Вендетта

Бог меня простит – это его работа.

Окунись во тьму неизбежную, ибо падение твоё неминуемо, ублюдок. Ты так долго водил меня за нос, так отчаянно пытался воззвать ко мне в Риме, что я не могла отказать тебе в чести быть убитым мною. А.М.Е.Р.И.К.А.Н.Е.Ц. Плешивая мразь, жалка пародия на мстителя. Ты думаешь, я не разгадала тебя, не проникла за твой занавес таинственности? Моргенштерны любят своих противников, холят и лелеют, дарят им самые дорогие подарки, нежно целуют в порочные уста, протыкая печень столовым ножом. Так и хочется испробовать твоё тлеющее годами тело, дабы проникнуться той болью, что ты нес все эти годы – чтобы вкусить с наслаждением твоё поражение. Отцовский кабинет весь в слое пыли, прикрыт пленкой – мебель не убрали, оставили дом-призрак на память Райдер Фоллу. Такому же мертвому, как и все, почившие здесь. Отец, мать, брат. Жалкий недо-любовник мертвого папочки. Мистер Вэйланд – так и хотел присунуть ему, вставить в него, исказить его мир. Махом сметаю я пленку со стола, обнажая застывшие во времени фотографии Лайтвудов. Вот они – счастливое семейство, полное безбрежной безмятежности. Мальчик и девочка. Мама и папа. Дружная, счастливая семья. Ха. Подохли они все. Лайтвуды. Влюбчивые, страдальцы по жизни. Ветхозаветные ангелы. Я сажусь в кресло Роберта. Смотрю на раскрытую дверь, как когда-то он смотрел. Восседаю на иллюзорном троне всевластия. Рано почил ты, Роберт, видел бы, чем всё заканчивается. Ведь я, я знаю, что не твоя дочь, что той ночью Валентин Моргенштерн пришел за мной – за своей плотью и кровью. Он отомстил Маризе – всадил в плод и в неё множество пуль, ибо сердце его покрылось льдом, когда она решила не только оставить меня в живых, но и вырастить меня под именем своего законного мужа. Фальш Лайтвудов сквозила во мне. Наверняка Майкл видел это в отличие остальных, чьи глаза были застланы пеленой любви. Валентин хотел меня под своим крылом, он даже был бы рад держать Маризу подле себя как любовницу или содержанку. Но нет – эта сука задела честь Моргенштернов! Укрыла дитя – меня, от моего отца! Автомат в моих руках дулом направлен в проход. Американец опаздывает. Как и той ночью Валентин. Мариза обманула двух мужчин в своей жизни. И расплатилась ею же за все грехи свои. Наконец-то. Его шаги раздаются совсем рядом. Ещё немного, давай же, скотина, шагай ко мне навстречу. Макушка выбритой головы едва выглядывает из-за порога. Пуля. И вот ты корчишься от неожиданной боли в бедре. Пуля. Пуля. Пуля. Я расстреливаю твой бронежилет. Ты валишься – не успеваешь в доли секунды увернуться от очередного выстрела. Я пробиваю одну руку, затем вторую. Оружие в них опадает. Попался. Всё это занимает доли секунд. Кадр за кадром. Вот он заходит, вот он заваливается, вот он падает, вот истекает кровью. Я молниеносно выпрыгиваю к нему, выбиваю оружие и наотмашь бью прикладом по виску – теряй сознание, Американец. Я затаскиваю его в кабинет, сажу в кресло Роберта. В руках – стяжки. Теперь на его. Потом обматываю изолентой. Он не выберется, если не постарается – ему будет адски больно, а мне чертовски весело. Оглядываю взглядом его лицо – оно кажется смутно знакомым, где-то в далеком прошлом оно мелькнуло и также исчезло с моими чувствами. А ещё я его раздела, забинтовала раны, чтобы остановить кровотечение. Гематомы на животе и груди смотрятся ощутимо и болезненно. Ожидание сродни пытки, ну ничего-ничего, враг мой, давай утолим мой голод. И пусть всё сгорит в Геенне! Не Лайтвуд, а потерянная Моргенштерн. Смесь кровей чудовищ. Порождение химер, пожиравших всё на своём пути. Ведь моя мать была далеко не шелковой и послушной. Она в своё время была информатором, а ещё любила блядствовать. В её постели побывало множество мужчин, как у Роберта – женщин. Содомиты, изменники – грешники, чьи тела гниют в земле уже больше десятилетия. Их останки – всё, что от них людского. Ставлю стул напротив. Всё та же поза, та же винтовка. Тот же безжизненный взгляд, но уже направленный в этого выблядка. Ну, давай же, очнись, дурень, я не хочу застрелить тебя раньше желаемого. Но меня так и манит сделать кровавое месиво из твоих мозгов. Стонет, фокусирует свой взгляд, сплевывает скопившуюся слюну и тяжело вдыхает. Кажется, я сломала тебе пару ребер, урод. - Американец. – Я усмехаюсь, глядя ему в глаза. Его эмоции на лице незабываемы. Узнавание и неверие, что с ним так обошлись – обыграли его, несомненно, создают утробное во мне тепло, отчего я почти мурчу как хищник. - Изабель… - Ты искал меня так долго, наконец-то нашел. Звал-звал, так вот – что же теперь? – Дуло смотрим прямо ему промеж глаз. - Ты… - Он улыбается, и я впервые замечаю его глаза – яркие, голубые, как у моей… Матери. - …так похожа на свою мать. - Скорее, на отца. – Я ловлю вопрос. – Нет, не Роберта, а моего настоящего отца. - Он так и вырастил тебя. – Его не смущает его проигрышное положение. Впрочем, это неважно, он всё равно не жилец. – Истинная Моргенштерн – он сделал из тебя бездушного монстра, как и он сам. О, думаешь, что речами меня можно задеть или оттягиваешь время? - Я такой всегда была. – Усмехаюсь. Оскал мой вызывает узнавание у него. Ведь это правда – и это является нашей отличительной чертой. Такой же красоты ужас может привнести лишь Себастьян, даже Валентин уже не так страшен – сытый лев – мирный лев. – Так кто ты? - Я… Я пришел освободить тебя, Изабель. От всего этого гнета человеческого. От твоего отца-тирана. Я пришел со сделкой, хотя вижу, твой настрой совсем иной. Твоя жизнь была стерта в порошок королем преступного мира, твои родные убиты, брат был продан на услужение педофилу, а тебя взял под крыло тот, кто разрушил твой рай. Что ты на это скажешь и каким дальнейшим будет твое решение, если я предложу тебе свою фамилию, а взамен получу твое будущее? Ты и я – одна кровь и плоть. Мы вместе сможем свергнуть Валентина! – Его лицо искажает мука улыбки. Да хоть сотни таких! Против отца я не пойду – мне не интересны рокировки и дрязги преступного мира, хоть я и погрязла в нем и уже давно на дне. Мой хохот разрезает холодную тишину. Как тем февральским вечером. Я слышала тихий смех, сравнимый с кошачьей песней. Из холодных пустых коридоров он раздавался эхом по всему дому, вызывая мурашки по коже, забирая весь воздух из легких, заставляя изнемогать от страха, проникшего в каждую косточку детского тельца. И он становится всё громче, истеричнее и победоноснее. Я свожу с ума любого, кто думает, что может обыграть меня в моей собственной игре. Ведь ты, ты считаешь, что я не знаю кто ты, Американец. Но всё это время, всё время ты убивал людей, прикрываясь искусственной анонимностью. Так глупо. Устроил весь этот фарс – убил стольких людей, обманул Фредериго, Бейна, всех вокруг. И ради чего? Ради низкой плебейской цели – захватить место на вершине пищевой цепочки нечестным путем? Смех стихает, и я упираюсь взглядом в него. Голубые глаза тускнеют. Осознание настигает его с геометрической прогрессией – оно необратимо. И пусть плачут херувимы – ибо эта встреча мира и покоя нам не принесет! Обоим – нет! Да и двоим тоже, дескать, он решил возомнить себя мессия – так пусть страдает в дурости людской своей! - Макс, так ты говоришь со своей племянницей? – Вот он, взгляд жертвы. Ну, наконец-то. – Или ты думал, что бегать за тобой, не зная кто ты, это удел Моргенштернов? Тебе не везет с нами, дядя. Или лучше тебя называть Трубладом? - Как ты… - Даже взгляда на тебя достаточно, чтобы понять, как вы с ней похожи. Только вот, я не Лайтвуд, чтобы сострадательно воссоединяться с тобой. - Ты можешь понять – все эти годы Валентин упивался за счёт смерти твоей матери. Я остановила его выстрелом в бок – дыра в стене за ним стала предупредительным сигналом. - Твоя сестра хоть и была торговцем информации, но была персоной посредственной. А сколько мужиков её… - Умолкни! – Он рявкает, оскаливается, пересиливает боль, скулит как псина. Не можешь пошевелить руками? Он потерял достаточно крови за это непродолжительное время. Его организм с каждой минутой становится всё слабее. – Не смей так говорить о своей матери! - Моя мать – шлюха, а отец – монстр. Я же крайне удачный эксперимент их интрижки. Истинная кровь, не так ли, Макс? Я поправляю ворот рубашки. Надоел уже весь этот фарс. Пора заканчивать. Ведь не Макс тут главный массовик-затейник. - Интересно ты провернул всё. Нашел деньги на залог для выхода из тюрьмы, куда тебя пожизненно благополучно засунул мой отец, чтобы ты не рыпался. Потратил баснословные суммы, чтобы приобрести новую личность, обзавестись высококлассной экипировкой. Видимо у тебя, оказалось, есть множество контактов, которые наперебой хотят тебя выручить. Тебе слили моё местоположение в Европе – ты сразу начал копать на меня и отца. Попутно ты становишься поставщиком оружия. Всеми известный, такой крутой и почитаемый. Но разве это так? Сантьяго в могиле так бы не сказал. Много посредников. Куча народа на тебя работает. Да ты крутой. – Я наклоняюсь вперед, упираясь дулом ему в грудь. – Если это, конечно, так. - Тебе ли не знать, как работает преступный мир? - Вот именно, что я знаю, что никаких посредников не было. Как и торговой империи оружия. Ты лишь приманка, Макс. Кто же тебя вытащил из тюрьмы и подарил возможность отомстить за смерть сестры? Точнее, за то, что ты лишился прикорма, Трублад. – Я оскаливаюсь. Сердце моё предвкушает и плачет, ведь если я права, то это – конец. Всё будет разрушено, когда я узнаю имя. – Это мог сделать только тот, кто близок ко мне. Тот, кто знал, где меня искать. Кто же это, Американец? Кто предал семью, Макс? - Скажи же мне, - почти шепотом произношу я, - кто предал моего отца? - Не неси чепухи. Не зли меня, щенок. - Скажи, - фактически рычу ему в лицо, надавливая дулом в ключицу. – Ну же, порадуй хоть кого-то в своей жизни. - Ты ничего не знаешь о жизни, Изабель. Как же… Скучно. Я отстраняюсь от него, отхожу и откладываю пушку. Шаг за шагом. Мерное дыхание убаюкивает. Тихо просыпается азарт где-то на затворках сознания. Ты не хочешь сдаваться Моргенштерну? Тебе так противна об этом мысль? Ну что же, я воплощу твой наихудший кошмар в жизнь. - Мы светоносцы, Макс. Потерянные в летах, но всемогущественны в своих вечных поисках. – Я достаю один из пистолетов и снимаю предохранитель. – Видимо, твой свет должен погаснуть. – Я резко поворачиваюсь к нему. – А сейчас – развлеки меня. Я простреливаю его ключицу. Он визжит, кричит. Захлебывается в смеси слюны и крови. - Ну. Имя. Дышу ему в лицо, хватаю за подбородок. У него даже не хватает сил плюнуть мне в лицо. - Т…т… - Так-так, быстро ты сдался. Так даже не интересно. - Твой, - выдыхает, - брат… Какой из, сукин ты сын? - С… Выстрел. Контрольный. Прямо в переносицу. Я пылаю от гнева. Меня разрывает на части от осознания. Нет, ведь этого не могло случиться! Всё это время – Себастьян! Все эти смерти – всё было впустую! Главный выблядок был ближе всех! Самый жадный, самый алчный, самый падший, если не сравнивать с Изабель. Тот, кто любил власть из них больше всех. Тот, чьё сердце не могло устоять перед золотом. Перед шлюхами. Чей взгляд ласкали новые винтовки и свеженькие заказные спорткары. Тот, кто был готов лизать пятки ради преемства. Самый мерзкий из нас. Самый грязный. Себастьян. Мой взгляд скользит по стекающим по стене мозгам. Грязная работенка выполнена, так ведь, Трублад? Нет. Кларисса. Нужно остановить Себастьяна. Изабель покидает дом. Но до этого его стены, полы, потолки орошаются бензином. Она забирает свою винтовку, последним взглядом окидывает дом, достаёт спичечный коробок – зажигает одну и щелчком пальцев кидает в струйку топлива на асфальте. Цветная вспышка – и огненный змей помчался в дом мертвецов. Она заводит мотор и тут же выруливает из двора. Изабель мчалась без остановки обратно до Нью-Йорка. Город не ждал её. Приветствия не было. Лишь скорость и ветер, желание прийти вовремя. Изабель мчалась в отцовский особняк, превозмогая усталость и боль в мышцах. Нервы были на пределе. Она не могла позволить Себастьяну убить их отца. Валентин был их отцом. Главой рода Моргенштернов. Тем, кто дал Изабель новую жизнь. А Себастьян хотел вкусить божественную плоть. Приехав к небоскребу, она ворвалась в здание, не давая опомниться персоналу. Летела, взмывая вверх крыльями Люцифера. Падшие дети взирали на своего бога. Каждый должен был преклонить колено перед людским ликом его, но лишь старший отказался внемлить желанью отца стать наравне с другими. И одна из детей решила покарать его за это. Дабы лик отцовский не был искажен в боли и увечьях. Но Изабель опоздала. Квартира встретила её перевернутым столом, разбитыми стульями.

Я видел ангела в куске мрамора и резал камень, пока не освободил его.

И отец лежал навзничь на персидском ковре, широко раскинув руки и ноги. - Рара! Изабель кинулась к ещё дышавшему Валентину – Себастьян поразил его прямо в грудь. Шелковая атласная рубашка лавандового цвета пропитывалась кровью. Изабель пыталась остановить кровотечение, но всё было тщетно. Валентин захлебывался в крови. Но он нашел силы протянуть руку к искаженному горем лику черного ангела – его дочери. Его сокровища. - Ma belle… Ma petite fille. – Он притянул её лицо ближе к себе и прошептал на ухо: - Prend sa revanche. Проклятые слова пронзили её как предсмертный вздох отца. И как пуля Себастьяна ей в спину. - Ну, надо же. Догадалась. Долго же ты думала. Я не позволю ему убить себя! Слишком долго ты был гнилым яблоком. Я вскакиваю, тут же выбивая пистолет из его рук. Ты думал меня пуля возьмет? Гематома, скорее всего, осталась, но мне без разницы. Выхватываю собственный и выстреливаю куда-то в бок. - Сука! – Я валюсь назад от его толчка. Себастьян, придерживаясь за бок, выбегает из квартиры. Я не дам ему уйти. Ибо небеса слишком долго плакали, Отче. - Вернись, ублюдок! – Моя глотка разрывалась, я мчалась за ним по коридору, на лестничной клетке мы столкнулись. – Алчный выродок! Власти захотел?! Упейся ею вусмерть! – Выстрел раздался, оглушая со всех сторон. Промахнулась. Не достала до сердца, но его рука безвольно свисала вниз. В погоне за братом я едва сама не падала от боли на землю. Он выскочил через задний выход на улицу. Тут же его встретил подарок из моей обоймы. Правое крыло дорогой Ferrari было изрешечено. Гнев. Смертный грех вёл меня вперед. Угнаться за братом было фактически невозможно. Временная петля низвергла нас в потоке машин. Эта гонка, подпитываемая его страхом и моим возмездием должна была решить исход Моргенштернов. Я гналась за ним на арендованной машине, радуясь, что его спорткар не мог выжать в городе свой максимум. Да и сил у него не осталось. - Слышишь, Себастьян?! Это за тобой ангелы мести мчатся?! – Я набрала его. Он ответил. Всегда отвечал. И, несмотря на погоню, он был готов не отрекаться от нашего родства. - Ты! Ты испортила всё! Я был бы прекрасным главой! А он признал тебя! – Надрывался голос в трубке. - Ты совсем съехал с катушек! Если бы не ты – я бы не вернулась в Нью-Йорк! И чхала бы на желания Валентина! Когда, когда он принял это решение? – Мы вошли в резкий поворот. Впереди виднелся мост. Сигналы вокруг не пробирались сквозь тонированные окна. Это был шанс Себастьяна оторваться. - Когда тебя забрал. – Поникнув произнес брат. – Я видел его глаза – он был доволен твоим присутствием в своей жизни. Даже слишком. Знаешь, что я испытал? Зависть! Отец никогда на меня так не смотрел. Даже этот идиот Джейс был его любимчиком. Мне было больно. Но ты никогда не метила на место отца. - Но была слишком верной, да? - И умной. – Я понемногу начинала нагонять его на мосту. Я должна была… Снести его. – Но я хитрее, Изабель. Хотя, должен отметить, в тебе упорства Моргенштернов не занимать. Достаточно было побеспокоить тебя в Риме. - Разве это логично? – Я почти рядом. Меня прикрывала одна машина. Надо было подъехать слева. При достаточно сильном ударе он мог перевернуться. – Проще держать меня на расстоянии. Вести дела Моргенштернов в Европе. Где твоё терпение, Себастьян? - Когда отец сказал о том, что соскучился по тебе – я всё понял. Он хотел тебя вернуть и начать обучение. Ему не было достаточно меня – он хотел видеть тебя на своём месте. - Я бы его отговорила. Мне сдалось верховенство над Нью-Йорком. – Я уже рядом. Какой же ты беспечный братец, а ещё – тебе недолго осталось. – Себастьян. - Отступи, Изабель, дай нам шанс на жизнь без отца – разве не об этом ты мечтала? – Пара сантиметров. Нет. - Я не мечтала о мести. – Это конец. – C’est mon revanche, frère. Удар! Гнев мой праведный сразил его. Авто резко дернулось вправо, заваливаясь с бешенной скоростью. Он переворачивался впереди, но из-за своей скорости, я чуть сама не пострадала. У меня была пара секунд – я отстегнула ремень и выпрыгнула из машины. Благо, сзади все сбросили скорость, увидев происходящее. Себастьян с грохотом приземлился на своём автомобиле на мою машину. Её же занесло, и она врезалась в борт моста. Солнце слепило глаза. Побитая, я поднялась, вытаскивая пистолет. Гнев всё ещё вёл меня вперёд. Но силы я черпала из света. Из благодати. Каждый шаг мой принадлежал её ласке. Каждый вдох – это её поцелуй. Она дарила мне мгновения для вендетты – дабы я исполнила последнюю волю нашего отца. Он же, горевший, обугленный, окровавленный, помятый едва вылез из машины. Он вывалился вниз, развернулся на спину. Я замерла. В руках у него был пистолет. - Стой там! – Заорал он. Я мельком подметила, что никто к нам не приближался, и полицейских машин не было, как и пожарных. – Или я тебя прикончу! - Ты уже труп, Себастьян. – Я устало вскидываю пистолет. – А я в Ад за тобой пока что не спешу. - Сдохни! Выстрел. Пуля попадает прямо в его сердце. Шаркая вперёд, я убеждаюсь в том, что никогда не нажмёт на курок. Его красивое бледное лицо уставилось в синеющее небо. Темно-зеленые глаза остекленели. Он не ожидал такого конца. Никто не ожидал. Собственные раны, боль – всё это вело меня вперед. Бездыханное тело Себастьяна оставляло под собой кровавое пятно. Я прячу пистолет в кобуру и подхватываю его. Из последних сил переваливаю Себастьяна через ограждение, тяну за собой. Ибо не вижу конца. Немного усилий – остатки, которые я видела в зеленых глазах и ярких веснушках, и его тело летит низ в залив. Сирены позади – едва слышимые, стали приближаться. Шум вертолета тоже. Дело сделано. Прости, Клэри. Очисть имя Моргенштернов. Я хватаюсь за ограждение и тяну себя вверх. Заживи спокойно, займись новыми делами, найди себе достойного партнёра. Ноги устояли. Сильный ветер бьет меня в грудь, пытаясь лишить равновесия. Забудь меня. Вдох. Выдох. - Я люблю тебя, Кларисса. – Безмолвно шепчут мои губы. И я прыгаю.