Цветан ещё долго сидел возле стола, влажными от слёз глазами неподвижно глядя на старую потрёпанную композицию из скаббукинга, что когда-то давно подарила ему
она…
Огонь в камине тихо потрескивал, доедая последние остатки дров, и в комнате начинало становиться холодно, но серый тролль, казалось, даже не замечал этого. Он медленным движением засунул руку за ворот полинявшего от времени махрового халата и достал оттуда висевший на цепочке маленький золотой медальон в виде сердечка. Цветан осторожно надавил на красивый камешек синего цвета, вделанный в середину, и медальон с тихим щелчком раскрылся, являя взору миниатюрную цветную фотографию, изображавшую Розочку.
Она стояла на фоне их небольшого домика в своём обычном простом платье синего цвета, которое совсем не скрывало большой округлый животик, мягким холмиком выдающийся под тканью. Розочка ласково улыбалась ему, а в глазах двумя яркими лучиками светилось столько любви, нежности и счастья, что у Цветана, от вновь нахлынувших на него чувств, перехватило горло и стало трудно дышать. Это фото было сделано всего за несколько дней до вторжения в их деревню бергенов, Розочка должна была со дня на день родить, но их малышу так и не суждено было родиться… Такими он и запомнил их на всю жизнь — с картинки со старой фотографии… Это всё, что у него осталось…
Цветан судорожно вздохнул, гигантским усилием воли подавляя в себе очередные потоки слёз. Нет! Он больше не будет плакать. Сегодня он всё для себя решил. Где-то там, далеко, далеко, его давно уже ждут его друзья, его соплеменники, его любимая… Каждую ночь она приходит к нему во сне, нежно гладит своими маленькими ладошками его седые волосы и что-то ласково шепчет, словно зовя куда-то, туда, где нет боли, нет тоски, нет страдания. Она ждёт его вот уже двадцать лет, и сегодня он откликнется на этот зов! Он больше уже не в силах терпеть эту муку одиночества, эту чёрную, безысходную пустоту в его сердце, его время давно ушло, а значит, настала пора уйти.
Цветан ласково проводит рукою по старой композиции из скраббукинга, лежащей на столе, и та с негромким хлопком раскрывается, оглашая комнату веселой мелодией:
«На праздник свободы от бергенов!»
Цветан с печальной улыбкой смотрит на неё. Он не будет убирать её в шкаф, пусть так и стоит здесь на столе, в память о всех них…
Серый тролль, впервые за много лет, выпрямляет сгорбленную спину, и в его глазах загораются искорки, словно он сбросил тяжкий груз, тяготивший его всё это время. Глядя на последние догорающие язычки пламени в старом камине, Цветану вдруг почему-то вспомнились ещё несколько необычных снов, которые в последние годы очень часто снились ему. Сны повторялись одни за другим, словно какой-то калейдоскоп кружась у него перед глазами, и Цветану не составляло никакого труда вновь прокрутить их у себя в голове.
Вот странная картинка, где он вместе с Розочкой и друзьями танцует на огромном столе в замке бергенов и вместе с ними танцуют и все остальные тролли, превращая зал в искрящуюся разноцветными огнями весёлую дискотеку. Самое поразительное было в том, что с ними танцевали и сами бергены. На их зубастых лицах сверкают так несвойственные им радостные улыбки, они все так и светятся счастьем и никто из них даже не пытается съесть троллей! Весь пол дворца устилают брошенные то тут, то там разноцветные слюнявчики, словно они больше не нужны их хозяевам, словно они раз и навсегда забыли о них.
Эта картинка исчезает, размывается, тая словно дым, и на её месте отчётливо возникает другая, не менее поразительная.
На ней снова он и Розочка, они поют какую-то зажигательную танцевальную песню, где из слов ему запомнилось лишь одно часто повторяющееся слово про какой-то танец. Они и сами здорово танцуют под эту песню, а вместе с ними танцует и весь Бергентаун. Все жители вместе с троллями одинаково двигаются в унисон с этой мелодией, словно единое целое, и целый океан красок вдруг заливает вечно серый и мрачный город, превращая его в какой-то сказочный сад. Дерево троллей, сухое и мёртвое, расцветает с новой, небывалой силой, превращая всё вокруг себя во что-то новое, дивное и прекрасное.
Все восторженно кричат, всюду вместо звериных зубастых морд множество радостных, улыбающихся лиц, в которых с трудом можно узнать прежних мрачных жителей города. Вот рядом стоят счастливые король Хрящ вместе с Тихоней. У них у каждого в руках по несколько весело прыгающих на ладонях троллят, и даже на короне Хряща сидят эти маленькие проказники, а молодые бергены нежно держат их, словно они их собственные дети. Король не сводит сумасшедших влюбленных глаз с девушки, и та отвечает ему той же взаимностью, и вместе они светятся каким-то добрым мягким светом, точно таким же, каким светится он с Розочкой, держа её за руки и смотря в её бездонные, лукавые глаза, такие прекрасные…
Цветан с тяжёлым вздохом прогоняет назойливые мысли, навеянные этими давними снами. Как жаль, что это всего лишь сон… Как жаль, что этого никогда не будет, ведь это невозможно… У бергенов нет чувств, они не способны, как тролли, любить и переживать; всё, на что они только способны — это сеять смерть… Он часто слышит наверху их шаги, они всё ещё не перестают искать троллей, даже не подозревая, что их больше нет… Ну, что же! Цветан мрачно улыбнулся. Сегодня у бергенов будет удачный день! Сегодня им удастся поймать ещё одного тролля! На этот раз последнего…
Когда последние язычки огня прекратили свой вечный танец в потухшем и холодном камине, серый тролль, бросив последний взгляд на жилище, так много лет оберегающее его от смерти, решительно повернулся и, поднявшись на лифте наверх, открыл тяжёлую крышку люка, тщательно замаскированную под камень. Он шёл по лесу не таясь, с наслаждением вдыхая полной грудью свежий душистый воздух, спокойными глазами смотря вперёд и не оглядываясь назад. На душе было светло и не было в ней страха, Цветан всё давно уже для себя решил и, когда рядом послышались тяжёлые шаги, он остановился и достал висящий на шее золотой медальон в виде сердечка.
Негромко щёлкнула открываемая крышка, и Цветан с нежною улыбкою всмотрелся в такое до боли знакомое красивое лицо с прекрасными глазами, которые манили, звали его к себе, согревая его своим теплом и любовью. Чья-то огромная тень накрывает серого тролля с головой, но в его сердце нет страха. Цветан берёт медальон обеими руками и, ласково целуя, прижимает к своей груди.
— Всё хорошо, мои любимые! — с улыбкой шепчет он. — Мы скоро будем вместе…
Эпилог.
Пятьдесят лет спустя.
— Бом! Бом! Бом! — заунывный, дребезжащий звук разносится над мрачными, покрытыми мхом и заросшей травой каменными руинами, словно похоронный набат, оплакивающий чью-то давнюю смерть.
Пустынная, выжженная во многих местах земля, даже спустя пятьдесят лет, всё ещё хранит следы некогда бушевавшей здесь страшной войны, полностью уничтожившей всех. Серые, оплавленные в неистовых пожарах камни, казалось, хранят историю гибели этого города; здесь давно уже нет ни одной живой души, и только старые часы на ветхой, неизвестно каким чудом уцелевшей башне, раз в день исправно звонят ровно в двенадцать часов, разнося свой погребальный звон на многие мили вокруг.
Отбив свой последний удар, древние часы с натужным скрипом вращают полуразвалившимися от времени шестерёнками механизма, снова заводя разбитую пружину и готовясь повторить всё то же самое на следующий день. В мёртвом городе вновь наступает тишина, изредка нарушаемая лишь негромким стрекотом насекомых и редким пением птиц, иногда залетавших сюда. Вот уже пятьдесят лет на старой, почти полностью заросшей травой могиле сидит мертвец в дырявых, насквозь проржавевших доспехах, опершись спиною о покосившийся сломанный крест, выполненный из простого камня. На голом, выбеленном ветрами и дождём черепе ещё кое-где сохранились остатки спутанных зелёных волос, блеклыми клочьями свисающих до самых плеч.
Окончательно упасть скелету не дают каменный крест и почерневший от времени меч, некогда пронзивший его насквозь, а теперь, словно подпорка, держащий его в сидячем положении. В мёртвых, окостеневших руках покойник держит нечто, что, при ближайшем рассмотрении, оказывается истлевшими остатками маленького ботинка для катания на роликах, покрытого облупившейся местами жёлтой краской. Словно величайшее на свете сокровище, он прижимает его к себе, сокровище, что было для него дороже жизни, сокровище, которого никому и никогда у него не отнять…
.
