Дети Хатхор

      Несмотря на ночное дежурство, Дерек держался молодцом. Кэсси смотрела на него, и в ее груди зарождалось теплое чувство. Уверенность. Она знала, что теперь-то точно они отыщут странную Хатхор.       Кэсси помнила, что когда-то давно слышала это имя. Но вот где и при каких обстоятельствах — напрочь отшибло.       Когда Дерек грубо отказал ей, Кэсси принялась копаться в интернете. Одной было сложно, информация попалась куцая. Когда-то давно имя Хатхор пользовалось популярностью. Но те времена давно ушли. И все, никаких других зацепок, полный тупик. Оно и понятно, она же не разыскивала преступников, в отличие от Дерека.       — Может, вздремнешь хоть часок? — заботливо попросила она. — А то вид у тебя такой, будто ты мешки таскал. Те, что под глазами.       Она редко шутила. Том говорил, что шутки — не удел женщин, что у женщин они плоские и не смешные. Возможно, отчасти так оно и было. Кэсси предпочитала не спорить. Она вообще ничего не решала, не любила отвечать за себя. Ее подружки говорили, что так будет правильнее.       Но прошло время — и подружек не оказалось, они испарились куда-то, растаяли в воздухе.       — Не хочу, — массировал виски Дерек. — Чем раньше мы разберемся, тем быстрее я дам отчет шефу. И вернусь в любимый дом.       — Где будешь смотреть одно из этих дурацких шоу? — фыркнула Кэсси. — Я-то думала, что знаю тебя.       — Вертел я их на спиннере! — огрызнулся Дерек. — Сдались они мне! Если на то пошло, мне вообще было некогда их смотреть. Я, знаешь ли, охранял порядок и спокойствие таких, как ты.       Иголки не спрятались, они продолжали держаться на ножах. А Кэсси так надеялась, что это осталось в прошлом. Неужели эти несколько лет так тягостно давили им на плечи?       — Ладно, давай поговорим, — предложила Кэсси. — А то ты так и будешь дуться. Что из своего прошлого я не рассказывала тебе? Что родилась в детдоме? Что меня отдали в приемную семью?       — Это я знаю, — ответил Дерек. — Меня ведь тоже воспитывали чужие родители.       И тут в памяти Кэсси вспыхнул яркий свет. Она вспомнила, где видела имя Хатхор.       Резко бросившись в спальню, она достала резную шкатулку, в которой хранила драгоценности. Том никогда на них не скупился, но они были ей не нужны. На светских раутах, конечно, золото шло ей, оттеняло привычную бледность и контрастировало с золотым блондом волос. Но Кэсси не любила и их. Она бы с удовольствием посмотрела на золотые звезды, что так редко выглядывают нынешними ночами. Все застроено небоскребами, заводы выпускают облака смога, закрывающего небеса. Чудес не бывает.       Но одну золотую побрякушку подарил не Том. Ее родители говорили, что малютка-Кэсси не расставалась с ней ни на секунду. Это был медальон на золотой цепочке. Кэсси рылась в куче колец, сережек и браслетов, а затем вспомнила о тайничке. Она давно не брала в руки медальон, решив отказаться от старой жизни. Но призраки прошлого любят возвращаться в самый неожиданный момент.       Кэсси надавила на нужную точку, и в шкатулке открылось потайное дно. Кэсси вытащила на свет цепочку, а в самом ее центре покачивался увесистый медальон. Раскрыв его, Кэсси увидела лицо молодой девушки. Волосы ее были спрятаны под немесом, по центру красовалась вырезанная из металла бычья голова, а венчал образ круглый светлый шар. В глазах девушки плясали задорные искорки, она выглядела счастливой, улыбалась от уха до уха. На другой половинке медальона красовалась надпись: «С любовью, твоя мама. Хатхор».       Медальон выпал из рук Кэсси, звонко шлепнулся о пол. Дерек пулей влетел в комнату, посмотрел на бледное лицо подруги, а затем на ее дрожащие руки.       — Что случилось? — решил прояснить ситуацию полицейский.       — Я нашла ее, — спохватилась Кэсси, подняла с пола медальон и протянула его Дереку. — Я нашла Хатхор.       Дерек посмотрел на обе половинки, а потом осмотрел внешнюю часть медальона.       — Старинная вещица, сейчас нет такой гравировки, — он указал на испещренную символами золотую оболочку. — Откуда она у тебя?       — Приемная мама говорила, что когда они меня забирали, то я крепко держала в руке этот медальон, — ответила Кэсси. — Вот что ты обо мне еще не знал. А я и забыла. Честно говоря, не рассчитывала, что когда-нибудь найду родную маму. А она сама вышла на меня.       Дерек принялся мерять шагами комнату. Кэсси не хотела мешать ему. Вдруг он так размышляет? Хотя смотреть на это было забавно.       — Слушай, если мы не смогли найти упоминание о Хатхор, то лишь по той причине, что она не хотела, чтобы ее нашли посторонние, — веско заметил Дерек.       — Она скрывается под другим именем, — пораженно выдохнула Кэсси.       — Точно! Но у нас есть зацепка. Мы можем ее отыскать, — Дерек потряс медальоном. — Нужно лишь отсканировать фотографию и прогнать ее через поисковики. Может, и нароем что-то.       План казался хорошим. Кэсси попросила подождать. Отправив Дерека на кухню (пусть хоть бутерброды приготовит, а то скоро желудок начнет просить поесть), Кэсси достала любимый агрегат. Она редко пользовалась сканером, предпочитала иметь электронные экземпляры документов. И вот пришел его звездный час. Сканер ничего серьезнее текста еще не обрабатывал, пришло время доказать свою полезность.       Обработка заняла всего пару секунд. Получив фотографию, Кэсси сбросила ее по блютузу на смартфон и отправила в поисковые системы.       — Не знал, что ты вегетарианка, — пожаловался с кухни Дерек.       — Просто я слопала всю колбасу. На нервах была же, — отозвалась Кэсси.       В этот раз поиск сработал более удачно. Поначалу Кэсси не находила совпадений. Но когда включила расширенные настройки, решив найти первоисточник, а не схожие картинки, то нашла три ссылки. Две вели в старые архивы и были написаны на непонятном ей языке. А вот третья привела на страницу древнего архива. Статья называлась «Одаренные дети».       Позвав Дерека, Кэсси погрузилась в чтение. Содержание статьи ее поразило. Речь шла о Боге-Машине, о том, что его составляющие — одаренные дети — жили когда-то, а потом подарили миру спасение, прекратив убийства и насилие. И смогли они это сделать благодаря сверхсилам. Суперспособностям, которые вместе смогли изменить целый мир.       — Фантастика просто, — произнесла Кэсси. — Неужели все имеет логичное объяснение?       — Не бывает сверхлюдей, — скептично хмыкнул Дерек. — Дай почитать.       И чем дальше он углублялся в чтение, тем чаще хмыкал. И это раздражало.       — Какие замечательные побасенки. Еще на основе газетных вырезок, напечатанных несколько столетий назад. Самой не смешно? — фыркнул Дерек.       — Эти дети и впрямь могли обладать сверхсилами. А Хатхор и Исида создавали не только вероучения. Сам подумай, как тогда объяснить то, что сотворил Бог-Машина? — надеялась вразумить его Кэсси.       — Это другое. Я не встречах сверхсильных людей. Потому, что это выдумка. Фантастика.       Но Кэсси знала, что она верила не в какую-то там глупость. Они многого не знали о мире, но и убийства случались не каждый день. Если кто-то смог преодолеть грань, то только потому, что когда-то давно это было. И одаренные дети тоже были. Ведь проверять, смертен ли человек или нет, не стоит. И так понятно, что если человека обезглавить, то он умрет. И то, что ни один человек на такой поступок не решался, не значит, что такого не может быть в принципе. А Дерек все упрямился, как баран, не желающий признавать очевидное.       Кэсси выдала очередную тираду, но Дерек ей не верил. Как и Том. Это разозлило обычно спокойную Кэсси. Злость смог унять только странный щелчок на кухне. Кэсси бросилась туда первой и увидела разлетевшийся на осколки граненый стакан, в который обычно насыпала муку.       — Стаканы не лопаются сами по себе, — пробормотал Дерек.       Кэсси взяла себя в руки и вздохнула. Пожалуй, это карма у нее такая — быть вечно виноватой, всех убеждающей.       — Послушай, я не говорю, что верю в это. Я знаю, что эти дети были. Что это все правда. И я вовсе не начиталась сказок, — примирительно расставила руки в стороны Кэсси. — Прошу, просто поверь, что когда-то давно жили одаренные дети. Я не знаю, как мы связаны с ними, не знаю, почему мы, ничего не знаю…       Горло сдавливали спазмы. Пожалуй, она давно не плакала, с того самого дня, как уехала от приемных родителей, чтобы поступить в университет. Даже уход Тома не опечалил ее. А тут — что-то надломилось внутри.       — Я верю тебе, верю, — Дерек поднял руки вверх, сдаваясь. — Только прошу, успокойся, пока ты все тут не разнесла. И посмотри себе под ноги.       Кэсси опустила взгляд и обомлела. Ее ноги не касались пола. Она парила в воздухе.              

*****

             Четыре серые стены, миска похлебки, уголек и мелки — вот и все удовольствия и развлечения, которые были у нее в жизни. Но Эмма знала, что рано или поздно это прекратится. Они все желают ей зла, хотят причинить ей боль. Хотят накачать радужными таблеточками, чтобы она вновь увидела драконов, гоняющих круги под потолком.       Она слишком много знала. Рассказывала об этом на каждом углу. Над ней смеялись, с ней не считались. Все считали ее прокаженной.       А она знала, что смысл в ее словах был, хотя он и ускользал. Курица клюет по зернышку, а она проводит дни, зачеркивая палочки. И когда-нибудь их ряд закончится, и ее пустят погулять. Она увидит небо не через решетчатое окно.       Когда-то давно они сказали, что на нее нашло помутнение. Что-то кто-то выпустил в ее мозги странную вещь. Кто-то испортил все. Но нет, она не верила в эти россказни. Голоса существовали, они были реальными. Просто она их слышала, а другие — нет.       Вот нельзя же признать человека за то, что он втыкает в уши наушники и слушает голоса певцов и чтецов? А почему она не может слышать голос самого космоса?       Такой подход не вызывал ничего, кроме разочарования. Люди любили двойные стандарты, любили правила, любили вешать ярлыки. «Малолетняя соплячка со спутанными колтунами. Да чтоб ты в блевотине захлебнулась!» — кричали они. Насмехались над ней, видели ее поражение.       Ее штаны стали мокрыми. Она видела все, от начала и до конца. Видела, как разъедалась живая плоть.       И теперь она не понимала, то ли ее спрятали, чтобы она ничего не видела, то ли затем, чтобы не помешала. То ли пленница, то ли больная. Они и сами разобраться не могли. Гнусные гады.       Зато таблетки давали. Пей и поправишься, ведь таблетка волшебная!       Так говорила реклама. Ее любимый культ. Стоит только немного отвлечься — и вот, твои мозги порабощены! О да, только реклама и могла избавить виски от ноющей пульсирующей боли. Только она могла заглушить голоса. Они делали ее нормальной, а нормальность — ненужное качество в мире, где нужно выстаивать очереди, дабы купить очередной бесполезный кусок дерьма.       Она не хотела ничего покупать. Ей были противны дурацкие наряды, вроде платья с глубоким декольте, обувь на шпильках и сумочку из крокодиловой кожи. Она сидела над микроскопами, а ее подруга детства блевала, наклонившись над унитазом. Любая, какую ни возьми — одна перебрала алкоголя, другая залетела от не пойми кого. Вся жизнь у сливного бачка — это удел современной дамы.       Тик-так, тик-так. Время отмеривает секунды до казни. И в один прекрасный миг вся эта свистопляска закончится. Бум! Стены кредитных банков падут, словно врата Иерихона. И люди останутся на улице, испуганные, с вытаращенными глазами. Вся их обычная бестолковая жизнь, завязанная на зеленых фантиках с портретами мертвецов, благочинно растает в воздухе.       А она знала, что рано или поздно так и будет. Ведь когда дурно пахнет, желание отмыться становится идеей фикс.       — Эмма, к тебе посетитель, — сообщил басовитый голос из-за стены.       Вот всегда так. Они боятся зайти к ней, выстлать ковровую дорожку, осыпать благоухающими цветами. Она — лишь мозоль на пальце, ненужная деталь, портящая жизнь. Не купила ни одного телевизора, испортила жизнь владельцам крупных заводов. Чуть не поставила на грань катастрофы жизнь толстосумов, зарабатывающих продажей черных зеркал, за которыми скрывается мусорная лавина.       Но она всех перехитрит. Да-да-да, всех. Она не будет жить, как все. Она поступит по-своему.       Дверь отперли, в комнатку вошел конвоир. Она улыбнулась, подняла руки вверх.       — Я больше не играю в сосульку. Не снимаю футболку, — произнесла она и ухмыльнулась.       Ее грубо развернули, завели руки за спину и нацепили наручники.       — Веди себя смирно, — пропыхтел охранник. Среднего возраста. Не из тех молодых юнцов, которые желают ее трахнуть. Впрочем, после того, как она откусила одному из них половинку уха, к ней вряд ли подойдет джентльмен.       Ее повели по белесым коридорам. Потолки напоминали бельма. Она видела слепцов, но в какой-то другой жизни. Впрочем, физическая слепота жить не мешала, в отличие от душевной. А от нее страдали многие.       Вскоре ряд одинаковых коридоров закончился, и ее втолкнули в тесную темно-серую кабинку. Охранник усадил ее на стул, затем снял наручники.       — Общайся через телефон. Попробуешь что-то учудить — отправишься обратно в свою койку, уяснила? — рявкнул он.       Неманерный парень. С девушками общаться не умеет. Так и запишем.       Две стены были обычными, а вот третья, находившаяся перед ней, представляла собой прозрачное с обеих сторон зеркало во весь рост. За ним сидела красивая молодая женщина средних лет.       Она выглядела просто потрясающе. Ухоженная, импозантная, ей не хватало только меха на плечах и мундштука в пальцах, спрятанных под замшевыми перчатками.       Женщина первой подняла трубку, затем это же сделала Эмма.       — Привет, Эмма. Привет, дорогая, — бархатистым голоском разливалась дама. — Как ты себя чувствуешь?       От женщины повеяло чем-то родным. Ее черные, как смоль, волосы напоминали Эмме свои. А в карих глазах отражалось расплывшееся в улыбке собственное лицо. Будто в колодец смотрелась.       — Нормально, — оглянувшись, произнесла Эмма. — А кто вы такая?       — Ты меня не узнаешь, и это объяснимо. Я — твоя мама, Эмма, — откровение женщины больше походило на шутку.       — Я всегда мечтала стать дочерью, — слезы скатились по двум дорожкам от уголков глаз к подбородку. — Но это мечта из тех, что не сбудутся никогда.       — Скажи, ты все еще слышишь их? Голоса?       Столь настойчивые вопросы казались Эмме неуместными. Она же и так все знала, так чего насмехалась?       — Да. Они появились в тринадцать лет. Как раз вместе с сиськами, — расплылась в улыбке Эмма. — Голоса жужжат, как полоумные пчелы. Вас когда-нибудь кусали пчелы? — Эмма тараторила, сбитая с толку. Лишь бы не выдать свой страх. Тогда ее не оставят в покое. Никогда.       — Эмма, я вытащу тебя. Потерпи немного, и я приду за тобой. Ты моя девочка, я не хочу, чтобы они дальше мучили тебя, — из глаз женщины брызнули слезы, размазывая тушь.       Она приложила к стеклу пятерню, и Эмма со своей стороны приложила палец к пальцу. Она не понимала этого жеста, это был какой-то порыв души. Эмма хотела вскочить с места, броситься в объятия этой женщины. Рядом с ней эмоции и чувства приходили в равновесие. Эмма поняла, что женщина вовсе не провоцировала ее. Она не была такой же, как и все сотрудники клиники. Она понимала, что чувствует Эмма, когда в ее голове раздается звон десятков молоточков.       — Только никому ни слова, — приложила палец к губам женщина. — Я знаю, что ты ни в чем не виновата.       Это были те самые слова, которые так хотела услышать Эмма. Это был несчастный случай, как сказал полицейский. Но Эмма не верила в это. В другой жизни она была нормальной девушкой, не желавшей, чтобы ее коллеги кормили червие. А вирус был нужен для этого. Они хотели проредить грядку, выполов сорняки. Вместе с овощами, конечно же.       Они ведь хотели сделать трактор. Проклятые фармацевтические компании, считающие каждую копейку, складывающуюся в миллионы. За крупный контракт же они и вовсе продались.       — Ты потом расскажешь. Все расскажешь. Но сейчас держи рот на замке. И я тебя вызволю, — прошептала странная женщина. Она так и не представилась.       Раздались противные щелчки. Двери открылись с обеих сторон. Только на даму не надели наручники. Наоборот, ей галантно подали руку и вывели из комнаты.       С другой же стороны зеркала Эмму вновь впечатали в стену, и она захохотала. Никто не мог посадить ее на цепь, она же не какое-то там животное.       — Пошевеливайся давай, — охранник-надзиратель толкнул ее в спину.       И пусть. Зато она вернется в любимую комнатушку, где не будет ни одной вещи, за которую стоит держаться. Ей не купят плюшевого зайца или мамонта, не подарят букет из ста одной розы. Ее не заставят покупать, ибо для общества она как белая ворона, на которую можно тыкать пальцем, дабы другим было неповадно. Она нужна им как антипример для подражания. Вот что такое подлинное сумасшествие.       Но она хотела сбежать не для того, чтобы раскрыть правду. В четырех стенах жизни нет. А если вирус вырвется на свободу, то в мире останутся лишь пустые вещи, которые массово скупали люди за зеленые фантики.