Любовь Зла

      Почти во все можно играть, роль игры в жизни человечества занимала не малую долю в культуре. Кто-то даже говорить, что сама культура возникла в результате игр. Играть можно во все. Если соблюдать правила, а каждый участник выполняет свою роль, можно легко пройти весь сценарий от улыбки до свадьбы. Проблема только в том, что никто не хочет играть по правилам: кто-то выходит из игры сразу же, кто-то мухлюет, кто-то просто не умеет играть, путаясь в этих правилах — в результате ничего не получается. Брюс был одним из тех, кто выходит из игры еще до того, как она начнется. Он не хотел играть. Ему это не нужно. Не нужно, но тем не менее вольно и невольно он стал участником игры, которую развернул Джокер, в которую втянул его совсем без спроса. Впрочем, Джокер никогда не спрашивал разрешения. И теперь Бэтмен принимал участие в игре под названием «любовный треугольник». Так ли это было на самом деле? Брюс сказал бы «нет», но всякий сторонний наблюдатель сказал бы «да» — и был бы прав.       Мысли зациклились на одном, Брюс проживал новый день, за которым шел следующий, не приносящий никакой конкретики. Ему не довелось столкнуться с Оулменом после той встречи один на один и решить все парящие в неопределенности вопросы, как воздушные шарики, наполненные гелием, воспарившие к потолку — такие жалкие и бесполезные, до которых никак не удается дотянуться. Джокер все еще сотрудничал с Оулменом, насколько знал Бэтмен, их видели вместе не однократно, про них уже поползли слухи всевозможных тематик. Никакие из них Брюс не желал проверять, однако чувство ревности все отчетливее ощущалось в груди. А может это была не ревность, Брюс предпочитал считать, что это просто отвращение, которое словно чернильная клякса расплылась на белоснежных страницах его самоконтроля — таких сухих и хрупких. Брюс сам себя не понимал порой: то кривился в ярости, то шипел от досады, то содрогался от собственной жалости. Ему попадались на глаза кадры совместных преступлений Джокера с Оулменом, он не мог на это смотреть. Ненависть такая мощная, доселе не испытывая им уже очень давно, вскипела, как лава в действующем вулкане. Ему тяжело давалось здравомыслие, он начинал терять реальность, почти незаметно рука Тима начала заживать, а Альфред стершимся из памяти способом уговорил его сходить куда-нибудь проветриться. И Брюс не был уверен, пытался ли он вообще этому сопротивляться.       Уэйн обнаружил себя сидящего у барной стойки в одном из клубов, который, как он предполагал, не принадлежал ни Харви, ни Освальду, ни даже Джокеру; это место было чистым лишь в одном аспекте, но этого было достаточно, чтобы провести вечерок. Расслабиться. Брюс всегда не выносил алкоголь и даже в таком положении, в котором оказался сейчас, решится заказать себе что-то крепче американо не смог. Должно быть он выглядел странно со стороны, разумеется если мешковатой толстовки и капюшона на глазах было недостаточно, чтобы выглядеть подозрительно. Бармен смотрел на него с открытом недоверием, но услужливо предлагал повторить, когда Брюс опустошал очередную чашку. Чашечки были маленькими, и хватало всего на несколько глотков, чтобы осушить их дно. Как это забавно: здоровый мужик захлебывается кофе, как какими-то горячительным напитком, топя личные обиды… В обычном черном кофе. Брюс хмыкнул.       Уэйн смотрел перед собой, иногда бросал задумчивые взгляды в чашку, высматривая отражающийся в кофейной глади рыжий плафон, висевший почти над самой его головой. Свет был приглушен и не слепил, в какой-то степени даже умиротворял. Полумрак располагал к глубоким размышлениям. И Брюс погрузился в эту глубину. Точнее он бы это сделал, если не заметил в отражающейся за барной стойкой застекленной полке, на которой красовались дорогие напитки, одного человека. Блестящий плащ неопределенной расцветки с поднятым воротником, широкополая шляпа, чуть небрежно скосившаяся на бок и пара ядовито-зеленых глаз, сверкнувших на мгновение во мраке клуба и сразу погасших. Свет под острыми углами ложился на плечи этого человека, делая его фигуру еще более угловатой. Брюс уже не сомневался, кто это был. Он удивился и напрягся, когда мужчина грациозно подкрадывался к нему.       — Привет, красавчик, — поздоровались с ним слегка измененным голосом, который показался очень громким из-за того, что приветственные слова были сказаны почти на самое ухо.       Брюс обернулся, но все равно старался не открывать полностью своего лица, как и человек рядом, облокотившийся на стойку, положив один локоть на его поверхность, расслабив кисть. Это был Джокер, Брюс сразу его узнал. Тот даже не пытался притворяться кем-то другим, в его движениях все еще была видна четкость и легкость убийцы, а мимика, пусть прикрытая шляпой и полумраком, напоминала о сущности этого человека. Что ему было нужно? Этим вопросом успел задаться не только Брюс, как он понял, когда увидел, что люди на близстоящих столиках притихли, старались не двигаться, только тихо перешептывались; а люди, стоящие у стойки, попятились в сторону от Джокера; один только бармен — мужчина под сорок с татуировками на волосатых руках — был спокоен и суров, он протирал тряпкой стакан для виски и поглядывал на них с Джокером.       — Скучаем? — спросил Джокер. — Или нравится местный кофеек? Скажу тебе по-дружески, он у них растворимый, угу, — прошептал он последние слова и дерзко улыбнулся.       Выглядел он подозрительно веселым, впрочем, Брюс на это не сразу обратил внимания, привыкший, что вызывает подобные чувства в нем всегда, но, вспомнив, что сейчас он не в костюме, напрягся. Джокер ведь не был с ним знаком, с ним — настоящим, а не тем инфернальным существом, которое он себе надумал. Брюс присмотрелся к тем чертам лица, которые легко просматривались в клубном свете. Когда Джокер покосился на бармена с очевидным намеком в глазах, из-под воротника выглянул его острый подбородок. Брюс посмотрел на него, скользнул глазами по тонкой линии нижней челюсти и чуть ниже, где виднелся кадык; изучал до тех пор, пока не столкнулся со звериными зелеными глазами с широкими черными зрачками.       Они смотрели друг на друга и молчали. Брюс за ним следил, стараясь не нарушать зрительного контакта, но постоянно стремился осмотреть на предмет оружия. А еще оценить его внешний вид. Этот плащ сидел на нем идеально, а острые плечи визуально делали его более внушительным, но при этом все равно изящным.       Рядом с Джокером бармен поставил какой-то коктейль, Брюс не приглядывался, больше сосредоточившись на руках клоуна, спрятанных в классические перчатки, аккуратно взявшие бокал слинг.       — Что-то хотели? — слегка замявшись, решился заговорить Брюс. Ему не стоило изображать из себя героя в маске, ему нужно притвориться человеком из соседнего дома, такого же простого, безобидного и неинтересного. Из него всегда выходил средний актер. Во всяком случае Джокеру удавалось его раскусить всего за пару реплик, что, собственно, больше никому не удавалось. Альфред не в счет. Брюс мог сыграть глупенького миллиардера, а мог — мудрого отца, но лучше всего ему удавалась роль, которую всегда с улыбкой встречал Джокер.       Последний на заданный вопрос, хмыкнул, обхватил губами трубочку, через которую пил. Уэйн понял, что это был молочный коктейль.       — Желания, — чмокнул он губами. — Как часто не исполняется то, что мы хотим, правда? Каждый гребанный день ты хочешь выспаться, но тебе вечно что-то мешает: то соседи, то твоя кошка, то неприятный человек под боком, храпящих через вздох, то собственные мысли. — Он хитро покосился на Брюса. — Тебе это знакомо?       Брюс его не понимал. Он нахмурился, повернул голову так, чтобы капюшон прикрыл его лицо.       — Простите, мы с вами знакомы?       Джокер чарующе улыбнулся, полы шляпы прикрывали его глаза, и Брюс видел только губы, держащие трубочку. Его кожа бликовала в повторяющих ритм мелодии вспышках света. Играла какая-то бодрая музыка, звуки гитары ласкали слух, под это можно было даже танцевать. Танцевать… Обстановка не была напряженной, но Джокер, стоящий на расстоянии вытянутой руки, заставлял немного нервничать. Но не Брюса. Ему, глядя на этого человека, хотелось не бежать, а наоборот прильнуть ближе. Но он замер, мышцы его окаменели, а лицо не выражало явных эмоций, только одно — наблюдательность. Он был готов смотреть на Джокера, не отводя глаз.       — Можем познакомиться, — предложил Джокер, не отрываясь от своего напитка. Это был точно молочный коктейль, Брюс рассмотрел орешки арахиса, валяющиеся на подушке из подтаявших сливок, проваливающиеся внутрь.       Теперь Брюс улыбнулся, крепко обхватив свою чашку кофе. Это была игра? Может Джокер знал, с кем разговаривает? Эта мысль должна была напрячь, но она не задержалась в голове, выветренная желанием поговорить.       — Если только без имен, — сказал он, не поднимая взгляда на Джокера.       — Это я и хотел предложить. Все всегда используют маски, ха. Какая обыденность.       Брюс насторожился снова, прислушиваясь. Джокер пододвинул высокий барный стул, сел на него и закинул ногу на ногу. Как ему удавалось так грациозно двигаться в этом плаще длинною в пол восхищало, его движения не были стеснены, он двигался свободно и как-то слишком легко. Брюс припоминал те моменты, когда видел его таким раскрепощенным, но их было крайне мало, отчего каждый из них запомнился ему во всех подробностях.       — И ты тоже в маске? — спросил он, глянув на Джокера с прищуром.       — Хотел спросить то же самое у тебя, — несколько иным тоном отозвался Джокер, улыбка сошла с его бордовых губ, и они чуть напряглись.       Брюс не нашелся с ответом, лишь насупил брови.       — Я никогда тебя здесь раньше не видел, — заговорил Джокер, лаская пальцами горлышко бокала. — Что тебя сюда привело? Усталость? Или тоска?       — У всех разные причины.       — Меня все не интересуют. Я спрашиваю тебя.       Они замолчали. Музыка сменила настроение, и теперь послышались более грустные и тяжелые мотивы, заиграл рояль, прозвучала одна нота, потом вторая, повторилась первая, и в ход пошел тромбон.       — Я хотел подумать.       Джокер ласково улыбнулся.       — О чем, если не секрет?       Брюс пожал плечами. Он и сам не знал. Послышался раздраженный вздох, и Брюс отчего-то сразу нашел, что сказать.       — Наверное, о себе, о своем положении. Об этом все думают.       — Тебя что-то не устраивает? — поинтересовался Джокер.       Брюс взглянул на него. Он начал сомневаться, что они не знают друг друга в таких образах. Он начал думать, что оба понимают, кто сидит напротив. Он почти уверовал, что это очередная игра.       Брюс хмуро посмотрел в глаза Джокера. Неужели этого человека ему так не хватает? Неужели этого человека он так глупо ревнует? Неужели такое вообще возможно?       — Не устраивает, — твердо ответил он.       Джокер, как показалось, заинтересованно дернулся и внимательно к нему пригляделся, не мигая.       У Брюса в горле ком внезапно встал и продолжить говорить оказалось не так просто. Он, не спуская глаз с Джокера, произнес то, что хотел бы сказать ему Бэтменом, но мог только сделать вид, что говорит о совсем других людях.       — Меня не устраивает, когда люди лицемерят, — сказал он. — Когда обещают одно, а делают совсем другое. Когда предают.       Джокер жестким взглядом смотрел в ответ, его скулы заострились, а глаза в вспышках света приобрели еще более токсичный оттенок зеленого. Он был зол.       — Хорошо знаю это чувство, — произнес он, скрипнув перчаткой по бокалу. — Когда предают. Ни один раз это случалось. — Он хмыкнул. — Но я очень великодушен и умею прощать.       Теперь Брюс хмыкнул.       — А я не уверен, что могу так.       — Эгоизм у нас в крови, — улыбнулись в ответ.       — Это неправильно.       — Тогда сделай что-нибудь, если считаешь это неправильным. Или тебе больше нравится бездействовать? Не будь такой тряпкой.       — Это не так просто.       — Да ну? Серьезно? Звучит жалко, приятель.       Брюс прикусил язык и нахмурился, ему не нравился тон Джокера, но понимал, что тот прав.       — А что бы сделал ты? — спросил он.       — С кем? С человеком, который предал?       Джокер посмеялся, хотя точно ни он, ни Брюс не находили в этом ничего смешного. Но Брюс понял, что это скорее нервы, а может и смущение. И он не стал задумываться над тем, откуда мог это знать.       — А какие у тебя предположения, а? — Джокер оттолкнул от себя пустой бокал, который громко заскользил по деревянной поверхности стойки. — Думаешь, я сразу прибил бы его? Начал мстить, мучил бы его круглые сутки, унижал и издевался, наслаждаясь его болью, заглушая собственную? — Он помолчал, задумавшись над своими словами, а потом кивнул сам себе. — Да, так бы я и сделал.       Брюс никак не отреагировал, он ждал этого ответа, он точно знал, что услышит именно его, и не был удивлен или обескуражен, он лишь дернул губами, изображая понимание и в чем-то даже согласие.       — А насколько сильны твои чувства? Смог бы ты поступить так же?       Брюс поерзал и покачал головой, пытаясь самому себе дать ответ, но он не знал, что сказать, только одно ему было известно:       — Я не стал бы убивать.       — В этом я не сомневаюсь, — сухо произнес Джокер.       — Так нельзя, но… — Брюс отрицательно покачал головой. Он не хотел даже мысли подобной допускать.       Нет, он бы не стал вредить этому человеку. Тому, что сидит напротив, но… Зачем они вели этот разговор? Что хотели друг у друга узнать?       Они заглянули друг другу в глаза и видели это — осознание.       — А что бы ты сделал с человеком, который виновен в предательстве? — спросил Брюс.       Джокер улыбнулся — даже слишком довольно, как показалось.       — Хм, хочешь обелить предавшего? — он посмеялся, обнажая зубы. — Он знал, на что идет, и делал это осознанно. Разве тот другой виноват в том, что его втянули в это? Он по сути тоже пострадал.       Брюс в неверии поднял брови.       — Правда?       Джокер лишь растянул губы в широкой улыбке, а в глазах читалось: «Конечно, дорогой, это очевидно». Брюсу стало противно.       — То есть придавшему все равно, что он предал, — произнес он со скрытой досадой, которую Джокер чуял так хорошо, словно акула — каплю крови.       — Может быть. — Джокер склонил голову, оценивая его взглядом, прищурившись, а потом встал, поправив свой, по всей видимости, очень дорогой плащ. — А может быть совсем нет.       Последнее он произнес негромко, но Брюс расслышал его сквозь воспевающую мелодию. Джокер ушел, а Брюс смотрел ему вслед, наконец услышав слова песни, которая играла весь их разговор, это был вроде как знакомый женский голос, и пел он почти навзрыд.       «Когда ты убил любовь, ты убил и меня».       Брюс задумался над тем, что только что произошло, над тем, что сказал ему Джокер. Он так и не понял, что этим странным диалогом они смогли узнать, какой в этом был смысл и что из этого можно было извлечь.       Некоторое время Брюс просто сидел, смотрел перед собой и не мог ни о чем думать. Были только чувства. Ощущение тревоги и злости. А еще он вдруг понял, что Джокер подошел не просто так: он знал, с кем разговаривает и говорил со смыслом. Брюс кивнул самому себе, соглашаясь со своим решением, которое принял за мгновение до того, как оно успело сформироваться в его сознании. Он торопливо поднялся, расплатился за кофе, оставив большие чаевые, которые были приняты с огромной неохотой: похоже, бармену он очень не нравился. А после Брюс выскочил на улицу, прячась в сгущающихся сумерках.       Он хотел проследить за Джокером, он был уверен, что тот и хотел, чтобы за ним следили. Это было так ясно и очевидно, он прекрасно понимал его. Мотивы Джокера такие понятные, но только одно Брюс не осознавал: зачем ему Оулмен. Зачем нужно вести эту необоснованную игру? Брюса передернуло от мысли, что Джокеру действительно интересен Оулмен; в своих мыслях он успел рассмотреть все варианты их взаимоотношений, включая самые интимные. С одной стороны, он скрежетал зубами от ярости, а с другой, понимал, что это было ожидаемо. Он сам не сделал ничего, чтобы удержать его, и не имел права злиться. От этой мысли становилось противно.       Бэтмобиль приехал вскоре после вызова, Брюс тут же принялся переодеваться. Он очень торопился, нужно было действовать быстро, пока след Джокера еще не остыл. Когда он надел шлем, услышал голос Альфреда в ухе:       — Сэр, что-то случилось? Помниться мне, вы пошли отдохнуть, а сейчас снова беретесь за дело Бэтмена? Честно сказать, я был несколько обескуражен…       — Я встретил Джокера, — ответил Брюс правду. — Я собираюсь проследить за ним, он приведет меня к своему логову, а там будет и Оулмен, тогда я смогу схватить его.       — Вы уверены в этом?       — Уверен.       — Что ж, — вздохнул Альфред, — тогда желаю удачи, и, Мастер Брюс, свяжитесь со мной, когда доберетесь до места. Тратить еще две недели на ваше лечение неинтересно ни мне, ни вам.       Бэтмен ударил по газам, почти не расслышав, что говорил ему Альфред, он лишь на автомате буркнул под нос согласие и сосредоточился на преследовании. Действовать надо было осторожно, даже несмотря на то, что Джокер этого ждет, кидаться вдогонку в открытую рискованно и попросту неинтересно. Джокер может передумать, если ему что-то не понравится, Брюс был вынужден ему подыгрывать. Как всегда.       Бэтмен следовал за Джокером, дорога была долгой и неторопливой, Брюс про себя успел подготовиться к любому исходу сегодняшнего вечера, он продумал почти все, и у него кончалось терпение. На улице совсем стемнело, с неба упали первые снежинки, искрящиеся в свете фонарных столбов. Джокер не оборачивался, шел спокойно, размеренно, будто он просто гулял; Бэтмен держался на почтительном расстоянии, его практически не было видно, хоть он не сомневался, что Джокер спинным мозгом почувствует его присутствие даже на расстоянии в милю.       Они подошли к зданию, в котором располагались неизвестная Брюсу гостиница и какое-то кафе. Они были закрыты, даже вывеска, которая у всех соседей работала круглосуточно, не горела. Бэтмен понял, что они на месте, именно здесь жил Джокер последнее время. Брюс не удивился, что не нашел его раньше — он и не искал так, как мог бы. Он, покинув автомобиль, решил подобраться ближе пешком. Вдруг Брюс заметил, как к Джокеру, остановившегося в дверях, кто-то подошел, он сразу узнал этого человека — это был Оулмен. Напряжение ощутимо разлилось в разогретых кровью мышцах. Он во все глаза вглядывался в их силуэты. Видно было плохо, но Бэтмен заметил, что Джокер осмотрелся и сделал шаг назад, когда Оулмен подошел слишком близко. Брюс следил за ними и ничего не чувствовал в тот момент, ему было не до этого, его мозг усиленно работал, ища самые скрытые пути, чтобы подобраться ближе. Он почти ничего не мог разглядеть с того расстояния, на котором находился, и объекты его наблюдения постоянно двигались. Брюсу казалось, они оживленно о чем-то говорят, взаимно получая от этого удовольствие. Во всяком случае подобное можно было утверждать относительно Оулмена, а этого было достаточно, чтобы разозлиться.       Они направились в здание, Бэтмен взобрался на крышу соседнего дома и попытался предположить, куда именно они могли пойти. Этажей и окон было слишком много, догадаться невозможно, и Брюсу оставалось ждать. Он ждал знак — и вскоре это случилось: он увидел, как приоткрылось окно и слабый свет настольной лампы озарил небольшую комнату. Там были они. Бэтмен опустился на балкон, располагающийся рядом с нужным окном и прислушался, но практически ничего не услышал — слишком далеко. Он волновался. Его руки слабо подрагивали от напряжения и желания просто взять, ворваться в окно и помешать им. Он воспользовался системой прослушивания, чтобы узнать, о чем разговаривают эти люди. Брюс почти трясся, пока готовил оборудование, в преддверии того, что мог услышать. Единственное, что слегка успокаивало, — это комната не была спальной. Хотя это ничего не гарантировало, но Брюсу от этой мысли становилось легче.       Когда все было готово, Бэтмен смог расслышать диалог Джокера с Оулменом, он весь превратился в слух и совсем не обратил внимания на прилетевшего голубя, севшего совсем близко, настороженно рассматривающего его напряженную фигуру.       Сначала Брюс услышал тишину, потом тихий шорох плаща об пол, медленные шаги, пару глубоких вздохов и больше ничего. Он поерзал, жалея, что не может видеть то, что происходит внутри, это неведение невыносимо нервировало, вынуждая самому представлять действия, которые могли не иметь ничего общего с реальностью. Но потом он услышал голос Джокера.       — Мы с тобой уже говорили об этом, мне надоело повторять одно и то же. — По голосу легко было догадаться, что он чем-то недоволен.       — Как и мне надоело это, — послышался грубый и какой-то тусклый голос Оулмена. Брюс поразился очередной раз, как сильно они похожи, он словно слушал самого себя на записи.       — Если ты так к нему неравнодушен, может стоит уже что-то сделать?       — Ха, тебя это волнует? Может хватит? Я тебе уже все сказал и хочу, чтобы ты исчез! — Голос Джокера слегка дрожал.       — И оставить ни с чем?       Джокер злобно засмеялся.       — Советую прикусить язык, Оулси, пока я его тебе не отрезал.       Какое-то время было тихо.       — Ладно, — заговорил Оулмен, — я уйду. Но я хочу спросить только одно и, надеюсь, мне можно это сделать, не боясь лишиться языка?       — Хм, ничего не могу гарантировать, — с чувствующейся улыбкой произнес Джокер.       — Вы столько лет знаете друг друга. Почему ты не признаешься ему?       Джокер взорвался смехом да таким громким, что даже Брюс поморщился от высоты звука. Однако он почувствовал в этом действие смущение. Определенно.       — Признаться в чувствах? Прямо как в тех телесериалах, которые показывают на федеральном канале в прайм-тайм? С красными щеками от слез и любовью в глазах говорить о чувствах? — Он больше не смеялся, но его голос все же был напряженным, словно кто-то держал его за горло. — В этом нет смысла.       — Да почему?       — Тебе так интересно?! Нравится под кожу лезть?       — Так же как и тебе.       Послышался шорох и недовольное бормотание, которое не смог разобрать Брюс, потом снова смешки, будто кашель, и голос:       — Не скажу, потому что уже поздно. Надо было действовать раньше, пытаться измениться, поменять подход, поговорить, но я не мог. Я был не готов, я не был уверен и думал совсем о другом. И чем дальше все заходило, тем тяжелее было сделать шаг назад. Прошло слишком много времени, я давно упустил шанс, сейчас он может только ненавидеть меня, и я понимаю его, удивительно, правда? Я хорошо его понимаю. Что-что? Предлагаешь оставить его в покое? О нет, я от него никогда не отстану, это единственный способ быть с ним рядом, и я ни за что не отступлюсь.       Снова стало тихо. Брюс чувствовал собственное сердце, тяжело бьющееся в груди.       — Так бы ему и сказал.       — Он это наизусть знает. Но ему не интересно со мной, он только ненавидит меня.       — А когда-то ты говорил по-другому.       — Самообман. Мы оба себя обманываем. — Джокер усмехнулся. — Мое любимое занятие.       — А если он на самом деле чувствует то же, что и ты?       — Милая сказочка на ночь. Ты думаешь, это действительно взаимно? Я столько важных для него людей убил и сколько еще убью в будущем, о, не сомневайся даже, я убью любого, кто навредит ему и… отнимет у меня. И ты думаешь, что после этого он не оттолкнет меня? Он меня не понимает, а я не умею по-другому. Если бы я, после того, как убил его Робина, сказал: «Эй, Бэтси, а я люблю тебя!», он ответил: «Я тоже тебя люблю» — мы бы закружились в свадебном вальсе на могиле его отпрыска? — Джокер издал какой-то полусмешок, полувздох. — Никогда. И дело ведь не только в этой жалкой любви, нет, она также слепа, как и его правосудие, и способна пройти сквозь эту гору трупов, даже не заметив, но дело не только в ней. Проблема в нас. И в нем, и во мне. — Он замялся, подбирая слова. — Он… не то, чтобы я недостоин его, просто он другой. Мы не сможем жить вместе, мы просто уничтожим друг друга. Даже если я признаюсь ему в чувствах, это ничего не изменит. Люди, которые погибали в течении этих лет, над каждым из которых он готов лить слезы литрами, не воскреснут. И мы не сможем делать вид, что ничего не было. Мне, — он сделал акцент на этом слове, — проще считать, что я ничего не чувствую. Это правда, мне легче ненавидеть его, чем однажды признавшись в любви, надеяться, что мне ответят тем же. — Джокер заговорил еще громче. — Да даже если прямо сейчас он узнает об этой чертовой любви, он не сможет простить. Мы застряли в этом круге навечно, и так будет продолжаться до тех пор, пока мы оба не сдохнем.       Снова все стихло, послышались шаги, должно быть, Джокер подошел к окну. Вздох.       — Почему ты думаешь, что вы не сможете жить вместе? Может все будет наоборот, и вам будет хорошо, мир вокруг будет вращаться только для вас двоих. Почему ты считаешь, что все не может кончиться хорошо?       Джокер ответил не сразу, только спустя время послышался его пренебрежительный голос:       — Это просто не наш сценарий. Мы оба знаем, какую пьесу играем, все роли распределены и конец известен.       — У тебя просто крыша съехала.       — А тебя это только привлекало, — посмеялся Джокер.       Оулмен что-то буркнул, Брюс посчитал, что этот звук означает согласие. Снова послышался голос Джокера.       — Куда ты пойдешь?       — Пока не знаю. Наверное, попробую вернуться к себе.       Больше Брюс не смог ничего услышать, скорее всего, они общались только глазами и жестами, и не произнесли ни одного прощального слова друг другу. Но Бэтмену уже было все равно. Он пытался прийти в себя и осмыслить то, что только что услышал. Кто бы мог подумать, что, следя за Джокером, он таким глупым образом подслушает их разговор с Оулменом. Теперь Брюс подумал, что Джокер на самом деле не рассчитывал на его преследование. Правда еще была вероятность того, что все это постановка и в таком случае нельзя верить ни единому слову, но Брюс чувствовал, что все сказанное правда, и опустил отяжелевшую голову.       Стоял он так какое-то время, которое незаметно проскользнуло мимо его внимания; он пришел в себя только, когда услышал резким голос Альфреда:       — Сэр, вы меня слышите?       Брюс рассеянно поднял голову.       — Вы так и не вышли на связь, я начал беспокоиться, прошу прощения.       — Ничего, — глухо отозвался Брюс.       — Вам удалось обнаружить убежище Джокера, Мастер Брюс?       Брюс молчал, а потом, раскрыв высохшие губы, ответил:       — Нет, Альфред, я его потерял.       Альфред ничего не сказал, и Брюс просто выключил коммутатор. Он глубоко вздохнул и посмотрел в небо. Его затянуло тучами, было темно и тоскливо, тротуары, шоссе, припаркованные автомобили и даже его собственные плечи запорошило тонким слоем снега, который стремительно таял на некоторых участках дороги. Обведя бессмысленном взглядом улицу, Брюс задумался над тем, чтобы войти в комнату Джокера… И не увидеть его там. Брюс был отчего-то уверен, что тот давно ушел, хотя совсем не мог утверждать этого. Так же как и обратное.       Бэтмен, соскочив с занятого места, оказался у нужного окна при помощи бэт-когтя и на мгновение замер, перед тем как войти, потому что увидел того, кого ожидал и не ожидал встретить. Джокер сидел в кресле в углу и курил, прикрыв глаза, словно только что дремал. Он как-то сонно взглянул на вошедшего и улыбнулся.       — Ты пришел. Как всегда без стука. — Он махнул рукой. — Ну входи, садись, притомился небось бегать по всему городу.       Бэтмен качнул головой и остался стоять на месте. Они смотрели друг другу в глаза. Джокер затянулся еще раз, стряхнул пепел на пол и снова прижался губами к сигарете. Его взгляд прошелся по фигуре Бэтмена, и в них загорелся знакомый огонек, он улыбнулся так узнаваемо приятно, что Брюсу на мгновение стало спокойно, но лишь на мгновение. Он сделал короткий вздох, прежде чем сказал:       — Я слышал, что ты говорил Оулмену.       Он прошел вперед, улыбка сошла с губ Джокера, и он, посмотрев на него с упреком, произнес обычную вещь:       — Подслушивать нехорошо.       Он затушил сигарету о поверхность тумбочки, стоявшей рядом, на которой стоял светильник — единственный источник света в комнате. Бэтмен наблюдал за этим действием, смотрел на самого Джокера, лицо которого больше не выглядело уставшим, а стало серьезным; он не смотрел на него.       — Я знаю, что ты не видишь смысла что-то менять, делать шаг назад.       Джокер недовольно фыркнул:       — А ты считаешь наоборот? Есть смысл? Ты сам не собираешься ничего менять. Зачем меня в этом упрекаешь?       — Я всегда хотел этого, — очень твердо произнес Бэтмен, его голос не дрожал, он был уверен в своих словах. — Всегда хотел помочь тебе, протянуть руку даже в самый последний момент, это ты меня отталкиваешь. Для тебя мои старания ничего не значат.       Брюс увидел раздражение в глазах Джокера, тот рухнул в кресло и, очень пренебрежительно взглянув в ответ, сказал:       — Вот так сразу пришел говорить по душам? Без глупых разговоров о погоде и бокала вина?       — Я просто устал, — опустив плечи, признался Бэтмен.       Джокер хмыкнул, но ничего больше не сказал. Брюс видел похожие чувства в его глазах, что испытывал сам. Он решил рискнуть и продолжил:       — Я всегда хотел все исправить, предлагал тебе дружбу, я был готов…       — Бэтс, — оборвал его Джокер, — ты сказал, что слышал, что я говорил Оулмену, но ты, видимо, не понял самого главного.       Он сел в кресле и жестким взглядом посмотрел на Бэтмена.       — Я не хочу с тобой дружить. Либо всё, либо ничего. Я не согласен на компромиссы.       Джокер не отводил глаза, усиливая эффект, произведенный словами, прислушиваясь к своему взволнованному сердцебиению.       — Тогда ничего, — заключил Бэтмен.       Брюс сам никогда не хотел дружбы, он себе не врал.       — Я не надеялся на другое, — произнес Джокер досадливым голосом. — Видимо, ты мне нужен именно такой — недосягаемый, вечный враг. А Оулмен другой, но мне ни это нужно. Нет смысла мешать черное с черным. А с тобой у нас получается все куда радужнее и веселее, хм. Мы с тобой еще станцуем, Бэтси.       Джокер улыбнулся, заметив, с каким трудом ему это далось. Бэтмен никак не отреагировал на слова, опять сурово молчал, пытаясь контролировать свои эмоции. Тянуть из него слова было бессмысленно, Джокер помял пальцы, следя за ним, и решил снова закурить. Он расслабленно сел в кресле и достал из переднего кармана брюк пачку сигарет, закинув ногу на ногу.       — Почему так? — послышался странный вопрос со стороны Бэтмена.       — Что?       — Почему это продолжается столько времени, и танец никак не закончится?       Он говорил это с присущей только ему угрюмостью, но Джокер не воспринял его всерьез.       — Потому что никто не выключал музыку, Бэтс, — хмыкнул он.       — Музыка давно закончилась.       И в этот момент будто небо рухнуло, которое держалось только за счет этой иллюзии. Музыка не играет, а танец продолжается, и каждый его участник делает вид, что слышит ноты. Театр абсурда. Они оба знали об этом, но желали не замечать, а когда пришел Оулмен, система рухнула, как карточный домик, построить его заново уже не хватит времени. Джокер услышал его, он все понял, Брюс видел это в распахнутых глазах, которые вмиг опустились вниз в жесте немого согласия. Брюс ощущал, как приближается отчаянье к его сердцу, упрямо гоняющему кровь. Он на что-то разозлился и сжал зубы, а потом расслабил челюсти, когда услышал Джокера:       — Может, — начал тот тихим, хрипящем голосом, — просто так правильнее? Может только так мы и можем быть вместе, видеть друг друга, разговаривать. — Он посмотрел на Бэтмена, удивляясь самому себе. — Как думаешь? Может быть нам с тобой нужна эта дистанция. На которой ты меня держишь. На которой я сам тебя держу.       Он замолчал, стискивая в пальцах так и не закуренную сигарету, которая в его хватке надломилась, и из нее посыпался табак. Бэтмен коротко кивнул, но нисколько не верил в эту теорию, хоть сам не мог предложить ничего лучше.       Им больше нечего было сказать друг другу, но при этом обоим стало легче. Джокер заметил испорченную сигарету у себя в руке, поморщившись, бросил ее на пол, стряхивая с пальцев остатки смолистого табака. Брюс не мог уловить его запаха на таком расстоянии, но ему правда казалось, что чует этот древесный аромат. Он хотел подойти ближе, но остался стоять на месте, хотя не ощущал себя лишним. Джокер глянул на него вскользь и заулыбался, пока доставал новую сигарету из пачки.       — Может все-таки присядешь? — спросил он, указав глазами на соседнее кресло, наличие которого Бэтмен игнорировал до сих пор.       В этом теперь не было смысла, и он подошел ближе, опустился на сидение старенького кресла. Бэтмен сел ровно и смотрел, как Джокер поджигает сигарету, делая короткие вздохи, раздувая крохотное пламя. Брюсу было комфортно.       — Куда ушел Оулмен? — задал он не интересующий ни его, ни Джокера вопрос.       — Какая разница? Главное — он больше не вернется, — ответил Джокер и, затянувшись, посмотрел на него тем самым взглядом, под которым кожа становится горячее.       — Может хочешь чего-нибудь? На еще одну чашечку кофе тебя хватит? — спросил он и нежно улыбнулся.       А Бэтмен улыбнулся ему в ответ.