Цена ошибки

      Старая обшарпанная повозка, надсадно скрипя растрескавшимися колёсами остановилась, и из неё сноровисто выпрыгнули два дюжих гвардейца, попутно отдавая честь стоявшему невдалеке королю Хрящу. Тот с мрачным лицом наблюдал, как те, немного повозившись с ржавыми замками, откинули в сторону один из бортов телеги и грубо выволокли оттуда на землю два стонущих тела, в которых нетрудно было опознать бывшего королевского палача и госпожу Повариху. Оба были связаны и жестоко избиты, особенно это было видно по палачу, всё лицо которого представляло собой один сплошной кровоподтёк. Взяв под руки плачущую навзрыд Повариху, гвардейцы бесцеремонно проволокли её по жесткой каменистой земле пустыря, совершенно не обращая внимания на её крики боли и, бросив возле ног неподвижно стоящего Хряща, тут же вернулись обратно за палачом, проделав с ним ту же самую операцию.       Пленники с ужасом смотрели на огромную, вырытую совсем недавно яму и стоящие рядом с нею два новеньких крепких гроба, ещё источающие вокруг себя запах свежеструганного дерева. Но ещё больше, чем зловещий вид ямы, их пугало неподвижное, словно вырезанное из камня лицо короля, с совершенно пустыми, жуткими глазами, с чёрными бездонными озёрами вместо зрачков. И эти мёртвые озёра сейчас прожигали их такою волною ледяной ненависти и жаждой смерти, что Повариха, первой не выдержав этого взгляда, истошно завизжала, извиваясь и дёргаясь всем телом в попытке встать на колени: — Пощадите, Ваше Величество! Умоляю! Я всё сделаю, что вы только не пожелаете, только не убивайте! Хрящ с ненавистью смотрел на неё, и в его холодных черных зрачках не было даже намёка на жалость или сострадание к старухе, словно перед ним было не живое разумное существо, а какое-то мерзкое насекомое, которое только и достойно того, чтобы раздавить его сапогом. — Пощадить… — негромко ответил старухе зеленоволосый король. — Так значит, ты просишь у меня пощады… — лицо Хряща при этом мучительно исказилось, словно его что-то жгло изнутри. — А ты пощадила её тогда, когда моими руками вела на эшафот под топор палача? Была ли в твоём сердце хоть одна капля сострадания, когда её мертвое тело везли с казни на кладбище? Испытывала ли ты хоть какую-то жалость, когда составляла указ о её смерти? Скажи мне, старуха, — король неподвижным взглядом смотрел на воющую от страха Повариху. — Молчишь… — Хрящ на мгновение с болью опустил глаза, а затем, подняв их, вновь с мрачной жестокостью посмотрел на старуху. — Тогда и от меня не жди пощады! Мне ничего уже больше не нужно от тебя, Повариха! — с ненавистью в голосе проговорил король. — Ничего… Кроме мести! Повариха, услышав эти слова, принялась ещё громче вопить и плакать, словно гигантская жирная гусеница елозя всем телом по пыльной каменистой земле. Палач лежал молча, и лишь по его подрагивающему время от времени телу можно было догадаться, как ему сейчас было страшно и неуютно.       Король Хрящ подал знак гвардейцам, кивком головы указав на два лежащих связанных тела. — Тащите их к яме! — приказал он, с жестокой удовлетворенностью глядя, как солдаты, схватив обоих узников, совершенно не церемонясь, поволокли их к чёрному провалу земли, до крови обдирая тела несчастных жертв об острые камни. Король неспешно шёл следом, с мёртвым безразличием втаптывая в пыль железными сапогами кровавые капли, красной дорожкой тянущиеся за пленниками. Возле края ямы уже стояло наготове два открытых гроба, в один из которых гвардейцы грубо бросили госпожу Повариху, а во второй, побольше размерами, положили палача и, встав рядом, молча замерли, ожидая дальнейших указаний. Подошедший Хрящ некоторое время с угрюмой жестокостью глядел на два дрожащих от запредельного ужаса тела, покорно лежащие в гробах, а затем мрачно проговорил, поочередно прожигая каждого двумя лучами горящих от ненависти глаз: — Повариха! Когда-то давно ты говорила, что мне никогда не стать настоящим королём, если я буду жалеть преступников или проявлять милосердие к тем, кто в чём-либо провинился. Помнишь это? Это были твои слова, и я хорошо их запомнил! Как и хорошо усвоил твой урок, как стать настоящим Королём, казнив в тот день единственное дорогое мне существо, которое любил больше всего на свете… А теперь посмотри на меня. Как по-твоему, похож я на настоящего Короля? Я поголовно истребил всех троллей, уничтожив целый народ, меня ненавидят и желают смерти все мои подданные, мои руки по локоть обагрены кровью множества невинных жертв… О таком короле ты всегда мне говорила? Такого короля ты считаешь настоящим, Повариха? Хрящ яростно оскалил белые зубы, словно пилы пираньи торчащие на жестоко перекошенном от лютой злобы лице. — Но всё это бледнеет перед тем, что вы сделали с нею… — медленно продолжил он, окуная в ледяную чёрную пустоту своих неподвижно глядевших глаз двух скулящих от страха узников. — Вы намеренно, подло и жестоко убили её, не дав ей ни единого шанса, чтобы выжить, вы, из-за своей жажды власти и амбиций, не задумываясь казнили эту девушку, словно она была каким-то бездушным винтиком, которым можно пожертвовать и забыть… Вы убили единственное существо, которое я любил, и этого я вам никогда не прощу и моя месть будет страшной… И теперь, от имени короля и народа Бергентауна, я приговариваю вас, госпожа Повариха, и вас, господин Палач, к смертной казни, которая будет приведена в исполнение незамедлительно, прямо сейчас! И поверьте, я заставлю вас с лихвою, во стократ искупить все её страдания! Король Хрящ подал знак стоящим наготове гвардейцам. — Начинайте!       Солдаты, подняв крышки гробов и закрыв ими сверху начавших дико кричать от охватившего их ужаса узников, принялись деловито заколачивать их длинными стальными гвоздями, наглухо замуровывая несчастных пленников в их деревянных гробницах. — Пощадите! — страшные вопли старухи резали слух даже сквозь плотно забитую крышку гроба, перекрывая грохот дробно звучащих молотков. — Прошу вас, ваше величество, убейте нас! Но только не так! Я не хочу та-а-ак умирать! Умоляю! Не-е-ет! — Это вам за неё! — жестоко проговорил Хрящ. — В моём сердце больше нет места жалости и состраданию! Они навсегда умерли, вместе с нею, ещё тогда, двадцать лет назад, и обратного пути нет! А теперь, пожинайте то, что посеяли! Король, горящими как уголья глазами, показал на чёрный провал глубокой ямы. — Закапывайте!       Гвардейцы, обмотав верёвками оба гроба, осторожно спустили их на самое дно ямы и, взяв в руки лежащие рядом лопаты, принялись сноровисто забрасывать в неё большие горсти сухой каменистой земли пустыря. Хрящ с мрачным молчанием стоял рядом с ямой, смотря, как сухие комья земли барабанят по доскам гробов. Солдаты работали быстро, и холм насыпаемой земли рос прямо на глазах, делая всё глуше и глуше раздававшиеся из-под неё страшные крики жертв, полные смертной тоски и муки, пока, наконец, они не смолкли совсем, погребённые под внушительной толщей земли.       Хрящ ещё долго стоял на пустыре, ощущая в душе страшную пустоту после совершённой казни. Смерть двух убийц его любимой, вопреки ожиданиям, не принесла ему никакой радости; наоборот, сейчас, в своём сердце он чувствовал один лишь леденящий холод и мрак, словно саваном окутывающий все его существо. Он поднял невидящий взгляд на стоявших в ожидании гвардейцев и жестом приказал им уходить. — Отправляйтесь в свои казармы и отдохните как следует, — приказал им король. — Завтра у вас будет тяжёлый день, так что будьте к нему готовы. Можете идти. Это приказ! Солдаты, отдав напоследок честь, направились от пустыря в сторону видневшегося невдалеке Бергентауна, оставив короля наедине с самим собою. Хрящ, с мрачной тоскою поглядев на торчащие в вечерних сумерках темные башни города, лишь горько покачал головой. Ему уже не нужен был этот город. Его там никто не ждал, он не хотел сегодня возвращаться в мрачные бездушные стены замка, где его ждала лишь одинокая пустая комната с жёсткой холодной постелью, не согретая женским теплом… Хрящу уже ничего не было нужно на этом свете, кроме одного. Увидеть её… И, движимый единственным оставшимся у него желанием, король решительно зашагал от города прочь, в сторону старого бергентаунского кладбища, на встречу той, которая была для него дороже всей жизни…       Старый могильщик устало сидел на поваленном стволе сухого дерева, с любовью глядя на заботливо поправленный могильный холмик, когда к нему, хрустя пожухлой травой, подошёл король Хрящ. — Ваше Величество, — старик поспешно поднялся, отвесив неловкий поклон и с тревогой смотря на короля, не зная, что ему дальше делать. Тот успокаивающе похлопал его по плечу и с неожиданной грустной улыбкой проговорил, протягивая могильщику небольшой кошель с золотом: — Всё в порядке, старик. Ты молодец. Вон как всё сделал, лучше, чем было… Вот, возьми. Это тебе за твою помощь и… За неё… Спасибо. Спасибо тебе, что так заботился о ней… Старый берген дрожащими руками принял кошелёк из рук короля, потрясённо глядя на него. — Ваше Величество… Я… — Я знаю, старик, — Хрящ печально улыбнулся. — Ничего больше не говори, здесь слова уже не нужны… Ещё раз спасибо тебе за всё. А теперь, оставь меня. Иди домой, старик… Я хочу побыть с ней сегодня наедине… И, возможно, в последний раз… Могильщик, кивнув головой, положил кошель за пазуху и, медленно шаркая ногами, побрёл по еле виднеющейся в сумерках тропинке, по направлению к городу.       Хрящ, подойдя к могиле девушки, опустился перед нею на колени и, обняв руками тёплый могильный холмик, уткнулся лицом в пахнущую травой и цветами землю. — Прости меня, любимая, — прошептал он. — Прости за то, что сделал сегодня… Я знаю, ты, со своим большим любящим сердцем, простила бы всех, но я не могу… Я не мог оставить твоих убийц безнаказанными, я бы никогда не простил себе этого! Я знаю, такому чудовищу как я нет места на этой земле, и потому я пришёл проститься с тобою… Если бы ты только знала, как я скучаю по тебе… Каждый день без тебя — это невыносимая боль, которую я уже не в силах больше терпеть, я уже и сам не знаю, для чего живу… Моё маленькое солнышко, если бы это было возможно, я бы жизнь отдал за то, чтобы ты осталась жива… Но, ведь это невозможно… Чудес на свете не бывает, и мы оба это знаем… Я так хочу быть с тобой, моя прекрасная служанка, и, возможно, моя мечта когда-нибудь сбудется, пускай не в этой жизни, но я хочу верить в это… Прости… Прости меня за всё… Я так виноват перед тобою… Плечи короля затряслись, душевные муки, терзающие его, оказались настолько невыносимы, что Хрящ, не стесняясь, рыдал как ребёнок, прижавшись щекою к тёплой ароматной земле. Он так и уснул, обняв холмик руками, и во сне ему виделось, как чьи-то маленькие нежные ручки ласково гладили его по густым зелёным волосам, словно пытались унять всю ту боль, что годами копилась в его душе. И король, чувствуя эти нежные прикосновения, улыбался. Улыбался той самою мальчишечьей, давно забытой улыбкою, как когда-то, двадцать лет тому назад…       Когда на рассвете, на полянку с могилою девушки, неслышною походкой зашёл генерал Зулу, Хрящ уже не спал, неподвижною статуей сидя возле надгробного креста. — Ваше Величество, — мрачно отрапортовал генерал. — Ваша армия готова выполнить свой долг перед вами и своим городом! Жду ваших приказаний! Хрящ медленно поднял на него пустые, чёрные зрачки и мертвенно улыбнулся одними лишь губами. — Отлично, генерал! Выступаем!