The Truth Always Comes Out

      Примерно через полчаса после сумбурного воссоединения со Снежкой и Дэвидом, полного слез и объятий, Эмме что-то стукнуло в голову.       — Реджина. Я должна рассказать Реджине.       — Эмма… — заговорила Снежка, но дочь оборвала её на полуслове.       — Не надо, — сказала она, незаинтересованная больше во всей этой кровной фигне. — Ей было также тяжело, как и вам, ребята. Мы не можем скрывать это от неё.       Бывший шериф старалась не заострять внимание на собственной эмоциональной реакции, пыталась не думать о лице Реджины, первом, что промелькнуло перед глазами, когда воспоминания вернулись.       — На самом деле ей было ещё хуже, — мягко объясняла мать. — Вот и всё, что я хотела тебе сказать. Она не очень хорошо справляется с потерей Генри. Мы были вместе. У тебя был он, — Снежка выдержала паузу. — У неё нет никого.       — И теперь, чтобы вернуть его, но не… — Эмма даже не смогла закончить мысль. — Мне надо идти. Мне надо идти сейчас же.

***

      — Эмма, — открыв дверь, прерывисто вздохнула Реджина. Точно так же, как много месяцев назад, когда Свон запустила механизм уничтожения проклятия. Её взгляд заметался по сторонам в поисках Генри.       — Он не помнит, — тихо призналась блондинка, не в силах подобрать более щадящие слова.       — Я знаю, — дрогнувшим голосом сказала Реджина и отступила назад, позволяя ей войти. — До полнолуния я успевала сделать только одну дозу зелья. Она предназначалась для тебя. Но я думала, ты возьмешь Генри с собой. Я просто… хотела увидеть…       — Мне жаль, — и бывший шериф действительно сожалела. — Я приведу его, завтра. Придумаю какое-нибудь объяснение для него. Ты..?       — Не смей! — отрезала королева, захлопнув дверь и поворачиваясь. Её глаза горели яростью. — Не смей, мать твою. Разумеется, я не в порядке.       Реджина излучала страдание каждой клеточкой своего тела, и Эмма сама не поняла, как оказалась рядом. Она положила ладонь ей на предплечье и утешительно сжала, как делала десятки раз до этого. Прикосновение, казалось, разрушило напряжение, благодаря которому Реджина держала себя в руках, и она обмякла. Эмма тут же инстинктивно заключила её в объятия, чтобы утешить. Она чувствовала, что женщина дрожит, борясь с подступающими рыданиями, и прошептала ей в висок:       — Плакать — это нормально. Не доверять мне тоже нормально. Я все равно буду здесь.       Последние преграды рухнули. Королева плакала у неё на плече, уткнувшись подбородком в воротник кожаной куртки. И Эмме не оставалось ничего другого, как гладить её по волосам, издавать успокаивающие звуки и разделить на двоих всю накопившуюся боль.       Постепенно рыдания начали стихать, пока совсем не прекратились. Реджина, не высвобождаясь из объятий, чуть отстранилась, чтобы видеть глаза Свон.       — Почему?       — Что «почему»?       — Почему ты делаешь это для меня? Это не то, кем мы являемся…       — Это не то, кем мы являлись, — согласилась Эмма. - Но, черт возьми, я думаю, мы можем быть, кем захотим. И как бы ты ни иронизировала в Неверленде, когда говорила о дружбе, я думаю, в конце мы… — она замолчала, пытаясь подобрать правильное определение мгновениям, когда они прекрасно ладили друг с другом. — Мы достигли понимания.       — «Понимание». Над этим я могу поработать, — уступила Реджина, наконец, отступая на шаг. Утратив контакт, блондинка ощутила вдруг пустоту. — Особенно теперь, когда у меня больше нет сына, — горечь снова вернулась.       — Эй, ты сможешь увидеть его. Я привезу Генри, — Эмма вдруг осознала, что заискивает. Она изо всех сил пыталась вытащить Реджину из депрессии, и искренне удивлялась собственному упорству.       — О да, я уверена, он будет рад провести время с незнакомкой, — королева ответила со свойственной ей издевкой. Интонация резанула слух Эммы, напомнив о прошлом, когда такой стиль общения был в порядке вещей.       — Ну хорошо, нас будет трое, — и она замолчала. В голове эхом звучал голос Генри, кажется, он говорил что-то похожее раньше. Это будет здорово, только мы втроём. — Что если…       — Эмма? — спросила Реджина, и Свон поняла, что она не озвучила идею до конца.       — Это чистой воды безумие, но что, если мы скажем Генри, что встречаемся?       — Прошу прощения?       — Когда Уолш сделал мне предложение, Генри сказал, что знал, насколько всё серьёзно, потому что никогда не видел, чтобы я встречалась с кем-то ещё.       — Ты помолвлена?       Интересно, ей показалось, что по лицу королевы скользнула тень боли или нет?       — Нет, он… — лучше не ворошить осиное гнездо раньше времени. — Я не согласилась. Суть в том, что если Генри поверит в наши отношения, мы сможем проводить время все вместе. И ты будешь часто с ним видеться.       — Значит, вчера ты была почти помолвлена, а сегодня у тебя «всё серьёзно» со мной? Из всех твоих безумных идей…       — Знаю, это тупо, — легко согласилась Эмма, прежде чем Реджина окончательно перечеркнула план. — Но это все, что мы можем сделать на данный момент. Я не знаю, что может быть правдоподобнее, — она пожала плечами. — Я открыта для предложений.       Разумеется, это было глупо. Это было абсолютно глупо, потому что расставание с Реджиной заставило осознать —, а зелье, вернувшее память, помогло сделать это ещё раз — почему в присутствии королевы её сердце бьется вдвое чаще. Эмма хорошо помнила, как она пожалела, что даже не обняла мэра на прощание. Она почти развернула автомобиль, чтобы прикоснуться к ней ещё раз. И только теперь поняла, насколько эмоционально привязана к Реджине.       Если быть откровенной до конца, Эмма испытывала очень даже реальное влечение. В постели ей было достаточно Уолша, но мужчина был тяжеловат для неё, словно тело на самом деле хотело, чтобы сверху был кто-то с более изящными формами. Она перестала смотреть на него, когда спускался поцелуями ниже, потому что подсознательно хотела увидеть чёрные шелковистые волосы. Честно говоря, никогда раньше не применяла в отношении себя термин «гетерогибкий», но появились очень яркие, очень специфические, очень непрерывные фантазии; сильные, гладкие ноги обхватывали талию, и Эмма кожей чувствовала жар возбужденной женщины.       И теперь она знала, что это была Реджина. Это всегда была Реджина.       Вся эта история с «летающей обезьяной Уолшем» научила Эмму раз и навсегда: счастливый конец и настоящие отношения не для Спасительницы, и ничего из этого ей не светит с Реджиной, независимо от решения последней. Она знала, что хотеть этого — безумие, но ещё большее безумие потворствовать желанию, изображая отношения. Но ей было нужно хоть что-то, а это могло решить проблему с Генри, и, черт возьми, если Спасительница должна жертвовать, она заслужила и какое-то утешение за свои труды.       — Слушай, мне пора возвращаться, — Эмма направилась к двери. — Мне пришлось оставить Генри с Крюком. Если до завтра придумаешь что-нибудь получше, у тебя есть мой номер. Если не сможешь, воспользуемся моей идеей. Мы будем в девять, хорошо?       Королева кивнула.       Эмма задержалась на пороге, чтобы сжать предплечье Реджины на прощание, а потом они каким-то образом снова обнялись, наслаждаясь присутствием друг друга. Когда они разняли объятия, бывший шериф поцеловала королеву в висок, которая тут же вложила пальцы ей в ладонь, сдавила на секунду, легко, мягко и так непривычно для обеих. Непривычно для тех, кем они являлись.       Возможно, из-за того, что пристально смотрели друг другу в глаза, они даже не заметили, что за ними наблюдают.