах казались пурпурно-чёрными. — Наверное ты права. Невесело быть последним в своём роду… — Увы, мы можем отвечать лишь за себя, но не за наших детей. У нас свой путь, а у них — свой, и как бы мы ни силились предопределить их судьбу, свою жизнь они будут вершить сами. Эйрис остро взглянул на неё. — Не соглашусь с тобою, Джоанна. Влияние родителей поистине огромно, хоть это и не всегда бывает заметно сразу. И от них зависит, в конечном итоге, будем ли мы всю жизнь стремиться к счастью, или упиваться своими горестями и неудачами, лелея жалость к себе. — Вы сами когда-то сказали мне, что счастье человека в его руках, — возразила Джоанна. — Я и сама думаю так же, и ничто не заставит меня считать иначе. Король печально улыбнулся. — А что, по-твоему, такое счастье? Я, например, не смог бы ответить. Но я знаю, что лишь когда я по-настоящему счастлив, я чувствую, что и смерть тоже где-то рядом. — Он вздохнул. — Всё сладкое когда-нибудь станет горьким. Всё, что нам дорого, станет пеплом. Нам кажется, что смерть — это то, что случается с другими, но валар моргулис. — И тем не менее, боги создали нас для жизни, не для смерти, мой король. Человек должен любить, трудиться и творить. И тогда он достигнет всего. — Все мы мечтаем о том, чего не может с нами быть наяву, — отвечал Эйрис невесело. — Говорят, мечта облагораживает человека, Ваше Величество. Король рассмеялся: — Я тоже много раз слышал это, но, признаться, не понимал этого никогда! С годами мечты превращаются в кошмары. Разве есть что-нибудь страшнее сбывшейся мечты?.. Джоанна ничего не ответила. «Ты прав, пожалуй, мой король…», подумала она. — А твои мечты — исполнились ли они? — Пока ещё нет, Ваше Величество. — отвечала Джоанна. — Я жду. — Да уж, что-что, а ждать вы, львы, умеете. — Сказал король насмешливо. — И чего же ждёшь ты, позволь узнать? Своего лорда-мужа? — И его тоже, — отвечала Джоанна уклончиво. Эйрис смотрел на неё тёмно-пурпурными глазами. Он был прекрасен, со своими благородными чертами, тонкими и вместе с тем мягкими, и Джоанна снова вспомнила влюблённость своей юности, отчаянную, горькую и безнадёжно прекрасную. Фрейлина принцессы и наследник престола. Словно трогательная песня, сочинённая бродячим менестрелем. О чём она только думала тогда? Эйрис словно прочёл её мысли. — Как причудливо всё вышло, — молвил король, глядя на неё в упор. — По всем законам повествования, если у красавицы есть кузен, который с детства влюблён в неё, то, повзрослев, она должна встретить свою настоящую любовь — отважного принца, который спасёт её от чудовища, завоюет её сердце, одолеет кузена, который окажется злодеем, и заживут они долго и счастливо. Сколько песен и сказок сложено на этот лад! От этих слов Джоанна точно очнулась. — Как видите, наша с Тайвином песня сложилась иначе, мой король, — недовольно ответила она. — Она ещё не кончена, — заметил Эйрис. — Сказка эта длиною в жизнь. — В жизни принцы оказываются чудовищами не реже, чем кузены в сказках — злодеями, — отрезала Джоанна. Эйрис снова рассмеялся. — Все мы когда-нибудь станем песнями и сказками. Но не все из нас смогут их услышать. Джоанна с трудом удержала дерзкий ответ, уже готовый слететь с её губ. Король не на шутку разозлил её своей болтовнёй. «Только этого мне сейчас и не хватало!» гневно подумала она. Эйрис пристально глядел на неё завораживающими, тёмными глазами. Если он рассчитывал смутить её, то усилия его были напрасны — Джоанна выдерживала взгляд своего разъярённого супруга, а по сравнению с ним король-дракон был сущим ребёнком. — Ты считалась первой красавицей при дворе, — сказал Эйрис вкрадчиво, — ты завоёвывала сердца прекраснейших и отважнейших рыцарей Семи Королевств, а теперь сидишь тут одна, целыми днями разбирая тяжбы моряков, окружённая лишь своими кухарками и конюхами. Твой супруг не слишком-то заботится о тебе! Ты — жена богатейшего лорда Вестероса, отчего тебе приходится возиться с детьми самой, как простой крестьянке? Где их кормилицы и няньки? Порой мне кажется, что Тайвин забрал себе прекраснейший цветок, и пересадил на голую скалу. — Я не цветок, Ваше Величество, — раздражённо возразила Джоанна. — Я дочь Утёса, я родилась на этой скале, а Тайвин вернул меня домой. Если боги будут милостивы, то здесь мы с ним и умрём, и ляжем в одну могилу, подле всех наших предков. Эйрис продолжал жечь её пытливым взглядом. — Неужели ты и вправду любишь его? — спросил он вдруг. — Я не могу в это поверить. — Джоанна воззрилась на короля в гневном изумлении. — Я признаю, между нами с тобой было много разного, и я не всегда вёл себя достойно по отношению к тебе. Выйдя за Тайвина ты разом освободилась от меня и опровергла все пересуды и сплетни. Но неужели ты сделала это не только для того, чтобы спрятаться? Джоанна почувствовала, что закипает. Она собралась с силами, взяла себя в руки. — Не спорю, мой лорд-муж человек трудный, и нрав у него тяжёлый… — терпеливо начала было она, — но… — …Попросту говоря, он злобная сволочь. Джоанна остолбенело уставилась на короля. Эйрис засмеялся. — Я шучу, шучу, Джоанна. Когда ты сказала о тяжёлом нраве, мне сразу вспомнился мой покойный отец, он всегда умел очень мягко выражать свои мысли… — он снова посерьёзнел. — Что-ж, не буду тебя больше расспрашивать — я всё равно тебе не верю. Верность часто путают с любовью, хоть она куда проще! Я не сомневаюсь, что ты верна своему мужу. Но скажи, Джоанна, если я попрошу у тебя сделать что-то, что придётся ему не по душе, как ты поступишь? Будешь ли ты верна своему королю? Джоанна почувствовала душную волну ярости, поднимающуюся в груди. «Смазливый коронованный потаскун!..» Ей захотелось схватить табурет и что есть сил ударить по прекрасноволосой голове Его Величества. Обычно до такого состояния, до трясущихся рук и звона в ушах, её доводил один только Тайвин. Да, и ещё когда-то — дядина любовница, Её Милость. — Ваше Величество, вы сами знаете, что я неоднократно предавала свою королеву, — с трудом сдерживаясь, отвечала Джоанна, — не без вашего августейшего участия! И после этого вы хотите от меня, чтобы я была верна вам? Эйрис вздохнул. — Да, Джоанна, я был молод, несчастен и вёл себя постыдно, и оправдания мне нет. Однако, сейчас я спрашиваю тебя о другом — если твой лорд-муж окажется предателем короны, за кем ты пойдёшь, за ним, или за своим королём? — Знатная леди, предавшая своего короля, достойна смертной казни, — ответила Джоанна твёрдо, — но женщина, предавшая своего мужа, проклята перед лицом богов и людей. — Она с вызовом глянула на Эйриса. — Зачем вы спрашиваете меня об этом? Разве мой супруг хоть раз нарушил данное им слово, разве хоть раз солгал, хоть раз заставил усомниться в своей верности? Почему вы подозреваете его в том, что он никогда не делал? — Ещё ни разу, — тонко улыбнулся король. — Просто ему ещё не представился случай показать себя во всей красе. Я хочу испытать верность твоего мужа. Джоанна чувствовала, что теперь и Эйрис тоже разозлился. Цену тайвиновой верности они оба хорошо знали, так к чему были все эти пустые речи? — Испытать? Простите мне мою дерзость, Ваше Величество, — сказала Джоанна, — но мне сдаётся, что вы хотите причинить ему какое-то зло, чтобы удостовериться, что он это безропотно стерпит. Зачем обижать друга и верного слугу? «Ведь так его можно и потерять», добавила она про себя. — Чем больше я гляжу на вас, тем больше убеждаюсь, что ты — точная копия Тайвина, только в женском обличье! — сказал Эйрис, глядя на неё своими драконьими очами. Джоанна не успела ничего сказать, как Эйрис, внезапно, с быстротой змеи схватил её за плечи, рванул к себе и поцеловал в губы. Джоанна отпрянула: — Ваше Величество, что вы делаете? — с изумлением и негодованием воскликнула она. Эйрис крепче сжал её в объятиях: — Целую самую желанную женщину в моей жизни, — со страстью вымолвил король, сильнее прижимая её к себе. Джоанна почувствовала его руку у себя на талии, почувствовала, как она скользит ниже, ниже… — Тайвин! — в ужасе закричала она так, что у неё самой заложило уши. Эйрис мгновенно отпустил её: — Ну что ты, не кричи! Я же не всерьёз, — король сделал шаг назад. — До чего же все вы, Ланнистеры, громогласные. Сейчас сбежится пол замка!.. Джоанна, тяжело дыша, оперлась о стол. Эйрис странно смотрел на неё, но она уже почувствовала, что Тайвин рядом, что он совсем близко, и что бояться ей больше нечего. В самом деле, дверь стукнула, и на пороге возник лорд Бобрового Утёса, тихий, мрачный, опасный. Эйрис обернулся: — Ланнистер, вот ты где! — он легко и бесстрашно подошёл к Тайвину и обнял его. — Я стосковался по тебе, друг мой, и решил приехать к тебе сам. Тайвин слегка поклонился, не сводя с Эйриса злых, немигающих глаз. — Тебя нет весь день, и твоей супруге приходится развлекать меня беседой, — как ни в чём не бывало продолжал король, — где ты был? — Объезжал владения, Ваше Величество, — ответил Тайвин. Джоанна почувствовала его ярость. Эйрис, по-видимому, тоже, потому что его озорная улыбка засветилась неподдельным счастьем. — Пойдём, я хотел поговорить с тобою, — весело сказал он, хлопнув Тайвина по плечу. Джоанна, не скрывая облегчения, закрыла за ними дверь. «Вина, срочно вина!..» *** Волкодав лежал под дверью, и Джоанна поняла, что Тайвин у себя. Он сидел за столом, при свете догорающей масляной лампы, мрачно разбирая бумаги. Джоанна подошла к нему, и обняла его сзади, наклонившись и прижавшись щекой к его щеке. Но он не шелохнулся. Джоанна чувствовала тяжелый гнев, обративший в камень его сердце. — Ты сердишься на меня? — спросила она. Тайвин промолчал. — Я вижу, что сердишься. Тайвин, милый, за что? В чём я виновата? — Ты не виновата, Джоанна, — холодно ответил он. Перед тем, как идти к нему, Джоанна выпила не один бокал, чтобы успокоиться, и более не имела ни сил, ни желания сдерживаться. Вино шумело у неё в голове, а на сердце была тоска. — Боги, неужели ты можешь так глупо ревновать? — воскликнула она. — Неужели ты мне не доверяешь? Посмотри на меня, Тайвин! Тайвин обернулся. Когда он так смотрел, Джоанна чувствовала себя просто невыносимо. — Ваша Светлость, вам двадцать пять лет, а не восемь! Отчего вы ведёте себя, как дитя? — Джоанна встряхнула головой и села против него, — Тайвин, я никогда не говорила с тобой об этом, потому что была уверена, что ты относишься к этому так же, как и я. Но теперь вижу, что должна тебе это сказать. Всё, что было тогда, в юности, между мной и Эйрисом — не значит ничего! Он очаровал меня, но это не было любовью! Глупостью, ошибкой, чем угодно, и ты сам знаешь, как скоро это стало происходить против моей воли!.. Тайвин молчал. — Это было лишь моё тело, не душа моя, не сердце! Ты не доверяешь мне? Ты мне не веришь? — Джоанна, я всегда доверял тебе, и верил, и буду верить, даже если ты разрубишь меня на куски. Ты же знаешь, я весь в твоих руках, и ты можешь делать со мной всё, что пожелаешь. Сердце Джоанны сжалось. Тайвин, её Тайвин — лорд что рождается раз в сто лет!.. Догоревшая лампа на столе замигала и на краткий миг осветила комнату ярким светом. Её последний огонь отразился в глазах Тайвина, сделав его похожим на неведомого зверя, и угас. По углам, мягкие и осторожные, сгустились тени. — Пойдём, — сказала Джоанна, вставая. Ночное море шумело у подножия Утёса. Это был их замок, их твердыня, единственный замок Семи Королевств, неприступный для драконов древних времён. «Здесь нам нечего бояться Эйриса Таргариена» думала Джоанна. «Пока мы здесь, пока мы вдвоём, мы неуязвимы. Никто не возьмёт льва в его логове, даже если найдётся такой безрассудный безумец, который попытается сделать это». Они вошли в свои покои, Джоанна задвинула засов, и, словно потеряв вдруг последние силы, прислонилась лбом к прохладным дубовым доскам. Тайвин, чуть помедлив, привалился к двери спиной подле неё и уставился в потолок. Некоторое время они молчали. «Гнусный, завистливый змей» думала Джоанна. Ей вспомнились слова мейстера Годвина: «тот, кто предал женщину, предаст и государство». Эйрис тысячу раз предавал свою королеву, а теперь решил, наконец, предать и своего Десницу, своего друга, своего слугу. «Хочет испытать тайвинову верность… Хочет знать, за кем я пойду, за мужем или за королём…» Джоанна стиснула зубы. «Нет, не удастся тебе нас одолеть, мой король, не перехитрить. Не на тех ты напал!» — Он хочет забрать тебя, — сказал Тайвин. Джоанна взяла его руку в свою. — Не меня, — молвила она. — Королева говорит, от судьбы не уйдёшь… — горько усмехнулся Тайвин. — Но я в это не верю. Джоанна не сразу поняла, что он сказал, а когда поняла, то похолодела. Королева? Ей невольно вспомнились странные слова Элейны Мартелл, сказанные когда-то о них троих, ещё до их с Тайвином свадьбы. Неужто и королева то же сказала Тайвину? — О какой судьбе ты говоришь? — спросила она в отчаянии. — Нет никакой судьбы, Джоанна. Есть только ты да я. Остальное неважно. Я знаю, что должен стоять между тобой и Эйрисом. И буду стоять, я не могу иначе! — Да пропади он пропадом! — выговорила Джоанна, и, кинувшись ему на грудь, принялась целовать, горячо и страстно. — Мой глупый, глупый! Без тебя я ничто, а с тобой я — всё!.. Ты боишься? Ты опять боишься? Не надо, прошу тебя! Когда ты боишься, мне тоже становится страшно. Она чувствовала, как исчезает её хмельное отчаяние перед лицом разгорающейся страсти, тает, как воск от огня. Ей хотелось целовать Тайвина ещё и ещё, она не могла оторваться от него. — Я твоя, только твоя, — шептала она, расстёгивая золотые застёжки его камзола. — Я всегда была только твоей, и ничьей более! Когда Тайвин ласкал её, Джоанна иногда думала о том, скольких людей он лишил жизни этими же самыми руками, зарубил мечом, заколол кинжалом, забил насмерть палицей. Его руки были куда более бережными и чуткими, чем у короля. В Эйрисе, несмотря на его тонкую, почти хрупкую красоту, была какая-то жёсткость и резкость. Тайвин же всегда был удивительно нежен… — Сколько нам ещё осталось, мой лорд? — выдохнула Джоанна, заглядывая ему в глаза. — Хватит ещё на наш век, моя леди. И радости, и горя. *** И снова они расставались. Как и прежде, кричали чайки, гремело море, за горами вставало солнце. Начинался день, и начинался он с разлуки. Последние мгновения наедине они провели в объятиях друг друга, в полном мучительной страсти поцелуе. — Не печалься, милый, — прошептала Джоанна. — Я знаю, что когда-нибудь я дождусь тебя, и ты останешься со мной навсегда. И тогда ты будешь улыбаться. — Звучит жутковато, — сказал Тайвин. — Когда ляжем в одну могилу, нас не разлучит уже ничто. — Нет уж, друг мой, подождём с этим. Даже такая жизнь веселей, чем смерть. Они привели себя в порядок и вышли к провожающим. Снова во дворе стояли их братья, слуги, домочадцы, гвардейцы. Снова Солнечный грыз удила, чуя дальнюю дорогу. Сколько миль пробежал неутомимый иноходец, из года в год нося Тайвина от одного моря до другого? Во всех Семи Королевствах не сыскать было второго такого коня!.. Тайвин попрощался со всеми, и, как всегда, последней обнял Джоанну. Желая утешить супругу, он тихо сказал ей: — Ты бы взвыла от меня, будь я всё время рядом, моя леди. Джоанна печально улыбнулась. — Я знаю, мой лорд.