Короткие истории о...

Весна в Мулсантире выдалась на редкость красивой и солнечной; впрочем, наверно, рашеменские весны все такие — звенящие тающими сосульками, пронизанные ясным солнечным светом и украшенные подснежниками, свежий запах которых разносил повсюду прохладный ветер. Это было начало Тарсаха — месяца гроз — или цветень, если говорить о рашеменском наречии. Сафия стояла на пристани, вглядываясь в горизонт — она ждала очертаний корабля, черного на голубом. — Ты теперь вернешься в Крепость? — спросила она у Эверетта, и тот медленно покачал головой. Ветер трепал его отросшие темно-русые волосы, бросая их Эверетту в лицо, и он досадливо откидывал их назад. Он казался куда старше, чем тогда, когда Сафия впервые увидела его в кургане Окку. На впавших и побледневших щеках сильнее выделились скулы, а около рта пролегла глубокая складка — это был уже не тот самоуверенный юнец с эффектным лицом, каким он казался прошлой осенью. Точнее, эффектность никуда не делась — вот только самому Эверетту было теперь плевать. — Я думаю, Келгар вписал туда всю свою родню, — усмехнулся он. — Да я и не против. Пусть живут. Я туда уже не вернусь… Над морем кричали чайки — их черно-белые крылья ярко выделялись на светлом голубом небе. — Знала бы ты, — задумчиво продолжал он, — как я ее ненавидел. А выхода не было, мать его. Я не мог сдаться и все бросить. Я же Фарлонг. Но теперь, — Эверетт криво улыбнулся, — все, свобода. Иду, куда хочу. Я сам как этот ваш северный ветер. Сафия зябко обхватила руками плечи. Она сама желала вернуться в Академию — в свой кабинет, облицованный красным деревом, ощутить знакомый с детства аромат книг — старую кожу и сухую бумагу, коснуться потрескавшихся столешниц и наконец почувствовать себя дома. Почувствовать покой. Цельность. Сафия-Лиенна-Нефрис… Нет. Она — Сафия. Она — это она. Сафия сделала глубокий вдох. — Ты — Эверетт Фарлонг, — негромко сказала она. — Ты не Акачи Предатель и никогда им не был. И пусть эта… женщина всадила в тебя его душу, ничего-то не поменялось. Ты — это ты. Ты… самоуверенный, самовлюбленный, неуравновешенный и недобрый. Но ты еще и смелый, ты не бросишь в беде тех, кто когда-то помог тебе, ты ужасно умный и очень упертый… За все время ее тирады в глазах Эверетта все сильнее разгоралось удивление. Заметив это, Сафия чуть улыбнулась, склонив голову и исподлобья взглянув на него. — Да… А я… я Сафия. Я люблю горький шоколад, помаду оттенка кармина и хорошие книги. Я дочь Нефрис, но я — не она. Я. Не. Основательница. Я сама по себе. Наконец-то я это поняла!.. Эверетт скрестил на груди руки. — А я ведь хотел убить эту суку, — обманчиво спокойно сказал он. — И убил бы. Если бы не ты. Это все равно что убить часть тебя — худшую часть, правда, но все-таки. Сафия кивнула. — И за это я тебе благодарна, — серьезно и даже немного торжественно ответила она. Эверетт хрипло рассмеялся. — Да было бы за что. Он замолчал. Солнце уже начало клониться к западу; кромка неба потихоньку краснела. Площадь перед «Вуалью», судя по отдаленному гомону, наверняка наполнялась людьми — великолепный и неповторимый Ганн-из-Грез сегодня давал свой второй спектакль, обещавший стать столь же успешным, как и первый. Скоро перед театром зажгутся огни, которые расцветят бархатную ночь, и сотканные из прозрачного света телторы будут бродить среди домов, и наступит ночь… Но их здесь уже не будет. — Я поеду в Лускан, — после долгой паузы нехотя проговорил Эверетт. — Там… мой отец. — Он лусканец? — Он в плену. Эверетт сжал губы. — Он паладин Тира. Странная штука жизнь — он благородный мужик, а я с дьяволами в покер играю. Но он мой отец, как бы то ни было. В детстве я мечтал найти его и скинуть в Бездну… в принципе, и сейчас хочу. Но это сделаю я, а не лусканцы. Сафия вздохнула. На горизонте появилась черная точка; Эверетт подался вперед, напряженно вглядываясь в морскую даль. Весть о том, что корабль в дне пути, пришла еще вчера вместе с посланным друзьями Эверетта почтовым голубем, и Сафия тогда даже подумала — с величайшим изумлением — что ей почти не хочется расставаться с Фарлонгом. Так она думала и сейчас. Точка стремительно приближалась, приобретая неясные очертания корабля; вскоре стали видны треугольные светлые паруса на трех мачтах и острый нос с замысловатой рострой. Эверетт упер руки в бока и задрал подбородок с таким видом, будто все ведьмы Рашемена умоляли его занять пост Железного Лорда, одновременно угощая угрожающе сытными блюдами северной кухни. Сафия закатила глаза. Ни дьявола он все-таки не изменился. Корабль подплыл еще ближе, и Сафия увидела опирающуюся одной рукой о борт высокую и тонкую девушку с темно-рыжими волосами и парой изогнутых рогов на голове; девушка что-то кричала, улыбаясь, и энергично махала рукой. Рядом с ней неподвижно стоял темноволосый мужчина со спокойным до отрешенности лицом. Эверетт отвесил им обоим шутливый поклон — однако в его глазах не было веселости. Сафия поняла, что ей пора прощаться. — Ну, пожалуй, все, — сказала она поспешно. — Желаю тебе… удачи. Пусть Бешаба будет милостива. Она замешкалась, думая, что лучше сказать — «прощай» или все-таки «до свидания»? Первое пафосно, а второе не годится по смыслу… Эверетт мягко положил руку на ее предплечье. — Я признаю, что вел себя как свинья, — сказал он серьезно. — Я никогда раньше не встречал таких, Бездна побери, дам, как ты. Но я хочу исправиться. Когда я закончу дела в Лускане, я приеду к тебе в Тэй. И ты решишь, нужно оно тебе или нет. Но я, — он вдруг весело расхохотался, — не намерен сдаваться! На причал уже спускались сходни; Эверетт легко взбежал по ним и через минуту очутился на борту корабля, где к нему тут же бросилась рыжая тифлина. Сафия не стала смотреть — она развернулась и зашагала к «Вуали», где в глубине подвалов ее ждал портал в Тэй. Она шла и улыбалась неизвестно чему — возможно, тому, что скоро снова увидит мастера Джафи, а может, тому, что ее ждут любимые свитки и фолианты… На плечо ей вспорхнул Каджи и уцепился за плащ когтистыми лапами. — Хозяйка даст Каджи шоколадку? — пискнул он, потирая покрасневшую щеку. Сафия повернула голову. — Каджи надо лечиться от аллергии. Съешь лучше кусок сухаря. — А большой дядька с серебряными глазами всегда давал Каджи шоколад, — обвиняюще ответил гомункул. — Правда, он заставлял Каджи говорить о хозяйке, но Каджи молчал, правда-правда! Сафия резко остановилась, сжав кулаки и застонав от бессильной ярости. Ну что ж, пусть приезжает в Тэй, кровожадно подумала она. Пусть приезжает!.. Она совершенно точно будет его ждать. И пусть попробует не приехать, Бездна его поглоти.