Три птицы в стеклянной клетке

Глава 16. Она ненавидела это имя

Схема… Джаз говорил, что ее назвали так из-за феноменальной способности собрать бомбу из ничего. Но все они знали правду. Ни при чём тут никакая взрывчатка. У них было правило: личные тайны неприкосновенны. И все четко следовали ему, в чужие искры никто не лез. Это был ее выбор, согласованный с выбором старшей сестры. Они обе считали, что хотя бы товарищи должны знать правду. И пусть бы их презирали, они были готовы. Но презрения не было. Им поверили, их не стали называть воспитанницами предателя и лгуньями. Помогли во всём разобраться. Схема ещё раз осмотрела пещеру, в которой мерно жужжали медицинские приборы. Она помнила медблок. Помнила, как очнулась там, рядом с Зетцей, и не осознавала, что произошло. Капитан вынес ее с поля боя, хотя тогда она ещё не могла называть его так. Кэп. Забавное прозвище, которое они с друзьями дали боту, который когда-то нашёл ее на свалке, который помог ей адаптироваться к войне и отдал на обучение к лучшему другу ее родителей. Она не знала, где он сейчас, молилась всем богам, чтобы и он, и Джаз, и Зетца, и другие были живы. Война не пощадила никого. Кибертрон они покидали порознь, но она видела, как улетали их корабли, знала, что кэпа отбросило от эскадрильи из семи отбойников. Отбойники. Как неразрывно эти корабли связаны с тем, кто она есть… Кем она была. Схема. Не микросхема — Схема атаки, Схема восстановления. Реабилитации. Какое отвратительное для воина слово. Для неё это звучало как унижение, но в глубине души она знала — так правильно. Схема хорошо помнила тот бой, после которого очутилась в медблоке. Под грудными пластинами до сих пор лежат искры — ее и наставника. Искра — все, что от него осталось, помимо памяти и родных данных в архиве. Вторая искра у Зетцы. Такая же память с такой же историей и теми же ложными данными. Тем же местом смерти. Только меч другой. И цвет. Тот огонек, что носит с собой Зетца, — искра ее отца, — не имеет чёрных подтёков. В отличие от искры его лучшего друга. Да, когда она очнулась в медблоке, тогда-ещё-не-кэп сказал, что её переводят в другой отряд. Схема была в ярости. Она хотела остаться с ним, с сестрой, но… Зетца умела уговаривать. И, в конце концов, они обе понимали, что так лучше. Схема согласилась на перевод, но отряд ей выбирать не позволили. Кэп сразу отправил её в то место, которое, казалось бы, совсем не подходит для фем. По крайней мере, не для неё. Отряд рэкеров, ударный отряд, который не выглядел местом для реабилитации от слова совсем. Но и Джаз, и Зетца поддержали назначение, и все, что ей оставалось — смириться. Капитан поставил условие — её имени не должны знать. И так на свет появилась Схема. Она плевала на субординацию с высокой колокольни, доводила Магнуса до белого каления, спорила с Уилджеком по поводу взрывчатки, правда, не слишком часто, и по-птичьи наклоняла голову набок, задавая сложные вопросы, на которые было почти невозможно ответить. А потом она умерла. Капитан был против такого исхода, но она знала, что так будет лучше. В конце концов, это война, и проще, чтобы ненавидели лишь одного. Ей не понравилось убивать себя, пусть это и был десептикон-шифтер, уже почти не жилец, которого просто выкинули на поле боя в нужный момент в ее обличии. Это, наверное, даже можно было назвать милосердием. Он не мучился в предсмертной агонии, которую сулили ему его ранения. Просто погиб от клинка, пробившего камеру искры. А она ушла. Через несколько врон* она поняла, почему её отправили именно к рэкерам. Кто же знал, что в её ново-старом отряде будет один из них, да еще и неплохо ей знакомый. Можно даже сказать, друг. Старо-новый, ага. Он много знал, со многими дружил и, так же, как и ей, ему пришлось умереть, чтобы стать, наконец, частью отряда. Веселый химик был одной из немногих её опор в первое время, помогая дождаться прихода пчёлки или Джаза. Не считая Зетцу и Кэпа, конечно. Для них в искре Схемы было своё, отдельное и хорошо закрытое ото всех место. Конечно, вскоре туда добавились все члены команды, даже ворчливый Магнус, который периодически заходил к старому другу. Ультра Магнус, капитан рэкеров — как же он её, наверное, сейчас ненавидит. Ну, ее анкета в базе данных говорит сама за себя. Даже ему они не успели сказать, так спешно пришлось улетать с Кибертрона. Хотя в этом есть и доля его вины: он не заходил к ним на базу почти всю последнюю четверть войны, а когда наконец решился, то было уже поздно, и пришлось улетать с планеты. Конечно, он мог что-то узнать, если встретил кэпа, но шансы на это так ничтожно малы, что даже думать не хочется. А значит, и он в ней разочарован. Да, всё-таки Схема ненавидела своё имя. Она надеялась распрощаться с ним навсегда, когда умирала* из рэкеров, но куда уж там. И вот она опять здесь, бравая автоботка с бешеным характером. Это имя было ложью, как и вся ее история. От него веяло копотью боевых полей, энергоносителями из ран и слезами с ее похорон. Она надеялась, что своим поведением в отряде отталкивала от себя всех. Что с ней не хотели общаться, что по ней не будут скучать. Куда там… иногда она радовалась, что они решили взорвать «её» тело, чтобы не находились даже обломки. Ее могила пуста, там только отбитый кусок ее наплечника. Конечно, живых не хоронят, но сейчас Схема была рада, что ее боевые товарищи лили омыватель не над телом десептикона. Да, наверное, она все же могла сказать, что реабилитация, подарившая ей имя, прошла успешно. Но иногда, в такие моменты, как сейчас, на искре отчего-то становилось паршиво. Она не хотела, чтобы ее возвращение в строй разбивало чужие искры. Но сделать с этим ничего уже было нельзя. За время войны у неё не раз менялись мечты. Некоторые из них живут до сих пор, мирно сосуществуя друг с другом. Самой яркой ее мечтой за время прибывания в отряде рэкеров было просто стать свободной. Она прониклась этим духом безрассудства, впитала его в себя, как губка воду. Схема восхищалась этими ребятами до того, как попала к ним, и была горда стать одной из них. Они показали ей, что такое свобода. Ударный отряд, живший, как на пороховой бочке, они все вместе бросались в бой, швыряли гранаты и палили во врагов. Это была их свобода. Она не хотела войны. Ни тогда, ни сейчас, но дух свободы навсегда отпечатался в ней. Это была и ее сила и ее проклятье. Здесь, на Земле, она чувствовала себя зверем в клетке. Потому что не могла проявить себя. Голубая фем встала со своего места и подошла к платформе, на которой лежал красный мех. Как же он чертовски похож на ее старшего брата, который даже никогда не видел её. Из-за того, что она не успела. Ценой стольких пролитых, чужих и своих, слез — она не успела спасти брата! Фем ещё раз оглядела меха. Одного рога не хватало, ну и пусть. Снова вспомнилось, каких усилий ей стоило вытащить его с десептиконского корабля, прямо из-под носа Старскрима. Счёт шёл даже не на минуты, на секунды, и она выдохнула лишь тогда, когда ее отбойник сел у пещеры. Но ему правда ещё было рано возвращаться к товарищам. Раны от взрыва были слишком серьезными даже после того, как она его подлатала. Ему нужно было время восстановиться, что говорило Схеме лишь о том, что жизнь без вредительства десептиконам у неё начнётся не скоро. Что, в принципе, не очень плохо. Диверсант из неё всяко лучше, чем медик. Ей повезло, что Персепор, старый ворчун и при этом нестерпимый шутник, был давним другом капитана. Он не был военврачом, но драться умел отменно, и тренировок с ним они боялись все вместе. Он же и обучал их всех основам первой помощи. Схема не была лучшей, до химика, который раньше обучался на медика, ей было далеко, но она понимала, что однажды команде может понадобиться и её помощь, поэтому упросила Персептора обучить ее чему-нибудь. Старый медик научил на славу, и теперь она умела латать раны и могла, если что, оказать первую помощь. С этим красным чудом все было сложно. Ей пришлось выгружать из «Кометы» все медицинские детапады химика и искать в них информацию о тех или иных повреждениях. Она так и чинила рогатого, с детападом в манипуляторе, но рассказывать об этом кому-то? Увольте! Схема ещё раз посмотрела на показатели приборов и подумала, что даже ему она врет. Ее имя таит в себе только ложь. И ничего больше. Фем задумалась о том, осталось ли от неё хоть что-то. И поняла, что да. Пусть её имя ложь, то, что внутри — нет. Сейчас она — единственная реальная, единственная живая, единственная настоящая. Позывной — это всего лишь позывной. Она помнит своё имя, своих родителей, учителей, друзей и командира. Только здесь она может быть собой. Здесь ей не надо прятаться и играть. Только сейчас она стала той, кем была сотни тысяч врон назад. И это даже не плохо. В Комете протяжно запищала сигнализация, оповещая о входящем звонке. Голубая фем в последний раз проверила отсеки, доверху забитые энергоном, честно стащенным у десептиконов, и села за штурвал. Сине-серебряный, словно усыпанный восходящими звёздами, рэкерский корабль взмыл в ночное небо. Его белые сзади двигатели, словно хвост метеора, сверкнули по луне, стремительно удаляясь от пещеры, и вскоре пилотка включила невидимый режим. Ее ждали, и она не могла медлить. Ещё слишком многое могло случиться…