Цвета Силы

«Однажды, когда ты ошибешься, я надеюсь, что это произойдет при мне». - Лея Органа Пылающий лоб прислонился к ледяной стали переборки, моментально сделав её мокрой. Человек в сумраке заснувшего корабля содрогался, словно в припадке, - тяжело, судорожно, однако молча. Со стороны могло возникнуть впечатление, что силуэт разрывается от немого смеха, однако затем темная фигура развернулась и блеснула мокрыми щеками в полоске света, проникающей из лобового иллюминатора. Сейчас, именно для этого человека, пилотская рубка не была мертвенно тиха и пуста. Она наполнилась многообразными силуэтами, которые суетились, переносили вещи, нажимали на кнопки, а затем мягко отодвигали путающегося под ногами ребенка в сторону. Соло-младший смотрел невидимый фильм воспоминаний, который существовал только для него. Каждая фигура, которую он видел из-под прикрытых век, обрела смысл и цель своего существования. А затем всё же хриплый стон вырвался из его груди, который он изо всех сил стремился сдержать, но не смог. Это словно разъярило или расстроило его, поскольку мужчина, стиснув зубы, мотнул головой, стряхивая горячие капли пота и слёз на сизый пол. Эмоции хищными зверьками роились в голове, кусали и терзали, не давая сосредоточиться, не позволяя возыметь над ними верх, успокоиться и привести себя в порядок. Боль разрывала грудь на части, однако оказалась заперта у сердца и никак не могла найти выход наружу – потому билась, подобно птице в клетке, об прутья, причиняя владельцу невыносимые муки. И хотя рядом с ним никого не было, он всё равно говорил вслух, словно разговаривал и сам с собою, и с неким призраком. - Зачем… - просипел он, неловко засопев и яростно проведя рукавом по лицу, размазывая пот еще больше. – Я никогда не хотел рождаться таким… и я не просил этого. Зачем вы таким меня сделали?! Впрочем, Бен понимал, что ярость его больше направлена на самого себя, нежели на родителей. Перед родителями же он, чего никому не говорил, до сих пор нёс в себе чувство глубокой вины и сожаления. - Вы слишком много пережили из-за меня, - на сей раз он уже шептал, словно не мог определиться, злится он или испытывает другие чувства. – Никто не заслуживает такой ноши… и я не знаю, что мне сделать с этим. Я пытался… Наконец, в световой полоске мелькнул предмет, который мужчина всё это время сжимал в руке. Сжимал, словно священное писание или великое откровение, которое слишком страшно выпустить. И прижал он к себе эту книгу как-то странно, компульсивно и нервозно, словно стремился, напротив, оттолкнуть её от груди, а не привлечь. Как будто хотел не защититься книгой – а защитить книгой всё вокруг от себя самого. - Я пытался, - повторил он, уже тверже, однако содрогаться не перестал. – Но сколько бы я ни пытался, чудовище во мне становилось только сильнее. Оно будто смеется надо мною, издевается… постоянно, раз за разом… это слишком больно, - он ошалело уставился в угол рубки, будто увидел что-то там. – Это больно, - резюмировал Соло-младший, стискивая книгу до побеления костяшек. А затем с ненавистью взглянул на неё, будто это книга во всём виновата. - «Не эмоции, а покой», - передразнил он, тряся головой, чтобы смахнуть постыдные слёзы. – «Не страсть, а безмятежность»… заклинания душевнобольных! Что вы знаете об этом! Книга глухо стукнулась об стену, а потом молчаливо замерла на стальном полу. Ему показалось, что с каким-то немым укором. - Что вы знаете об этом, - ожесточеннее и спокойнее произнес он. Боли, рвавшей грудь, это, однако, не умалило. Бену показалось, что он услышал голос, однако, оглядев помещение, он понял, что никаких призраков Силы и прочих иллюзий нет. Голос звучал слабо и невнятно, словно разум игрался со своим обладателем, заигрывал, но не издевался. «Ничего. Мы ничего не знаем об этом», - вот что услышал Бен. Вновь заозирался, но никого не нашел и разочарованно вздохнул, перестав трястись и вновь размазав рукавом по лицу сопли и слёзы. Мама часто говорила отцу, что когда – даже не «если», а «когда», - он ошибется, она хочет, чтобы это произошло при ней. Хану всегда казалось, что таким образом жена подтрунивает над ним, высмеивает, а потому он очень не хотел показывать свои ошибки. Хоть и скрывал как-то неуклюже, язвя и огрызаясь на замечания. Однако то же самое мама когда-то сказала и Бену. Он услышал этот голос в голове, словно всё произошло не двадцать лет назад, а только вчера. «Когда ты ошибешься, я надеюсь, что это произойдет при мне. Тогда мы сможем исправить ошибку вместе». Наверное, она бы и супругу хотела что-то подобное сказать, однако, видимо, опасалась подыграть и без того раздутой гордости Хана. Потому и выходило у них всегда так: он думал, что это издёвка и отвечал сарказмом – и Лея не терялась, ювелирно затыкая ему рот остротой. Вопреки разрывающей нутро боли, Бен на секунду улыбнулся – призрачно, задевая уголками губ не перестающие катиться градины солёной влаги. Они всегда ссорились. Но он всегда к ней возвращался. А она всегда знала, что он вернется… хотя и ненавидела ждать. А потом у них родилось чудовище. Которое, не разбирая, напало на кровного дядю, разрушило всё, что они любили и взращивали… и стало слугой другого человека. Всё для того, чтобы не думать самому и не решать, что делать. Когда тебе отдают приказы, даже, если ты не хочешь их выполнять, даже, если всё твоё естество сопротивляется этому, это всё равно проще, чем выбирать самому, что делать. Бен ожесточенно сжал кулаки, усмехаясь горько, словно пришел к некому общему знаменателю. Вот так и должно быть всегда. Чудовище нужно держать на коротком поводке. И не нужно относиться к нему как к человеку. Это слишком опасно. Он – опасен. Он это понимал. Он это знал. Всякий раз, как отправлялся выполнять очередной приказ Верховного Правителя, всякий раз, как возвращался, а затем нередко следовало суровое наказание. Даже, если Кайло Рен не ошибался, наказывали Бена Соло. Для профилактики, чтобы помнил своё место. И каждое такое наказание, каждый удар, каждый разряд молнией чудовище по имени Кайло Рен принимало всем своим естеством. Оно знало, что заслуживает только этого. Оно упивалось наказанием. Боль физическая выжигала из груди боль душевную. Ту самую, что сейчас терзала его изнутри. Потом он начал стучать. Он стучал кулаком об стену, пока не стёр костяшки до крови. Но даже это не остановило его. Кайло Рен, спавший всё это время внутри, грызший и истязавший, восторженно выгнулся, приветствуя кровь и свисающие клочьями ошметки кожи – боли он не ощущал. Боль ощущал Бен Соло, а не Кайло Рен. Как и сомнения, и вину, и много чего еще, что следовало выжечь каленым железом. Однако что-то мешало Бену вновь войти в это состояние, в котором он носил тяжелый шлем, под которым никогда и никому не видно эмоций. Не видно слез, которые катятся при взгляде на солдат, выстрелами подгоняющих мирных в каком-нибудь очередном поселении на краю галактики. Не видно сжатых губ при взгляде на корпоративных рабов, благодаря которым удалось так быстро построить военную технику и начать экспансию. Не видно, как он зажмуривается, когда очередной падаван падает на землю мертвый – пока еще не от его руки, он только учится, он только рядовой рыцарь Рен. Но он научится. Ему придется научиться. В стремлении изолировать себя от мира и найти понимание хоть где-нибудь, Бену Соло придется три раза сломать себя и прокрутить через мясорубку, чтобы научиться твердо сжимать клинок, чтобы подавлять рвущуюся из груди боль и чтобы никто, никогда и нигде больше не видел его чувств. Руки наконец безвольно опустились, моментально заляпав кровью ткань штанов и даже пол вокруг. Он и не заметил, как пробил кулаки почти до кости. Этого было явно недостаточно. Требовалось больше наказаний, чтобы вытравить птицу, бьющуюся об клетку внутри. Чтобы оторвать крылья бирюзовой бабочке, иногда вспархивающей где-то там, рядом с птицей. А самое важное – самое главное… чтобы мать и отец никогда не увидели этого. Никогда не увидели, как он отрывает крылья бабочке. Для своих родителей Бен Соло должен быть мертв, потому что… Ну, кто-то счел бы это такой позой или подростковым бунтом в тридцатилетнем мужчине. Возможно, даже был бы прав. Однако сам Бен знал: так нужно, потому что им было бы слишком больно узнать, каким их сын стал. И ничто не рвало ему душу сильнее, чем жалость к ним. То, в чем он до конца даже себе самому боялся признаться. То, что скрывал за гневными воплями о том, как ненавидит их… «Не было ненависти», - тихо ответил Кайло Рен когда-то смягчившейся Рей. Это – та самая правда, которую он давил и скрывал, маскируя её под обиду. Он не оправдал их ожиданий. И он рад, что когда академия джедаев сгорела, он и несколько падаванов, которых он увел с собой, ни разу не встретили по пути Люка. Бен не смог бы смотреть в глаза дяде. Он бы наверняка тотчас потребовал убить себя, бросившись в ноги Люку. А дядя бы не смог. Потому что Люк всегда верил в лучшее. Потому что Люк спас Дарта Вейдера. Сотворил по сути невозможное. А Бен не смог спасти даже себя. Поэтому, что было бы дальше – думать слишком страшно. Тем не менее, предсмертные слова отца, который решился на отважный поступок, чтобы спасти сына – эти слова втравились в голову Бену. Они мучали, изводили, он хотел навсегда забыть их. Но не мог. Это было его проклятием. «Я знаю, что мой сын жив». Бен заплакал вновь, но на этот раз уже не судорожно, а тихо – так плачут дети, когда думают, что их никто не видит. К слезам и поту на лице добавилась размазанная кровь, когда он сжал лицо руками, словно закрывался от чего-то страшного извне. Самое страшное, с чем он столкнулся – это с тем, что ты уже никогда не сможешь извиниться перед теми, кто умер. Ты никогда не сможешь сказать им, как ты благодарен, как тебе жаль, как ты их любишь. Именно потому он так стремился всякий раз убежать от Рей – он не хотел пережить это снова. Пока еще он не разочаровал её окончательно, лучше бы ей ненавидеть его. Помнить как Кайло Рена. Как чудовище. Бездушное, которое способно причинить лишь только боль, которое всё разрушает вокруг себя и не может ничего починить. Бен знал, что ни отец, ни мать не явятся ему в Силе. То, что он видел дядю или деда – и то заблудший джедай считал только галлюцинацией, игрой его воспаленного разума. Хотя, конечно, ему до конца хотелось верить в то, что это возможно. Возможно поговорить с теми, кого уже нет, попросить прощения, искупления, совета, напутствия… Он должен поступить как Люк. Должен бросить всё и улететь в изгнание. Иного пути нет. Растрёпанная книга, перекочевавшая от Люка к Рей, бесшумно поползла по полу, повинуясь трепетанию крыльев бабочки в Силе. Легкие, воздушные толчки нежно несли фолиант по полу, к обмякшему и будто смирившемуся телу. «Не рассматривайте поединок на световых мечах как победу или поражение. Каждое сражение имеет великое множество исходов. Когда вы стремитесь только к победе — и в поединке, и в других ситуациях — вы пятнаете свою победу. Победа становится хуже поражения. Лучше проиграть, чем грязно выиграть». Бен невольно сжал в руке рукоять светового меча. Хотя, конечно, прочитанное им вовсе никак не касалось схватки. Разве что схватки с самим собой. Он читал еще некоторое время в полумраке, щурясь и не переставая размазывать грязную и солёную влагу с кровью по лицу, смешивая все эти краски в невообразимый оттенок. Когда он дочитал до одной из строчек, вновь неистово забилась внутри птица в клетке, вновь затрепетали бирюзовые крылья. Вновь боль рванулась из груди, резонируя на прочитанное. «Пусть твоё сердце будет честно перед Силой. Всё прочее преходяще». «Преходяще», - прошептал он как заклинание. А затем вздрогнул, когда чья-то рука нежно провела по его плечу. Рей заглянула ему в глаза с необъятной нежностью и тронула за руку: - О чем ты думаешь?.. Бен помедлил, поджав губы и глядя мимо неё. Глядя на клинок перед собой, сейчас мирно спящий в ладони. - Я устал убивать, - его голос дрогнул, но он заставил взять себя в руки. - Мне всё тяжелее убивать солдат, которыми когда-то я же сам командовал, понимаешь?.. Они - лишь разменные монеты в игре амбициозных людей. Они не заслуживают смерть. И я не знаю, сколько еще выдержу этого. - Фанатизм - это как безумие. Он сметает всё на своем пути. И... Она замерла на полуслове, а он устало взглянул на неё: - Что?.. - Я хотела сказать, что для многих из них уже слишком поздно, но потом вспомнила, с кем я разговариваю, - улыбнулась она лучезарно. Но на его лице не было ни тени улыбки. Лишь кривая усмешка, от которой шрам исказил облик подобно трещине на стекле. - Однако ты права в том, что фанатизм - это безумие. И я прошел через него, я нырнул в это безумие полностью, я захлебывался им и тонул в нём. И лишь чудом я увидел свет - и вынырнул на него из глубокой тьмы, с самого дна. - И теперь тебя мучают отголоски этого дна в других?.. - Мучают. Я знаю, что они испытывают. И я всё так же злюсь и с трудом сдерживаю свои эмоции. Вот только теперь я ненавижу только и только себя. Не других. Себя. За слабость и за то, что многое мне неподвластно. - Например, что?.. Как по мне, в твоих руках сейчас сосредоточено очень многое. - Ты не права. Не в моих, а в твоих. Это ты своими способностями и навыками даруешь жизнь. Исцеляешь раны, облегчаешь боль. Вот что такое контроль. Вот что такое сила. Я же лишь могу обрушивать грозу с небес, но всякий раз, как делаю это, как вижу падающие тела некогда живых и дышащих людей, что-то внутри меня умирает. Я бы хотел иметь силы обращать солдат вспять, чтобы они бежали с поля боя - бежали далеко, потому что это не их война, это не за своё счастье они воюют. - Но ты ведь сам сказал, что я способна исцелять... значит, смогу оживить в тебе и мёртвое?.. - Как бы ты ни была искусна в этом, этого ты не сможешь. Никто не сможет. Даже сама Великая Сила, воплотись она передо мной сейчас. Такие раны уже никогда не заживают. Когда ты впервые убиваешь, ты уже прыгаешь с обрыва, на который нельзя залезть назад… Рей опустилась перед ним на колени и, сдёрнув с руки одну из своих повязок, начала вытирать ему лицо – медленно и бережно, словно перед ней сейчас сидел не взрослый мужчина, а заплаканный ребенок. - Ты знаешь, до нашего… путешествия, назовем это так… у меня ничего не получалось, - почему-то девушка улыбалась, и Бену подумалось даже, что она смеется сейчас над ним. Однако он не стал вспыхивать, как это случалось раньше. У него просто не осталось на это ни сил, ни эмоций. Лишь боль в груди не унималась – и он задыхался, судорожно схватывая иногда воздух. - Что не получалось?.. – выдавил он слабо. - Я вернула тебя к жизни, - начала вспоминать Рей, не переставая улыбаться. – Я исцеляла раны касанием... Но почему-то, когда я училась весь год по учебникам Люка, у меня ничего не выходило… ничего, кроме самого простого. Вроде «камни поднимать», - выделила она последнюю фразу. Видя непонимающий взгляд собеседника, девушка пояснила: - Люк говорил мне так. Сила – это не о том, как поднимать камни. Это… совсем о другом. И вот это другое… оно было просто закрыто для меня. Знаешь, как будто ты каждую ночь смотришь на небо, мечтая о падающей звезде, чтобы загадать желание, но она всё не летит и не летит… - Ты мечтала?.. - Да, - Рей послюнявила краешек повязки, а затем принялась оттирать уже разбитые руки Бена. – О том, чтобы улететь с Джакку… хотя, по правде говоря, если бы не случай, я бы никогда на это не решилась. Ты знаешь, намного проще плыть по течению, чем самому решаться на какие-то серьезные вещи… - Я знаю, - с такой уверенностью произнес Бен, что некоторое время они просто молчали, пока девушка, забавно дергая носом, оттирала кровь с его ладоней. - Сила, словно живой источник, открылась передо мной, когда я оказалась рядом с тобой. Как будто я была неполноценна всё время, но сложилась мозаика, соединились детали в механизме... Ты помнишь наш первый поединок?.. Мужчина криво и невольно улыбнулся, вспоминая свое поражение. - Я был изумлен, что какая-то девчонка, младше меня в два раза, смогла так избить меня. - Я тоже, - призналась Рей. – Но в меня как будто влилась Сила рядом с тобой. Я даже на мгновения забывала, что дерусь, а не танцую, пока ты не начинал рычать и ожесточенно бить себя – по бедру, по груди… а я недоумевала, что ты делаешь… Бен сперва не хотел отвечать на эти слова. Но всё же ответил – скорее для себя самого, нежели для неё. - Потому что когда тебе физически больно… это помогает не ощущать ничего, кроме ярости. Только ярость, только цель. Я… я был счастлив, когда Чубакка ранил меня. Правда, знаешь, об одном я жалел… - О чем?.. Бен мрачно посмотрел на нее из-под нахмуренных бровей. Всё лицо его будто потускнело и ввалилось в этот момент – и выглядело это действительно пугающе. - О том, что он не убил меня сразу. Рей вздохнула, а затем бросила взгляд на страницу, которую до её прихода читал мужчина. Некоторое время молчала, словно её утомил разговор и она решила почитать. Солнечный луч особенно ярко ударил в иллюминатор, утопив и книгу, и людей, и всё вокруг в сверкающем золоте. Как будто сама Сила поцеловала сидящих на холодном полу людей, обняв солнечным теплом и укутав от всех прочих глаз ослепительным сиянием. - Если бы Чубакка убил тебя сразу, ты бы не умер как Соло, - наконец, ответила она. – И династии Скайуокеров наступил бы конец. Остались бы лишь такие как я, которых некому обучить, некому направить... ведь это в сути Скайуокеров - учить на своих ошибках других. Как это делал Люк для меня... а потом уже делал ты. Можешь считать меня суеверной, но мне кажется, что сама Сила вмешалась и не пожелала этого. Потому что именно перед Силой ты всегда был честен… и она отблагодарила тебя за это. Ты ведь помнишь Кодекс?.. - Я всю эту книгу помню наизусть, - буркнул Бен, на секунду почуяв привычную уязвленность. - Джедай следует пути Силы. А Сила следует путям жизни. Бен, ты так и не понял главного… самое главное – это жизнь. В том числе и твоя тоже. Какой бы она ни была. И даже, если ты сам считаешь её бесполезной, Сила считает иначе. - Откуда тебе знать?.. – раздраженно ответил мужчина. - Потому что. «Сила во мне и в тебе и во всём вокруг. В дереве, в камне, в траве»… потому что я тоже – Сила, Бен. И ты. Просто ты… закрылся от Силы в себе. Потому ты её не слышишь. Но я-то слышу, - девушка игриво подмигнула. А он внезапно ощутил, как вместо рвущей грудь боли остался тихий, мерцающий огонек, который наливается теплом. И почему-то этого чувства Бен устыдился. Слишком уж непривычно было оно. Слишком непривычно то, что не приносит боли и отчуждения. Ему казалось, что за этот час он выплакал всё, что только мог – чем совершенно не гордился и ненавидел себя за это. Однако всё же ещё одна капля застыла в уголке его глаза. Только эта капля – единственная из всех – искрилась золотом в солнечном свете. И была не обжигающе горячей, а теплой, потому он легко сморгнул её, не заметив. - Я не знаю, как же теперь… - Бен запнулся, когда передатчик «Сокола» внезапно захрипел. Некоторое время мужчина всматривался в лицо собеседницы, словно надеялся найти там ответ или подтверждение тому, что нужно делать. Однако Рей лишь улыбалась. Словно дразнила его, заставляя думать самому. Самому принимать решение, а не следовать приказам. - Ау, на галерке, - недовольно прохрипел передатчик, который тщетно взывал уже минуту подряд. – Ну серьезно, если так будет продолжаться, мы просто бросим вас здесь и сами будем всё решать, - в голосе явственно узнавался Дэмерон По. – И поверьте: вы НЕ захотите, чтобы мы сами всё решали! - Сильное заявление от адмирала, - Бен изумился тому, что его голос, когда он подошел и взял в руки микрофон, прозвучал спокойно и твердо. Похоже, он действительно сам себя совершенно не знал. - Всё никак не привыкну к нашей новой структуре, - театрально проворчал По. – И что теперь человек, который раньше держал меня в клетке и пытал меня, мой коллега. - Как и ты, я просто выполнял приказы, - сурово отбрил Соло-младший. – Но теперь нас трое. И кто-то должен… Он запнулся. - Знаю, знаю, - вздохнул По с напускным страданием. – Кто-то должен приказы и отдавать, да?.. Три капитана, - запел он какую-то народную песню, - три капитана… - Так что там с ПВО? – прервал этот словесный поток Бен. – Вам же не нужно напоминать их ставить? - Ну, э, - Черный Лидер запнулся. – Технически, еще не весь торговый путь мы покрыли… - Пожалуйста, - Бен зажмурился, словно от мигрени, - пожалуйста, не забывайте ставить ПВО! Нам критически важно сохранить этот торговый путь. Это наш единственный выход к ядру галактики. Почему я должен снова это пояснять?.. Я что, учитель в школе?.. - Ой, всё, - микрофон зашипел, будто кто-то плюнул в него. - Ладно. А что с эскадрильями?.. - А вот здесь всё намного лучше. Мы пустили в оборот веселые штучки, которые нашли на Хоте, теперь у нас хотя бы не одна долбаная Черная эскадрилья. Есть еще Красная, достраиваем Синюю… - А что будет, когда у вас закончатся цвета?.. – усмехнулся Бен, присаживаясь в кресло и осознавая, что разговор затянется. - Придумаем другие, - фыркнул По. – Слушай, есть кое-что поважнее твоих несчастных ПВО. Финн вышел на связь со штурмовиками-ренегатами… - Штурмовики-ренегаты?.. Разве это возможно, учитывая их подготовку? - Эй, на себя посмотри, предатель, - послышался голос Финна. - Спасибо, предатель, - отбрил Бен. Рей молчаливо улыбалась, наблюдая за переговорами. Пусть она недолго знала Хана Соло и он, по сути, приходился ей совсем чужим человеком, всё же она не могла не распознать знакомые ноты, которые заставили её вздрогнуть от неожиданности. Словно Хан воскрес и уселся в свое старое потёртое кресло: - Финн что, уже генерал? Ну вот, стоит отлучиться – и у всех уже мания величия… Рей вышла бесшумно и незаметно, не переставая в полумраке загадочно улыбаться - той самой улыбкой, что преследовала всех светлых джедаев прошлого.