Мы летим, а все стоят

Я шел по жаркой улице, прикрываясь ладонью от ярких лучей солнца, палящих мне прямо в глаза и обдумывал слова, которые скажу Рэю. С чего бы начать? «Эй, привет, как дела? Что? Кровоподтек у меня на лице? Да тебе показалось.» «Да нет, не волнуйся, меня всего лишь избили.» «Булгаков ещё тот чёрт.» «Ходячий протеин принял меня за турник, так что теперь я здесь.» Бред какой-то. Если без шуток, как мне рассказать ему, не вызвав при этом агрессию? В прошлый раз, когда вечером к нам пытались пристать пьяные парни в парке, Рэй так разозлился, что мне пришлось успокаивать его ещё полчаса после того, как они от нас отстали. Причиной их недовольства стал мой цвет волос, такие люди часто резко реагируют на выбивающихся из серой массы, а я со своей длинной крашенной шевелюрой только рискую, но мне это нравится. В смысле не получать в свою сторону нападки, а выделяться. Нужно же мне куда-то выплёскивать свою индивидуальность! На фрика я мало похож, но, если брать в расчет только тот район, где я живу, со своей задачей быть необычным я более чем справляюсь. Бунтарский период в своё время обошёл меня стороной, так что моим родителям повезло, внешность — это именно то, через что я могу выражать себя. Идея набить тату или проколоть себе пару дополнительных дырок в теле даже не рассматривалась — сама мысль об иголках вгоняет меня в холодный пот. Не знаю, откуда это пошло, казалось бы, я был слабым на болячки ребенком, поэтому каждые два месяца заражался, буквально выйдя на улицу погулять с друзьями или, скажем, в магазин. Иногда бывало такое, что я не успевал вылечиться от одного, тут же заболевая чем-то новым, из-за чего часто проходил обследования, в том числе сдавал биохимический анализ крови, что не всегда проходило гладко: ситуации, когда со мной работали студенты, которые не особо то и умели обращаться с венами, случались чаще, чем можно подумать. Не единожды на приёмах обе руки протыкали шприцами несколько раз, оправдываясь, мол, «кровь не идет», а не своей некомпетентностью, после чего приходилось неделю ходить с синяками от неудавшихся попыток взять горе-врачей. На этой почве в школе ходили слухи, и обеспокоенные учителя даже водили меня к психологу, думали, что наркоман. После третьего подхода я перестал обижаться, а комиссия по воспитательной работе сомневаться — просто отправляли обратно на урок, не беспокоясь дойду я до него или нет. Я хоть и считаю себя чуть ли не самым правильным студентом с почти (ключевое слово — «почти») идеальной посещаемостью, но достаточно часто после очередного разговора с комиссией я позволял себе немного расслабиться, и приходил на занятия спустя только двадцать, а то и тридцать минут от моего ухода. По возможности ко мне присоединялась Ева, после чего мы засиживались в учительском туалете и курили сигареты, украденные у её отца. Самое забавное, что он использовал крепкие сигареты, а мы только баловались этим всем, от чего каждый раз чувствовался как первый. Да, я был ещё тем двенадцатилетним сорванцом. Рэй тоже изредка покуривал, но не сказать, чтобы он этим был сильно доволен, скорее, это просто за компанию. Кэт же в том возрасте держала себя в руках и по правде говоря, была самой адекватной из всей нашей «Великолепной Четверки», так что и уходить по ночам она начала намного позже, чем мы. Кстати, с курением у нас у всех так толком и не получилось наладить отношения — будь то злые продавщицы, которые не давали нам покупать их, или строгий отец Евы, начавший замечать пропажи. Ох и досталось ей тогда… В общем, сейчас не об этом. Об иголках: возможно, я должен был привыкнуть к ним, ведь стал образной куклой-вуду, но, как мне кажется, только заработал себе фобию и невозможность быть крутым байкером с татуировками по всему телу. Спасибо современной медицине. На улице сейчас достаточно пусто, я встретил только пару человек, и те куда-то спешили. Тут всё понятно — ещё слишком рано, чтобы идти домой, занятия заканчиваются только через десять минут и этого времени мне хватит, чтобы дойти до школы. Оделся я абсолютно непримечательно: джинсы и чистая белая футболка без принта, а на глаза надел солнцезащитные очки. Единственное, что сейчас выдавало меня во мне — это светлые волосы с темными корнями, я один из немногих, кто страдает подобными вещами. А вообще, пора бы уже сменить свой образ; мне вот на самом деле нравилось, когда я был «перчиком» с красными волосами, хоть на меня и смотрели с опаской все, кому не лень. Я кайфовал от этого, я чувствовал себя другим, не таким, как все. Даже не в визуальном плане, а мышлением, выражением себя, стремлением рвать и метать рамки вокруг, бережно выстроенные обществом ещё задолго до моего рождения. Возможно, да, я слишком много на себя беру, ведь я всего лишь семнадцатилетний подросток, считающий себя выше и глубже других, но по сути ничем не отличаюсь. Возможно, это так. Однако я предлагаю вот что: каждый индивидуален и сейчас как раз тот возраст, когда я могу изменить всё без преувеличений, весь мир; я имею право выбирать кем и чем мне быть, чего не было у моих родителей; я могу стать лучшим в своем деле. И буду. Я целюсь в Нью-Йорк и черт меня дери, если рука дрогнет. Я упорно работаю над своими навыками и развиваю их ровно настолько, насколько могу. Поэтому я перестал появляться на половине прогулок с друзьями, ведь большую часть свободного времени трачу на развитие себя с творческой стороны. Отец мне помогает и, честно сказать, если бы не он, то я бы никогда не узнал всех тех секретов, которые сейчас помню наизусть. Ну и, конечно, повышение среднего балла, он нём тоже не следует забывать. Утонув в своих мыслях, я и не заметил, что параллельно от меня на другой стороне дороги идет в наушниках Фрэнк, опустив голову. Он опять в своей черной рубашке и темных джинсах, а на спине у него красуется чехол для гитары, видимо, с ней же внутри. Я помню, что он говорил, что любит играть на струнных. Наверное, он не заметил меня. Я имею в виду, если бы я на его месте себя заметил, я бы непременно подошёл, чтобы, ну, хотя бы поздороваться. Мы с ним не то чтобы хорошо знакомы или в принципе ладим, просто в моей голове пронеслась мысль, что мы могли бы быть отличными друзьями, если он, конечно, впустит меня в свою песочницу и позволит разбросать в ней свои игрушки. Возможно, я преувеличиваю, ведь я его толком не знаю. Так-с, прикинем: что я могу сказать о Фрэнке Айеро? Он худой, бледный, носит чёрные крашенные волосы с выбритыми висками, цвет которых является основным в его гардеробе, как я понял; он любит татуировки, и всяческие проколы на лице, также умеет играть как минимум на двух инструментах, но больше всего любит свою гитару, а не любит — хулиганов и клавишные. Ха, не так уж и у нас с ним всё плохо. Для дружбы маловато будет, но у нас ещё вся жизнь впереди, если он захочет со мной общаться в дальнейшем. И я подумал: а что Фрэнк может сказать о Джерарде Уэе? Что я ещё один парень, который хочет казаться большим, чем он есть на самом деле? Вся эта тема с посещаемостью и разукрашенными волосами не кажется ему простым фарсом, не имея ничего за спиной? В этот момент мне захотелось остановиться и подумать, что я делаю. Оцениваю себя глазами Фрэнка? Почему о нём я могу сказать только положительное, но когда речь заходит обо мне, первым, что я предполагаю — это мои недостатки? Ответ пришёл не сразу: то, как он себя ведет со мной, навеивает мысль, что всякий раз, подходя к нему ближе, чем на расстояние банального приветствия, я рискую быть выставленным идиотом в его глазах. И я не могу сосредоточиться, думая, что не нравлюсь ему. Я остановился. Значит ли это, что вся эта его скрытность и отталкивание не просто маска, а и есть сам Фрэнк — грубый, дерзкий и против (меня) всех? Может, не стоит и пытаться? С другой стороны, я никогда не узнаю, если всё время буду вот так стоять на месте, испугавшийся будущего и всех возможных исходов, отличных от положительного. Стали бы мы лучшими друзьями с Рэем, если бы он тогда хотя бы на секунду задумался, не заступившись за меня перед хулиганами, претендующими на мой обед? Держу пари, он в тот момент даже не рассматривал иной вариант, он делал то, что должен был и именно эта решительность стала главным толчком нашей дружбы, он пошёл ко мне навстречу. Так, почему я сейчас стою? Я возобновил шаг и стал идти быстрее, чем обычно. Догнав Фрэнка, я похлопал его по плечу, привлекая внимание. От моего легкого касания Фрэнк остановился и уставился на меня, насупив брови, после чего поднял их в немом вопросе, не снимая наушники. Я попытался выглядеть более естественно, учитывая монолог, недавно прогонявшийся у меня в голове. Я улыбнулся, протягивая ему руку на пожатие. Если он сейчас не ответит мне взаимностью, то я был прав, думая, что я ему не интересен, и заступившись за меня, он лишь проявил благородство и не более. Он никак не отреагировал. Он видел, что я протянул ему руку, но никак не отреагировал. Простояв так с две секунды, я убрал руку обратно к себе и поджал губы, опуская взгляд. На что я только надеялся? Всё, о чём я думал и в чем убеждал себя пару секунд назад сыграло со мной злую шутку. Наивный. Я уже собирался пройти мимо и продолжить корить себя в мыслях, когда, к моему удивлению, он вытащил наушники и, обернув их на шее, поздоровался. Вот так просто. — Привет, — ответил я, пытаясь вернуть прежнюю улыбку, но всё еще находясь в замешательстве. — Свежо выглядишь, — сказал он, скользя взглядом по моей настрадавшейся скуле. Я не нашел, что ответить и только кивнул, усмехнувшись. Может, я сделал поспешные выводы? Меня удивило, как Фрэнк вывернул успешную миссию из провальной. Кажется, он даже не задумывается об этом, будто для него это ничего не значит. Хах, наверное, один я так загоняюсь по поводу новых знакомств, это проще, чем я полагал. Или же это только на первый взгляд так. Но сейчас я не хочу вникать, что правильно и как правильно нужно себя вести, может, у нас даже получится полноценный разговор. — Как дома отреагировали? — он выглядел таким безмятежным, будто ему вправду интересно, но я знал, что это лишь уловка, чтобы узнать кому и что я рассказал. Я так считал. — Мама понервничала, а папа пытался завести серьёзный разговор. Мне уже было не отвертеться, он не поверил в нашу любовь с асфальтом, но я ему так ничего и не рассказал. Фрэнк усмехнулся. — Надеюсь, он не придёт в школу разбираться, как в пятом классе? — щурясь от солнца беззлобно спросил он. Он помнит? Он помнит наше знакомство с Рэем? Забавно, учитывая, что это не особо общедоступная история, о ней мало кто помнил, потому что тот день был предпоследним днём перед карантином из-за ветрянки, распространившейся по нашему классу, как рассыпанный сахар на пол. Я переболел ею ещё в бессознательном возрасте, так что был одним из шестерых нетронутых учеников в классе, среди них был и Фрэнк. Да, я точно помню, он попросил у меня карандаш на математике тогда. Как я мог забыть? С нами ещё сидел мальчик спереди меня, которого в итоге перевели в другую школу, Тони. Даже его имя звучало как-то опасно, будто он сын влиятельного мафиози, и когда он говорит прикончить салат, он действительно имеет это ввиду. Подробностей о нём не знаю, да и знать не хочу, ведь он был тем самым мальчиком, который в какой-то момент урока начал оборачиваться к моей парте и ручкой черкать линии в тетради. Это было не то чтобы обидно, но очень неприятно, он продолжал это делать, пока не закончились чистые листы. А когда учительница вышла в коридор, он заговорил со мной и сказал, что я молчун, потому что писюн (так и сказал) проглотил, а длинные волосы у меня, чтобы держать было удобно, после чего ударил меня по щеке. Сейчас фраза звучит бессмысленно, но в тот момент я ему действительно ничего не мог ответить, я замер, будто меня облили холодной водой, сцепив зубы ждал, когда измывательства закончатся. Через какое-то время Рэй встрял в разговор, выпалив что-то вроде «кто как обзывается, тот так и называется» только в более грубой форме, на что Тони засмущался. Честно говоря, никто из нас не помнит, что именно сказал Рэй, но мы оба сошлись во мнении, что это было круто. А папа явился в школу потому, что я хотел рассказать родителям какой Рэй храбрый, но они услышали лишь о том, как плохо Тони себя ведет, и на следующий день мама дала отцу задание поставить там всех на место, но это уже совсем не интересная история. — Будем надеяться, что этот ураган пройдёт мимо нас, — подхватил я. Что интересно, так это то, почему Фрэнк запомнил этот день. — А что твой брат? — вдруг серьёзно спросил он. — Что? — не понял я. — Твой брат. Майкл или как там его? — последний вопросом он обращался скорее к себе, чем ко мне. — Вообще мы зовем его Майки, но так тоже можно, — я пытался уйти от темы. — Что ты ему рассказал? — прямо спросил он. Я растерялся. Фрэнк просил меня не рассказывать никому о произошедшем, как он отреагирует, если узнает, что я проболтался в первые же часы? Ведь это казалось таким важным для него, а я просто взял и проигнорировал его просьбы, будто бы их и не было. Какой же я (возможный) друг после этого? Соври. Нет, ложь — это плохо, уж с неё наше общение точно не должно начинаться. Ни одни нормальные отношения не начинаются со лжи, они ею только заканчиваются. Это не может быть началом конца. Тогда скажи правду и потеряй его доверие. Я не могу с ним так поступить. Я стану изгоем в его глазах, ведь как можно рассказывать мне что-то большее, если я не могу сохранить в тайне даже такую мелочь? Соври. Нет. Скажи правду. Нет. Эта одна из тех ситуаций, в которой нет хорошего исхода. Хотя… — Ничего конкретного. Выкрутился. — А конкретней? Черт! — Просто попался под горячую руку. — И всё? — И всё. Таки выкрутился. Хорошо, что он не знает, что я хочу рассказать Рэю…  — Я иду в сторону школы, можем вместе пойти, — стараясь как можно естественнее сменить тему, спросил я. Рядом с понятиями «трепло» и «лжец» в словаре будет моё имя. Он задержал на мне взгляд, пытаясь разглядеть подвох, но его либо не нашел, либо плохо искал, так как кивнул вперед, призывая меня последовать за ним. Какое-то время мы шли молча, а в моей голове как всегда один поток мыслей сбивал другой, и так по кругу. Зачем ему так навязчиво и открыто заявлять, что он намерен скрывать какое-то минимальное общение со мной, но при следующей встрече оставлять свои убеждения, соглашаясь пройтись по улице при свете дня, и закрывать глаза на то, что я проболтался? Или я чего-то не понимаю, или он слишком умный. Фрэнк сложный. Сложный не только потому, что противоречит сам себе, а потому что делает это нарочно. Я иногда чувствую в воздухе его напряжение, будто он хочет что-то сделать, но либо боится, либо не в состоянии, я не знаю. Когда мы были ещё в средних классах, он постоянно где-то пропадал, не ходил на занятия, а некоторые новые учителя не успевали запомнить его фамилию перед тем, как он вновь исчезнет на несколько дней, а то и недель. Классный руководитель ругала его каждый раз, когда он появлялся, грозилась вызовом родителей, исключением из школы, но ни того, ни того так и не произошло. Точнее, нет, она не раз звонила, отсылала письма его отцу, чтобы он пришёл, и они поговорили о поведении Фрэнка, однако тот так и не явился. Какое-то время говорили, что Фрэнк — сирота, но их тут же пресекали. Знали только, что у него нет матери, в остальном мы были слепы. Он не собирался посвящать нас в подробности своей личной жизни, поэтому всё происходящие в этой странной семейке терялось за кадром и искажалось в слухах. Каждый думал, как хотел, и мне кажется, именно это нужно было Айеро. Скрытность. Никто не мог знать наверняка, где он сейчас находится, что он делает, с кем? Он не должен быть виден на общих фотографиях, принимать участие в различных конкурсах, каким-то образом светиться перед всеми. Я заметил это ещё тогда, когда он в редких случаях ходил в школу, прихрамывая, и, опять же, я наивно полагал, что он просто упал или ударился. Сейчас, в свете недавних событий, на огромном чистом холсте в моей голове начали появляться случайные мазки, совершенно разного цвета и в разных местах живописи, я не понимаю, что будет на нём изображено, однако это только малая часть картины; мне предстоит много работы, если я хочу увидеть всю. — А что тебе нужно в школе после занятий? — я задал ему вопрос, чтобы как-то разрядить обстановку. Эта стена между нами такая толстая, что может соревноваться в конкурсе скоростного поедания хот-догов с дальнобойщиками. — Хочешь поговорить о школе? — он вскинул бровь, кинув на меня взгляд. — А что? Он пожал плечами, усмехнувшись. — А что, а что? — это он меня кривляет, что ли? — Постараюсь проскользнуть мимо закрытых классов, пока урок ещё не закончился, а упыри не повылезали из кабинетов. Фостер обещал помочь мне кое с чем. — Я смотрю, вы с ним действительно ладите. — Называй как хочешь, он единственный в школе, кому не наплевать, — вступился за него Фрэнк, поправляя футляр с гитарой на плече. Быть может, я должен был догадаться, что Айеро и мистер Фостер достаточно близки, когда в средних классах подмечал у себя в голове забавную вещь — Фрэнк постоянно ходил в школу в те дни, когда в расписании стоял урок музыки. Не скажу, что урок был очень познавательным, зачастую он был последним, и поэтому на нём оставались только отличники с идеальной посещаемостью и те, которым нечего делать. Я был в числе вторых, а Рэй — первых. Мы часто общались на этом занятии, разговаривали о комиксах и мерзких девчонках, которые только в этом возрасте казались таковыми, когда учитель рассказывал нам что-то про ноты и скрипичный ключ. Видимо, слушал его только Фрэнк. Помню, он даже оставался после занятий, я не обращал на это внимания, да и, думаю, никому не было дела, чем занят Фрэнк Айеро. Я посмотрел на наручные часы, которые показывали, что до конца урока оставалось семь минут, а мы подходим к школьному крыльцу. — Сколько осталось? — спросил Фрэнк, кивая на мою левую руку. — Семь минут. — Черт, — сквозь зубы выпалил он, и обернулся на дорогу, по которой мы только что шли. — Пока, — внезапно сказал он, и быстрым шагом направился к парадной. Даже не обернулся, ничего. — Пока, — промямлил я, видимо, сам себе, и выдохнул, направляясь к ближайшей тени. Ею оказался густой и высокий дуб рядом с забором, который я помню ещё с малых лет, когда залазил на него, прячась от Майки, играя в прятки. Кажется, у детей напрочь отсутствует чувство страха. Объясню: сейчас я бы точно не стал на него лезть, боясь упасть с двухметровой высоты, но раньше меня это не останавливало, напротив — когда мы ещё жили в Бостоне, возле нашего дома росли Черешня и Яблоня, на которых я буквально жил в летнее время. Если бы не комары и чрезмерная опека мамы, я бы там и ночевал. А когда мне исполнилось десять, папа хотел построить на Яблоне домик, куда я мог бы приводить друзей, а в будущем, может, и девчонок. Ну, это только если их родители будут не против огромной надписи над входной дверью «НЕТ ДЕВЧОНКАМ!». Я клялся, что буду помогать папе с построением каждый день после школы, после чего сам всё обустрою и буду поддерживать чистоту и порядок. «На окна мы повесим москитную сетку, а ко входной двери будут вести два каната, скреплённые кусками древесины, сынок.» К сожалению, или к счастью, ничего из этого не воплотилось в жизнь: через месяц после дня рождения маму повысили на работе и предложили выгодный контракт, подразумевавший переезд в Джерси, что означало полный отказ от домика на дереве. Тогда я ненавидел этот город, потому что он отнял у меня мечту. Долгое время я противился ему, но Рэй помог мне ненадолго забыть о своих обидах, и я даже полюбил Нью-Джерси. Так уж сложилось, что мы переехали в городок Саммит, который был слишком далеко от воды, чтобы называться курортным, и слишком непримечательным, чтобы казаться центром. Здесь не особо весело, но по-домашнему уютно: нет сбивающих тебя с ног людей, спешащих куда-то, нет какой-то непонятной суматохи, присущей таким громким штатам, как Нью-Йорк или Вашингтон. Я понимаю, что в скором времени мне придется поменять эту безмятежность, на шумные улицы, а мирное пение птиц на кричащие неоновые надписи, чтобы сделать удачную карьеру. Стараюсь не думать о своей плохо развитой адаптации, но я почему-то уверен, что у меня попросту не будет выбора. Я не заметил, как ко мне из-за спины подошёл Рэй, кладя руку мне на плечо, чем меня здорово напугал. Сегодня день неожиданностей какой-то: либо меня путают своим появлением, либо я кого-то. Я повернулся и пожал Рэю руку, после чего предложил пойти в направлении его дома, но так как он жил слишком близко, мы решили немножко задержаться в тени под большим деревом. Я понимал, что он устал после учебного дня, поэтому не собирался его сильно задерживать, тем более на такой жаре. Однако это не помешало ему взбодриться и выругаться, когда он заметил фонарь на моём лице, скривившись, будто это его только что ударили. — Ох ты ж чёрт! — выпалил Рэй, озадаченно глядя на мою скулу. — Ну? — неожиданно спросил он. — Что «ну»? — Рассказывай, — вздыхая, сказал он, беря меня за подбородок и присматриваясь. — На самом деле рассказывать нечего, — я пожал плечами. — Меня прижал Мэтт, когда я со стопкой книг шёл на урок литературы. — С чего бы ему тебя караулить? — задался логичным вопросом Рэй, отпуская меня. — Потому что в пятницу я видел, как он избивал Фрэнка. К несчастью для Фрэнка, я собирался рассказать другу всю историю, без упущений, как это было с Майки. Он хоть и мой брат, но особо глубоко в мои проблемы не вникал, если это не было очень важно. Я бы в любом случае не смог это держать в себе, зная, что что-то скрываю от лучшего друга, если бы с ним такое произошло, он бы точно мне рассказал. Я долго думал, как отреагирует Рэй на сказанное, но, к моему удивлению, он был спокоен и внимательно слушал всё, что я говорю, не поддаваясь эмоциям. Видимо, он наконец-то вырос. Вот и подошла та часть, где я раскрываю секреты Фрэнка и нарушаю поставленные им правила. — Айеро? — уточнил Торо. — Да, нашего одноклассника, представляешь? Я вмешался и заступился за него — — Ты? — он недоверчиво посмотрел на меня, вскидывая брови. — Да, я, — мне стоило бы обидеться, но я понимаю, почему он сомневается — я не один из тех парней, кто добровольно влезет в драку. — После чего они вроде как отстали, но Мэтт, похоже, разозлился и решил отыграться на мне. На самом деле страшно теперь ходить по коридорам школы, но я буду держаться компании, если что. — Подожди, хочешь сказать, что Брукс просто ударил тебя и сразу же отпустил? — Нет, меня спас Фрэнк. — Что-то я запутался, — Рэй вытер со лба выступившую капельку пота, после чего предложил всё-таки пройтись. — Согласен, сложно: сначала я за него заступился, а потом он меня спас. И только в таком порядке. — Никогда бы не подумал, что Фрэнк Айеро способен на такое. В любом случае, я ему благодарен, ты ещё легко отделался. А почему раньше не рассказал? — Он попросил никому не говорить. Ну, я продержался пару дней, мой лучший результат, — я усмехнулся, щурясь от яркого солнца. — Только ты тоже не проболтайся, хорошо? Не так, как я, а серьёзно, не хочу, чтобы все знали. — Скажу так: если Мэттью опять к тебе полезет, я ему выбью зуб и сломаю бедро, — ровно произнёс Торо. — Договорились, — я поднял ладошку вверх, чтобы поставить заключительную точку над этим недоразумением, и он утвердительно ударил её своей.