∞ † ∞
О личной жизни Гарри молчала вся, даже самая жёлтая пресса. Герой нигде не появлялся в обществе парня или девушки (не считая знакомых всем лучших друзей: Рона и Гермионы), осторожно и предупредительно обращался с журналистами. Если бы появился малейший намёк на какое-либо продвижение в личной жизни Поттера — об этом трубила бы вся страна. А это значит, Гарри по-прежнему оставался одинок. Гнилая мысль грела эгоистичное сердце Северуса. В борьбе с чувствами на этот раз зельевар вышел поражённым, покорённым любовью и горечью. Появляющийся на страницах газет Гарри всегда выглядел задумчиво и пытался улыбаться. Зелёные глаза на живом колдофото оставались безжизненно-тусклыми. Не думать у Северуса получалось так же хорошо, как и у Гарри: никак. Вырванный кусок души, забранный другим человеком, нуждался в том, в чём господа душ зачастую не признаются даже себе. Гарри убрался вон. Оставил после себя подарок с несколькими строчками и больше не смел тревожить, как того и желал зельевар. И только мысль об одиночестве Гарри живой водой омывала больное сердце.∞ † ∞
Гарри мягко, но крепко ухватили за руку чуть выше локтя. Парень повернулся и увидел Рона, улыбающегося журналистам, с которыми беседовал друг. — С вашего позволения, господа, я заберу Гарри на пару слов, — Рон очаровательно улыбнулся журналистам и увёл друга по направлению к выходу из зала. Гарри обрадовался появлению Рона как никогда. Свежий воздух просторного пустого коридора приятно огладил пылающее лицо. К этим мероприятиям невозможно привыкнуть. Страшно представить, что будет происходить на юбилейную, пятую, годовщину Победы, если уже сейчас в зале так много народа, что и книззлу не прошмыгнуть. — Что такое, Рон? — спросил Гарри, когда они остались совершенно одни. Рон прикусил губу и нахмурился: — Снейп здесь. Выглядит как всегда паршиво, но не сводит с тебя глаз, дружище. Папа сказал, Кингсли очень просил его принять приглашение и появиться здесь сегодня. Я подумал, ты должен знать. — Рон… — Гарри, — Уизли положил руку на плечо друга. — Я знаю, что ты до сих пор не пришёл в себя, и, поверь, нас с Гермионой это здорово волнует. Но что делать — решать только тебе. Гарри медленно кивнул. Несколько секунд он рассматривал каменную стену цвета слоновой кости, плавно сужающуюся к концу широкого коридора, а после произнёс: — Я хочу домой. Передай Гермионе, что я ушёл. — Конечно, — Рон кивнул. — Проводить до каминов? — Я дойду сам. Спасибо, Рон. Уизли кивнул. Юноши коротко обнялись, и Гарри зашагал прочь по коридору. Мерный стук его шагов дрожью отдавался в стенах и глухо тонул в едва заметных трещинах между камней. Гарри уже подходил к одному из каминов, когда услышал знакомый до последней ноты голос: — Мистер Поттер. Юноша медленно обернулся. Перед ним, в десяти шагах, стоял Северус Снейп, облачённый в чёрный парадный сюртук и такую же мантию. — Мистер Снейп. Чем я могу помочь? Северус сделал шаг вперёд и замер, точно вкопанный, несмотря на отсутствие каких-либо физических щитов между ними. — Не откажете в разговоре? — Давайте честно, между нами было достаточно всего, чтобы я мог позволить себе сказать это. — Гарри сжал переносицу. — Я дважды приходил к Вам. И дважды Вы, зная о моих чувствах, дали мне весьма ощутимый пинок под зад. Больше не хочу и не могу верить. — И всё же, — Северус сделал ещё несколько шагов вперёд, сокращая расстояние между ними до полуметра. — Я прошу Вас оказать мне любезность и поговорить. — Мистер Снейп… — Всё нутро болезненно сжалось. — Прошу Вас… Северус всё понял. Кивнул, сам шагнул в камин для посетителей и сказал перед тем, как бросить летучий порох: — Вы знаете, где найти меня. Зелёное пламя обняло всё тело зельевара и унесло с собой. Гарри простоял у камина мучительные десять секунд, думая обо всём на свете, и шагнул следом.∞ † ∞
В доме по улице Паучий тупик за два с половиной года ничего не изменилось. Горела длинноногая лампа позади любимого кресла Северуса, журнальный столик, заваленный бумагами, мечтал о порядке. Пустовало второе кресло, и пламя камина, как только Гарри перешагнул решётку, уменьшилось, вновь облизывая своими рыжими язычками каменные стенки изнутри. Северус оказался на кухне. Он, в полутьме, сидел на высоком стуле, скрестив ноги на перекладине, и сжимал переносицу, явно не ожидая гостей. Мрак помещения разгоняли две лампочки, встроенные в кухонный гарнитур по обе стороны от плиты. На звук шагов Снейп не повернулся, понимая, кто мог нанести ему визит в такой поздний час. Гарри прошёл по комнате и присел напротив Северуса. Зельевар поднял взгляд, но слова никак не выходили из горла. — Рон говорит, что у меня до глупости большое сердце. Гермиона этим, кажется, гордится, а я терплю от этого последствия всю жизнь. Просто скажи мне, что я оказался здесь не случайно. О чём ты хотел поговорить? — Гарри устало расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки и положил руки на стол. — Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Гарри. Всё, что я делал, казалось лучшим выходом. Ты был совсем юным, представь, как чувствовал себя я рядом с тобой? Куда бы эти отношения могли тебя завести? Что бы сказали люди? Мне не важны слухи, они всегда змеились у меня за спиной, я пробыл двойным агентом половину своей жизни, но ты… — Северус посмотрел Гарри в глаза. Юноша поймал и удерживал взгляд мужчины. — Я сам мог решать за себя тогда и могу сейчас, — перебил Гарри. — И меньше всего меня волнует, что скажут люди. Рон и Гермиона со мной. У меня есть Молли и Артур. И это все, чьё мнение меня волнует. Не ты один чувствовал себя не в своей тарелке: мне было девятнадцать, я ничем не выделялся. Помимо ужасающей везучести, во мне не было ничего из того, что бы могло привлечь внимание такого человека, как ты: умного, смелого, хладнокровного. Что я мог, каким я был на твоём фоне? Я всё прекрасно понимал, и был готов пережить это, если бы и ты оказал нам ту же услугу. — Общество научило ненавидеть себя, — отозвался Северус. — Я не хотел губить твою жизнь, твою молодость. Боялся: если ты будешь под моей эгидой, случится что-то непоправимое. Ты достоин кого-то лучшего, чем бывший Пожиратель смерти с клеймом на руке и запятнанной на всю жизнь репутацией. Пусть Визенгамот оправдал бы меня хоть трижды, мнение общества это бы не изменило. А, кроме того, я был твоим профессором. Поползли бы слухи. И самое главное: мне нечего было тебе дать, кроме прошлого за спиной и собственных чувств. — По правде сказать, мне тебе тоже пока что нечего предложить, кроме прошлого и чувств. Но я не считаю, что этого мало, потому что у кого-то не было и толики того, что было у нас. Что есть у нас, я полагаю, до сих пор. Северус протянул раскрытую ладонь на середину узкого стола. Пальцы по-прежнему были бледные и тонкие, с аккуратными ногтями и выпирающими косточками фаланг. Гарри вложил свою ладонь, которую тут же мягко сжали в тисках и поднесли к прохладным губам. — Если ты позволишь… Гарри кивнул и пересел на соседний стул. Душа исступлённо рвалась ближе к Северусу. Мужчина положил раскрытую ладонь на щёку юноши и запечатлел на едва знакомых губах полный чувств поцелуй. Слов не оставалось. Обнявшись, двое сидели в гостиной, освещённой только языками пламени из камина, но это не мешало им видеть глаза друг друга даже в неярком свете жёлтых ламп. Двое молчали, вспоминая всё, что происходило между ними несколько лет подряд. Как судьба, раз за разом, сталкивала двоих людей вместе, противостоя общественному мнению и общепринятым меркам. Северус не верил в судьбу. Он совершал мерзкие, по-настоящему страшные дела, за что поплатился первой любовью, но все ошибки принадлежали собственному выбору, а значит, что судьба здесь не при чём. Но Северус верил в любовь, силу которой не способны были разорвать тёмные заклятия, грань смерти, собственные глупости и прочие обстоятельства. Гарри, моложе его на двадцать лет, плёл нежнейшее тонкое кружево чувств куда более умело. Северус однажды едва не порвал это хитросплетение. Гарри восстановил его. И тогда Северус сделал это во второй раз. Но Гарри сумел исправить и это. Юноша нёс в себе два качества, вечных, как мир, следующих друг с другом рука об руку: любовь и надежду. И желал одного: научить Северуса тому же.