Луноликая

      Холодный ветер хлестал Ибрагима по лицу, пока тот, мрачно глядя прямо перед собой, продвигался к дому Насуха по тёмной улице. Казалось, весь мир одновременно принялся изводить пашу, играя у него на нервах. А ещё эта Хюррем со своей странной сделкой... Ибрагим не был бы самим собой, если бы всё не предусмотрел на случай предательства, а заодно не расставил бы собственные сети. Это должно сработать. — С моим умом и твоей... самоуверенностью, мы обязательно отделаемся от свадьбы, — сказала рыжая. Паргалы громко фыркнул, вспомнив данный эпизод из их «милейшего» диалога. Самоуверенностью, ну конечно! Эта женщина просто не могла признать, что существует кое-кто на свете, способный потягаться с её сообразительностью. Благо, Матракчи сразу отозвался на стук, и долго стоять на сквозняке не пришлось. В связи с последними событиями, такой исход казался настоящим везением. — Достопочтенный паша! Проходите, располагайтесь. — Насух прокашлялся. — Полагаю, вас можно поздравить? С помолвкой. — Не порть настроение, Матракчи. Его и так нет. — Ибрагим, по привычке, скинул меховой кафтан и хотел пройти в комнату, но вдруг резко остановился, осознав услышанное. — Постой, как ты узнал?! Неужели весь мир уже осведомлён об этом? Повелитель, почему-то, не спешил сообщать новость о помолвке народу. Где-то в глубине души Ибрагима теплилась надежда, что падишах колеблется и, возможно, отменит свой приговор. Но дни летели, и ничего не менялось... — Мне повелитель всё рассказал, — признался Насух эфенди. Пригладив пальцами бороду, он сочувственно кивнул. — Но, стало быть, не всё так плохо? Говорят, Михримах султан очень красивая. А если вы станете зятем султана, ваше влияние только возрастёт... «Хорошая попытка» — подумал Паргалы, догадавшись, что друг просто хочет его утешить. На самом деле, этот брак всё только усложнит: нужно будет исполнять все капризы жены, терпеть обиды и спать на ложе из углей, так как Хюррем султан с двойными усилиями примется подставлять новоиспечённого зятя. К тому же, дочь непременно будет строить из себя свою мать. Стоит ей сказать три заветных слова, и вся блестящая карьера грека из Парги полетит псу под хвост. Матракчи, тем временем, слетал на кухню и принёс кое-что в блестящем кувшине. — Там вино? — поинтересовался Ибрагим. Он знал, что это запрещено, но сейчас был бы не против осушить стаканчик-другой. — Не-а, кое-что поинтереснее. — Насух уселся за стол, разливая содержимое кувшина по стаканам. — Сидр. Крепкий, как... как... ну, как что-то твёрдое. — Да неужели? Это обнадёживает. В тот день они оба выпили крепкого сидра больше, чем за всю свою жизнь. У Паргалы вскоре развязался язык, и он, совершенно вопреки самому себе, принялся рассказывать о горьких своих днях. В первую очередь, о недавней встрече с Михримах: — И не мечтай, паша. Я не выйду за тебя, повелитель непременно прислушается к моему слову. Я сама выберу себе супруга, когда захочу. Я — Михримах султан, и все мужчины мира у моих ног, каждый готов отдать жизнь за один лишь взгляд. Достоин ли ты такой чести? Нет, не думаю. В тот момент Ибрагиму очень хотелось съязвить, но он воздержался. А теперь вот с горечью помышлял о том, что если договор с Хюррем султан не принесёт своих плодов, придётся до конца дней терпеть луноликое наказание в своём дворце.

***

      А ещё через неделю, они все поехали смотреть новый дворец — гнёздышко, где супруги должны были устроить новую жизнь. Ибрагим, было, заметил, что у него и без того дворцы есть — выбирай не хочу, однако повелитель настоял на своём. Хюррем вежливо улыбалась на все увещевания Сулеймана, мол, этот брак будет счастливым, а в душе вынашивала планы, как расстроить свадьбу. Паша, конечно, был с ней заодно. — Повелитель, во всех комнатах должен быть запах лаванды, — заявила рыжая хасеки, обращая на себя внимание Сулеймана. — Наша дочь очень его любит. — Кхе, кхе! — Ибрагим паша мигом закашлялся и принялся усиленно чесать шею. — Ненавижу этот запах! У меня на него аллергия! Хюррем быстренько оглянулась на врага, оценив, насколько убедительно тот играет. К её удивлению, у него и правда была непереносимость лаванды. Надо будет это запомнить и в один прекрасный день послать служанку, чтобы та подбросила соответствующие травы Ибрагиму в кафтан. Вот будет смешно, когда он придёт на Совет Дивана, чихая и почёсываясь! — Мы не можем лишать Михримах такой радости, — промурлыкала рыжая. — Да, ты права. — Сулейман задумчиво прошёлся взад-вперёд, а затем положил руку на плечо Великого Визиря. — Паргалы, ты же потерпишь эти запахи? Ради меня. Тот, кашляя и задыхаясь, пробурчал что-то вроде: «Конечно, повелитель! Не вопрос!» На следующем этаже, их игра зашла ещё дальше: Хюррем так и сяк старалась продемонстрировать падишаху, что его дочь и Ибрагим не подходят друг другу, а брак будет несчастливым. Чего она только не наплела! И паша, каждый раз, вынужден был подтверждать эти нелепицы. Например, что дома он вечно ходит в нестиранном белье, и чистюля-Михримах наверняка подцепит какую-нибудь заразу. А ещё, он всю ночь верещит на скрипке какую-то вульгарную музыку на тип: «В траве сидел кузнечик». А ещё постоянно хлещет яблочный сидр. — Это всё потому, что у Ибрагима семьи нет, — парировал падишах. — Вот женится, так сразу на верный путь встанет! — Повелитель, думаю, паша хочет кое-что вам сказать. — Хюррем, уже перепробовавшая все способы, решила прибегнуть к крайнему. Всё, или ничего. В любом случае, достанется Ибрагиму, а не ей.— Не так ли? — когда он растерянно пожал плечами, она прикрыла лицо рукой. — О Нигяр хатун. Нужно было видеть выражение его лица — такое вящее изумление. Паша, верно, не знал, что о его похождениях с этой хатун кому-то известно. Теперь уже пути назад нет. Послав врагу взгляд с выражением: «Так ты хочешь отменить свадьбу с Михримах или нет?», Хюррем с превеликим удовольствием глянула на удивлённого Сулеймана. — Я, ну... — Паргалы медлил, не зная, как сформулировать ответ. — Влюблён в Нигяр. Безумно. До потери сознания, — подсказала рыжая. — Хочет жениться. В комнате воцарилось молчание. За окном пели сверчки, где-то вдалеке раздавался цокот лошадиных копыт, но внутри дворца всё замерло, словно в склепе. Казалось, сама природа боится гнева повелителя. Хасеки прикрыла глаза. Чего она ожидала? Понимания, вспышки гнева или разочарования со стороны Сулеймана? К ней всё равно это не относится — заваренную кашу Ибрагиму придётся расхлёбывать самому. — Повелитель, я могу объяснить... — поспешил оправдаться тот. И вдруг, падишах сделал нечто неожиданное: рассмеялся. Он сделал это так громко и заразительно, что даже глазам не верилось. — Очень смешная шутка, Паргалы. Ты знаешь, в начале я даже поверил! — Властелин похлопал друга по спине, словно бы желая выбить из того остатки дури. — Ты это... на крепкий яблочный сидр впредь так не налегай, хорошо? Хюррем почему-то казалось, что её муж высоко ставит интересы и желания Ибрагима. Выходит, она ошибалась? Теперь у них осталась последняя надежда расстроить свадьбу. Паше это не понравится, но в ближайшее время он должен будет решить, чего не хочет больше: жениться на Михримах, или быть застуканным в одной постели с Нигяр хатун. Женщина поправила своё роскошное фиолетовое платье, и когда Сулейман направился к выходу, быстро последовала за ним. На прощание она бросила злейшему врагу весьма недвусмысленный взгляд. — Скоро продолжим, паша. Не расслабляйтесь.