merk & kremont – sad story (out of luck) мальбэк & сюзанна – равнодушие
проведи меня до дома, мы знакомы до истомы комом в горле застряну, день был слишком натянут
— Где ты его вообще откопал? — флегматично спрашивает Сехун, тренируясь набивать на искусственной коже более сложные узоры, чем он уже умеет. — На заправке облил его чаем, — закидывая орешек в рот, отвечает Хосок. — Это тогда он тусовался с тем чуваком из Тайваня? — Таиланда, — поправляет его Шин и заваливается на диван рядом. — Они с Минхёком на пару пытались научить Хёнвона парочке танцев под девчачьи треки. — Ты так говоришь, будто я помню, кто такой Минхёк, — вздыхает Сехун и запрокидывает голову, щурясь, но тут же поворачивается к другу. — Погоди, Минхёк — это не тот парень, который на твоей тусе танцевал под Miss A? — В точку. Сехун потягивается, кресло под ним скрипит и, кажется, скоро развалится. Сехун опять хочет обвинить в этом Хёнвона, потому что тот нажрал бока и постоянно занимает его стул, вот он и скрипит, но Хёнвона здесь нет, а есть только Хосок, который не может попросту завалиться с бесконечным пиздежом про оного. — Слушай, — Сехун закрывает глаза руками, — к чему мы вообще про Хёнвона заговорили? — Без понятия, — пожимает плечами Хосок, смотря в потолок. — Лично я пытаюсь отвлечь тебя от мыслей о Чонине. Сехун вздыхает и смотрит на Хосока с непроницаемым лицом, но со стороны можно увидеть раздражение. — Прошло уже две недели, я давно смирился. — Ага, именно поэтому ты всё ещё ходишь в ту кафеху? — усмехается Хосок и указывает на мусорную корзину под столом, полную стаканов из-под кофе из той самой кафешки, где работал Кай. — Ой, завались. На часах обед, и почему-то именно сегодня, в ужасную жару, Хосок решил, что ему срочно нужна изолента, а самому пойти западло.вонхо: « и пивчика купи »
Сехун думает, что пошёл Хосок к чёрту, а ещё о том, что было бы неплохо купить себе перекусить, но сначала, конечно же, изолента. Ближайший магазин с хозяйственными товарами находится в квартале от тату-салона и Сехун очень рад, что ему не придется идти слишком долго под аномально палящим солнцем, тем более, когда коктейль, купленный через дорогу от салона, уже закончился. К тому же, в магазине не так много людей и Сехун спокойно ходит меж стеллажами, высматривая изоленту, но, по закону подлости, её он найти всё никак не может. В какой-то момент он замечает, что что-то идет не так; Сехун не особо помнит, просто, рассматривая какие-то принадлежности для ремонта изделий из кожи или вроде того, краем глаза замечает чей-то силуэт в конце ряда и инстинктивно поворачивает голову. Чонин выглядит прекрасно. Даже в этих глупых очках, с ровной чёлкой, в большой толстовке и скинни, перепачканных краской. Он вертит в руках какое-то моющее средство и сосредоточенно читает надпись на флаконе. Сехун не верит своим глазам: случайная встреча спустя почти месяц в первом попавшемся магазине на окраине города — быть того не может. От неожиданности и отсутствия веры в происходящее он протирает глаза, но в следующий миг Чонина там уже нет. О "перекусить" он как-то забывает. — Ну, чел, это уже клиника, — смеётся Хосок и отпивает пиво, шальным взглядом глядя на Хёнвона (опять он тут). Не то, чтобы Сехуна бесит Хёнвон (да, бесит), но его немного подзаебало застукивать этих двоих в разгар их милых бесед, когда Хёнвон с совершенным безразличием на то, что могут прийти клиенты, бессовестно водит пальцами по бёдрам Хосока, невесомо целует его в шею — и именно в такие моменты обязательно должен зайти Сехун, чтобы лично посмотреть на всё это безобразие и сказать, чтобы они оба нашли себе комнату. Конечно, эти двое отрицают всякое влечение друг к другу, пока Сехуну еле-еле удаётся уклоняться от мириада искр между ними; ему кажется, что он сам скоро сгорит в этом сексуальном напряжении третьим лишним. — Это точно был Чонин, — Сехун чешет лоб и закрывает глаза. — Не могу поверить, ты всё ещё говоришь о нём, — Хёнвон никак не вписывался в общую концепцию разговора «по душам» — это снова раздражало. — Твой Чонин как Рамона из Скотта Пилигрима, — внезапно вставляет фразу Хосок. — Я не хочу биться с семью его бывшими, — говорит Сехун и вздыхает. — С его-то талантом съёбывать от тебя, не думаю, что этих бывших было семь. Да и с чего ты взял, что он гей? — Натуралы так не улыбаются, — пытается отшутиться тот, но выходит просто ужасно. — Натуралов на помойку? — смеётся Хосок и снова делает глоток пива. Едкий запах малинового кальяна въедается в волосы, одежду, кожу — от него тошнит. Сехун стоит в туалете и жмурится от противных красных лампочек вокруг зеркала. Их свет ослепляет глаза, а его внутренности, кажется, вот-вот выйдут наружу. Он вытирает губы и снова смотрит на своё отражение. В Сехуне три шота отвратительного пойла и ещё что-то, плюс разбитая губа и нос (кажется, не стоило лезть к тому придурку). Сехун пытается смыть кровь и морщится, когда холодная вода из-под крана огромными каплями попадает на футболку. Кровь размазывается по коже и продолжает течь. Дверь в туалет мерзко скрипит, Сехун морщится. — Чувак, всё в порядке? Если бы у Сехуна спросили, что он любит и ненавидит в одинаковой пропорции, он бы назвал тупые совпадения в его жизни. Он оборачивается и видит перед собой Чонина, на лице которого эмоции меняются слишком быстро: от непонимания до удивления и читаемых прямо на лице мыслей о возможном побеге. Сехуну же поначалу кажется, что это всё алкоголь в крови и ему уже просто мерещится, но… — Я не могу поверить, что за почти двое суток вижу тебя во второй раз в случайном месте, — тихий смешок Чонина разрезает тишину; Сехун думает сказать что-то типа «не думал, что ты тусовщик», но молчит. — Это что, кровь? В глазах Чонина желание сбежать сменяется беспокойством, он подходит совсем близко и в поплывшем сознании Сехуна всплывает мысль о том, что он должен его поцеловать или вроде того, но из носа всё ещё течёт кровь, а губа разбита, и ему даже говорить тяжело. — Я помогу, у меня тут платок был, — он копошится в глубоких карманах кардигана и наконец находит то, что искал. — Да и кто так кровь смывает… Чонин отрывает пару бумажных полотенец и легко промачивает их водой, а затем начинает вытирать кровь с лица, стараясь не смотреть в чужие глаза, только сосредоточенно - на собственные пальцы. А Сехун замирает совсем немного, не знает, что ему делать, стоит как идиот, смотрит на лицо Чонина и облизывает сухие губы. — Где ты так? — тон Чонина спокойный, немного заботливый; если бы Сехун не был так пьян, он бы различил нотки настоящего беспокойства, которое грызёт Чонина изнутри. — Какой-то придурок врезал, — пожимает тот плечами — не говорить же, что сам нарвался. Чонин кивает. Он аккуратно вытирает кровь с щёк Сехуна, касается носа и говорит, чтобы тот подержал платок, закрывая ноздри, пока сам вытрет его подбородок и губы. И Сехун снова замирает, по телу опять пробегает приятная и непонятная дрожь, когда Чонин то ли от сожаления, то ли от мимолетного желания сделать что-нибудь из ряда вон чуть прикусывает собственные губы, пока вытирает полотенцем чужие. Это длится всего несколько секунд, но Сехуну кажется, что прошла вечность как минимум. — Ну вот и всё, — говорит Чонин и улыбается, выкидывая последнее полотенце в мусорку. — Выглядишь ужасно, если честно. Ты сам-то домой доберешься? Утром у Сехуна болит челюсть и нос, губы неприятно саднит и, кажется, кожа на них немного надорвалась, во рту чувствуется привкус крови. Он приподнимается на локтях, чувствуя, что к боли в челюсти присоединяется головная, да ещё и звон в ушах. Сехун осматривается и понимает, что практически ничего не помнит из вчерашнего, кроме рук Чонина, его улыбки и платка, который как раз лежит на полке рядом (всё ещё в засохшей крови, но аккуратно сложенный), и ещё какие-то мелкие детали. Но он не помнит, как добрался до дома и почему он сейчас, переодетый в ночное, лежит у себя в постели. Пытаясь сконцентрироваться, Сехун видит, что один из цветков на комоде напротив пересажен в другой горшок — он точно знает, что другой, потому что растений у него квартире не так много. А ещё этот тупой горшок с идиотским рисунком и сердечками ему подарил Хёнвон на прошлое, кажется, Рождество, и не запомнить этот горшок, который он засунул в кладовку на верхнюю полку куда-то за инструменты для ремонта и средства для чистки стекол, было просто невозможно. Он с удивлением чешет нос и поворачивается к тумбочке, на которой помимо платка видит свой телефон, поставленный на зарядку, стакан с водой, какие-то таблетки и лист бумаги. Сехун садится на край кровати и берёт лист, пытаясь сконцентрироваться на нём; картинка перед глазами по-прежнему немного плывёт. На бумаге знакомым ровным почерком написано всего три слова: «Не благодари. Чонин». Сехун почему-то смеётся, падает всем телом на кровать, а затем снова поднимается и берёт телефон, чтобы написать Хосоку краткое: «ты, блять, не поверишь…».