Люби ради него самого

- Все вы слышали слухи о моей отставке – теперь я могу объявить, что все это правда, - речь директора – почти бывшего директора Парижской оперы, мсье Дебьена – потонула в хоре обсуждений этой невероятной новости. - Позвольте представить вам нового руководителя – мсье Роберт Моор, - и снова голоса Дебьена и Полиньи заглушили, но на этот раз аплодисменты. Все взоры устремились на нового хозяина этого величественного здания. Девушки смотрели оценивающе, словно думали, будет ли новый директор расположен к танцовщицам, и если да, то к какой именно из них; мужчины были более практичны – их интересовало, можно ли будет рассчитывать на повышение. Какие будут порядки, сколько будет денег, каким останется репертуар? Шум воцарился снова, но прекратился моментально от легкого покашливания нового директора. Тот не спеша обвел взглядом труппу, и серые глаза по очереди останавливались на каждом: - Друзья, я рад всех приветствовать. Будьте уверены, что установившиеся порядки не будут меняться – ваша жизнь в опере будет такой же, как и прежде. Я рад… - на этих словах директор запнулся, потому что Карлотта решила лично засвидетельствовать почтение новому управляющему – итальянка склонилась в реверансе и одарила стайку танцовщиц победным взглядом. Мсье Моор поцеловал протянутую руку, как того требовали приличия, но дальнейшую церемонию знакомства пожелал оставить на более удобное время. - Если желаете, закончим все формальности прямо сейчас, - едва слышно произнес мужчина, когда оказался рядом с Дебьеном и Полиньи. Те переглянулись между собой и выразили полное согласие. Итальянская певица смотрела вслед уходящим директорам, когда все снова вернулись к обсуждению насущных проблем. - Синьора, вы готовы? – голос дирижера прервал ее мысли. - Разумеется, маэстро, - кивнула прима как ни в чем не бывало. Она начала петь свою арию, но как-то иначе. Странно – слова те же, ноты те же, а звучало все не так, как раньше. В зале воцарилась тишина - все обменивались недоуменными взглядами, не понимая, какая перемена приключилась с голосом дивы. А причина была до смешного проста – только итальянка сама ее еще не знала. Трое мужчин тем временем уже поднялись в кабинет. Мсье Моор принялся внимательно изучать бумаги, в то время как двое бывших директоров обменялись обеспокоенными взглядами, словно на что-то решаясь. - Что ж, не вижу никаких проблем, - несколько минут спустя раздался голос нового директора. – Осталось только подписать. Медлить больше было нельзя. И Полиньи начал первым: - Разумеется, но сначала мы должны вам кое о чем рассказать. Сударь, не поймите нас неправильно… мы никогда не начали бы этот разговор, не будь у нас достаточно доказательств, - мужчина явно нервничал, несмотря на свою показную уверенность. Он понимал, что его, скорее всего, примут за ненормального, но промолчать и потом возможно стать причиной многих неприятностей ему не позволила совесть. – Все равно вы сами бы об этом узнали. По опере ходит слух о Призраке… поначалу мы в него, конечно, не верили, - поспешил добавить Полиньи, видя изменившееся лицо собеседника. – Но потом начались разного рода несчастья. Стали пропадать рабочие, падать декорации, которые калечили наших актеров… и мы решились выполнять те условия, которые нам указали в письме. - Что за письмо? – с любопытством поинтересовался Моор, и ему немедленно передали конверт с черной печатью. - Думаю, скоро вы получите такой же, - произнес Дебьен. – Вы скорее всего к нам не прислушаетесь, но… вам лучше принять те условия, которые будут в письме. - Ясно… - протянул мужчина, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Господа, если больше никаких инструкций не будет, тогда… Бывшие директора молча поставили свои подписи, пожали руку новому владельцу, и, пожелав ему удачи, удалились, не слова больше не произнеся о Призраке Оперы. Как только дверь за двумя господами закрылась, Роберт Моор откинулся в своем новом кресле, и улыбка не сходила с его губ. Улыбка, которая совсем не делала его лицо более привлекательным, потому что глаза этого человека никогда не улыбались. Очевидно, сказывались долгие годы тяжелой работы: он исколесил полмира, представляя волю Его Величества во многих странах, в основном в странах Востока. Там мужчина узнал, что сохранить жизнь и язык очень непросто – гораздо сложнее, чем во Франции. Он ушел по собственной воле, но все равно остался в политике – на более безопасном, но не менее выгодном месте. Его жизнь была предметом зависти для очень многих, его ум, холодный и расчетливый, помогал найти выход из любой ситуации, однако случаются ситуации, предугадать которые мы не можем – они даются человеку, чтобы указать ему на его место. Роберт Моор уже три года как потерял жену, с которой прожил двадцать один год. У него осталась дочь – дочь, совсем не похожая на свою мать, с именем, которое никогда не нравилось Роберту. Из-за работы он уделял дочери мало времени, и в конце концов результат не заставил себя долго ждать. Между ними не было ничего общего, кроме разве что страны проживания – но и это ненадолго. Девушка собиралась уехать, и сегодня приехала, чтобы попрощаться. «Излишняя формальность, - передернуло мужчину, - вполне можно было без этого обойтись. Канун Рождества… праздник, который все привыкли отмечать с семьей… глупости». Может, за этими мыслями мужчины скрывалась боль от потери любимого человека, а может, простое малодушие – ребенок был не похож на родителя, и этим могла объясниться его враждебность, но все это лишь догадки. - Реми! – мужчина так углубился в изучение бумаг, что совсем забыл о времени. - Да, мсье? – тут же вошел приятный молодой человек с располагающей внешностью и улыбкой, в которой можно было прочитать легкий страх. Юноша, как и все, трепетал за свое место, которое он мог потерять при новом руководстве. - Моя дочь еще не приходила? – с плохо скрываемым раздражением в голосе поинтересовался Моор. - Нет, - покачал головой Реми. - Ладно… подготовь мне встречу с вот этими господами, - директор отдал секретарю список тех, чьей поддержкой точно можно было заручиться. – Устрой встречу завтра вечером, и чтобы никаких… неожиданностей. Это ясно? – Роберт смерил молодого человека своим взглядом, от которого многим становилось не по себе, и секретарь не стал исключением. На сцене тем временем царил гвалт и крики, танцовщицы не могли подстроиться под характер Карлотты, а последняя выражала на громком итальянском языке все, что она думает о девушках, директорах, призраке и опере в целом. Скандал прервался совершенно неожиданно – Убальдо вдруг обратил всеобщее внимание на необычный факт, что к ним на сцену поднялось очаровательное создание, девушка лет шестнадцати с прелестными глазами, полными восхищения. Эти огромные голубые глаза смотрели на балерин, на их воздушные газовые платья, на танец, в котором девушки так легко раскрывали свое искусство. Плавно взгляд перешел на огромную живую елку, искусно украшенную не только шарами, бусами и гирляндами, но также яблоками, шоколадками и карамелью. Глаза гостьи загорелись от предвкушения скорого праздника. Пусть он пройдет в очередной раз не совсем так, как она планировала, но все равно, рядом с близким человеком… - Вы, должно быть, мадемуазель Моор? – итальянец, дружелюбно улыбаясь, подошел к гостье и протянул ей руку, когда та утвердительно кивнула. – Добро пожаловать! - Благодарю вас, - девушка пожала протянутую руку. – Мне очень приятно познакомится с вами, мсье, и выразить восхищение по поводу вашего пения… Синьора Карлотта – несказанно рада лично встретиться, - кажется, девушка сейчас не думала о тех, кто стоял перед ней – ее взгляд блуждал по сцене, выискивал кого-то за кулисами и внимательно цеплялся за верхние этажи. - Как ваше имя, мадемуазель? - Ленор, - повернувшись, гостья очаровательно улыбнулась. - Ленор Моор. А сейчас… Вы не подскажете, как мне дойти до кабинета отца? Около двадцати голосов (а может, и больше) подробно описали ей маршрут; многие вызвались ее сопроводить, в том числе и Убальдо. Однако Моор вежливо отклонила все предложения, сославшись на то, что она не смеет отрывать их от репетиции, а на самом деле… на самом деле кто-нибудь из труппы мог услышать, как стали бы разговаривать отец и дочь, и тогда поползли бы ненужные слухи. Девушка уже не была такой юной – она давно начала догадываться, почему отец относится к ней так холодно и отстраненно. Поначалу догадка вызвала в ней ужас и отвращение, но подтверждение приходило столько раз, что мысли Ленор возвращались к ней снова и снова. Кажется, она действительно была Моор только на бумаге. Коридоры оперы были пусты и довольно плохо освещены – рабочие сейчас готовились к премьере. Гостье в который раз пришла мысль о том, как было бы прекрасно обойти все это величественное здание, подняться на крышу, откуда наверняка открывается вид на весь Париж… но девушка подавила это желание, и ноги сами несли ее по указанному маршруту, вперед, к отцу – так она привыкла называть этого человека, подавляя в себе чувства, которые этому противились. Ленор практически дошла – оставалось всего несколько метров до нужной двери, и вдруг ее что-то словно остановило. Она замерла, прислушиваясь к тишине, и среди этого безмолвия отчетливо различила чьи-то шаги; тихие, но отдающиеся гулким эхом по пустому коридору. Не желая показываться кому-то на глаза, Моор в мгновение ока скрылась за поворотом, но больше никаких странных звуков до нее не доносилось. Девушка уже хотела посмеяться над своим воображением, как из кабинета отца раздался посторонний мужской голос: - Вы сожгли мое послание. Моор пришла в ужас – она никогда не слышала, чтобы с ее отцом разговаривали в таком тоне. Этот голос был… приказывающим, но чарующим. Гипнотическим. Нечеловеческим. Поэтому он никого не боялся - даже нового директора… - Вы… - кажется, мсье Моор был в не меньшем шоке, чем его дочь, что стояла буквально в нескольких метрах. – Это все какая-то глупая шутка, и она затянулась. А теперь покиньте мой кабинет, кем бы вы ни были. Снова повисло молчание, прервал который смех. О, ничего хуже Ленор в своей жизни не слышала! Ей показалось – нет, в эти несколько секунд она была совершенно уверена, что сейчас в кабинете ее отца находится дьявол. Девушка сдержала свой порыв ворваться, потому что гнев отца страшил ее сильнее. Но кто же там сейчас стоял? Ей безумно хотелось увидеть… - Я дам вам время смириться с фактом моего существования, - голос снова стал глубоким и приятным. – Оставляю вас на несколько дней – надеюсь, за это время вы переосмыслите нашу беседу и примите верное решение. Дверь кабинета открывается, и все, что замечает Ленор – это взмах черного плаща, который развивается за своим обладателем, скрытым от глаз. Если бы девушке хватило ума выждать несколько минут, постучаться в кабинет, сказать заученный текст приветствия, получить несколько шаблонных фраз в ответ, вечером вместе с актерами отпраздновать успех премьеры и Рождество, а после пройти в свою комнату и лечь спать, то утром она была бы очень далеко от Парижа. Но увы – любопытство губило многих людей, даже более сильных, чем Ленор – неудивительно, что и она не смогла ему противиться. Моор преодолела свой страх и решила последовать за тенью, которая скрылась за декорацией и нажала на какую-то кнопку, открыв проход. «Он существует!» - эта мысль полностью завладела сознанием юной особы. Девушка и представить не могла, скольким людям до нее приходила эта идея, которая, увы, заканчивалась очень и очень печально для этих людей… Но вот она проходит сквозь стену и оказывается в холодном мраке подземелий. Темнота пугает, равно как и писк, шуршание под ногами. «Крысы!» - эта мысль едва не вырвалась вслух. Взгляд постепенно привыкает к темноте, но легче от этого не становится – человека в черном плаще не видно, он словно растворился. И вдруг Ленор будто кожей почувствовала, что позади нее кто-то стоит… - Что вам здесь нужно? – голос до дрожи пугающий, но в то же время он каким-то невероятным образом очаровывает. Ленор хочет что-то произнести, но голос предательски исчезает в самый неподходящий момент. Мужчина лишь усмехается, и эта улыбка не сулит ничего хорошего – равно как и золотистый, голодный блеск глаз. - Я новая хористка, - девушка сразу решает, что правда в ее положении сделает только хуже. Поверил ли Призрак (а Ленор больше не сомневалась, кто стоит перед ней), было неясно – он молчал, словно задумался, не удерживая ее и не произнося ни слова. - Тогда спойте, - голос прозвучал так властно, что Моор даже не пришло в голову перечить. Она вдруг вспомнила мелодию, которую пела в своем сне, и удивительно – все слова всплыли в памяти как по мановению волшебной палочки. Она слышала это пение почти каждую ночь – голос ее матери. Волшебная музыка, которую воскрешала память… «Если вы хоть немного дорожите своей жизнью, никогда не пытайтесь снять маску Эрика», - эти слова врезались в память Ленор особенно отчетливо. Невероятно, но она услышала эти слова в хоре общих голосов, там, на сцене, где провела не больше десяти минут! Невероятно… И сейчас, в непроглядной тьме подземелий, она видела отблеск чего-то белого на лице мужчины – этой маски. И снова эта проклятая мысль, это любопытство, этот вопрос – что же скрывается под ней?.. Ее голос наконец затих, а сердце билось так, что девушка сохраняла остаток сознания из последних сил, уговаривая себя держаться хотя бы ради достойной смерти. Эрик жестом показал ей следовать за ним. Ленор беспрекословно подчинилась, хотя внутри что-то перевернулось – шанс оказаться наверху был безвозвратно потерян. Девушка опустила голову и шла за тенью в черном плаще, которая двигалась совершенно бесшумно, и действительно казалось, что это не человек, а Призрак. Они так и шли в молчании, минуя бесконечное число поворотов, считать которые давно стало бесполезным делом. Наконец впереди замаячили тени, а воздух стал влажным. Тень остановилась, нащупала что-то в стене, и в то же мгновение буквально из ниоткуда появилась лодка. Новая волна ужаса окатила девушку – к ней в полной мере пришло осознание того, что она в ловушке. И хотя плавать она умела, что-то подсказывало ей, что переплыть это озеро не удастся никому… будто подтверждая ее мысли, раздался плеск – по зеркальной глади воды разошлись круги, и вновь все стало как прежде. Ленор несколько раз порывалась высказать вслух свои вопросы, число которых множилось в ее голове с геометрической прогрессией, но каждый раз здравый смысл (или инстинкт самосохранения) одерживал верх. Она молчала, горько раскаиваясь в своей глупой идее последовать за Голосом. И этот человек (а Моор очень хотелось верить, что это был все-таки человек) бесшумно скользил по глади воды – лишь плеск волн о борт лодки нарушал царящее вокруг безмолвие. И вот глухой стук дерева о камень – судно ударилось кормой об остров. Как во сне, Ленор поднялась и шагнула на твердую землю; в голове все смешалось, ни одной здравой мысли, которая помогла бы ей выбраться отсюда живой. Все мысли разлетались, как стайка испуганных птичек, от взгляда этого высокого господина, и даже под маской золотой блеск глаз нагонял ужас.