Фройляйн Леншерр

Нельзя сказать, что в тюрьме было плохо. До тюрьмы - действительно было, факт. Эрика никогда не любила играть в команде, это Чарльз все время бредил - доверие друг к другу, одна семья и прочий бред. Можно было бы обратиться за советом, но первое время она даже спала в шлеме - во избежание. Что Чарльз мог сделать с ее мозгами под прикрытием чувства вины и обоюдных сожалений, даже думать не хотелось. Разумеется, он бы попытался. Ксавье был манипулятором, и обижаться на него за это было все равно что ругать змею за наличие яда. Иногда хотелось позвать. До боли. Не хватало кого-то равного в этом зоопарке. Рейвен стремительно влилась в подростковые истерики с отрывом от корней. В роли мамочки выступал Чарльз, в роли символа взрослой жизни - Эрика, и, честно говоря, она не знала, чья роль хуже. Ксавье хоть был виноват в своих воспитательных упражнениях, а Леншерр это сокровище досталось ни за что ни про что. Даже Эмет иногда украдкой посмеивался, видя, как “человеческий” облик Рейвен обогащается стремительно рыжеющими волосами и острыми чертами лица. У самого Эмета внезапно отыскался сын - испытанный рычаг давления и для Шоу, и для ЦРУ. Пришлось обеспечить безопасность, но Эрика чувствовала, что эта музыка еще не кончилась и с вихрастым блондинистым мальчишкой они встретятся не раз. Кроме всего прочего, надо было разобрать бумаги, оставшиеся от Шоу, оборудовать штаб-квартиру, разработать план дальнейших действий - и все это уже вчера. Дни сливались в гудящий поток - истерики Рейвен, доклады Эмета, мрачное молчание Яноша. Азазель, как ни странно, оказался понятливее всех, стоило только объяснить ему, что Эрика понимает по-русски, и обещать в случае лингвистических упражнений на известную тему хвост на шею намотать. *** Красный дым с серным запахом закружился по комнате. Вместе с сигаретами вышла такая смесь, что Эрика закашлялась. - Не спится? - спросил Азазель. - Ты стучать не пробовал? Говорят, помогает от внезапных травм головы. - Не в настроении, принцесса? - хвостатый присел на стол напротив кресла Эрики. По этой красной роже невозможно было определить возраст, но по информации Шоу Азазелю было лет сорок. Хотя, конечно, обращения это не оправдывало. - Длинный день. - Хочешь, перенесу тебя к нему? Эрика приподняла бровь и прикурила себе еще одну сигарету. - Ты у нас Купидон теперь что ли? - Я у нас гуманист. Не могу, когда красивая женщина мучается. - Да пошел ты. Азазель ухмыльнулся и шевельнул хвостом. - Придурок твой Ксавье. Надо было нас к себе звать, а не тебя отпихивать. - И ты бы пошел? - Принцесса, я слишком старый для политических разборок. А Янош - слишком напуганный, с детства. Про Эмета сама знаешь. Так тебя отнести? - Иди отсюда, таксист. Он ушел, а потом вернулся - с колодой карт. Они до утра играли в какую-то русскую игру, а на рассвете выяснилось, что убить всех вот прямо сейчас уже не хочется. Азазель продержался дольше всех. И никогда не переставал звать ее наедине принцессой. *** Позже, проанализировав ситуацию, Эрика признавала, что глупо было надееться на контакт с Кеннеди. Во-первых, правительство было согласно на президента-мутанта только при условии замалчивания факта мутации. Во-вторых, сам мистер Кеннеди их идеи разделял и свои особенности воспринимал как болезнь. Ну и еще Эрика явно проигрывала в сравнении с Мэрилин Монро. Что ж, это можно было понять. А понять тех, кто решил замаскировать убийство президента актом терроризма было еще легче. Интересно, почему поверил Чарльз? Она думала об этом позже - и во время суда, и в тюрьме. Неужели он настолько ее не знал? Полезть убивать президента - да как будто от этого что-то изменится! Ксавье ведь никогда не считал ее дурой. Что ж, все бывает в первый раз. В том числе и профессор Икс, который не лезет защищать мутантов. Забавно, Чарли - когда на кону интересы не всего сообщества, а конкретного индвида, твой энтузиазм испаряется, да? И вот это было гораздо хуже тюрьмы. *** - Вот. Мужчина в костюме открывает перед ней пластиковую дверь камеры. Койка, столик, стул. За непрозрачной ширмой в углу, скорее всего, туалет и душ. Ничего лишнего. - Какой комфорт. - Вас дискомфортом не удивишь, мисс Леншерр, не так ли? Эрика улыбается. - А если бы можно было? Удивили бы? Он молчит. Запястья неприятно саднят после кандалов. - Если у вас будут какие-то дополнительные просьбы - изложите их охраннику, не стесняйтесь. - Можно задать вам вопрос, мистер Хиггинс? На лице - колебания и едва заметный страх. - Да, мисс. - Где же публичный процесс? Я все-таки убила президента, разве не так? - Принято решение не шокировать публику такими… ммм… скандальными подробностями. Но о вашем преступлении знают все, кому нужно знать. Не беспокойтесь. Эрика смеется. Это так откровенно, что даже не возмущает. - Какие-то просьбы, мисс Леншерр? - Да. Номер “Журнала фэнтази и научной фантастики” за пятьдесят девятый год.* Я не дочитала там один рассказ. *** Эрику никто не беспокоил. Охрана неприкрыто ее боялась - знали, что Леншерр может и без своих способностей много чего сотворить. Все требования, которые можно было выполнить, выполнялись неукоснительно и в срок. Эрика просила немного - книги и спортивные снаряды. Держать себя в форме стало привычкой и менять ее она была не намерена. Долгие периоды слежки научили одному - если ты не можешь ничего сделать, то лучше ничего не делай. Выжидай. Изучай. Планируй. Конечно, она скучала по Чарльзу, но шла война, и Чарльз был той потерей, которые приходится нести на войне. *** Воздух свободы пьянит. Именно поэтому по-настоящему она приходит в себя, только сбежав от Чарльза в Париже. Эрика Леншерр прекрасно знает свои недостатки и никому не дает их перечислять кроме себя самой. Первый пункт в списке - это увлеченность. Второй - тяга к эффектам. Сидя за столиком маленького кафе, одетая по моде коротко стриженная рыжая женщина недовольно закуривает и проводит пальцем по краю кофейной чашки. “Девочка моя, ты снова неправа”, - как сказала бы фрау Шмидт. А потом сломала бы ей руку, наверное. Ломать себе руки Эрика, конечно, не стала, но нельзя сказать, что ей не хотелось. Конечно, смотреть на Чарльза страшно. Эрика слишком хорошо его знает, чтобы не подметить детали, рассказывающие, как он провел последние несколько лет. И детали эти так красноречивы, что хочется погладить профессора по голове и нежно спросить: “Боже, Чарли, когда ты успел так плотно заняться деградацией?”. Но Эрика удерживается. *** Ксавье забирается в угол и отгораживается стаканом виски. Приходится обратить внимание на его мохнатого друга. Эрике не нравится его взгляд - вроде бы заинтересованный, но какой-то оценивающий. Как будто ее сравнивают с кем-то из прошлого. Точнее, конечно, из будущего, если верить Чарльзу. - Тебе никогда не говорили, что протирать дыру взглядом невежливо? - говорит она наконец. - Я редко делаю то, что мне говорят, - откликается мохнатый. - Это видно. Мы что, в будущем - любовники? Собеседник откровенно давится сигарой и остервенело трясет головой. - Нет? Тогда прекрати эти туда-сюда глазами и скажи нормально. Логан (точно, его ведь Логаном зовут), неожиданно улыбается. - Все-таки ты всегда была стервой. А я уж подумал. - Для посланца мира из будущего у тебя слишком грязный язык. Что, не могли выбрать кого получше? - Да ты меня обижаешь, детка. Мы с тобой старые друзья - при каждой встрече раскладываешь меня на ближайшей горизонтальной поверхности. Эрика многозначительно шевелит пальцами. Пряжка ремня Логана начинает плавиться. - Все претензии к твоему другу, - он кивает на Ксавье. - Ну и к тебе немного. Сами выбрали. - Вероятно, маразм, - бормочет Эрика себе под нос и теряет интерес. Чарльз Ксавье - уникальный человек. Прошло уже столько лет, все поступки проанализированы и разложены по полочкам, все обиды прожиты и забыты, все чувства препарированы и засушены в забытый гербарий. И, тем не менее, стоит Чарльзу открыть рот - и Эрика едва не ломает к чертовой матери самолет, на котором они летят. Это очень просто - Чарльз орет так самозабвенно и искренне, что хочется так же самозабвенно ему ответить. Хочется напомнить, что пока Ксавье нянчил свою обиду и высокодуховно страдал, другие умирали. Умирали, Чарльз. Мы с тобой тут, а их уже не вернуть. Надо же, “ты меня бросила”! Эрика ведь звала его, когда стало совсем плохо. Звала - и не слышала ответа, потому что кое-кто предпочел колоться и уничтожать запасы виски, вместо того, чтобы пошевелить задницей. Успокоиться удается, только когда Ксавье скрывается за дверью. Логан смотрит на нее такими глазами, что становится смешно. - Привыкай, милый, - бросает Эрика и садится в кресло. - Мы еще не так умеем. - Вашу ж мать… - тоскливо тянет Логан и Леншерр с ним полностью, совершенно согласна. *** Не стоило так резко поступать с Рейвен. Чарльз давно ее не видел, он не знает, в кого превратилась его дорогая маленькая девочка. С нынешней Рейвен разговоры бы не прошли. Это же героиня революции. Горящие глаза, прямая спина и праведный гнев. Дура-дурой. Но все равно не стоило. Драка со Хэнком, конечно, порадовала журналистов, но практической пользы не принесла. Драться МакКой никогда не умел, что в своей человеческой форме, что в звериной. Вот что мы имеем в остатке - синяки, пару порезов, трещину в ребре и Боливара Траска. Скверно. Позже, вечером, сидя в кресле безликого гостиничного номера, Эрика баюкает в руках стакан виски и перелистывает свежие газеты. Вероятно, Чарльз сидит где-то в другом номере и делает тоже самое. Отказавшийся от телепатии, злой, обиженный на весь свет. Умнейший человек и самый большой идиот во вселенной. “Я ведь его люблю, - думает Эрика, закрывая глаза. - И он меня. Кажется, в художественной литературе это панацея. Что же нам-то не помогает?” “Нехватка опыта, друг мой, ”- игриво сообщает внутренний голос, подозрительно похожий на голос Чарльза. Эрика встряхивает головой, отгоняя наваждение. Надо на всякий случай вернуть шлем.