Покорившие лёд, обуздавшие пламя

На Петербург незаметно опустилась осень. Город утопал в золоте листьев, кое-где вспыхивающих бордовым цветом, которое смешивалось с зеленью хвойных деревьев и самых стойких лиственных. Солнечные дни то и дело сменялись серыми, дождливыми, мрачными и тягучими, ветер становился всё злее и напористее, а по утрам воздух звенел от лёгкого инея, покрывавшего кое-где ещё зеленую траву и пока не стылую землю. В сумерках, которые с каждым днём всё раньше накрывали город, весело о чём-то переговариваясь, неспешно шли два парня. Несмотря на ещё не позднее время, народу на улице было совсем мало, и их шаги по брусчатой мостовой были такими звонкими, словно те дефилировали по ней на каблуках. Двое белокурых парней, подтянутые, пластичные, симпатичные, жизнерадостные и полные оптимизма, вошли в корпус общежития для иногородних спортсменов, в котором проживали уже несколько лет. Один из них приехал в Питер из Волгограда, другой — местный, но жаждавший самостоятельности и независимости. Они жили в одной комнате и давно дружили, хоть и были абсолютно разными. Со стороны казалось, что объединяло их только одно — фигурное катание, которым они оба занимались, работая с одним тренером — Алексеем Мишиным, но это было ошибочное мнение. Парни кивнули консьержу и поднялись на третий этаж. Вошли в свою комнату, побросали сумки с коньками и прочими атрибутами фигуристов в один угол. Одно слово — мужчины! Один из них прошёл к холодильнику (непозволительная роскошь для общежития!) и, открыв дверку, усмехнулся:  — Женька, а мы на диете, да? Его друг присоединился к созерцанию внутренностей холодильника, но видел ровно столько же, сколько он.  — М-да… — протянул Женя. — А мы ведь даже в магазин не зашли. Лёх, может, сбегаешь? Тот бросил быстрый взгляд на часы и покачал головой:  — Поздно, закрылся уже. Лёша сглотнул. Они сегодня не успели пообедать, поэтому сейчас его мутило от голода. Его желудок, казалось, за неимением пищи начинал переваривать самого себя. Состояние Жени было немногим лучше. Они переглянулись.  — У нас есть только один вариант — лечь спать! А утром на всех парах нестись в столовую. Надеюсь, там будет омлет! — размечтался Евгений, но, едва он упомянул о еде, желудок издал звонкое урчание, и парень прикусил язык. Алексей потянул носом воздух, уловив запах жареной картошки, доносящийся из общей кухни, которая находилась в конце коридора. Он снова взглянул на часы — почти десять, а значит, время отбоя. Заговорщически подмигнув другу, он улыбнулся:  — Есть ещё один вариант…  — Ягудин, ты рехнулся? Воровать еду — это уже слишком!  — Как хочешь, — отозвался тот, открыв дверь и высунувшись в коридор. Убедившись, что все уже сидят по своим комнатам, Лёша тихо прошёл в сторону кухни. Из-за угла заглянул и, увидев на плите сковороду с ароматной картошкой, метнулся туда. Но уже у цели вдруг осознал, что не взял с собой ни тарелки, ни вилки. Ну не руками же её есть! И не здесь, где в любую минуту его могли застукать прямо на месте преступления. И что теперь? Распихивать её по карманам? Вдруг кто-то осторожно коснулся его плеча. Сердце ушло в пятки, и Алексей медленно повернулся. Перед ним стоял Женька и протягивал ему глубокую тарелку и ложку.  — Вернёмся в комнату, и я тебя расцелую, Плющенко! — шепнул Лёшка, накидывая горячую картошку в тарелку. — А потом убью за то, что напугал! А уже через пять минут ребята за обе щеки уплетали горячую картошечку. Пусть без хлеба, без молока, без солёного огурчика, но они ели! Вмиг умяв свой нечаянный ужин, парни разлеглись на своих кроватях, молча уставившись в потолок.  — Только сейчас я понял, как устал, — медленно, уже в полудрёме, промямлил Лёша.  — Я ног не чувствую, — поддержал его друг. — Мишин, кажется, выжал из меня последние силы. А ещё завтра…  — Завтра? — у Ягудина сон словно рукой сняло. — А мне не сказали.  — Не знаю, у меня завтра снова тренировка.  — Странно. А я? Или я просто забыл?  — Понятия не имею, — пожал плечами Женя. — Слушай, а как у тебя дела с Машкой?  — Нормально, — рассеяно кивнул Лёшка, всё ещё переваривая информацию о тайной тренировке его друга. — Поженимся, наверное. Плющенко, забыв об усталости, подскочил на кровати и удивлённо уставился на Алексея:  — То есть как это?  — Ну как женятся? В ЗАГСе, с цветами, гостями и маршем Мендельсона.  — Ну да… Да…  — Что-то не так? — Ягудин приподнялся на локте и испытующе посмотрел на друга.  — Да нет. Просто вы ещё так молоды…— пожал тот плечами и снова лёг в постель. — Ладно, я спать. Спокойной ночи. Лёша кивнул и, выключив ночник, откинулся на спину:  — Спокойной. Вопрос Плющенко о Маше, его девушке, начинающей фигуристке, живущей в соседнем общежитии, заставил Ягудина задуматься. В последнюю их встречу они довольно серьёзно поругались и не виделись почти неделю. Он не звонил ей, не искал встреч, да и она, судя по всему, не горела желанием помириться. Лёша вдруг понял, как он соскучился по ней, по её ясным голубым глазам, чувственным губам, звонкому голосу. Он закрыл глаза и вспомнил её после близости — как белокурые локоны рассыпаются по светлой, почти прозрачной коже её плеч, нежную, немного смущённую улыбку и омут глаз, застланных пеленой удовольствия. И ему вдруг неудержимо захотелось её увидеть. Лёшка открыл глаза и уставился в темноту, борясь с желанием рвануть к соседнему зданию и через окно попасть в комнату Маши, где та жила с подругой — лыжницей Ольгой. Он снова закрыл глаза и, лишь успев подумать, что пора бы им помириться, провалился в сон.