Три птицы в стеклянной клетке

Глава 11. Где проходит грань

Поразмыслив секунду, мех вывел на маску ещё два слова, пока не отвернулась Спарквил, — /Ты; Опасность/ — и получил в награду ещё одни благодарный кивок. — Я ко всему готова, ты же знаешь, — она ободряюще улыбнулась ему, но стоило лишь перевести взгляд на Нокаута, как алые окуляры вновь потемнели и остыли, возвращая десептиконскому полковнику привычное всем выражение фейсплея. В ее работе нет места эмоциям. Не на ее позиции, не с ее амбициями и возможностями. Многое менялось, многие гибли, многих приходилось убивать, такая работа, но… Готовой ко всему она научилась быть не сразу, да и сейчас не могла похвастаться этим: у судьбы свои причуды, она с невозмутимой лёгкостью рушит все, продуманные до мелочей, планы развития событий. Многое из того, что произошло, обходило все самые изощренные мысли, оставляя позади даже многоходовые ситуации на игровой доске, подстроенные Спин Аутом. Она не жива, но ещё и не мертва, кажется, где-то на грани. Все воспоминания сливаются воедино, вся боль и вся радость от потерь и встреч вращается огромным круговоротом. Она не спит, но она не здесь, пусть окуляры открыты. И на каждый момент — три эмоции: такие разные, но такие похожие. Разная оценка ситуации, которая даже непонятно как происходит. У неё много проблем, и эмоции явно не главная, хотя одна из основных точно. Когда она стала делить все на Разум, Эмоции и Требования? * Наверное, все началось с ее мнимой смерти, тогда появилась Она. Маска, на многие вроны слившаяся с истинной сущностью после перевода на десептиконский флагман, но сейчас это уже неважно. Резкий свет бьет по окулярам, а цветные фигуры расплываются, стоит только попытаться обратить на них взгляд. Каждое движение — непосильный труд, но знакомое лицо стоит этих страданий. Она не понимает, слушается ли рука или ослабший процессор сам создаёт это ощущение неимоверной тяжести. Надо что-то сказать, но из воколайзера вырывается лишь сдавленный хрип: — Ф.лэ.ш.ка… — и непонятно: правда или только прислышилось. Она не спит, нет, но сейчас мысли совершенно в другом месте. Странные разговоры, грохот, плач — все сливается в единую какофонию, становясь фоном для пролетающих воспоминаний: голубой корпус на крюках в пыточной камере, затем такой же корпус, только красный и уже на койке в пещере, клинок, пронзающий искру дорогого трансформера и ее рука, двигающая его рукоятью. Тепло. Чьи то объятья, а на фоне ничего — тишина. Этой радости недолго длиться: весь корпус снова окутывает холод, а там, где была рана — жар. Горячо, невыносимо горячо, как тогда. Перед окулярами меркнет свет, а в голове только одна фраза «Нельзя предать тех, кому не принадлежишь», сказанная таким родным и любимым голосом. Неожиданный жар выкидывает вперёд цепочку недавних воспоминаний: они сражались, она была там. Она знала многих из тех, кто погиб от ее клинка и дарованного Нексусом стилета, но их дезактив не был для неё болью. Вехиконы — лишь безвольные куклы в руках своего кукловода, по крайней мере большая их часть. Они — сорняк, трава, лишь часть которой сможет переродиться. Но таких почти не осталось, и там их не было тем более. Ловушка была продумана до мелочей, лучше и не скажешь. Два плана в одном, и если второй не удастся, есть ещё основной. Не охота на автоботов — отлов крыс. Ее предупреждали, да и к этому она была готова с самого начала. Сожалений не будет и нет. Когда она отделилась от всех? Не понять, не вспомнить — эти цветные пятна лишь обрывки целой картины. Гул двигателей повелителя десептиконов раздавался над той долиной, но кибертронский истребитель не преследовал своих врагов. Ее чуть не порубили на несколько маленьких косетников его крылья, когда Мегатрон пролетел мимо, стремясь к плотному кругу нападающих непонятно на кого вехиконов. Саундвейв осторожен, он тихо маневрирует вслед за своим повелителем, облетая ее по дуге. Похожие на муравьев создания, менее разумные, чем она, расступаются, когда трансформировавшийся лидер десептиконов неожиданно отбрасывает их невидимого противника в каменную стену. Союзников не осталось, лишь знакомый, родной сигнал мельтешит в нескольких сотнях метрах, за деревьями: он знает, делать что-либо сейчас бесполезно. Сигма на секунду теряет из виду свою хозяйку и подругу, уходя от поднявшейся в воздух армады, по приказу своего командира улетающей на корабль. Теперь их осталось там двое, но они слишком далеко, чтобы разобрать слова. Это не конец и не начало, даже не середина, потому что нельзя найти середину, не имея конца. Просто ещё один день, просто ещё один воин, о смерти которого никто не узнает. Но она ещё жива, а значит: голову выше, плечи расправить! Ей нечего стыдиться: в душе ярким огнём горит гордость за свои дела. — Я разочарован в тебе, — говорит Мегатрон, с презрением смотря на чёрную фем. Какое ей дело до его презрения? Он — никто. — Ты была лучшей, казалась такой верной. Не знаю, чем я разочарован больше — тем, что войну выиграла не ты, допустив такое количество ошибок, или тем, что ты предала нас, Спарквил, — в голосе повелителя десептиконов нет эмоций, он просто рассуждает, но ей все равно. Тот, кто интересует уже, похоже, бывшего десептиконского полковника, молчаливой чёрной тенью стоит сейчас за правым плечом Мегатрона. Саундвейв. Что ж, он сделал всё, что было в его силах. — Нельзя предать тех, кому не принадлежишь, — и подбородок выше, выше — вот так, но не открывать шею, ты не цапля. А серый повелитель лишь усмехается: — Вот как? Это твой выбор, — Он стоит, а она полу сидя, у скалы, но разница в росте нет. Сейчас не как на Немезиде — Спарквил не будет преклоняться перед Мегатроном: это время прошло. Голова гудит от удара, и сил двигаться нет, ей лишь краем окуляра удаётся заметить, как ударом мощного кулака лорд десептиконов сбивает атакующую Сигму, и это болью отдаётся в груди. Ему не надо двигаться: Мегатрон стоит в пол-оборота, опуская правую руку. Мощный выстрел горящей болью отдаётся в животе, чуть ниже камеры искры, но смерть не приходит. — Ещё обезболивающего! Это нормально! — почему-то голосом Рэтчета говорит… сам же медик автоботов. Поляна и лес меняются железной крышей ангара, а Мегатрон и Саундвейв вдруг становятся Рэтчетом и Уилджеком с сосредоточенными лицами. — Знаешь… — говорит Рэтчет с холодным выражением лица, тем, которое на его фейсплее не появлялось ни разу, — Саундвейву понадобилось больше половины Астроцикла*, чтобы понять, кто является крысой на моем корабле, — гул турбин и ангар снова растворяются, заменяясь на уже знакомый лес. Фиолетовым светом слепят окуляры хвостовые турбины улетающего Мегатрона, которые, впрочем, быстро заслоняет чёрный экран-маска. Сейчас все их разговоры прослушиваются, Саундвейв знает это, но смотреть чужими глазами не научились даже трансформеры. Такой знакомый голубой цветок: он перебирает его в длинных пальцах прямо перед ее закрывающимися окулярами. Память. Извинения. Ослабшие руки тянутся к чёрной маске: «Позволь ещё раз взглянуть на тебя», но сил не хватает; он бережно подхватывает ее манипулятор своим, а другим снимает защитный щиток. Слабая улыбка выплывает на ослабшие губы, когда мягкое железо касается ее пальцев. Видение тает, словно тень, и Спарквил уже не видит, как десептиконский связист бережно целует ее в лоб в таком по-человечески семейном жесте, хотя точно помнит, что это было. Но пере окулярами снова Рэтчет, он что-то говорит, но фемлинг не хочет слушать. Вместо голоса медика в аудиосенсорах писк и вой на всех доступных союзных частотах. Знак горит, но на сигнал никто не ответит. Предателей не спасают, и плевать, что предательства нет. И надежда только на то, что данные, собранные за многие века, успели передать. Они должны быть у Сигмы: резервная копия настоящей флешки, что находится сейчас под грудными пластинами. Лорд Мегатрон жесток и расчётлив, он дал ей шанс, не как Дредвингу: менее сильный выстрел, более далекое расстояние и все это вместе — медленная смерть с самой крохотной возможностью выкарабкаться, которая вряд ли появится. Она уже не видела подоспевшего Бамблби, перед окулярами снова незнакомый ангар: не старая база, той уже нет. Рэтчет что-то говорит, теперь почему-то голосом старого друга, напарника: — /Держись. Скоро тебе помогут. Дура. Не надо было тебе лезть в это пекло/ — а как же иначе? Жар от раны, оставленной повелителем десептиконов, пропал, как и обрывки воспоминаний, смешанные с чем-то странным, нереальным и никогда не существовавшим. Но из мести приходит тишина, разбавляемая только звуками тихих и плавных металлических шагов. — Мы сделали все, что могли, — знакомый голос: значит, Рэтчет не был плодом воспалённого сознания, а взаправду возился с ней. Интересно, зачем? — У неё была повреждена Т-шестерня и ещё несколько важных органов, но функционировать она будет нормально, даже трансформироваться сможет, просто надо будет немного подождать. Первое время, где-то декацикл*, трансформироваться ей нельзя точно, — а вот это плохие новости: целый декацикл без трансформации совсем и совсем не весело. Интересно, у них хоть краска-то есть? Чёрный цвет ей давно надоел. — Когда она очнётся, я не знаю, — а она и не отключалась, просто была на грани сознания и сна. В дурной, правда дурной голове вращается одна с трудом оформившаяся мысль: — Весело мне жить будет, — наверное, все же надо открыть глаза? Или нет? Лица-то какие шокированные! — Привет? — все страхи резко забылись, но приветствие вышло на удивление тихим. А бедную Дарси жаль, Рэтчет уже чуть ли внутренности из радостной псинки не выдавливает. Наверное, надо было меньше думать и больше следить за языком. А вообще молчать надо было. Молчать!