***
Эиен зло шла позади своего друга, что тихо пытался свалить от её неожиданного гнева. Но нет, она шла рядом, смотрела в спину и прожигала её колючим взглядом. От этого было не по себе. В принципе, Изуку знал, что Эиен лежит в той же больнице, но их разделяли три или четыре палаты. Он мог бы предположить, что она пойдёт его искать, но никак не мог предположить, что Эи начнёт устраивать допрос и вытащит из него клешнями все ответы. Затылок до сих пор болел от псевдо-ледяного замораживания, от которого он чуть не потерял сознание. Вообще, с самого начала их странной дружбы Эиен была… достаточно загадочной. И многим до сих пор неизвестны многие вещи. И об этих вещах она не хочет никому рассказывать. Но, самое странное, душа тянется к ней, и она будто чувствует, что, вот, ей можно доверять, эта девушка никому ничего не расскажет. А было ли ей кому рассказывать? Были ли у неё люди, которым она могла довериться так же, как и люди ей? Наверно… не было, раз она открылась до сих пор не всем. Может у неё внутри произошёл какой-то сдвиг, из-за которого она так много молчит и утаивает в себе все мысли и чувства; терпит до последнего, прежде чем заговорит. Она же не скрывает ничего серьёзного, правда? Изуку как-то быстро пустил в своё окружение Эиен. Этому поспособствовали некоторые обстоятельства, и не только новость о её болезни (но она рассказала о том, что её наставница поспособствовала лечению, Мидория был несказанно этому рад), но и некоторые другие. Друзья нужны всегда. И без них будет трудно выжить в геройском обществе. Строить из себя независимого героя очень сложно, правильнее и проще быть более открытым, но вселять в людские души веру в удачное спасение. Вера в героев в этом веке стала сильнее обычного. Будто по Земле прошёлся апокалипсис, заставивший сердца всех замереть в страхе. Но пришли герои, что огородили их от опасности, что спасают и приходят в момент опасности. Герои нужны для спасения. Они — надежда, пляшущая ярким огоньком в сплошной темноте. Может стать сейчас для неё этой надеждой? — Эм… Эиен… Кураями остановилась с явным непониманием в глазах. — Что-то случилось? Тебе плохо? — Нет-нет, что ты… — Изуку замахал руками. Это ведь не то, о чём он хотел поговорить! — А что тогда? — она нахмурилась и обернулась, смотря, чтобы никто внезапно не выскочил из-за поворота. — Я знаю, что ты хочешь выйти отсюда, просто, понимаешь, это как-то сложно, да и неловко тебе немного будет, да, я просто подумал, хотел предложить… или просто сделать по-другому, я не знаю, но как-то всё не так, я ду… — Хватит бормотать, — Эи устало выдохнула, запустив руку в волосы. — Если ты знаешь способ получше, чем тот, что ты предложил ранее, — я слушаю. Изуку улыбнулся, и они спрятались за ближайшей стенкой.***
Изуку вышел из больницы со своим большим и жёлтым рюкзаком на плечах. — А где Тодороки? — Киришима оглянулся в попытках обнаружить одноклассника. — Может… опаздывает? — предположил Мидория. Но он-то знал, где сейчас Тодороки-кун. Шото медленно шёл по коридору и в нужном месте остановился. Вокруг было тихо и безлюдно, мимо него только проскочил молодой врач, скорее всего хирург, потому что спешил он так знатно. — Эиен? Тодороки остановился. Она стояла, облокотившись о стенку, вдумчиво смотря в потолок. Выглядела она уставшей, помятой и взволнованной. Так это Мидория намеренно послал его сюда? Почему-то внутри заклокотала где-то на задворках сознания злость. Тихая, слабая, но щекочущая пальцы. Она готова была вырваться яростным пламенем из-под ресниц и разрушить всё. Откуда злость? Он и сам не знает. Просто почему-то что-то внутри шепчет, что она пришла первой. А у него не хватило смелости, чтобы подойти первым и спросить. Спросить в чём дело, что за секреты. А они лишь дошли до ссоры. Ему нелегко дружить, но он должен был понять, просто банально понять, что ей тоже нелегко. И есть вещи, которые не знают даже семья. Да и друзья. У всех свои скелеты в шкафу, и не сразу все спешат открывать этот самый шкаф. Захотелось развернуться и уйти. Просто уйти к ребятам и закончить начатое, раз они решились пойти на этот шаг. Но за руку его кто-то схватил, и именно этот жест заставил его остановиться, обернуться и увидеть белёсую головку, опущенную вниз. — Шото… прости меня. Не уходи сейчас. Я… я… так виновата перед тобой. Я просто не знаю, что мне делать. Знаю, что поступила неправильно, но я никогда не рассказывала то, что всегда было под замком. Я-я постараюсь измениться. Мне до сих пор сложно адаптироваться, но общение с тобой, Изуку, Кими… помогает мне открываться. Прости за тот случай. Я очень-очень не хочу с тобой ссориться, хочу, чтобы между нами не было недоговорённостей. Прости, пожалуйста. Эиен умолкла и начала судорожно кусать щёку, чтобы не грохнуться в обморок. Изуку вселял уверенность в свои слова, но его не было, поэтому было очень грустно, и она чувствовала себя беспомощной перед ним. Будто открытая книга, только потрепанная и дырявая, сожжённая и изуродованная. В коридоре стоять одной неприятно, потому что думаешь, что дыхание слышно по всей больнице, а звук бьющегося сердца затмевает все звуки, кроме собственного стука. Но в объятиях тепло и уютно. И совсем не страшно. — Прости.***
Кими проснулась резко, болезненно, с колотящимся сердцем и беспорядком в голове. Её пытались остановить, хотели уложить обратно, пытались вернуть в палату, но она отчаянно пыталась выбежать на улицу. В голове билась и мигала перед глазами лишь одна мысль: «Где Бакуго?! ГДЕ БАКУГО?!» Её помешанность на нём уже можно было назвать странной и выходящей за пределы. Киришима мог сдерживать этот порыв, но сейчас, когда она пришла в себя и пока в бреду, — Кими не остановить. Болью отдаётся обожжённое крыло и день бессознательного состояния. А перед глазами продолжать полыхать синий огонь: большой, страшный и дико опасный. Тисками сжималось горло, перекрывая все пути для вдоха; внутри всё клокотало от ужаса, что сжало всё тело. Душа билась в агонии и требовала действовать. Требовала увидеть знакомое хмурое лицо, чтобы успокоиться. Просто успокоиться! Она практически выбежала из больницы, но её остановили чьи-то руки, прежде чем она попыталась закричать. Но это был охрипший и севший голос, а крик получился пугающе тихим и больным. — Верните Бакуго! ВЕРНИТЕ! Она видела перед глазами знакомые лица, видела лицо Эйджиро и ещё какие-то, но всё было очень расплывчатым, размытым, нечётким. — Пожалуйста! Верните Бакуго обратно! Прошу вас! — Ки-чан! Теннин застыла и перестала дёргаться. Потом поняла, что из её глаз льются слёзы. Горячие, обжигающие слёзы. Поняла, почему перед глазами пелена. И поняла, что за руки её сдерживают и прижимают ослабевшее тело к себе. Её держала Эиен. Как могла использовала причуду, чтобы она замерла и перестала брыкаться, но получалось плохо, и Кими продолжала кричать. Громко, надрывая глотку. Потому что хотела, чтобы всё обернулось иначе, чтобы Бакуго… Её Бакуго похищен! Он сильный, он выстоит, но почему-то разум отбрасывал эту вещь на самый далёкий план. Теннин хочет его увидеть. Прижать и поцеловать. И это желание зудом отдаётся во всём теле. Больно. — Ки-чан! Прошу, перестань! — Кими, мы вернём его, обещаю! — на колени перед ней сел Киришима и схватил её за плечи, направив голову так, чтобы её глаза смотрели в него. — Правда? По её щекам продолжали течь слёзы и создавалось такое ощущение, что она их не замечает. Просто с детской надеждой в глазах смотрит на него и в них можно прочитать то, что она кричала несколькими секундами ранее. И ни капли волнения о себе. — Конечно! — Эйджиро аккуратно обнял её, ведь он знал, что для Кими объятия — лучшее утешение. — Погнали! Теннин не могла прийти в себя. Она обессиленно рухнула на асфальт (даже Эи не может выдержать её) и беспомощно заплакала. Плакала, прикрывая зарёванное лицо руками. Внутри копошились врачи, но Кураями не подпускала никого близко. Тут не поможет врач и медсестра, ей банально нужно выплакаться, выпустить эмоции наружу. — Ки-чан, хэй, Ки-чан, — Эиен прижала её к себе, спрятав её красное лицо в своих волосах. — Я знаю, ты меня слышишь, но не можешь ответить. Потому что Эи знает, каково это — быть на краю пропасти, когда ты уже на пределе, но невозможно выжать из себя большего. Когда должен спешить на помощь, но в ногах будто свинец и не сдвинуться. И к глазам подступают слёзы, когда видишь смерть самого близкого человека. Кураями ни одному человеку не пожелает такое увидеть. Потому что боль — отвратительное чувство. Лучше бы этой боли никогда не существовало. Постепенно, очень медленно, оглушительные рыдания начинали затихать, сменяясь тихими всхлипами и мелкой дрожью. Она успокаивалась. И верила, что её друзья спасут Бакуго. Эйджиро же обещал. А он сдерживает обещания. Эиен смотрела в тёмное небо и гладила подругу по спине. Так делала мама, и именно этот жест успокаивал. Почему-то именно это показалось ей самым правильным в этой ситуации. Перед глазами проносились обрывки жизни в Финляндии, но они казались такими затёртыми, блёклыми и далёкими. Вроде легко дотянуться до звезды — но счастливая жизнь с целой семьёй ей уже не светит. Она была счастлива, сидя у камина в маленьком домике, слушая мамины сказки на ночь, играя в салки с папой и общаясь с братом по скайпу. Ей нравилась эта жизнь. И она бы с радостью вернула бы её. Но уже не хочет. Не хочет расставаться с Японией, обретёнными друзьями и времени, проведенными рядом с ними. Но сейчас бы она всё отдала, чтобы Кими перестала плакать. Герои спасают, и она хочет спасти свою подругу. — Хех, видимо, поход домой на сегодня отменяется, — и на пороге входа в больницу возник ухмыляющийся Самуи, испортивший весь момент.