***
Гилдерой отщёлкнул пустую обойму от «Дезерт Игла», вставил новую, снаряженную патронами, отпустил «задержку» затворной рамы, тем самым загоняя первый патрон в патронник, только после этого отцепился когтями частично трансфигурированных стоп от потолка и осторожно пролевитировал себя на пол коридора, продолжая напряжённо прислушиваться к звукам ночного Хогвартса. Вредноскоп больше не вибрировал. Только спустя пять минут напряжённого вслушивания в ночную тишину Локхарт рискнул откинуть с лица ткань капюшона мантии и осмотреться. В коридоре было тихо и пусто. Внимательное же исследование пола принесло следующие результаты: шесть из семи выпущенных зачарованных пуль пятидесятого калибра лежали смятыми, сплющенными на камнях пола. Седьмой пули не было. Зато было несколько капель крови, которые Гилдерой бережно собрал в трансфигурированную для этой цели колбочку, которую аккуратно запечатал и убрал в карман своей мантии. После этого Локхарт активировал следилку, повешенную на первокурсника перед его экстренной отсылкой и убедился, что тот благополучно добрался до своей комнаты. Только после этого вздохнул с облегчением и двинулся по следам крови, что оставил нападающий на полу коридора. К сожалению, следы эти вскоре кончились, а поисковое заклинание натыкалось на антипоисковый барьер, который было не в состоянии пробить. Не хватало сил или мастерства. А скорее и того, и другого одновременно. Всё же маг/тварь, сумевшая совладать с разбуженным тысячелетним королевским василиском, не мог быть слабаком или неумехой. Вывод этот был логичен, но неприятен. Он заставлял Гилдероя непроизвольно хмуриться. Поймав себя на этом, Локхарт поспешно потёр пальцами свободной от пистолета руки переносицу, торопясь размять и расслабить мимические мышцы, пока на лбу не начали появляться морщинки… Гилдерой нарочито медленно двигался пустыми Хогвартскими коридорами по длинному окружному пути к своим покоям. Напряжение боя не спешило покидать тела, поэтому Волшебнику требовалась эта спокойная пешая прогулка — для успокоения нервов. Адреналину, выброшенному надпочечниками в кровь, следовало дать перегореть. Но при этом, нельзя было, чтобы путь затянулся, иначе «отходняк» мог свалить Локхарта прямо в коридоре. Пока ещё в теле бушевала небывалая сила, движения были лёгкими, но дерганными и порывистыми, мужчина обильно потел, лицо и уши его горели. Он был необыкновенно суетлив и нервно перевозбуждён. То и дело безо всякой на то надобности поддёргивал рукав мантии и бросал взгляд на вредноскоп, хоть тот и не подавал сигналов тревоги: стекло «Ролекса» вновь было прозрачным, а стрелки разбежались по циферблату и показывали точное время, а не направление на опасность. Но взгляд так и тянулся к этой крайне полезной блестяшке, которая уже не раз и не два спасала Волшебнику жизнь в его путешествиях, от того заслужила право находиться на его руке постоянно: будь то душ, бассейн, баня, медицинский кабинет или постель дамы. Пистолет Гилдерой давно спрятал в складках своей мантии, на глаза нацепил свои солнцезащитные очки, зачарованные на поиск магических ловушек и невидимок. Не то, что бы он боялся повторного нападения, нет. Это было просто нервное… Всё же Локхарт успел к дверям своих покоев вовремя: руки его уже заметно тряслись, а мышцы ног явственно подрагивали-подёргивались, грозя вот-вот отказать. Что собственно и сделали, стоило за Волшебником захлопнуться двери, отрезающей его от остального замка. Гилдерой медленно сполз на пол по этой двери спиной, зарылся лицом в ладони рук, упёртых в колени и замер. Спустя десяток секунд, из-под пальцев стали доноситься странные, похожие на рыдания, звуки. С каждой секундой они становились громче, пока, наконец, не прорвались наружу, а сами руки рухнули вниз, на колени. Это были не рыдания, это был смех. Отвратительный, немелодичный, совсем не крутой и непривлекательный истерический смех. Портреты Волшебника, развешенные по стенам покоев, глядя на это, неодобрительно качали головой и отворачивались, либо скрывались за рамами — им было неприятно и стыдно смотреть на себя такого. Но сам Локхарт ничего не мог с собой поделать: в конце концов, послебоевой стресс у каждого выходит поразному. Бой. Казалось бы, чего уж в нём такого? Стычка длиной в несколько секунд, в которой Волшебник даже толком своего противника не увидел. Но это только со стороны могло бы так показаться. Для самого же Локхарта напряжение этих нескольких секунд схватки было ужасающим. Ведь именно в эти секунды решалось: выживет он или умрёт. Да и вообще, что такое настоящий, реальный бой? Если бы кто-то спросил, то Гилдерой мог бы с полной уверенностью ответить, что настоящий бой, схватка за жизнь, всегда именно такая: несколько секунд запредельного нервного, эмоционального и физического напряжения, которые определяют того, кто выживет и того, кто нет. Затяжной бой… а он как раз и состоит из таких вот секундных рывков-схваток, только в нём их много, что изматывает и истощает, выпивает все силы, но ты каждый раз заставляешь себя снова собираться, мобилизовываться и опять побеждать в очередной несколькосекундной схватке за жизнь… Гилдерой проходил такое. И не раз. Но это практически никак не помогало, так как каждый раз это было, словно впервые. Хотя, чего уж грешить против правды? Помогало. Ещё как. К примеру, вот так вот рассчитывать время и силы после схватки, чтобы его в состоянии отходняка-истерики видели только его собственные портреты. Или быстрее собираться перед схваткой, выкидывая из головы всё лишнее…глава 43
25 февраля 2020 г. в 21:39
Гилдерой Локхарт неторопливо шёл по тёмным коридорам Хогвартса, совершая то самое ночное патрулирование, от которого столь нагло умудрялся косить всё предыдущее время своего Профессорствования. До этого умудрялся… Теперь же не позволяла совесть и чувство ответственности за детишек, которые ему доверились.
Королевский Василиск, свободно перемещающийся по территории школы, полной детей — такое и в страшнейшем кошмаре не всякому маньяку привидится! Существо ХХХХХ-уровня опасности — «смертелен для магов/не поддаётся приручению». Уму непостижимо!
Локхарт очередной раз вздохнул собственным мыслям и остановился. Где-то впереди слышались осторожные, но слишком громкие шаги. Сам Волшебник при ходьбе звуков практически не издавал, так как скрывал их адресно наложенными Силенцио. Шаги же того, кто впереди, подобным сокрыты не были, от того разносились в пустом и тёмном замке на многие десятки метров от источника.
Локхарт покачал головой и поспешил к наивному ребёнку, который решился нарушить Комендантский Час, но даже не подозревает, что рискует при этом не баллами и отработкой, а самой своей жизнью!
Василиск… Та Тёмная Тварь, что вывела его из спячки, достаточно умна: змей не станет нападать днём, или на группу более, чем из трёх человек — слишком велика опасность не успеть скрыться до прибытия Профессоров или Директора. Да и не тот это вид террора…
А вот ночью, на одиночную цель — идеальный вариант. Особенно с учётом теоретически предположенного Поттером наличия сети специальных труб-проходов, проложенных в стенах Замка и наличествующий у змей особой чувствительности к малейшим вибрациям, плюс тепловое зрение и ориентирование по запахам.
— Мистер Криви, — строго, но и с заметным облегчением в голосе, достаточно громко произнёс Локхарт, сбрасывая дезиллюминационные чары прямо перед вздрогнувшим и рефлекторно выпустившим «патронуса» мальчиком. — Я не стану снимать баллы с собственного факультета, так как считаю это глупым, но попрошу объяснений вашего пребывания здесь в такой час. Прекрасный «патронус», кстати. Быстрая реакция, качественное телесное воплощение. Десять баллов Рейвенкло за невербальное беспалочковое заклинание Высшей Светлой Магии.
— Спасибо, сэр… — растерянно произнёс первокурсник, сбитый с толку нетипичным поведением Профессора. Светящийся серебристый щенок-«патронус» при этом замер у ноги мальчика, усадив свою пятую точку на пол и принявшись чесать лапой за ухом.
— Я всё же жду пояснений, Мистер Криви.
— Я… заблудился.
— Заблудились? — удивлённо приподнял бровь Гилдерой.
— Ну, после квиддичного матча… отстал от своих, а потом лестницы…
— Понятно, — вздохнул Гилдерой. Матч «Слизерин против Гриффиндора» действительно изрядно подзатянулся. А всё из-за неопытных ловцов обеих команд — больше пяти часов не могли поймать снитч. Там уже счёт за четвёртую сотню в пользу Слизерина перевалил, те сто пятьдесят очков уже никому и даром нужны не были, всем хотелось лишь одного: чтобы ловец уже закончил, наконец, безумно скучную игру, всё равно какой… Однако и тут повезло «зелёным». В итоге: шестьсот семьдесят — двести десять в пользу Слизерина. Да ещё и погода… неудачный матч, одним словом. Не зрелищный. — Что ж, в таком случае, Мистер Криви, позвольте составить вам компанию и проводить до гостиной факультета.
— Да, сэр, — немного стушевался от такого витиеватого к себе обращения мальчик. Локхарт же молча кивнул, взял первокурсника за руку и двинулся с ним по коридору.
Уйти, однако, удалось не очень далеко, когда Гилдерой замер на месте, не доходя каких-то нескольких шагов до очередного поворота — завибрировал его наручный вредноскоп, подавая сигнал о близкой опасности.
Локхарт, двигаясь медленно, плавно, стараясь не издавать ни звука, чуть сдвинул рукав мантии, обнажая тот самый «Ролекс», что недавно так впечатлил мать, замершего в недоумении рядом с ним мальчика. Стекло дорогих маггловских наручных часов тревожно то наливалось ярким багрянцем, то слегка бледнело в такт легкой вибрации, что чувствовал Волшебник, а все стрелки смотрели в одну сторону: вперёд и немного в бок, указывая, что за тем самым углом, притаилась «смертельная опасность».
Локхарт нахмурился и отпустил рукав, вместо этого «призвал» в правую руку волшебную палочку из татуировки.
— Беги, не оглядываясь! — тихо-тихо прошептал Колину Гилдерой, склонившись над самым его ухом. — Ни в коем случае не оглядывайся! Что бы не услышал. Кивни, если понял меня? — мальчик нервно сглотнул, после чего кивнул своей вихрастой головой. — На счёт «пять», — добавил Локхарт, поднимая левую руку с растопыренными пальцами, на которой тут же согнул один из них.
Спустя пару секунд согнул второй. Колин понял, что вербальной команды не будет и во все глаза уставился на оставшиеся отогнутыми три пальца Профессора, который не теряя времени, накинул себе на лицо капюшон, полностью скрывший его лицо так, что из-под ткани не выглядывал даже подбородок.
Тем временем осталось два пальца.
Один.
Затем только крепко сжатый кулак. Колин рванул с места, в противоположную сторону от угла. Ему было страшно. Очень страшно. А ещё безумно хотелось обернуться. Особенно, когда со спины пришёл яркий, ярчайший свет, словно длящаяся и длящаяся вспышка фотокамеры, затем прозвучали гулкие и резкие, как удары палкой по голове, выстрелы, а довершил всё это неестественно громкий, оглушающий и бьющий по нервам петушиный крик. Потом ещё один и ещё.
Колин и сам не знал, как ноги вынесли его к портрету, что закрывал вход в гостиную Рейвенкло. Как отвечал на вопрос, тоже помнил слабо. Собственно, в голове его хоть сколько-то прояснилось только, когда он обнаружил себя свернувшимся комочком и судорожно вцепившимся в свою палочку, с головой укрытым одеялом в своей кровати. А ещё тут же рядом с ним была его любимая фотокамера, подаренная ему именно Профессором Локхартом в первое их посещение Косой Аллеи «На память». И вспышка камеры была разряжена. А это значит, что на ней был отснятый кадр… Отснятый кадр.
Помнится, во время распределения, Шляпа предлагала Колина поступить на Гриффиндор, а он упорно уговаривал отправить его на Рейвенкло, поближе к Гарри Поттеру, о котором он столько читал. Шляпа согласилась, но неохотно. К чему это всё? К тому, что Колин не был трусом. И авантюрная жилка была ему не чужда. Убегая, Колин чуть-чуть притормозил и завёл камеру за спину, где и нажал на «спуск». Почему же не обернулся сам? Нет, не от страха. От уважения к Профессору Локхарту. Страх появился потом, после пятого выстрела. Фотокамера же «щёлкнула» после второго…