Лабиринты забвения: Золотое кружево

— Ну что ж, Эктелион, — сказал Саурон, — может быть, ты всё-таки согласишься примерить протезы? Мне очень интересно, что получится. Впервые я делаю протезы для эльфа, который практически полностью утратил руки и ноги. И я уверен в силе твоей воли: ты сможешь управлять ими, сможешь сделать так, чтобы они прижились. Ну как? Саурон подался вперёд, пристально глядя на Эктелиона. Перестать быть беспомощным. Встать. Выйти отсюда. Может быть, даже увидеть сына — если тот пережил муки родов… — Что ты потребуешь взамен? — спросил Эктелион. — Да ничего особенного, — Саурон пожал плечами. — Знаешь ли, я вообще исключительно справедлив. Услуга за услугу, а? — И он подмигнул Эктелиону. Эктелион перестал дышать, ожидая, чего же потребует Саурон. Он ждал, ждал — и вдруг понял. Услуга уже была оказана. По отдельным репликам, умолчаниям, жестам, он давно должен был это понять. Должен был понять, что Саурон тратит время на спасение обездвиженного, беспомощного эльфа, который уже ничего полезного не мог бы сообщить о захваченном городе, из своеобразного чувства чести и благодарности. Саурон не мог сказать это вслух, ибо его хозяин мог услышать их даже здесь, в этой тайной лаборатории, но… …Саурон ненавидел Готмога, предводителя балрогов, которого считали непобедимым. Он, Эктелион, пожертвовав собой, уничтожив своё тело, совершил невозможное, убив одного из предвечных айнур, духа огня, ещё до появления великих Светильников пришедшего на службу Мелькору — раньше самого Саурона. Эктелион не знал, чем Готмог досадил Саурону, но понимал, что ненависть между этими двоими была неизбежна — слишком разными они были, и ненависть эта была давней и упорной. Саурон любовно провёл кончиками пальцев по гибкому металлу протеза, коснулся почти незаметных сочленений на запястьях и локте; по мягко отливавшей синевой поверхности побежали голубые искры. Ему действительно было любопытно, что получится. — Я смогу увидеть сына? — Ну, — Саурон пожал плечами, — это у Эриласа надо спросить. Но думаю, если я назначу тебя… своим постоянным представителем при нём, он вряд ли сможет отказать. По крайней мере, ты будешь знать, что да как. Согласен? — Нет, — выдохнул Эктелион. — Нет. Я благодарен тебе и я без памяти люблю сына — но нет. Саурон вышел в основное помещение лаборатории. — Умертви его, — сказал он своему помощнику, указав на комнатку, где находился Эктелион. — Как? — спросил тот. — Любым способом, — раздражённо ответил Саурон. — Мне всё равно. Высокий черноволосый эльф-авари взъерошил волосы, не спеша исполнять приказ. — Послушай… — сказал он. — Ну не хочет он быть твоим слугой — а чего ты ждал? Я понимаю, тебе хочется, чтобы он добровольно, в благодарность за то, что ты его выходил, перешёл на твою сторону. Но ты же сам знал, что этого не будет, — по крайней мере, пока ты служишь Мелькору. — Я тебе сказал умертвить его, — повторил Саурон равнодушно. — Майрон, ты сам учил меня мыслить только категориями реальности и практичности, и добиваться результата, — сказал эльф. — Ты сохранил ему жизнь, чтобы попробовать новые протезы. Я понимаю, что тебе будет приятно попутно сломить его волю и рассудок, но это нужно лишь для твоего удовольствия. Ты ведь можешь заставить его встать с постели, просто заморочив ему голову, заставив забыть о прошлом. Он сделает всё, что ты скажешь. Зачем выбрасывать на ветер месяцы наших трудов? Саурон усмехнулся, глядя своему помощнику в глаза. Тот не отвёл взгляд. — Это тоже непросто… хотя Мелькор зря полагает, что только он умеет вторгаться в чужой разум. В конце концов, в этом случае я определённо буду считать свой долг ему выплаченным. *** — Эрилас, но это ведь не очень плохо, что Саурон назначил сюда своего представителя? Он доверяет тебе, не так ли? — спросил сын Эктелиона. — Конечно, — Эрилас улыбнулся. — Думаю, ты его встречал. Это старый друг. Вряд ли он будет тратить много времени на инспектирование моих владений. Ему скорее захочется отдохнуть в нашем замке. Так мне кажется. *** Эктелион машинально снова погладил своими железными, но гибкими пальцами шею лошади: да, она уже перестала шарахаться. Какое же счастье, что он, Эктелион, служит именно Майрону, который смог снова поставить его на ноги! Другой господин, даже самый добрый, пожалуй, приказал бы из милости прикончить того, кто в бою потерял ноги и руки, а его столько времени лечили и ухаживали за ним. Наконец, он сможет увидеть сына и прижать его к груди, почувствовать хотя бы его дыхание и биение его сердца, раз уж живые руки больше не прикоснутся к его лбу и мягким чёрным косам. Он так давно его не видел… когда же они с сыном встречались в последний раз?.. Кажется, случилось что-то ужасное… Но, конечно, его названый брат о нём позаботился. Он ведь такой хороший. Эктелион поднял руку, пытаясь потереть лоб, как он делал каждый раз, когда пытался что-то вспомнить, но ладонь пока ещё плохо слушалась и пальцы почти не гнулись. Он мотнул головой, ощутив на лице лёгкое прикосновение костяных и янтарных бус, которые были вплетены в его волосы. Да, конечно, он же никогда не носил золотых шпилек и заколок, он же не светлый эльф, не калаквенди. Теперь у сына есть свой ребёнок; как это всё-таки странно! Может быть, его мать была бы рада… В его сознании осталось только смутное и светлое воспоминание о ней, о золотистых волосах и каком-то неестественном свете в гранях огромного бриллианта на её белой шее. А так он, Эктелион, всю жизнь провёл в Дор Даэделот, тёмной и туманной стране Мелькора. Может быть, ей тут было и не место. Всё к лучшему… *** …Сын осторожно положил на руки Эктелиону ребёнка, поддерживая его снизу: тот ещё плохо управлялся с протезами и боялся уронить девочку. — Не могу поверить, что она твоя, — сказал Эктелион. — Ты ведь сам ещё казался мне ребёнком. Тот молчал в ответ, прижимаясь щекой к его плечу и шее, тёплым и мягким. Хотя стальная рука тоже была тепловатой: особый сорт металла, словно прогретый его жизненной силой. — Папа, мы тебе так рады. Я по тебе так скучал, — сказал ему сын. — Она тоже скучала, хотя и не знала тебя совсем. Я чувствую. — Тебе надо отдохнуть, — сказал приёмный сын. — Ты проделал такой долгий путь. Давай я провожу тебя в твои покои. — Мы потом ещё к тебе зайдём, — сказал родной сын. Эктелион устало опустился на кровать. Да, поездка отняла все его силы. Протезы на ногах, в отличие от рук, ещё почти не гнулись в коленях; ему нужно было собрать все силы, чтобы управлять и тем, и другим. Наверное, ножные протезы сейчас нужно было снять. Но пальцы снова не слушались… — Тебе помочь? — услышал он. Подняв голову, Эктелион решил, что видит сон. — Нет, — Глимфинд рассмеялся. — Я не твоя жена. Я её старший брат. Мы не знакомы, так что давай познакомимся. Так тебе помочь? Глимфинд наклонился над растерявшимся Эктелионом, и тому показалось, — совсем как раньше, — что золотое кружево волос сияет ярче, чем запутавшийся в них свет свечи.