Вендетта

      Нью-Йорк. Манхэттен.       Вечное молчание слов. Обиход обыденных фраз просто исчез в той пучине осознания и нетерпеливом понимании, которое пришло вслед за появившимися новостями. Небо серое. Небо плачет. Нью-Йорк погрузился в смог свежести и не пристало блестел своими слезами на окнах пентхауса брата. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Лицо мрачнело, и было сравнимо с теми самыми облаками за окном. Золото его волос и глаз блекло на фоне блеска стальных ручек кресел. Взгляд был опущен вниз. Видимо, там он пытался найти ответ.       Штат Пенсильвания.       Леонард Коэн стал моим спутником. Нарочито спутывая карты, машина ехала вдоль небольших поселков, заменяя мне того самого друга, с которым можно было поговорить обо всём. Моё безумие поглотило мои мысли, а собственный рассудок переставал признавать неправильность происходящего. Весь мир казался одинаковой смазанной картинкой. И лишь глок в кобуре так четко выделялся среди этого блаженного хаоса.       Нью-Йорк. Манхэттен.       Руки мои искажали реальность. Эти штрихи были слишком чёткими, грубыми и олицетворяли собой весь тот сумбур, вырывающийся криком из моей груди. Это уже сотый эскиз. Рука у меня болела, немела, но я не могла не выводить это лицо на бумаге, искажая его в гримасы или оставляя в безболезненном меланхоличном спокойствии. Весь мир сфокусировался на нём, стоя за мной и дыша мне в спину. Я с необычаемым спокойствием смотрела в эти знакомые глаза, ведя неясную борьбу с собой в желании того, чтобы персона, запечатлённая мной, покинула двухмерный мир и погрузила меня в экстаз.       Это было невозможно. Лишь скорбь мерзким змеем скользила в моём желудке, кусаясь в попытках выгрызть себе путь на свободу. Так необычно думать о ком-то столь эфемерном и нереальном. Она была рядом со мной всего ничего. Времени почти не прошло с того момента, как она вернулась в Штаты. Кем же она являлась на самом деле? Кем же была эта загадочная девушка, вернувшаяся из Европы столь внезапно, ошеломив всю нашу семью без исключения. Даже отец не мог предвидеть этого.       Изабель является той самой тёмной лошадкой, которая неожиданно исчезла с доски и вновь вернулась в ей подходящий момент.       Почему же мне так хочется плакать? Я переполнена чувствами. Любовь или ненависть? Возможно ли быть поглощенной одним человеком, взирать на него как на творца всевышнего? Испытываю ли я одержимость ее персоной или же это реальные, вырывавшиеся на волю чувства, которые пугают меня и не дают покоя моими мыслям, заставляя возвращаться к Изабель, к той ночи, когда я стала целиком её?       Я слышу их хор. Ангелов, смеющихся над падшей, будто рай в действительности лучше пекла. Истинное искушение и правдивый порок — разве они хуже двуличия Януса и его ангелов? Сосредоточение благодати отравлено желаниями пернатых людей. Их белоснежные крылья давно слиплись от засохшей крови, и представляют собой ком железной крошки, которая обрамляет сеть волокон, скрывших кости.       Штат Иллинойс. Чикаго.       Кромсая свои чувства на куски, я всё больше отдаляюсь от неё. Кларисса была бесценной всегда. Этакая любимая старшая дочурка — эталон всех ожиданий отца. А другая. Вправду другая. Всё, от чего отгородил Валентин Клариссу, в то он меня и погрузил. В этот омут древнего зла, лепя из меня свою молодую копию. Тоже самое он сделал с Себастьяном. Мы с ним исконные корни зла нашей семьи. Оба — воплощения тёмных тайн, обратные стороны монет для Джеймса и Клариссы. Себастьян — образ смерти в тишине. Я — олицетворение наихудшего кошмара для каждого, кто перегородил мне дорогу.       Любовь заставляет нас совершать невообразимое, то, чего бы люди в здравом уме не совершили. Чёрное золото плескается на дне бассейна. Я смотрю в чистейшее озеро, отображающее меня в ряби, пока внутри пульсируют чернила каракатицы. Я не боюсь нырнуть. Для меня тонуть — дело обыденное. Моргенштерны не боятся смерти. Смерть и есть мы. Утренняя падающая звезда, дающая начало зари и нового светлого будущего для смертных. Игра на тонких струнах чужих эмоций заставляет меня петь. Великие озера заполняют мои лёгкие. Из меня рвётся крик.       О чудо! Это прекрасно! Волшебно!

— За хлеб насущный свой ты петь должна — и пой! Te Deum; так дитя, не веря в гимн святой, Поет, на блеск святых кадильниц улыбаясь.

      Я люблю её. Никогда не переставала. Эти два года позади минувшие в горести и грехах Старого Света пресытили меня. О жизнь, как же я люблю тебя!       Любви моей мне хватит для вас обеих!       Нью-Йорк. Манхэттен.       Те семьдесят два часа истекли. Кларисса в тот момент сидела в ресторане — её угощал ужином Старквезер. Никакой романтики, только работа. Эта сухость, словно сорт вина, радовала её. На ужин им подали стейк и лобстера. Моргенштерн не отказалась и от десерта с маскарпоне. Под рукой у неё был телефон.       Оставив все свои беспокойства на потом, она решила влиться в свой обыденный режим. Предложение со стороны Ходжа было кстати. Её начальник и сам был рад видеть Клариссу. У них сложились отличные отношения ещё в юридической школе. Учитывая то, что приставаний и двусмысленного интереса со стороны Старквезера не наблюдалось, Моргенштерн позволила себе ему довериться не только как коллеге, но и как человеку.       Нью-Йорк казался таким обычным и приевшимся. Возможно, стоило уехать из него на неопределенное время — узнать Америку с другой стороны или познакомиться с Европой. Кларисса уставилась в окно и уже с минуту не реагировала на слова Ходжа. Её лобстер ждал её, а она всё не могла выскользнуть из своих раздумий.       — Кларисса, всё в порядке?       Клэри проморгалась, резко вскинув взгляд на Ходжа, который с интересом поглядывал на коллегу.       — Да, всё просто замечательно, — она резко схватилась за вилку и нож, подцепляя кусок мяса, тут же кладя его в рот, — с чего ты взял, что что-то не так?       — Витаешь в облаках. — Ходж добродушно рассмеялся. У него был приятный смех — ласковый и бархатный, с искорками юности. Женщины такое любят. Ходж всё был одинок и никогда особо не присматривался ни к женщинам, ни к мужчинам. Кларисса не припоминала ни разу, чтобы он рассказывал что-то о себе в этом ключе. — Мужчина?       Кларисса хихикает. Впервые расслабляется за весь вечер. Она наклоняется и смотрит на мужчину исподлобья с лукавой улыбочкой на губах. Слегка качает головой и отпивает вино из бокала. Ходж тепло усмехается и следом за ней поднимает свой бокал.       — Женщина?       Кларисса молчит. Неловкости между ними никогда не было, и сейчас её нет. Просто они оба знают ответ на этот вопрос. Ходж никогда не выступал против сексуальных меньшинств и с удовольствием рассказывал смешные истории о своих друзьях-коллегах геях, которые часто попадали в казусные ситуации, конечно, если для этого находилась минутка.       — Она стоит того? — Это звучало по-отцовски и наставительно. Валентин бы никогда такого не спросил. Кларисса же никогда бы не рассказала ему, что любит Изабель. Но Ходж ничего не знал, не знал и не спрашивал кто эта женщина. Ему было интересно, готова ли Кларисса к серьезным отношениям. Её похождения не прошли мимо его ушей. Но осуждения с его стороны она ни разу не слышала.       — Да, она стоит всего и даже большего. — Кларисса не отворачивается от этого вопроса. Она говорит правду и ей становится легче. Ведь так оно и было. Моргенштерн сама вынудила сестру уехать и осталась томиться один на один со своими противоречивыми чувствами. Она лгала себе долгое время, что не любила её, но всегда знала, что это было неправдой. Сейчас же, сидя и выжидая на краю пропасти, она может смело заявить ветру, что не боится его.       — Звучит прекрасно. За твою избранницу, — Ходж протянул бокал, и они чокнулись ими, — пусть она навсегда завладеет твоим сердцем, а ты не будешь дурочкой и не упустишь её.       — Конечно.       Ходж глядел как в воду. Он всегда был таким проницательным. Вдобавок, он преподавал у неё некоторое время уголовное право. Тогда Кларисса впервые познакомилась с его стороной ищейки. Старквезер просто не мог не вызвать уважения.       Но всё же он сковырнул свежую рану, втискивая лезвие между задыхающимися в крови мышцами.       Райдер Фолл. Штат Иллинойс.       Даже десять лет не могут стереть из памяти самое яркое событие в жизни Изабель. Райдер Фолл на первый взгляд показался таким же, каким был той зимой девяносто шестого года. Невысокие провинциальные дома. Старая побитая асфальтная дорога, украшенная трещинами и выбоинами, но со свежей разметкой. Маркет, оружейный магазин, полицейский участок. Вдалеке был слышен шум водопада. Выехав на центральную улицу, Изабель прошлась взглядом по бакалейным лавкам, музыкальному магазину, адвокатской фирме и перевела его на мэрию, видневшуюся в конце улицы, перед которой раскинулся замечательный парк.       Осень коснулась Райдер Фолла, совсем незаметно — потихоньку растекаясь желтизной, меняя летнюю палитру на свою собственную. Окутанные золотым куполом листвы и зелеными пиками хвои, эти люди жили в прекрасном райском месте.       В котором десять лет назад произошло массовое убийство.       Власти знали, что особняк на обрыве у объездной дороги находился в заброшенном и подвесном состоянии. До этого он принадлежал Роберту Ленгеру, а точнее Роберту Лайтвуду — сбежавшего мафиози из Нью-Йорка, припрятавшего целое состояние, но не своё — чужое. Но об этом никто в Райдер Фолле не знал. Этот дом охраняла частная фирма, но никто никогда о ней не слышал. В день приезда Лайтвудов — за неделю до того рокового дня, была ужасная метель. Давно не было такой плохой погоды. Несколько очевидцев рассказывали про вооруженных мужчин у дороги. Горожан они не трогали. Это уже продолжалось с месяц.       Та семья прожила в особняке всего лишь неделю, переполненную устрашающим ожиданием. Представитель местной общины коренного народа, в шестидесятых переехавших в Иллинойс из Айовы, сказал тогда, что духи бушевали, а эти незнакомцы привезли с собой смерть. Так оно и было, но кто послушал бы шамана-индейца в городе, где жили представители монокультуры?       Детей (позже выяснилось, что те мужчина и женщина приехали с детьми) видели лишь единожды. В магазине, где девочка рассказывала что-то о медведях, держа в руках пакет со сладостями. Продавщик с напряжением смотрел на двух мужчин, которые сопровождали её и, судя по всему, брата. Мать никто так и не увидел, кроме того дня, ночью, когда парочка зевак глянуло в открытое окно автомобиля.       Через неделю весь персонал, охрана и семья Роберта Ленгера были найдены расстрелянными в особняке. Нашли их только через три дня. Охотничьи собаки бурно отреагировали на участок. Когда лесничий и шериф прошли на него, то увидели несколько разлагающихся трупов. Внутри дома было ещё несколько. Беременная женщина с прострелянным животом и её муж были найдены в холле. Судя по всему, они не ожидали этого нападения. Тщательно спланированное намеренное убийство тридцати двух человек не проходит бесследно. Поставлено на уши было даже ФБР. Тела двух детей были найдены обгоревшими и полностью сгнившими через три недели после поисков. Их нашли на южной границе с Миссури. Далее расследование зашло в тупик. Однозначно было ясно лишь одно: всех этих людей убил один человек.       Это казалось нереальным, но факт оставался фактом. Зверская расправа с детьми и уничтожение четы Ленгеров (Лайтвудов) не оставила сомнений, что это было массовое убийство на почве ненависти. Такое не прошло бесследно. ФБР собрали многочисленный материал, но убийцу так и не нашли, дело провисло, а после всего — было закрыто.       Изабель откинулась на кресло арендованного внедорожника и прикрыла глаза. В подстаканнике плескалась на донышке кока-кола. На соседнем кресле валялись окурки, пакет с начос, полупустая коробка пиццы. Хотелось поесть вредной еды напоследок. Было всё равно — оставляла ли Изабель следы или нет. В конце-концов она всё равно прибралась и вынесла мусор из машины. В её деловой костюм были вшиты пуленепробиваемые подкладки, которые могли выдержать удар крупнокалиберной пули до 15 мм. При таких условиях Изабель осталась бы в случае чего живой.       Две кобуры с двумя береттами 93R и два запасных магазина по двадцать пуль в каждом. Охотничий нож в ботинке и припрятанный в нагрудном кармашке швейцарский нож.       Изабель помнила, что в доме было полно оружия, и знала, что власти решили его не трогать. Продать бы никто не осмелился, а выносить вещи было запрещено на федеральном уровне. Местные же обходили этот дом десятой стороной, а приезжим говорили, что там живет невменяемый хозяин оружейной в Чикаго.       Тем не менее, выходя из машины, она прихватила с собой спортивную сумку, в которой лежала Beretta Cx4 Storm с запасным магазином. Было ранее утро и солнце приятно грело спину. Изабель всматривалась в осенние заросли и думала о пройденном пути. Думала о том, что можно было сбежать — повернуть обратно, вернуться в Нью-Йорк, к Клариссе. Но всё равно бы ничего не вышло. Американец бы преследовал её по пятам.       Пора было покончить с этой историей, начавшейся так давно в этом самом месте.       Изабель оставила машину на парковке у выезда на объездную дорогу. Идти было недолго, но прошедшие года испортили тропу наверху — приходилось идти аккуратно и медленно, но она не спешила. Некуда было спешить — всё было уже решено.       Те самые ворота, те же стены, ограждающие презентабельный дом от чужих глаз. Ворота были приоткрыты — Изабель подтолкнула их. Во дворе всё выглядело как тогда. Машины стояли в гараже, а на некоторых стенах были пятна от брызгов крови — никто к ним не притрагивался.       Изабель опустила сумку. Она поправила воротник рубашки, проверила запонки на рукавах, пригладила брюки. Затем одела перчатки — достала из сумки винтовку, осмотрела её и взяла с собой магазины, просунув их в набедренный карман.       Черные глаза блеснули. Едва ли она что-то помнила об этом месте. Тогда всё произошло так быстро, что она очнуться не успела — как была в доме Моргенштернов, окруженная отеческой любовью Валентина.       Всё вышло так странно. В свои восемнадцать Изабель имела за плечами тяжелое прошлое, а её трагическая судьба лишь была предрешена. ЕЙ было суждено закончить начатое Валентином. Если бы не случившееся в Риме, то она бы никогда не вернулась, не искала бы ответов, если бы не возникли эти вопросы. Но Американец звал её, хотел ей что-то доказать. Показать что-то с другой стороны, но выбрал он не самый лучший способ.       Это было верно. Отпрысков Валентина было четверо, но лишь она одна была связана с этим местом так же само как Валентин.       Солнце светило Моргенштерн в спину. Грело своими рассветными лучами. Успокаивало. Изабель думала о том, что всё кончится там, где началось. На как именно? Что именно случится? Изабель множество раз представляла себе концовку. Каждый раз разную, но с одной константой. Дальше Изабель было незачем жить, но не теперь. Всё изменилось той ночью, когда она сделала сестру своей.       Отперев дверь, Моргенштерн зашла внутрь: покрытая пылью мебель, фурнитура, прикрытые тяжелыми грязными занавесями окна. Всё осталось на своих местах, как и пятно впитавшейся крови Майкла Вэйланда в половые доски. Изабель знала, куда идти. Она медленно шагнула направо в коридор, идя прямо к двери кабинета Роберта Лайтвуда. Отцовского кабинета.       Тот, кто причиняет вред мой семье — враг…       — А это значит, что я выбираю себя. …       Кларисса замерла. Внутрь неё всё оборвалось, но оторвать своего взгляда от экрана ноутбука она не могла. Сердце остановилось на мгновение, а осознание того, что всё кончено, — разбило вдребезги все её иллюзорные надежды на то, что они будут вместе. Что Изабель вернётся и будет с ней, несмотря ни на что. Но обстоятельства были такими, что она лишь глотала на голодный желудок вино и не отрывала своих заплаканных глаз от информации, которая была предоставлена её сестрой.       Файлы. Бесчисленное количество. Счета, отчёты, удостоверения личностей, фотографии, аудиозаписи — всё это могло обрушить империю их отца и разрушить жизни почти всего мафиозного круга Нью-Йорка. Эта информация была бесценной для ФБР, ЦРУ и АНБ. Столько всего — что глаза просто разбегались.       Но самым главным было не это.       А то, что несмотря на всё это Кларисса, Джейс, Себастьян и их мать в любом раскладе бы оставались чисты, не лишились бы денег и бизнеса. Весь удар был направлен на Валентина и…       Изабель.       Она явно не собиралась возвращаться.       Огромное количество сделок, оформленных с иностранными синдикатами, было её рук дело. Интерпол бы всех изрешетил, чтобы добраться до неё. Немереное количество компромата на саму Изабель просто обескуражило её. Кларисса не могла понять, зачем ей раскрывать всю эту информацию своей сестре. Что она хотела сказать этим? Чего можно было добиться, разрушив свою собственную жизнь, передав это всё в руки того, кто дал клятву служить закону?       Руки Изабель не были чисты — Клэри никогда в этом не сомневалась. Даже те два года назад уже было видно её породу. Та же стать, что и у Себастьяна. Те же жестокие глаза, полные всепоглощающей черноты. Убийцы, отступники и садисты. Те, которые выражаются лишь на языке смерти, для которых иной исход событий кроме убийства чужд и противоречит их натуре.       Когда-то Кларисса издевалась над маленькой черноволосой девчушкой, причитала, говорила, что он не член семьи Моргенштернов, а подкидыш. Ничто иное — как ничтожество. А та на неё смотрела, смотрела, не понимая эту злобу, эту ненависть, но знала, что эта ненависть граничила с любовью. Эти чёрные глаза видели всё, но молчали.       А теперь она, скорее всего, мертва.       Хуже обнаженной правды лишь неведение. Изабель исчезла также неожиданно, как и появилась. Она успела пробраться под кожу — искусать каждую мышцу, подарить неземную ласку и бессердечно покинуть её. Падшая, утащившая дочь от Отца Всевышнего, извратившая её душу и запятнавшая чистое белесое знамя имени. Горе, прилегшее на её плечи, отражало грусть в её глазах.       Кларисса не дошла ещё до заветного видео. Она так и не узнала, почему именно Изабель так поступила — зачем ей было искать неизвестного.       Невидимая угроза так и повисла глухим молчанием, и только шёпот капель за окном был слышен в этом вакууме.       Гудок звонка отрезвляет Клариссу, которая потихоньку впадает в панику. Её лицо освещали лишь лампа у постели и ноутбук. Яркое искусственное пятно холодит её кожу. На экране высвечивается имя Джейса (как же она хочет, чтобы это была Изабель), и она берёт трубку.       — Джейс?       — Боже мой, Клэри, ты-ты, ты в порядке? Ты цела?! Ты где сейчас?!       Кларисса не понимает, что он несёт.       — Джейс, я дома, я в порядке — пью вино и работаю, что случилось?       Его голос на той стороне звучит надломлено и почти плачуще:       — Клэри, отец, отец — его убил Себастьян. И, Изабель…       Что?       Вопрос повисает в воздухе. «Сегодня в девять вечера в своей квартире был убит Валентин Моргенштерн. Убийцу опознали как Себастьяна Моргенштерна — старший сын и наследник банковской империи Моргенштерн. Валентин Моргенштерн не успел оказать сопротивления, ошеломленный неожиданным появлением Себастьяна. Очевидцы передают, что как только Себастьян Моргенштерн сбежал с места преступления, к Валентину пришла его младшая дочь — Изабель Моргенштерн, которая часто избегает таблоидов. В данный момент нахождение их обоих неизвестно…»