Приют имени святой Генриетты

Мистер Оуэн выписал несколько слов с последней прочитанной страницы на доску. За столом каждой из учениц лежал потрепанный томик литературы. В кабинете нас сидело порядка тридцати и далеко не каждая могла связать и двух слов с любой из страниц, но все старательно вглядывались в буквы, будто их смысл был легок и понятен. — Вот это, — преподаватель указкой провел под первым словом «сведущий», — имеет значение: обладает информацией о чем-либо, а читается и произносится как… — и он прочитал слово по буквам, а потом и по слогам. Английская литература была моим любимым предметом в этих стенах, как и у многих других, а основная тому причина крылась в подходе мистера Оуэна. Будучи строгим и педантичным, он не был лишен чуткости, понимая и разбираясь с проблемами по своему предмету, как у каждой девушки, так и у всей группы в целом. Преподаватель не терпел опозданий, нарушений и неопрятности, а также не был склонен к жалости — это на своем примере показала одна из моих одногруппниц, Альма. Воспитанница, несмотря на два замечания, продолжала отпускать невежественные комментарии и глупо хихикать, подстрекая вокруг сидящих, отчего с размаху и со свистом получила деревянной (тонкой, как хлыст) указкой по щеке. Синяк в виде следа, тянущийся по всей левой стороне ее лица, не сходил у нее полторы недели, служа напоминанием о требуемой дисциплине всем остальным. После этого случая никто из полевых цветов даже не думал о том, чтобы открывать рот, пока не спросили. Я не испытывала проблем с чтением, благодаря давним урокам матери, которая всячески старалась заниматься моим образованием в разных областях. Даже более: книги являлись одним из моих любимых времяпрепровождений, поэтому помимо трепетного уважения к мистеру Оуэну, данная дисциплина внушала мне глубокий интерес и преданность. Мы разобрали еще несколько слов, после мистер Оуэн попросил нас (из умеющих) вслух прочитать по несколько строк. Я приблизительно рассчитала ту часть, что должна была достаться мне, и про себя несколько раз прорепетировала ее, чтобы быть уверенной в своем ответе. Внутри меня каждый раз возникал некоторый трепет, когда приходилось отвечать что-то или читать вслух, так как это было в новинку, но если по началу это чувство было больше похоже на тревогу, то сейчас эти углы сгладились. Когда подошла моя очередь, я осталась довольна собой, так как прочитала все с тем требуемым выражением и так правильно, насколько вообще могла это сделать, а лишним одобрением мне послужила замеченная удовлетворенная полуулыбка преподавателя. Мистер Оуэн взглянул на часы, застегнутые у него на запястье, и, когда следующая девушка дочитала, провозгласил, что занятие окончено. Мы поднялись со своих мест и, взяв книги в руки, выстроились к столу мистера Оуэна. Каждая из девушек благодарила за проведенное занятие, прощалась и без лишнего шума покидала кабинет. Приют Генриетты ценил дисциплинированность и манеры превыше всего, о чем нам неустанно напоминали все: от старших сирот до педагогов. — Тереза, — я непроизвольно вздрогнула от неожиданности, вернувшись в реальный мир из своих грез. — Не могли бы Вы задержаться? — Мистер Оуэн выглядел спокойным, а его взгляд излучал мягкость, но, несмотря на это, на меня накатила волна беспокойства. На моей памяти, если кого-то из воспитанниц просили задержаться или цепляли из группы, ничего хорошего это не сулило, а отказаться от аудиенции я не имела права. Я кивнула, отойдя чуть в сторону, чтобы не мешать другим девочкам. Внутри меня нарастала паника и я принялась хаотично перебирать в голове все занятия у мистера Оуэна. В уме пульсировала лишь одна мысль: что я сделала не так? Меж тем мистер Оуэн не обращал на меня никакого внимания, а вот Катарина, вышедшая чуть раньше, уже украдкой заглядывала в дверной проем, с опаской переводя внимательный взгляд с преподавателя на меня и обратно. Я молча покачала головой из стороны в сторону, встретившись с ней взглядом. Мне не хотелось, чтоб у нее были проблемы из-за меня, поэтому я одними губами проговорила: «Все в порядке, увидимся на обеде». Видимо, мое мертвецки белое от страха лицо не внушило ей спокойствия, Катарина буквально зеркально побелела, но я продолжала смотреть на нее твердо и непреклонно. «Я буду ждать», — также беззвучно ответила она и ее голова скрылась в коридоре. В этот момент мне стало уж совсем дурно. Нэнси, выходящая последней, с прищуром посмотрела на меня, пока мистер Оуэн поправлял стопку книг, но на этом был предел ее поддержки. — Тереза, — голос преподавателя в тихой комнате по силе звучал, как звон колоколов, хоть его тон и манера речи ничуть не изменилась. — Расслабьтесь, Вы ни в чем не провинились, — мистер Оуэн развернулся ко мне в пол оборота, не вставая со стула, и я встретилась взглядом с его голубыми глазами. Несмотря на внезапно расплескавшуюся в них теплоту, у меня засосало под ложечкой. Интуиция не была моим слабым местом и в этот момент она вопила: «что-то не так». — Я попросил Вас остаться исключительно из положительных намерений, — его поставленная дикция для меня, девочки с рыбной лавки, млеющей по литературе, звучала, как музыка. После этой фразы мне стало чуть легче, но общее напряжение никуда не ушло. — Я не желаю Вам ничего плохого. Давайте Вы выслушаете мое предложение, а после мы его обсудим, Вы же не торопитесь? Я кивнула. Видимо, этого жеста стало достаточно. — Я заметил Вашу страсть к книгам, литературе, лингвистике — это очень впечатлило меня, как педагога данной дисциплины, — тут он улыбнулся и я окончательно утратила связь с реальностью. Я ни разу не видела улыбки мистера Оуэна — это был своего рода нонсенс. — Так вот, видя Ваше рвение и потенциал, — продолжал он. — Я бы хотел помогать Вам развиваться в этой области под моим личным наблюдением: предоставлять книги, которые просто так не взять в библиотеке, дополнительно работать с вашей речью и ораторскими способностями, подтянуть письменные навыки, а также… — первичный страх испарился, будто его и не было, а мое сердце обуял дикий, буквально детский, восторг, который, скорее всего, выражался моими широко раскрытыми и, как говорила мама, сияющими глазами, — … дать личную рекомендацию от себя для госпожи Мерси о зачислении Вас в группу «Гортензия». Я буквально потеряла дар речи. Видимо, мистер Оуэн это понял, поэтому решил подтолкнуть меня вопросом. — Тереза, так что Вы думаете по поводу моего предложения? — Это было бы чудесно, — чуть ли не прошептала я.

***

Катарине моя новость не понравилась. Наклонившись к ее уху во время обеда за общим столом, я в красках передала весь разговор с мистером Оуэном, но ее лицо будто окаменело, когда на моем сияла радостная улыбка. — Ты уверена? — только и спросила она после того, как я закончила. — Почему ты не рада? — я даже не сразу поняла, что меня задела ее реакция. На обед нам подали уху, кусок хлеба и рагу из овощей. Периодически орудуя ложками, мы сидели в пол оборота друг к другу. За столом стоял гул, желающих обменяться новостями дня было много. — Мне это не нравится, — еще тише сказала Катарина. — Я пообщалась тут со многими и, поверь, в приюте не все так просто и гладко, как может казаться. Никто не говорит конкретики, но… — Катарина взглянула на стоящую у двери женщину со списком, -… но стоит быть осторожными. — Да о чем ты вообще? — я и не заметила, как зашипела. — Сама знаешь, что попасть в узкую группу сложно, а тут рекомендация от учителя, да еще и индивидуальные занятия! Кэт, я неумеха, распределение все ближе, думаешь, я хочу к ландышам или кувшинкам? Катарина проглотила рагу и покачала головой. — Я понимаю твою реакцию, но еще никто не говорил мне о возможности «дополнительно» заниматься. Не находишь это странным? — Что за чушь! Конечно, никто не станет о таком говорить кому-либо, ведь, по факту, это нечестно, что кому-то дают возможность реализовать себя, а кому-то нет. Я поделилась с тобой по секрету и рассчитывала на твою поддержку, потому что мы подруги, — я надулась. Катарина помолчала какое-то время, мы продолжали есть и сверлить взглядом подносы перед собой. — Я просто волнуюсь за тебя, — наконец сказала она, положив ладонь поверх моей правой руки, лежащей на столе. Она всегда садилась по правую сторону от меня, чтобы мы не мешали друг другу. После ее жеста я смягчилась, понимая, что каждая из нас, находящаяся здесь и потрепанная жизнью, имела право на излишнюю подозрительность и опаску. — Со мной все будет хорошо. Я буду аккуратна, честно, — я перевернула руку и мы сжали ладони друг друга.

***

Я любила проводить свободное вечернее время в библиотеке. Освещение здесь было тусклое, приглушенное, мягко исходящее от подсвечника каждой посетительницы и нескольких канделябров, развешанных по стенам. У меня было излюбленное место на мягком кресле в одном из дальних углов помещения. Там даже было маленькое окошко с подоконником, куда я ставила свечу. Скинув ботинки, я подбирала под себя ноги, с головой уходя в текст. Стоящие вокруг монолитные шкафы скрывали меня от всеобщего обзора, создавая иллюзию отдельной комнаты и полного уединения. Мысли автора помогали мне не слышать свои, заволакивая полупрозрачной пленкой воспоминания, страхи, ночные кошмары, пережитки прошлой жизни. Книги помогали моим ранам затягиваться, превращая их в тупо ноющие уродливые шрамы. Каждый вечер, проведенный здесь с момента приезда, помогал делать шаг вперед, к исцелению. Образы тускнели, время шло дальше, а я вместе с ним. За библиотекой присматривали девочки из группы «Гортензия», на их кармашке был вышит пучок голубых цветков. Они дежурили по очереди и я видела некоторых из них в разные дни, так что лица потихоньку становились узнаваемыми, хоть и безымянными. Гортензии раскладывали тома по категориям и авторам, занимались картотекой, убирались на полках, меняли свечи в подсвечниках, подклеивали корешки томов и, если было нужно, выдавали книги по талончикам на руки. Иногда некоторые из них даже учили кого-то читать, помогали подобрать книгу, объясняли смысл произведений или полушепотом обсуждали сюжеты друг с другом. Уборкой библиотеки занимались ландыши: мыли полы, отскребали воск, протирали окна и остальные поверхности, кроме самих книжных шкафов. Глядя на работу гортензий, я невольно соотносила Нэнси и себя с ними, ведь соседка по комнате вскользь упоминала, что хотела бы попасть по распределению к ним. Я не знала всех дисциплин и тонкостей деятельности группы «Гортензия», но даже от мысли о глубоком изучении литературы и языка внутри меня разливалось спокойствие и тепло. А вот Нэн, как мне казалось, гортензиям не подходила, но, возможно, я недостаточно близко общалась с ней. — Мия, — шепот раздался за шкафом недалеко от меня. Голос был совсем тихий и скрипучий, владелица скрывалась за заставленными полками, но все равно близко, так что я отчетливо услышала ее. Кто-то задвинул книгу на полку с характерным шуршащим звуком. Последовала небольшая тишина. Мне показалось некорректным подслушивать, так что я сосредоточилась на книге. — Что? — этот голос был мягче, но не менее тихим. Любопытство оказалось сильнее, чем я думала. Оно боролось с воспитанностью и пока что безоговорочно побеждало, излишне подогретое дневным разговором с Катариной. Теперь и мне везде мерещилось что-то подозрительное и животрепещущее. — Полли переходит к розам. Я застала, как она собирала вещи. Вот тут-то я окончательно отбросила всякий стыд и напрягла слух. О группе роз я, как и мои здешние знакомые, знала только название. — Как…? Она ничего не сказала мне! — Мия стала говорить еще тише, но голос у нее был взволнованный. — Я не понимаю почему. — Розы перспективны, — резонно заметила вторая девушка. — Бред и вздор! — мгновенно отреагировала Мия. Второй голос шикнул на нее, разом они оба умолкли. Я же уже буквально сгорала от нездорового любопытства, не решаясь лишний раз двинуться или вдохнуть полной грудью. Через минуту голоса раздались совсем близко от меня и теперь я различала мягкую поступь говоривших. — Ты знаешь, какие слухи о них ходят, — голос Мии казался совсем поникшим. Поняв, что девушки перемещаются в мою сторону, я спохватилась. Информация казалась очень интригующей и важной, да и быть застуканной на подслушивании не хотелось. Так что я, не колеблясь, бесшумно вставила ноги в ботинки и также осторожно попыталась оставить на подоконнике свою раскрытую книгу. — Это всего лишь грязные сплетни, скорее всего, завистниц. В этом месте по-другому не бывает. Мои знания о розах не глубоки, но ты же видела их своими глазами. Они всегда выглядят шикарно: волосы ухожены, кожа гладкая и сияет, да на них даже форма выглядит лучше, чем на любой из нас. Я как-то слышала, как они тренировались разговаривать друг с другом на разных языках. А ещё их выезды в свет! Не знаю, правда ли это, но если правда, то ты только представь… Тут только дура не удавится жёлчью от зависти. — Это ничего не меняет, — упрямилась Мия. Девушки были совсем близко. Я на цыпочках юркнула в отверстие между стеной и толщиной шкафа. — Знаешь… — начало фразы прозвучало где-то с другого края моего укрытия. Сердце билось гулко и быстро где-то в горле. Я постаралась даже не дышать. — Нет, тихо, — видимо, Мия относилась к тому же осторожному типу людей, что и Катарина. — Вещи, — только и сказала она, видимо, заметив на подоконнике мой подсвечник и книгу. У меня внутри все упало. — Да всем все равно, — скрипучий голос прозвучал небрежно. — Поговорим вечером, — настояла Мия. Последовал звук задвигающейся книги. Я медленно выдохнула, сокрушаясь своему провалу. Шаги удалились и, выждав какое-то время, я юркнула обратно в кресло. Кровь до сих пор шумела в ушах, а сердце все никак не хотело замедлять свой ход. Вернуться к чтению я так и не смогла, в голове из стороны в сторону метались разные мысли. Загадочная орхидея, видевшая меня в городе и утешившая в первый день. Дополнительные занятия мистера Оуэна. Рекомендация для гортензий. Рисование в комнате Оливии, а также ее слова о смерти. Обеспокоенное лицо Катарины. Таинственные розы и грязные сплетни о них, которые мне так и не удалось услышать. Разум разрывало на части, но это приносило лишь приятное удовлетворение. Пока я думала о приюте святой Генриетты, все остальное казалось незначительным. И в этом было мое спасение.