«From inside»
Linkin park
В безрадостном существовании не бывает разочарований. Просто факты. И самый очевидный — в «прошлой жизни» я не оправдал чьих-то надежд. А конкретнее, сероглазого безумца, который втаптывает меня в землю. И самое смешное, что, видимо, у меня вышел срок годности болевого порога. Ломается безжизненное тело, стремясь достигнуть состояния выцветшей души. Да и страха нет. Только отчего-то на подсознании стынет горе. Мне горько. Где-то очень глубоко, куда теперешнему Мо Гуань Шаню путь закрыт. Умирать не страшно и почти не больно. Вот только за что? Чтобы удовлетворить жажду мести этого Хэ Тяня? Перед глазами то ли круги, то ли пятна. Все плывёт. От сильного удара об бордюр, я даже сообразить не могу, где верх, а где низ. Сил совсем не осталось. Но валяться на земле, позволяя этому уроду себя убивать, я тоже не собираюсь. Я многое пережил, стерпел, проглотил. Но хватит. Хватит. Упорствуя всему на свете, и особенно, силе притяжения, переворачиваюсь и, опираясь локтем в асфальт, усаживаюсь. Из-за смены положения из носа снова хлынула кровь на губы, подбородок, заливая ворот куртки. — Повтори, что ты сейчас сказал, — скрежет голоса рядом. — Я сказал… — встал на одно колено, ладонь в землю, рывок вверх, и чудом оказываюсь на подрагивающих ногах, —…я сказал, что не помню тебя. Да, и, похоже, — шатаюсь, прижимая рукав к носу, — и запоминать было нечего. Я осознанно раскаляю ситуацию добела. Мне необходим адреналин, чтобы прийти в себя, запустить заложенное природой чувство самосохранения. Хоть как-то разбудить затянувшуюся летаргию. А обмудок Хэ Тянь, похоже, мой единственный шанс на это. Если я вызываю в нём столько эмоций, значит, я всё-таки «был» и жил до болезни. Не чистый лист, не имеющий прошлого. Ты меня ненавидишь? Ну, и отлично. Это верный признак того, что я сумел оставить отпечаток в твоей жизни. Желание жить возникает от обратного. Вопреки. Если ты хочешь меня убить, значит, я обязан выжить! — Вот как?.. Нечего запоминать… — он плавно двинулся в мою сторону… Да, я в какой-то мере добился своей цели. Ощутил всю фатальность его приближения. Тихая поступь решительного отморозка странным образом гипнотизирует. Вгоняет в тихий ступор. Я словно под каким-то психотропным препаратом, который обманывает меня на душевном уровне. Это очень странно. Я его не помню, не знаю, но такое чувство, что даже легкий наклон головы мне знаком больше, чем собственное отражение в зеркале. Что этот оскал, именуемый легкой полуулыбкой — многогранный оттенок одной из его масок. Их множество. Я уверен. Почти помню. Почти узнаю… …Но… нет. Не получается. Всё очень быстро ускользает. Как вспышка на солнце — и снова тьма. Я ей обласкан за эти долгие пять лет не хуже, чем родной матерью. Я утопаю в разрозненных нервных окончаниях и вязну в всполохах ушедшей памяти, которая, как оказалось, очень избирательна. Как специально затёрла именно те мгновения жизни, которые… Которые, наверно, нужны. Или это просто игры моего больного разума? Я не могу отделить реальные воспоминания от бреда, который рандомно рождается в голове. Но сейчас — всё неважно. Мне нужно выпутываться из этого дерьма! Желанный и долгожданный адреналин заструился по венам, поднимая волоски на руках. И чем ближе подходит Хэ Тянь, тем ощутимее сердце толкается в грудную клетку. Мешает то, что я полностью дезориентирован. Кровь, боль в затылке, а про отбитую грудину и говорить нечего. Буквально минуту назад я не чувствовал боли, но теперь всеми силами сдерживаюсь, чтобы не застонать. Выход один — бежать. Но я должен что-то сделать. Показать, что нынешний я не позволит так с собой обращаться. Я не знаю, как обстояли дела раньше, но сейчас именно так! Он протягивает ко мне руку, стремясь схватить за горло. И я, чисто интуитивно, на одной удаче — отшатнулся, уворачиваясь от захвата. И по счастливой случайности, оказываюсь в крайне выгодном положении. Не думал ли ты, что месть — это обоюдоострый нож? С разворота врезаю ему коленом в живот, и когда обескураженный Хэ Тянь сгибается от неожиданности и боли, припечатываю кулаком в рожу, отправляя его на асфальт, где совсем недавно почивал сам. Я едва удержал в себе победный вопль. Так тебе и надо, ублююю… Хэ резко дёрнул меня за ногу, и я с размаху опрокинулся на спину, ровненько рядом с ним. Оказалось, что ему все мои удары, как слону дробина. Только злости больше. И ненависти. Да такой, что воздух вокруг него густеет. Я замер в ожидании очередного града ударов, но Тянь, лишь сплюнул кровавые слюни и с какой-то пугающей решимостью уселся на меня сверху. С его разбитых губ капает кровь прямо мне на лицо. Хэ вдавливает моё обмякшее тело в асфальт. И готовится снова начать истязать. Убивать. Я физически ощущаю его ярость, эти уничтожающие флюиды, которые сметают всю мою решимость бороться и хоть как-то противостоять. Панически хватаю ртом горький ночной воздух, брезгливо морщась от капающей крови, которая словно прожигает кожу в том месте, куда попадает. При виде моих мучений на его лице появляется хищный оскал. Неприятный, холодный. Мёртвый. Он как будто давно не человек, и я даже через одежду чувствую его холод. Хэ наклоняется ко мне очень близко. Почти нос к носу. Смотрит так долго и напряженно, что меня начинает выворачивать нервными спазмами. Словно под кожей снуют и извиваются черви. Я думал, что сны и кошмары — моё каждодневное незыблемое наказание, но они оказались лишь вершиной айсберга. Моё дно это — ОН. Непрошенная близость заставляет дышать его запахом, который как яд оседает на языке и стремится забраться ещё глубже, отравить и выжечь всё нутро. Я как астматик задыхаюсь им. И кажется… Кажется… Перед глазами, как наяву вспыхивают видения. Жаркие, томные… Стоны… Боль, наслаждение и жгучий, непереносимый экстаз. Выгнутая поясница, капли пота по коже, и горячее нутро… Боже… Боже… — Сука… — теряясь в неправильных, сумасшедших эмоциях, прошептал я. Это было?! Было?! Или я опять схожу с ума?! Нет. Точно не могло… — Сука — это ты. Я тебя убью, паскуда, — выдыхает мне в рот, и я инстинктивно разжимаю губы. Как будто так надо. Нужно. Мне. Его стихия снимает с меня кожу и рвёт в лоскуты. Терзает, мучает, выворачивает сознание. Выдирает старые отголоски прошлой жизни. Я и уже ничего не соображаю. Меня колотит мелкой дрожью, заволакивая в знакомую страшную бездну сумасшествия. И моя истерия, как по нотам, начинает полосовать остатки сознания. Как наяву «видится» моя комната в дурке. Потёртые стены, полосатый матрас с дырками по бокам. Каша на воде в железной тарелке и гнутая ложка, с покусанным наконечником. Таблетки. Таблетки. И земля сырая. Ободранные ступни и грязь под ногтями… Хватит. Стоп! Блять! Не могу! Не могу!!! — Ненавижу! — вдруг заорал я, выгибаясь, пытаясь сбросить его с себя. Грудная клетка ходуном, на глазах непрошенные слезы. А видения всё не оставляют: лицо отца в дымке, и пепел тела в погребальной урне. Семейные фотографии в старой забытой рамке и улыбки. Чужие. Оскалы. И голоса… «Что с тобой не так, Шань? Говори. Говори. Говори…» — Блять!!! Блять! — обречённо вою я. — Хватит орать! Ты пытаешься разжалобить меня?! Всё резко обрывается. Я снова оказываюсь на асфальте, на тёмной аллее. И этот Хэ Тянь — судья. И палач одновременно. — Да иди нахуй! Нахуй!!! Пошёл ты!!! — Пойду, мразь. Но для начала, ты вспомнишь меня, если вдруг забыл! — Не хочу!!! Нет! Нет! — меня мотыляет по асфальту, бьёт дрожью и конвульсией. Приступ. Первый за это время. Ещё немного — и пена изо рта. Земля. Чёрная. Проклятая. Чёрная. Комья… Расписная урна. Белый фарфор. Там, за стеклом. — Вспоминай, тварь! — он поднимается и следом подрывает меня. Я хватаюсь за его пальто, стискивая в пальцах грубый драп. — Не надейся на моё великодушие! Мне плохо. Мне очень плохо. Лекарства уже не действуют. Я проваливаюсь в холодное болото. Я дохну. Подыхаю внутренне. — Ты, — я задыхаюсь, — ты не понимаешь… — Я желаю тебе сдохнуть! — крик в лицо, — да, сдохни, ты, наконец! …И он швыряет меня на дорогу, прямо под несущийся автомобиль. *** Пять лет назад. Очередной сеанс у лечащего врача-психиатра. — Держи, — он протягивает мне серебряную цепочку с небольшой прямоугольной подвеской. Я покрутил в руках безделушку, разглядывая искусно переплетённые звенья, которые отзывались в пальцах неприятным холодом. — И что? — Она была на тебе при поступлении в больницу. Я пожал плечами. — Обрати внимание на гравировку. На обратной стороне подвески, — мягко велит он. — Х.Т., — вслух прочитал я. — Тебе что-нибудь говорит эта надпись? Я вытянул перед собой цепочку, которая стала раскачиваться перед моим лицом как маятник. — Не думаю. — Но ты бы не стал носить вещь с незнакомыми инициалами. Это ведь инициалы, Шань. — Что Вы хотите сказать? — я нервно отбросил побрякушку на его стол. Та прокатилась по полированной поверхности, но доктор вовремя зацепил её указательным пальцем, не дав упасть на пол. Он задумчиво потёр подбородок, а после принялся что-то писать. — Эй, — я вяло махнул рукой, привлекая внимание к себе и своему вопросу. — Знаешь, Шань, твой случай очень необычный, — отложил ручку и сцепил пальцы «домиком» на столе, — я не припомню на своей практике, чтобы при психологическом расстройстве как у тебя, проявлялись признаки ухудшения памяти или частичная амнезия. — Мне снова повезло? — невесело улыбаюсь я. — Мы можем попробовать вернуть некоторую часть воспоминаний. — Каким способом? — буравлю взглядом серебряное изделие на столе. — Гипноз. Я не гарантирую полное возвращение памяти, но часть воспомина… — Нет, — твёрдо перебиваю, — не хочу. Где-то очень глубоко внутри я знаю, что кроме боли это ничего не принесёт. А я нуждаюсь в покое и тишине. Теперь внутри меня глухо и стерильно. И мне это нравится. — Шань, это мог быть очень близкий человек, — он сложил в ладонь цепочку и протянул в мою сторону для наглядности, — не лишай себя возможности на нормальную жизнь. — Себя? — хмыкнул я, — а этого «близкого человека»? Кому нужен рядом псих? Я не хочу быть раковой опухолью в жизнях людей. Эта болезнь, всё это, — я обвел рукой кабинет, — со мной до конца. Не так ли? — При регулярной терапии ты станешь нормальным членом общества. Не ставь на себе крест. «Давно поставил. Но… — бегло глянул на цепочку, — … тебя, кто бы ты ни был, я уберегу…» *** Имя «Хэ Тянь» заново ворвалось в мою жизнь. Оно выплыло из мертвого сознания как нечто неотъемлемое и само собой разумеющееся. Словно проклятая память, издеваясь, шепнула только малую толику того, что было огромной частью моей жизни. И снова, наслаждаясь моей агонией, замолчала. Но я-то. Я! Почему не связал «дважды два»? Ведь чёртовы инициалы в записке совпадали с инициалами на подвеске… которая сейчас клеймом висит на шее. …Перед уходом из больницы я всё-таки забрал цепочку. Забрал. Надел. И как нечто безумно нужное — носил. Так это ты был моим особенным человеком? Близким. Ты?! От визга тормозов едва не лопаются барабанные перепонки. Железная махина пытается увернуться от удара, водитель резко выкручивает руль вправо, чем и спасает мою жизнь. Но наша встреча всё равно была неизбежна. Я вскользь налетел на лобовуху, по инерции пролетел вперёд, и меня выбросило на другую сторону тротуара. На миг всё стихло. Умерли даже рутинные звуки улиц. Я переворачиваюсь на бок, судорожно стараясь понять, где находится Хэ Тянь. Меня не беспокоят ободранные в кровь ладони, полностью отбитая бочина, которой я приземлился на лобовое стекло, и сломанный нос с возобновившимся кровотечением. Непонимание ситуации закончилось. Он всерьёз вознамерился меня убить. Не покалечить, не причинить банальную боль, как я думал прежде, а именно положить под два метра в сырую землю. Последние действия показали истинные намерения. И вот теперь — нахуй это геройство. Я кое-как поднимаюсь на ноги. Не знаю, какие силы меня держат, и сколько ещё мое тело вытерпит, не ломаясь. Но если я до сих пор держу вертикальное положение — этим надо пользоваться. Пока я «разбирался» с собой, Хэ закончил диалог с водителем машины. И тот, низко поклонившись, стремглав кинулся к своему транспортному средству и с пробуксовкой умчался прочь. И снова мы одни. Друг напротив друга. Нас разделяют лишь двусторонние полосы дороги. Он не делает попыток сдвинуться с места. Просто стоит и смотрит на меня. А я больше не пытаюсь храбриться и испытывать судьбу. Начинаю медленно пятиться назад, не сводя с него взгляд. А потом всё быстрее и быстрее, и когда Тянь превратился в размытое пятно, позволяю себе развернуться, и ускориться насколько позволяет покалеченное тело. Но самая смешная шутка весело поблескивала на моей шее. Я сбежал от её владельца, но как домашний скот, остался клеймён им. И я не собираюсь снимать цепочку. Теперь мне до хохота важно, чтобы она оставалась на месте. *** — Что, не мог до завтра потерпеть… — ухмыляясь, открыла дверь Юи и замерла с раскрытым ртом, — что случилось?! — Пусти сначала, — я вваливаюсь в коридор её крохотной квартирки и упираюсь в стену. — Пиздец! — вскрикнула она, и осторожно взяв меня за плечи, повела в ванну. Я хлопнул крышку унитаза и уместился на неё сверху, откидывая голову на спасительный холод кафеля. Рядом зашумела вода. Юи расторопно мочит в ледяной воде махровое полотенце и осторожно стирает им с моего лица кровь и грязь. Её нежные пальчики успокаивают, словно даже снимают боль. — У тебя переносица синяя! Тебе в больницу надо! — Нет у меня денег на больницу… И так всё заживет. — Шань, нахуй, блять! Что за пиздец?! — Мой обычный вечер четверга, — нехотя отзываюсь я, и непроизвольно мычу, когда Юи начинает снимать с меня куртку. — Ты как будто под поезд попал… Ужас. — Хватит причитать… Я останусь сегодня у тебя? — открываю один глаз и наконец, замечаю, что Юи при полном параде. И тут же вспоминаю, что она собиралась на свидание. Вот чёрт… — Да уж, — вздыхает она, — куда от тебя деться? Оставайся. Да и я тоже… Останусь. Я не стал её отговаривать. Лишь благодарно кивнул. Она мне нужна. Мой хрупкий и отборно матерившийся островок спокойствия, необходимая связь с нормальным. — Ты таблетки пил сегодня? — Неси лучше пива… И побольше. Она расслабленно расправляет плечи и растормашивает свою идеальную укладку. — Девичник? — невесело подмигивает. — Хуичник… *** На следующий день началась целая вереница невиданного пиздеца. Когда я утром вышел из квартиры Юи, у меня всё болело так, словно я и правда, попал под поезд. Но не это стало причиной для потери мировоззрения и всякой надежды на существование высшей справедливости. Возле моего подъезда стояла грузовая машина, в которую двое грузчиков в спецформе укладывали МОИ вещи! — Эй, блять! — завопил я, временно позабыв о напряжении, которое держало меня всю дорогу к дому. И даже лишняя пара успокоительных и запретная доза «лития» не вернули мне нормальное сердцебиение и размеренное дыхание. Вчерашний срыв сводил на «нет» все мои успехи в терапии на протяжении долгих душедробительных лет. Я доподлинно знаю, что ещё одна встреча с НИМ и меня точно навсегда запрут в дурке. — … вы хули творите?! — на пол-улицы заорал я. Тот, что стоял ближе ко мне обернулся, поправляя фирменную кепку с логотипом грузовой компании на башке. — Не понял… Ты ещё кто? — пробасил он. — Это, блять, я не понял, какого хера вы делаете с моими вещами?! — А, — его лицо посветлело от догадки, — владелец? — Да! — рявкнул я. — Отлично, — мужик порылся в карманах и протянул мне скомканную бумажку, а когда я углубился в чтение, ткнул в неё грязным пальцем, — это номер бокса на городском складе. Туда мы и отвезем все вещи, — уверено кивнул. Я чуть не заорал. — С хуя ли?! — вместо почему. — Что за шум? — вырулил с лестницы на улицу мой арендодатель, — о, Мо, как хорошо, что ты пришёл. Я со вчерашнего вечера не могу тебе дозвониться. Я в немом жесте указал большим пальцем на машину. Потому что изо рта рвалась одна матерщина. — Видишь ли, — он неуклюже почесал затылок с растрёпанными волосами, — твою съёмную квартиру купили. Ты же знал, что я её продаю… — Но так скоро?! Ты что предупредить не мог?! Куда мне теперь деться?! Что за срочность вообще?! — сорвал голос я, боковым зрением замечая, что двое мужиков в форме возобновили свою деятельность, утрамбовывая оставшиеся вещи. — Это желание нового владельца, — пожал плечами «Иуда». — Пиздец… — Слушай, мне, правда, очень жаль, что так получилось. Может, ты сам попробуешь договориться с нынешним владельцем, чтобы он дал тебе пару дней для поиска нового жилья? Ужасно выглядишь… — зачем-то добавил он. — И чувствую себя так же. Давай его номер. Хули там… Записав продиктованный номер, я даже не удосужился проследить за сохранностью своих вещей, только захватил пару джинс и кофт для сменки. Картина вырисовывалась безрадостной. Идти некуда, разве что опять донимать Юи. К тому же денег почти не осталось, чтобы в этом месяце приступить к поиску новой квартиры… Для полной «радости» не хватает, чтобы Шэ Ли меня уволил и всё. Можно, сука, вешаться. Я уселся на холодный бордюр и принялся искать сохраненный номер, того козла, который так спешно купил мою квартиру. Более дерьмового вложения денег не сыскать… Нашёл контакт и нажал «вызов». Долгие одиночные гудки, я уже собирался «сбросить», как вдруг на другом конце линии послышался долгожданный ответ: — Слушаю. В первые секунды я, как дурак, растерялся, но быстро спохватившись, прочистил горло, и прокаркал: — Добрый день, это бывший квартиросъемщик той квартиры, что Вы купили вчера… Так вот, я хотел бы попросить у Вас несколько дней рассрочки. Короче, ещё немного пожить там, пока не найду новое жильё. — Я не занимаюсь благотворительностью. К тому же… Я не рассчитывал, что ты окажешься таким живучим. Ведь мертвецам не нужна жилплощадь. Я резко вскочил, озираясь вокруг, покрываясь липким, холодным потом. — Хэ Тянь… — на выдохе, до боли в каждом отбитом участке тела, прошептал я. — О, теперь ты меня запомнил? Я молчу, кусая губы, машинально шаря по карманам для очередной порции таблеток. Передоз, так передоз. Но лучше так, чем сдохнуть от нового приступа или страха. — … Я решил, — продолжает, — дать тебе время. — На что? — выудил таблетки и дрожащими руками попытался вкинуть в рот сразу несколько штук. Но ладонь спазматично дернулась, и всё просыпалось на асфальт. Сука… Сажусь на корточки. — На страх. На боль. На отчаяние… Я стискиваю челюсть, чтобы сдержать беспомощный всхлип. Нет, не слез, а горькой безнадёги. Под звук его голоса собираю таблетки и не отряхивая, отправляю их в рот. Жую лекарство с болезненным скрипом от грязи. — И ещё кое-что. Я давал тебе возможность сбежать, но ты её упустил. Так что, если попытаешься сделать хоть шаг из города — убью. Ты ведь мне веришь? Ты всегда мне верил… Так что повеселимся ещё, Малыш Мо, — и связь обрывается, а я продолжаю монотонно пережевывать грязь и горечь.