***
Проще всего было бы зайти в ближайший супермаркет и профессионально спиваться дома, проще и дешевле, но Сонён в данный момент ненавистна сама мысль об этом. А вот попавшая в поле зрения вывеска незнакомого бара кажется вполне подходящим предлогом заглянуть внутрь, чтобы раствориться вместе со своим горем среди шумного веселья. То, что затеряться в толпе не получится, становится очевидным сразу же: зал заведения пуст, только шахматный столик в уголке занят двумя парнями, на вид едва совершеннолетними. За стойкой молодой бармен весьма пиратского вида, которому для полной картины не хватает, разве что, повязки на один глаз, переговаривается с посетительницей на малопонятном для девушки английском. Одним словом, место кажется весьма подозрительным, да и публика подобралась сомнительная, чего только стоят раритетный костюм бармена с заткнутым за ухо красным пером и эти двое, спорящие из-за партии в шахматы так яростно, словно на кону, по меньшей мере, их жизни. С другой стороны, нормальные люди отмечают этот день в кругу семьи или с любимыми, а не сидят по питейным заведениям в компании опустошённого бокала (Пак Сонён – не пессимист, но в её случае стакан почему-то всегда пуст, и даже не наполовину). – Проходите, не стесняйтесь, – одаривает её широкой улыбкой бармен, отвлекаясь от разговора, – у нас тут, можно сказать, тесная дружеская компания, но вы не бойтесь – никто не кусается. Сонён могла бы поспорить с его утверждением, учитывая то, как хищно скалится этот псевдопират, но, вместо этого, с противным скрипом отодвигает высокий стул и располагается за стойкой. – Не пугай девочку, Алекс, так у вас никогда нормальной выручки не будет, – смеётся девушка за стойкой. От её голоса у Сонён возникает смутное чувство дежавю, и она, сама того не желая, пристально вглядывается в чужой профиль в приглушённом свете подвесных ламп. Алекс невозмутимо интересуется, чего для начала желает их прекрасная гостья. – По секрету, им вчера привезли превосходнейший ром, – незнакомка поворачивается к Сонён и заговорщически подмигивает, – только тсс, я ничего не говорила. Девушка растерянно охает и цепляется за чужую руку, сплошь покрытую татуировками. В это сложно поверить, но даже спустя пять долгих лет, она безошибочно помнит каждую чёрточку на этом лице. – Эмбер, ты? Та самая Эмбер, какой она была в их последнюю встречу, однако немного старше, со сбритыми теперь висками и цепляющими взгляд татуировками на оголённых участках кожи, улыбается ей всё так же тепло и открыто, и у Сонён не остаётся сомнений. Одно лишь удивление столь чудовищно удачному совпадению, да сожаление, что не смогла найти её раньше. Впрочем, о втором Сонён быстро забывает, ведь как уверяет Эмбер: «Мы наконец-то встретились, а остальное не так уж и важно». Она просит Алекса сделать им по коктейлю его авторства и болтает без умолку о баре, о ребятах за столиком, о немыслимых путешествиях по разным уголкам Земного шара и других отвлеченных вещах, существующих в параллельной с Сонён реальности. Эмбер не задает неуместных вопросов, за что Сонён особенно благодарна: ей совсем не хочется рассказывать о том, что это Рождество она встречает одна, потому что отношения с отцом, всегда бывшие не самыми доверительными, стали болезненно натянутыми после смерти мамы в страшной аварии ровно год назад; что, следовательно из первого пункта, никто из друзей не нашёл в себе смелости позвать в гости или на вечеринку в этот день, оставляя её наедине с медленно уничтожающей изнутри болью. О своей жизни Сонён тоже сложно говорить – чересчур много сожалений и задвинутых куда подальше амбиций, но всё же не настолько. В горящих, прямо-таки искрящихся жизнелюбием, глазах Эмбер она видит отражение той жизни, о которой они вдвоём мечтали когда-то, и Сонён становится до жути обидно, потому что не сбылось. И поздно, наверное, пытаться что-то менять. – Заходи ещё, мы тут почти каждый вечер собираемся, – говорит Эмбер на прощание. Не из вежливости, а действительно просит не забывать о ней – понимает Сонён, обещая себе обязательно вернуться, если не завтра, то на выходных точно.***
Обратно Сонён добирается как во сне: обледенелые тротуары под её ногами превращаются в гулкие школьные коридоры, а завывания ветра сменяются разноголосым эхом. И вроде выпила совсем немного, но каждый шаг упорно возвращает девушку в ту весну, когда ей было (о боже) всего шестнадцать, во дворах цвели сливы, и будущее казалось радостным приключением, а не затянувшимся бэд трипом. Тогда самым ужасным был страх, что родители узнают о том, что она вдвоём с Эмбер сбегает с уроков, чтобы сходить в кино подешевле или просто побродить по городу, держась за руки и наслаждаясь тёплым майским солнышком. Сонён боялась признаться даже самой себе, что была влюблена в эту бесстрашную девчонку, которая смеялась над требованиями общества, диктовавшего ей как одеваться, краситься, вести себя с парнями. Спустя годы Пак осознала, что мальчишеский стиль подруги был просто следствием того, что приходилось донашивать одежду за старшими братьями, короткие стрижки экономили время и силы. Но тогда это казалось верхом смелости, и Сонён, правда, очень гордилась тем фактом, что Эмбер предпочитает проводить время именно с ней. Всё же они были слишком разными, даже социальное положение их семей кардинально отличалось. Но хотя Сонён никогда не приходилось думать о том, что она будет есть на ужин и будет ли, или где найти деньги на новую форму; Эмбер ни разу не ставила подруге в упрёк её материальное благополучие. Тогда легко было обсуждать «глупых взрослых» за втихомолку открытым вином, которое приходилось пить из кружек. Эмбер обещала, что они никогда не станут такими же, не повзрослеют, сколько бы лет ни прошло. Не перестанут верить, что возможно вообще всё, а любую мечту можно осуществить. «Что ж, хоть у кого-то из нас, похоже, получилось», – усмехается нынешняя Сонён. Это кажется справедливым, потому что она была той, кто всегда сбегал от реальности, пока Эмбер тяжело трудилась даже в свои шестнадцать, борясь за право выбирать жизненный путь и принимать решения самостоятельно.