***
Проснулся Итачи днём. Снова в чужих объятиях. Опять кое-кому не хватает внимания? На губах проступает усталая ухмылка. Очередной отличный повод для Саске взвалить на другого человека свою тяжёлую тушку. Старший попытался освободиться из хватки хоть немного, смещая голову отото с груди на плечо и спуская закинутое на его живот бедро на колени. Теперь ему хотя бы было не тяжело. Даже в некоторой степени тепло и уютно. Обычно он терпеть не мог подобные проявления нежностей со стороны других, но Саске был явным исключением из правил — это точно. — Саске… — тихо выдохнул Итачи и прикрыл глаза, окунаясь в блаженство от этой несколько неловкой, но такой родной близости. Он не удержался от того, чтобы нежно вплести пальцы в черные пряди. Младший братишка весь был такой горячий. Ощутимый на вес. Размеренно дышащий. Успокаивающий одним своим присутствием. Хотя вчера Итачи готов был его убить. Ах да, точно. Вчера Итачи был очень зол на него. Ну вот зачем он это вспомнил? Теперь он злился снова. Почему? Да так, по чепухе. Всего лишь из-за того, что если бы он не нашёл младшего ночью, этот маленький придурок проснулся бы не в его постели, а с какой-нибудь старой кошёлкой или, того хуже, с мужиком. Даже мельком думать об этом было тошно. Саске, его Саске, его наивный очаровательный братик в грязном соитии… отдающий себя незнакомым людям… Итачи даже сам не заметил, как нежное трепание мягких темных волос превратилось в жесткую хватку. А может и заметил, но ничего поделать с собой не мог — челюсти сжались в мысленном ступоре от злости. Он ненавидел, когда что-то выходило из-под его контроля (что-то, связанное с Саске). И, несмотря на то, что этот контроль был восстановлен, мысли о том, что всё запросто могло бы быть иначе, разъедали внутренности кислотой. — А-а… ах… — жалобно и тихо застонал Саске, содрогаясь и начиная копошиться, — ай… что… — он всё ещё не понимал, что происходит и почему вдруг стало так больно, хотя, казалось бы, ему так приятно и комфортно лежится. — Больно… — он неуклюже нащупал кулак Итачи в шевелюре, не открывая глаз, — убери… — А с чего бы мне тебя слушать, мальчик? — наигранным не своим голосом заговорил старший, но, всё же, ослабляя хватку. — Может, я маньяк? Или просто извращенец с кучей денег? Или в чьей ещё постели ты мог бы проснуться этим утром? — Что… ты чего… — забубнил младший, пытаясь проснуться. — Ничего, — устало вздохнул Итачи, аккуратно снимая с себя брата, чтобы встать. — Сейчас пойдем завтракать. Всё следующее время Итачи вёл себя отстранённо и холодно, и они с младшим провели завтрак, а точнее, обед, в молчании. Саске ощущал себя отвратительно — чувство вины и стыда вызывали желание умереть. Итачи вчера проявил к нему внимание, и не только внимание — интерес. Не только личностный, но и сексуальный. И вместо того, чтобы быть, как следует, благодарным, радостным, довольствоваться тем, что дают, Саске всё испортил… Раньше у него был шанс стать ближе к брату, а теперь он оказался даже дальше, чем был. Саске покрутил вилку с проткнутым в самое сердце зеленым салатом в руках, кривя губы от того, как щиплет глаза. «…из всех людей, с которыми мне доводилось встречаться, ты самый интересный». «…из всех людей ты самый нормальный». Слова брата эхом пронеслись в голове, перебирая струны души с тоскливой нежностью. Пробуждая не самые приятные воспоминания. — Так ты не будешь встречаться со мной? — недовольно спросила блондинка, убирая в сторону энциклопедию, которую десять минут назад ей показывал Саске. Это была его самая любимая книга. Он был внутренне рад показать Ино самые интересные, на его взгляд, страницы (даже если внешне оставался всё тем же хмурым мальчишкой), а она кивала и пыталась одобрительно комментировать всё подряд. Пока разговор вдруг не зашёл об этом. — Я просто хочу быть честен заранее: не думаю, что у меня есть на это время… я пока не хочу, — Саске вздохнул и грустно отвел взгляд. — Ясно, — устало выдохнула Ино, закатывая глаза. — Пойду домой, — она поднялась с кровати и без лишних церемоний прощаний пошла к двери. — Можем в следующий раз сходить к тебе. Покажешь свои любимые книги, — не особо вникая в то, что происходит, беспечно бросил Саске в спину уходящей гостьи. — М-да, наверное… пока, — она пожала плечами и лениво махнула рукой на прощание. И больше они не общались. Разве что изредка по делу. Ино просто потеряла всякий интерес к Саске, когда он точно дал ей понять, что между ними ничего не будет. Он искал дружбы. И хотел давать дружбу. Но никому эта дружба была не нужна. Никому не интересны его мысли и он сам. Наруто и Сакура никогда не интересуются тем, что у него на душе. У них просто есть какое-то иррациональное желание держать его рядом. Но разве можно это назвать настоящей дружбой? А Итачи, казалось, не такой… Он всегда был другой. Не как все. Особенный. Понимающий его без слов, желающий понимать. Единственный. Саске не мог его потерять. — Нии-сан, — тихонько обратился младший, проводя пальцем по краю чашки и собирая влагу. — Да, Саске? — поднял равнодушный взгляд Итачи. — Прости меня, пожалуйста. За всё, что натворил, — словно бы сжавшись, как ёжик, и выглядывая опасливо из-под челки, неловко сказал юноша. Итачи взял в руки ножик и вилку и начал разрезать яичницу. — Угу, — ёмко ответил он, скобля серебристым лезвием по тарелке и не поднимая взгляд. Саске понял, что это означало провал. Но, может, если он начнет вести себя, как ни в чем не бывало, то Итачи забудет свои обиды? — Чем сегодня займемся? — выдавил из себя младший Учиха с вымученной легкой улыбкой. — Я — ничем. Первую половину дня точно. Хочу полежать после всего этого похмелья, — невозмутимо поведал старший. — А… н-ну, и я тогда тоже… — пробормотал Саске, с ужасом представляя себе часы неловкости наедине со злым братом. Когда они вернулись в каюту, юноша бросил взгляд на кровать и вспомнил кое-что. — Если я вернусь, и тебя здесь не будет, Саске, я точно стяну с себя ремень и отшлепаю тебя так, что живого места не останется. Может быть, Итачи нужно выпустить пар, и тогда он простит его, наконец? — Нии-сан… — неловко обратился младший, подходя к кровати, на которую сел Итачи, расстегивая свой пиджак. — Что такое? — спокойно ответил старший, снимая лишнюю одежду и оставаясь в рубашке и штанах. — Послушай, я… — Саске старался сделать взгляд решительнее и хмурил брови, отчего выглядел ещё более умилительно, — братик, я понимаю, что ты злишься, и я этого заслужил… Итачи оперся руками о матрас, откидывая спину чуть-чуть назад и выслушивая неловкую речь очаровательно краснеющего и чешущего локти брата. Откровенно говоря, ему не хотелось сейчас получать какие-либо оправдания или извинения. Он сам не знал, на что злился, и почему ему было так плохо. Но ему было любопытно, что же выдаст его глупый брат. — Если тебе так необходимо выпустить злость, то… ну, если ты правда зол, тогда… — школьник сунул руки в карманы, фокусируя дрожащие влажные зрачки на полуразобранной сумке с вещами. — Можешь наказать меня. Глаза Итачи расширились в удивлении, пока сердце, казалось, замерло, а на ладонях выступил холодный пот. Наказать? В мире существовало много разных наказаний для детей за провинность. Ставить в угол, лишать общения с друзьями, лишать интернета или девайсов… но Саске и Итачи, конечно же, думали, подразумевали совершенно иное. — У тебя склонность к мазохизму, маленький брат? — ровным голосом вопросил Итачи, склоняя голову набок. — Я просто хочу, чтобы ты перестал злиться. Чтобы ты меня простил, и всё стало, как прежде, — с надеждой проговорил младший, делая небольшой шажок вперед. — Если тебе для этого надо меня отшлёпать, на что ты вчера сам намекнул (я не с потолка это взял), то и ладно. Итачи мог бы сказать, что это всё крайне нелепо. Что он не имеет права наказывать брата, и что брат давно вырос из возраста для наказаний. Но он не мог. Это как отказаться от миллиона долларов. Никто никогда не сможет сказать, почему Итачи так наслаждался ощущать власть над Саске, проявляя это иногда (или всегда) не самым лучшим образом. Вроде бы у него не было комплексов, не было жажды самоутвердиться, нет. В общем, проблема в том, что от одного только слова «наказание» ему уже становилось жарковато и горло рефлекторно сглатывало слюну. Но только по отношению к Саске. Почему? На ум приходили только пару слов: «близость» и «контакт». Словно он не мог по-другому прикоснуться к нему, не мог по-другому сократить расстояние и ощутить его. А вот картина, которую он себе представил… сразу удовлетворяла всю эту потребность, эту тягу, не оставляя после себя возможной боли отвержения. Итачи молча прикрыл глаза и набрал воздуха в грудь, поднимая лицо к потолку и всё ещё опираясь ладонями о кровать. После чего медленно перевел взгляд из-под прищуренных век на младшего брата и неторопливо поманил его к себе знакомым с детства жестом руки. Саске нервно сжал кулаки и сглотнул, делая неуверенный шаг вперед ближе к брату. Старший, не дыша, наблюдал за тем, как брюнет остановился в шаге от него и начал расстегивать пуговицу на джинсах, затем ширинку, почти беззвучно, а после было слышно, как рухнули на темно-синий ковер штаны. Саске остался в одной лишь футболке цвета морского дна и черных облегающих боксерах. Он уже не жался, не уходил в себя в самозащите. Казалось, он преодолел в себе что-то и теперь спокойно и открыто стоял напротив брата. — Трусы снимать? Итачи призадумался. Предложение, конечно, аппетитное, но, наверное, чересчур. — Необязательно. Ложись, — он красноречиво указал на свои колени, что впритык огибали край кровати, оставляя как раз много места на бедрах для того, чтобы на них уместился брат. Когда Саске принял нужную позу, уложившись пахом на бедра брата, он вдруг осознал с трепетным содроганием в животе и груди, насколько же он теперь уязвим. Будто слепой и беззащитный котенок. Он даже не мог знать, в какой момент карающая изящная ладонь брата опустится на его ягодицы со смачным шлепком. Это чувство полной неизвестности и непредсказуемости, болезненно-тягучего нервного ожидания в поглощении асфиксией, заставляло его так напрячься, что внутри помимо всего прочего зародилось новое чувство. Совершенно неуместное, постыдное, сумасшедшее. Возбуждение. Он смотрел на аккуратно заправленное одеяло в сжатых под лицом кулаках, ощущал тепло бедер брата под пахом и думал только об одном: «Лишь бы не встал!». — Ну что ж… — голос Итачи был каким-то непривычно низким, всеобъемлющим, слишком властным, будто бы голосом не человека, но Бога, или дьявола, а впрочем, где разница. Саске почувствовал, как на его ягодицы, обтянутые черной тканью, аккуратно опустилась чужая рука, облегая их упругие формы и немного поглаживая. — Для начала, Саске, я хочу, чтобы ты хорошо запомнил. Ты, пускай уже не маленький, но всё ещё дитё. Ты умный, но ты неопытный. Поэтому ответственность за тебя несу я. И все твои действия должен контролировать я. У меня нет другого выбора. И ты, в свою очередь, должен идти мне в этом навстречу. И вот это тебе за то, что нарушил данное положение о дозволенном, — Итачи красноречиво потер ягодицу, приготавливая Саске к тому, что сейчас произойдёт первый шлепок. Начать всегда тяжелее всего, особенно для того, кому этот шлепок предстоит получить. Саске напрягся, ощущая, как с ягодиц пропало всякое чужое давление, и появилось обманчивое чувство легкости, ознаменовывающее то, что сейчас карающая ладонь взмахнула вверх, будто хищная птица, и в секунду ударит по мягким мышцам с громким шлепком. — Ах! — не удержал стона скорее неожиданности, чем боли, Саске, когда его смачно шлепнули по заднице. — Саске, это наказание или ролевые игры? — добродушно фыркнул Итачи, трактуя стон как излишне сладостный (от чего получил чертов садистский кайф). — Может… стоит быть пожестче? — задал старший риторический вопрос, и, прицелившись взглядом на две аппетитные и обтянутые в черную ткань ягодицы, совершил в одно мгновение новый шлепок, на что младший довольно резко выгнулся, содрогаясь, и издал ещё более громкий стон. — А-ах-ц-ц! — жалобно и, господи, слишком распутно, нежели болезненно, испустил судорожный вздох Саске, сам себя не контролируя и желая умереть от стыда. — Блин, снова я… прости… — Никто не разрешал тебе говорить. «Шлёп!». — Нгх! — стиснул зубы Саске, пытаясь хоть как-то привыкнуть к этой так неожиданно проявившейся в Итачи доминантности. Это наказание действительно превращалось в какую-то эротическую ролевую игру. И, вероятно, именно поэтому, младший, вместо того, чтобы чувствовать себя униженным, ощущал совершенно иное. Он и сам не мог понять, отчего зарождалось это жгучее в животе и груди чувство. Далекое от злобы или жажды прекратить. — А теперь ты четко, внятно и честно рассказываешь мне подробности того вечера, — спокойным и привычно холодным тоном приказал Итачи. — За умалчивания и слишком долгие раздумья последует наказание. Начинай. — Й-я, ну… — начал мямлить Саске, — я пошёл на четвертую палубу, где эти казино и рестораны… сперва зашёл в казино, потупил там минуты две, пошёл в тот ресторан… решил подсесть к группе дам, которым было лет около сорока или тридцати пяти, потом этот конкурс начался, а потом ты меня забрал, — задыхающимся хриплым голосом пробубнил младший в сжимающие одеяло кулаки. Сердце неприятно ёкнуло, когда по телу прошлась очередная волна неожиданной боли, а от стен каюты отразился оглушительный хлопок, который, правда, для Саске был услышан, словно под водой. — Хк! — он подавился вдыхаемым воздухом. — Умалчивание, — ёмко констатировал Итачи, прикрывая веки в мрачном раздражении. Саске не рассказал ничего ни про помаду, ни про порванную футболку. Но разжевывать ему то, что он хочет услышать, старший не собирался. — Да, до того как начался конкурс, мы ещё посидели. Они меня спросили о том, кто я, с кем я, я рассказал, что я школьник, с братом, — пытался невозмутимо объясняться младший, стараясь не обращать внимания на то, как приятны поглаживания властной ладони по обожженным местам. — А потом… сложно объяснить, мы просто начали пить, они начали лезть ко мне, тискать меня. А потом я ушёл на сцену. — Почему порвана футболка? — вздохнул Итачи, ненавязчиво проводя ладонью по впадинке и затем на рельефы мышц под черной тканью. Так хотелось забраться, наконец, под эти чертовы боксеры… — Сам порвал… психанул пьяный, что-то доказать хотел… Послышалось, как Итачи хмыкнул, и вновь ладонь на секунду покинула задницу Саске и обожгла её новым ударом. — А-ах-н, — не сдержал протяжного стона от неожиданности младший. — «Что-то» — это не ответ, Саске. Мне нужна конкретика. Что доказать? — невозмутимо продолжал гнуть свою линию старший брат. — Не знаю… просто так вообще… — начал угрюмо бурчать младший Учиха. Новый шлепок тысячей импульсов обжигает ягодицы — «бах!». — Нгх! — стиснул зубы Саске, жалобно изгибая брови и жмурясь. — Конкретика, — спокойно и ёмко процедил Итачи, прикрывая устало глаза. — Хотел доказать себе, что… что я прямо сейчас пойду и запросто подцеплю кого угодно, — крайне пристыжено пробормотал младший брат, уже начиная трепетать от страха. Ибо он даже представить не мог, как и в какой форме ему сейчас за это прилетит. Ну, хотя бы честно. Послышалось невеселое, но явно старающееся быть таковым, фырканье. — Ты же и так в курсе своей привлекательности, что за глупости? — Ну, — младший надул губы и с тоской уткнулся носом в жесткий матрац, — вчера усомнился. — Значит, по-твоему, я вчера не согласился на продолжение нашего пьяного безумства только из-за того, что ты мне чем-то не угодил внешне? — с усталым раздражением и мученически вздыхая, процедил сквозь зубы брат, сверля сощуренным взглядом игольчатую черную макушку, тщетно вжимающуюся в плечи в трепетном страхе. — Ты настолько плохого мнения обо мне? Ты не подумал, что у меня были совершенно другие мотивы и мысли в голове? Например, то, как ты будешь жить после этого? Как это отразится на твоей психике, на наших отношениях? Вот, о чем я думал тогда. Уж не буду говорить о том, что мы оба парни, — с новым вздохом, поведал Итачи. — М-да, — выплюнул он, переводя взгляд на аппетитную задницу, — вот это — за инфантильное поведение. Саске уже даже набрал в грудь побольше воздуха и зажмурил глаза, зная, что сейчас будет шлепок от всей души — и не прогадал. — Н-гха! — хрипло вырвалось у него, когда изящная ладонь метким движением со свистом приземлилась на мягкие мышцы, впечатываясь и продавливая их так, что даже саму кожу кисти Итачи прижгло. — Сейчас, Саске, ты вслух декларируешь, что ты красивый, — бескомпромиссно и совершенно спокойно приказал Итачи, беспечно подцепляя ноготком нижний краешек черных боксеров. — Что… нет, — смутился Саске, заливаясь краской. Что за глупый приказ такой? Это нелепо! У него уже затекли поясница и плечи лежать так на Итачи, а ещё он изо всех сил надеялся, что в той ложбинке между ног брата, где уместился его стояк, он будет незаметен. Да, он возбуждался, черт возьми. Наверное, он больной. Больной извращенец, хуже — мазохист, инцестник, гей. Но властный низкий голос его брата был до волнительного трепета сексуален, настолько, что так и хотелось больше и больше его наказания, его внимания, только к нему одному, к его младшему братику. Пускай там ругается и шлепает, сколько душе угодно, лишь бы никуда больше не уходил… Раздался новый шлепок, и Саске вздрогнул, втягивая ягодицы и невольно сжимая анус. Черт, отчего это приносило ему такое удовольствие? — Непослушание? — с наигранным удивлением вопросил Итачи. — Я не рассматриваю никаких отказов, — четко констатировал он. — Я не буду этой фигней страдать, Нии-сан! — прошипел, краснея и оглядываясь на брата, младший Учиха. — Вау. Какая непокорность, — с легкой долей усмешки властным тоном определил Итачи. — Тебе не кажется, что ты сейчас не в том положении для этого? Судя по всему, толку от такого воспитания не много, — притворно вздохнул он. — И правда, кто шлёпает через бельё? — старший перевел взгляд на черную макушку одними зрачками, не поворачивая головы. — Снимай. — Я не буду, — процедил младший. Только не с таким стояком! — Недавно ты был готов, — студент поднял брови в удивлении. — А сейчас нет. — Ты хочешь прекратить начатое, Саске? — Итачи ласково вплел пальцы в непослушные мягкие волосы брата. — Сдашься на половине? — игриво улыбаясь, вопросил он с хрипотцой в голосе. — Тогда всё, что мы сделали до этого, будет напрасным. Точно. Саске хотел, чтобы Итачи простил его и снова стал близок к нему. Это единственный способ добиться этого, того, что необходимо ему, как жаждущему путнику в пустыне вода. Итачи нужен ему. Больше всего на свете нужен сейчас, до щемящего со скрипом чувства внутри, когда вокруг так сухо, так одиноко, вакуум. Пустые усмешки, лживые слова, тянущиеся к нему изящные руки в блестящем розовом маникюре вдруг окружили его в больном подсознании: «Толку от твоих рассказов об этих энциклопедиях, если ты не будешь встречаться со мной? Мне нужен парень, и чтобы все знали, чтобы Сакура знала…». «Господи, он снова завёл эту шарманку про устройство общества, — в воспоминаниях всплыли усталые закатывающиеся голубые глаза того, кто зовёт себя его лучшим другом, кого он и сам отчего-то звал лучшим другом. — Не наливайте больше ему». … «…из всех людей, с которыми мне доводилось встречаться, ты самый интересный». — Нии-сан… прости… — тихо и хрипло произнес Саске, медленно оглядываясь через плечо. — Я всё сделаю. Саске чуть согнулся в коленях, опираясь ими о кровать, и спустил до них бельё. Итачи была видна только его спина, что придвинулась совсем близко к его лицу, а потом он вновь лег, как лежал, на его колени, устраивая пах между них. «Батюшки, что я творю, — не дыша от открывшегося ему вида, взмолился Итачи, — я же трезв, совсем трезв… А снова вернулся туда, откуда начал… Неужели я так слаб? Неужели я из-за своей слабости ещё и Саске заставлю страдать? Но сейчас… — старший провел пальцем по содрогнувшейся аппетитной ягодице идеальной формы, — я уже не могу повернуть назад, — он сглотнул и, закусив губу, обратил лицо к потолку. — Я не перейду черту. Я лишь доведу игру до конца». — Итак, думаю, ты понимаешь, чем это заслужил. Рука со звоном рассекла воздух и смачно врезалась в мягкую плоть. — А-а-ах! — вскрикнул Саске, пускай это и не было нестерпимой болью, но это было так неожиданно по ощущению, по сравнению с предыдущими разами, что он не сдержался, точнее, сделал это совершенно неосознанно. — А теперь, — Итачи по-хозяйски начал мять в ладони обагренное место, с замиранием сердца хватая взглядом открывающееся от этих манипуляций его взору сжатое колечко мышц, — ты говоришь то, что я приказал тебе. — Что я красивый? — Именно. Что ты привлекательный, красивый, — с наслаждением смакуя каждую букву, перечислял Итачи, поглаживая задницу младшего в ритме своей речи, — и самый очаровательный юноша. — Ну уж не самый, — скептично пробурчал подросток, надувая губы и щуря глаза. А ещё эти чертовы ласки властных рук заводили его пуще прежнего, мешая думать. Если бы он мог думать, он бы догадался, что за протест последует наказание. — Ясно, по-хорошему ты не хочешь, — прикрывая глаза, вздохнул Итачи. — Придется так, как ты меня вынуждаешь. Младший весь напрягся в ожидании того, о чем же вообще может говорить брат. По спине прошла дрожь. — В смысле… — Ты говоришь, когда я спрашиваю, — напомнил Итачи, но младший даже не успел сосредоточиться на этих словах, почувствовав что-то влажное, упирающееся в его анус — палец? — Расслабь мышцы, Саске. — Т-ты хочешь войти в меня? — Вопросы. Задаю. Я. — спокойно и терпеливо прожевал старший. — Повторяю, расслабься. Саске весь покраснел в шоке, смятении, непонимании и страхе перед неизвестным. Одно дело безобидные шлепки, а другое — чувствовать у заднего прохода инородный предмет с перспективой проникновения внутрь. Что у его брата на уме? Он вздумал трахнуть его? Или что? «Господи, — зажмурился младший, — а ведь вчера я был на это готов! Но я не соображал. А теперь я не хочу. Не хочу, чтобы мне в задницу запихали палец, даже если это будет Итачи, черт возьми… как вообще можно на это согласиться? — Саске набрал в грудь побольше воздуха в раздумьях. — Мне придется перетерпеть это, потому что я уже решил пойти до конца, — влажный горячий воздух покидает легкие. — Я не пожалею, — кулаки сжимают простыню, — ни о чем не пожалею». — Д-да, — хрипло выдохнул он и постарался повиноваться — расслабиться. — Только там ведь грязно, сам понимаешь, с какими целями я использую это место… — А-а-ах, — устало и раздраженно вздохнул Итачи со вполне красноречивым оттенком тысячи вариаций фразы «Замолчи». — Тебя ещё воспитывать и воспитывать, ты совершенно меня не слушаешь. Вроде бы ты не глупый, отото? Значит, просто шкодливый. Палец Итачи вошёл на одну фалангу, и не сказать, чтобы Саске это понравилось. «М-да, как срать наоборот…», — кривя рот и щуря глаза, с недовольством описал свои чувства младший. Однако, чем глубже входил палец, тем эти ощущения становились необычнее и страннее. Можно даже сказать, приятнее. Неожиданно Саске с удивлением заметил, что ему даже захотелось ещё. Итачи, судя по всему, смазал палец собственной слюной, поэтому тот вошёл без особых трудностей, пускай младший и не мог нормально расслабиться, то и дело непроизвольно сжимаясь. — Нгх… ах… — слишком трудно было сдерживать тихие скрипучие постанывания, ощущая чужое проникновение внутри себя впервые в жизни. «Мне уже, судя по всему, стало на всё плевать, — прикрывая трепещущие в наслаждении веки, корил себя Итачи, — но я просто не могу, эта его дырочка так и просит, чтобы в неё вошли. И это ощущение внутри него… да и он сам там, кажется, уже кайфует. Как узко… если туда войдет мой член…». Саске почувствовал, как вошедший палец начал медленно двигаться туда и обратно. И это, черт возьми, приносило странное, непривычное удовольствие на грани щекотки и покалывания. Он не думал, что оно так может быть. Точнее, думал, когда рядом кто-то шутил про геев, или когда сам раздумывал насчет того, а не гей ли он, где-то на периферии сознания, но не придавал этим мыслям значения всерьез. — Ах… — он не удерживался от вздохов наслаждения вновь и вновь, когда сладко истязающий его палец покидал отверстие и входил в него снова. — Н-н-кха… — эйфория становилась всё более насыщенной и вязкой, затопляющей новыми и новыми волнами лишающего всякого ума первобытного чувства, заставляя вскидывать бедра, совершенно этого не замечая, и насаживаться на приносящий удовольствие палец Итачи, подрагивая всем телом. «Мой ангел», — улыбнулся старший в блаженстве от этой прекрасной музыки. — А-а-х! — слишком неестественно и непривычно громко простонал братишка чуть ли не каким-то чужим голосом на грани девичьего, за что вдруг резко захотел умереть или зашить себе рот, но ещё больше он желал… — здесь, пожалуйста, в этом месте, — задыхаясь и хватая ртом воздух, взмолился он. — Конечно… — промурлыкал Итачи, млея от удовольствия созерцаемой картины. Обожаемый братик трепетал от эйфории в его руках, подставляясь и открывая всего себя, жаль только портила всё футболка, но и она уже спала до лопаток, открывая почти всю спину. — Но только… — старший с улыбкой садиста замедлил движение пальца по желанному местечку, — когда ты начнешь выполнять то, что было велено. Приступай. — Ах-м… — несмотря на то, что Итачи замедлился, удовольствия это почти не убавило, и оттого Саске уже забыл, как думать, как говорить, что было нужно, и сейчас, борясь с волнами сбивающего всё на своем пути наслаждения, он пытался собрать мозаику воедино. — Я к-красивый… — хрипло задыхался он, вздрагивая и сжимая в изящных пальцах ткани, — и п-привлек-кательный… самый, вот, — в надежде завершил он, вскидывая бедра. — Молодец, Саске, я с тобой полностью согласен, — тепло прошептал Итачи, кивая головой и ускоряя свои движения, делая их более ритмичными. — Аа-а… Н-гх…– каюта заполнялась неуклюжими, но такими настоящими и живыми стонами, каждый из которых издавался непохожим на предыдущий и был для Итачи лучше любого сладостно-протяжного вздоха от «профессионалов». Итачи обратил внимание, как голые ступни сбивают простыни в комья ловкими пальчиками на ногах, а черная макушка непоседливо меняет свое положение из стороны в сторону, выглядывая из содрогающихся плеч. «Совсем во власти своего Нии-сана, — добродушно щурясь, определил Итачи. — Мой, только мой… — лёгкие судорожно втягивают воздух, — черт, я уже никогда не смогу его отпустить, слишком прекрасен, слишком, во всем…». — А? — Саске издал удивленный вздох, когда понял, что палец покинул его, оставляя после себя пустоту, а сильные руки ловко подхватили его за талию, оттягивая дальше на кровать. В одно мгновение его лицо очутилось на подушке, а сверху почувствовался вес брата, горячее дыхание опалило шею. — Н-нии-сан? — Саске, — хриплый и низкий шёпот, пропитанный жадностью и уже несдерживаемой страстью, над самым ухом, заставил младшего вздрогнуть и напрячься в вожделении. Ещё ни разу в жизни он не ощущал по чьему-то голосу, насколько его хотят. И этот голос, дрожащий от нестерпимого желания обладать, принадлежал не абы кому, а самому-самому… — Отото, — железный пах в брюках уперся в обнаженные ягодицы, пока руки отчаянно исследовали бока и плечи. Что Итачи должен сказать сейчас? Как ему поступить? Что правильно? Нет, он прекрасно знает, что для кого угодно «правильно» будет остановиться прямо сейчас и забыть всё как сон. Но что правильно для Саске и Итачи? — Саске, — он произносит обожаемое имя вновь, в этой своей уникальной манере, так, как никто не произносит его — задерживая букву «С» с болезненным придыханием, — мне жаль, что приходится говорить это сейчас, когда ты уже не поверишь, когда всё дошло до этого, но… неважно, что ты решишь, — нос жадно крадет родной запах с нежной кожи на шее, ведь, возможно, в этот момент всё закончится, — я всё равно всегда буду любить тебя. Ты устанешь от моих звонков, обещаю. Даже если сейчас выставишь меня из каюты. — Пф-пф, — Саске сдержанно хохотнул в какой-то непонятной интонации, то ли саркастично, то ли радостно, и Итачи напрягся в недоумении. «Отлично… отлично… — в неожиданном трепетном азарте заговорил себе Саске, — он на крючке. А после всего этого… у меня всегда будет аргумент, чтобы манипулировать его чувством вины». — Я хочу тебя, Нии-сан. «Ты мой, Саске», — зубы вцепляются в шею, а пальцы сминают ягодицы, получив долгожданное одобрение. «Ты мой, Итачи», — спина выгибается с дрожащим вздохом. — Ну же, Нии-сан… я не могу терпеть больше… — Конечно, Отото, конечно, — зашептал старший ласково, угодливо, уступчиво, обманчиво покорно. Кто же в чьей власти теперь? Кто здесь действительно ведет всю эту игру? И кто победитель? Каждый был уверен именно в своем лидерстве, просто со своей особенной выгодой, непонятной никому другому, кроме них самих. — Секунду, — он вдруг оторвался от целования шеи и спины под задранной темно-синей футболкой, исчезая в сторону своей сумки. Младший оглянулся через плечо. — Носишь с собой презервативы и даже смазку? Братец, какой же жизнью ты живёшь? — с укором щуря веки, фыркнул Саске, распознавая предметы в руках брата. — Очень печальной одинокой жизнью, Саске, но она подошла к концу с тобой, можешь быть уверен, - хмыкнул тот с кривой улыбкой, сбрасывая на пол штаны и рубашку. - После тебя мне и смотреть ни на кого не хочется. — Нии-сан… — смиренно проговорил младший, стягивая футболку. По правде говоря, Саске ни во что не верил, как и сказал Итачи. На одном честном слове дела не сделать… Итачи всегда, как вода, утекает сквозь пальцы, ускользает, растворяет свой силуэт вдали, и даже если вода искренне поверит сегодня в то, что она рыба, рыбой она от этого не станет, как и Итачи не станет писать ему, звонить, и всё прочее, даже если уверен в этом. Всё, что Саске может сделать — завести такой рычаг давления, от которого Итачи потом никуда не денется, и для этого старший должен поиметь его, заклеймив себя навсегда по своей же воле. «Больно, наверное, будет… — сглотнул Саске, украдкой наблюдая за тем, как старший брат ловко надевает презерватив на свой член. — Но я готов ко всему». — Ай-яй-яй-блядь-нет! — вскрикнул он, когда смазанный член начал входить. Он даже сам понять не успел, как передумал. — Саске, расслабься, — взмолился Итачи, ласково поглаживая и целуя его спину. — Просто расслабься. — Я не хочу… — продолжал тихо протестовать младший, начиная млеть от нежных касаний и голоса брата. — Палец ты тоже не хотел, — промурчал старший, упираясь губами в шейные позвонки. — Потерпи чуть-чуть, — перешел он на успокаивающий шёпот, — во-от так… — М-м-м-м… — зажмурился Саске, чувствуя, как в задний проход вторгается нечто, как ему казалось, сравнимое по размерам с тубусом для чертежей, пускай он и видел только что это «нечто» своими глазами размера такого же, как у него. — Я умру… но только ради тебя… ах… — Тише-тише… всё хорошо, всё хорошо… — продолжал шептать Итачи, входя глубже и целуя юноше шею и плечи. Ему казалось, он вот-вот растворится в запахе младшего, в этом молочном цвете и бархате кожи; словно изящные линии идеального юного тела заполнят собой весь его разум. Там, в паху, всё пульсировало в болезненном предвкушении, но ещё больше он хотел доставить удовольствие Саске, услышать его стоны, мольбы, видеть, как изгибается в судороге спина и рот жадно хватает воздух. — А-ах… ах… — стоны становились всё менее болезненными и более сладостными, пока Итачи входил до конца — Саске привык и подстроился довольно быстро, а приятное ощущение заполненности притупляло боль. Итачи ощутил, что вошёл до предела, и сглотнул слюну, замирая и вжимаясь носом в приятно пахнущие черные волосы на макушке любимого брата. Всё. Пути назад больше нет. Саске здесь, в его руках, сжатый в объятиях, с его членом внутри себя, такой нежный, такой мягкий, хрупкий, дрожащий. Как же хочется любить его всего, целовать везде, сжимать и мять до боли, как хочется его слышать… Стони, Саске, стони для своего брата. — А-ах-н, — не удержал вздоха младший, чувствуя движение внутри себя. Аккуратное, медленное, но такое непривычное. Итачи и сам закусил губу, стараясь не заскулить от удовольствия. Колечко мышц плотно обхватило его член, а внутри было так тепло и приятно, что хотелось скорее сорваться и вытрахать брата так, чтобы он забыл своё имя. Он продолжил фрикции, постепенно ускоряясь и наблюдая за младшим, который на каждое движение реагировал так искренне и беспечно, что одно только это зрелище доставляло блаженство, пускай пока что Итачи и не видел его лица. Но он видел, как дергаются от накатывающих волн удовольствия плечи, как неутомимо хватают пальцы то подушку, то простыни, то изголовье кровати, а стоны, какие стоны — открытые, покорные, приглашающие, благодарные — всех тональностей и спектров удовольствия. Итачи вышел и без лишних слов перевернул мальчишку на спину и закинул его ноги себе на плечи. Входя, он всё проецировал в раздумьях, где же он пальцем нащупал простату… — АААХ! Нии-сан! …вот, значит, где. Болезненно-блаженствующее лицо Саске в его бесконечных откровенных стенаниях было столь непривычно открытым и настоящим, что для Итачи это было совершенно бесценным, и он впитывал в память каждую секунду, каждую черту. — Тебе хорошо, Саске? — Д-да-а, — дрожаще всхлипывал младший, кусая губы. — Ты прекрасен, Саске, скажи это, — продолжая вдалбливаться в тело брата, выдохнул Итачи. — Нгх! — младший зажмурился от новой нахлынувшей эйфории. — Хаа… — Скажи, — настойчиво повторил Итачи. И Саске, утонувший в своем диком безумии, полностью сломленный кайфом, подчиненный этому животному инстинкту всецело, был достаточно покорен, чтобы сказать, что угодно, лишь бы это не прекращалось. — Я п-прекрасен, — чуть кривя губы в смущенной улыбке и всё ещё ловя каждый импульс удовольствия, сдался мальчик. Итачи довольно зарычал и накрыл желанные губы своими в одобрении, в обожании и страсти к этому умилительному существу. Кто ещё способен подарить ему такую ночь? Такую странную, неуместную и нелепую во всем, но лучшую из всех. Никто, кроме его маленького брата. Он хотел взять его полностью, сожрать, иссушить всё до последней капли, и он брал везде, как мог, вдалбливаясь, что есть силы, трахая рот языком, хватая за плечи, и слушая, слушая… Пока оба не дошли до своего предела. Саске снял колени с плеч Итачи, чтобы скорее вцепиться ногтями в его спину и прижаться изо всех сил, пока тело сводит судорогой, не позволяя даже дышать, а семя орошает живот. Он услышал, как не удерживает блаженно-болезненного вздоха Итачи, кончая внутри него. — Итачи… — тихонечко, будто шёпотом полевых цветов, нарушил мирную тишину Саске, когда обессиленный брат приятно придавил его своим телом, пряча лицо в его шее. — Что такое, маленький брат? — так же тихо ответил парень, не нарушая объятий. — Расскажи мне… про то, чем ты занимаешься, про эти ваши программные коды… — Ладно, — тепло прошептал Итачи, улыбаясь. — А ты мне расскажешь про эту свою новую энциклопедию, я знаю, что тебе подарили на Новый год книгу, способную своим весом размозжить голову с одного удара. — Угу, — Саске счастливо улыбнулся так широко, как не улыбался давным-давно, пользуясь моментом, пока никто не видит. Итачи аж охнул, когда руки брата сжали его сильнее. Затем ему с большим сожалением пришлось выпутаться из объятий, чтобы быстро избавиться от использованного контрацептива и вернуться в постель, притягивая драгоценного мальчика поближе. — Ну, в общем, слушай, наконец-то у нас сменился этот старый маразматичный профессор, и мы переходим с написания питоновых скриптов на новый уровень…***
— Итачи, признавайся, — подначивал Дейдара в кафе, где собрались все друзья после долгих каникул, — у тебя там явно завелась пассия, а ты о ней ничего не говоришь, только бесконечно строчишь смски в своем телефоне. — Дейдара, зачем лезть? — криво улыбнулся Кисаме, попивая огромную кружку пива и закрывая ею лицо. — Захочет, сам расскажет. — Да ты-то больше всех хочешь знать, не так ли? — недовольно сощурил глаза блондин. Где-то на фоне их оживленной беседы, Итачи устало притворялся, что его здесь нет. — Итачи, расскажи, — ёмко выразился Сасори, выражая твердую решимость узнать правду. Обычно-то ему всё равно. Но Итачи вел себя странно. Всё время в телефоне, с учебы бежит скорее домой. Это слишком интригует. — Ладно-ладно, — вздохнул Учиха. — Да, я теперь встречаюсь кое с кем. — С кем? — сразу возник Дейдара. — С парнем, от вас с Сасори заразился, — пожал плечами Итачи, сотрясая кубики льда в бокале виски с тонким хоровым звоном, что отражался эхом от стен в гробовой тишине, точнее, заведение не было таким уж тихим, но в головах студентов был совершенный вакуум. — Добро пожаловать на сторону зла, — с ровным лицом хмыкнул Сасори, отходя от удивления. — Печенек нет, но зато есть множество других увлекательных вещей, о которых мы вам расскажем. Жду не дождусь его увидеть. — Как и я, — с безысходностью прохрипел Кисаме. — Он живет в другом городе, — прикрыл глаза Итачи. — Ну, как приедет, покажешь… — с унынием начал рассуждать блондин, пока его лицо вдруг не воссияло солнцем. — О, а покажи фото! — Точно, — кивнул Сасори. — Поддерживаю. Кисаме молча сложил руки на груди и тоже хмыкнул в поддержку общей просьбы. Итачи понимал, что, чем больше он будет противиться, тем больше друзья начнут копать и в итоге раскопают что-то такое, о чем им лучше не знать. Поэтому полез в свою галерею, искать фотографии с братишкой на лайнере. Больше всего они сделали их в тот самый день. Ведь тогда был Новый год. — Вау, какой красавчик, — завопил Дейдара, изображая рукой обмахивание веером от горячести образа на экране, — вот только… — его бровь медленно поползла вверх. — Очевидно, школьник, — закончил за него Сасори. — Итачи, не думал, что ты такой дебил. — Ему шестнадцать, он достиг возраста согласия, — пробормотал Учиха, утопая взглядом в переливающемся льде на дне стакана. — Засудить тебя могут всё равно запросто, его предки озвереют, если узнают, — покачал головой Кисаме. — Они меня любят больше, чем его, ничего не сделают, — горько усмехнулся Итачи. — Погоди-ка… — Дейдара получше всмотрелся в фото, — Иисус, блядь, Христос! Вы же… — Да-да, и, между прочим, в Библии тоже много инцеста, — закатил глаза Учиха. Ему было всё равно, пусть знают. У него на них компромата в разы больше, и болтать они не будут. — Ёбу дал, — пожал плечами Дейдара и поднял бокал, — помянем нашего друга, скоро он закончится. — Кампай, — Сасори неохотно стукнулся стаканом, Кисаме и Итачи же поддержать шутку отказались. — За то, чтобы Итачи-сана не посадили в тюрьму, — ухмыльнулся Хошигаки и стукнулся пивом с воображаемым собутыльником. — Можно всю жизнь общаться с человеком, уважать его и не подозревать, что он по детям, — задумчиво рассуждал Сасори в своих мыслях. — Ещё и младшего брата, да… а хотя, знаешь, я тебя даже ещё больше зауважал. Опуститься на самое дно разврата и спокойно принять это… на это тоже надо иметь смелость. — Вы не понимаете. И не поймете. Я ему нужен. А он нужен мне, — устало проговорил Итачи. — Да нет, Итачи, мне кажется, тебя можно легко понять, — Акасуна откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди и смотря на друга прищуренным взглядом. — Дай угадаю. Из-за того, что он твой младший брат, он смотрит на тебя, как на Бога, — на лице друга начала проступать хищная ухмылка, — и у тебя всегда будет возрастное преимущество перед ним. Воспитывая его с детства, ты способен читать его, как открытую книгу, и прекрасно знаешь все способы им манипулировать, а любое твоё слово для него закон. Ах да, ещё у него лицо, как у падшего ангела. О таком любовнике мечтает каждый. Я прав? Итачи сжал губы в тонкую полоску. Сасори знал, куда бить, и попал в самое больное место. — Ты прав, — с достоинством признал Итачи и отвел взгляд, смотря в сторону барной стойки, переливающихся всюду неоновых огней, таких же, как в ресторанах круиза, и сердце сжала томительная тоска. — Но даже в наш институт я поступил ради него. Я всё делаю ради него. — Вау, значит, всё ещё хуже, — хрипло подметил Кисаме. — Вы его задушите, Итачи-сан. Своей любовью задушите. Итачи, казалось, абстрагировался от всех, окуная взгляд на дно опустевшего стакана, в котором лишь стукались друг о друга кусочки льда. Дзынь. Дзынь. Дзынь. Закончилась электронная музыка, и заиграл протяжный джаз. — Разве можно задушить настоящей любовью? — задумчиво проговорил Итачи, не отрывая глаз от кислотно-розовых и зеленых бликов неоновых огней на гранях ледяных осколков, вспоминая, как такие же блики сияли в счастливых родных глазах: «Ты больше никуда не денешься от меня, Итачи! — уверенно кричал он на танцполе, перекрикивая музыку. — Никогда! До тех пор, пока ты сам тоже будешь меня любить, конечно!». — Я всегда буду его старшим братом… быть старшим братом — значит любить из тени. А вот быть парнем Саске — значит любить много, очень много, а иначе он сбегает куда-нибудь и начинает страдать всякой хернёй, может устроить такой балаган, что вы не поверите… Раньше я был уверен в том, что я плохой старший брат. Но не теперь. Теперь я лучший.