Моя маска на твоем лице

Ки изрядно перетрухал. Закрутившись на месте и не обнаружив ни намека на присутствие живого существа поблизости, он судорожно сглотнул. Вокруг лишь стылый воздух вместо удушливой духоты да песок под ногами. Тишина мягко, но неуклонно заключала его в свои пугающие объятия, и становилось крайне трудно противостоять одному весьма соблазнительному желанию. Желанию заорать во всю глотку. Разбить этот могильный морок. Затолкать обратно страхи. Смахнуть в глухую бездну памяти упрямо лезущие из нее воспоминания. Воспоминания, которые принадлежали не ему. Чужие воспоминания, каким-то непостижимым образом всплывающие в голове. Он досадливо шаркнул ─ брызги песка стремительно разлетелись в стороны. Даже и не подумалось отчего-то до этого, что обворованный ученик колдуна попробует устроить месть именно в таком месте и именно таким образом. Хотя этот вариант развития событий был самым вероятным. Его, Ки, попросили о помощи. И он эту помощь, пусть и против воли, но согласился оказать. И только ныне он начал склоняться к той мысли, что просьба являлась лишь предлогом заманить его сюда в одиночестве, провести по песочным коридорам и комнатам, дабы он набрался страху. В назидание. Белобрысый колдун и его ученик ─ заодно. За спиной раздалось ехидное хмыканье, отчего парнишка подпрыгнул и вновь взволнованно заозирался. Странный дневной свет, заливающий коридоры и помещения, отнюдь не успокаивал. Наоборот свет становился гарантией того, что если нечто и намеревалось Ки подзакусить, он это нечто совершенно определенно увидит. Если повезет, даже сумеет подсобить этому нечто и протянет ноги до того, как это оно на него накинется. Прямо-таки услужливо уляжется на песочный пол, вытянется во весь рост, сложит руки на груди и откинет копы… все надежды дожить до глубокой старости. Как говорится, кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста. Обворованный колдунишка на славу отомстил. Пожалуй, больше бесконечно петляющих коридоров лабиринта Ки боится разве что колото-режущих ран. И насекомых. Перед глазами в панике пронеслась картина гигантского насекомого, вооруженного острыми ножами вместо лап, и Ки содрогнулся. ─ Чур меня, чур, ─ пробормотал он, разве что не поплевав через плечо. На котором из них пакостливое рогатое восседает? Кадык нервно дернулся. Ки развернулся, держа путь обратно. Тэмин определенно ищет его. Или будет искать, когда обнаружит пропажу. Если обнаружит пропажу. А обнаружь он ее слишком поздно, то искать ему придется лужу, которая останется от Ки. И запах у той лужи будет вовсе не металлический. А судя по едва слышному шарканью, раздающемуся то справа, то слева, то позади, луже все-таки быть. Чуткий слух Ки уловил размеренное дыхание, вынудившее его ускорить шаг. Какие-то коридоры, какие-то комнаты, бесконечный песок, воздух приобретал затхлые нотки и сырел, наводя на не самые утешительные мысли: о подвалах, темницах и завсегдатаях сырости. Мокрицах, например. Подвал в доме Чжинки всегда содержался в тепле и сухости, да и пыль в нем сметалась с завидной регулярностью, потому Ки оставалось дивиться странным ассоциациям, то и дело всплывающим в голове. Он бы с удовольствием хлопнулся обморок и дождался спасения в бессознательном виде, но, несмотря на густой страх, заполняющий внутренности, прощаться сознание с собственным хозяином не спешило. ─ Не смешно, ─ кисло прошептал Ки, костеря треклятое воображение, подсунувшее в преследователи тень, гигантскую сколопендру и человека-руки-ножи. Нелегкий выбор, перед которым рискуешь надолго погрузиться в раздумья ─ высосут ли из тебя душу, сожрут твою плоть или исполосуют дай Бог каждому. Вернее, не дай Бог никому. Впрочем, в последнем варианте все же предполагалась возможность выжить. Философские размышления были прерваны самым гнусным образом ─ насмешливым покашливанием. Отмахнувшись от способов собственного умерщвления, парень поспешил в однообразное назад. Сгустившийся холод жадно, но боязливо тянул свои липкие пальцы к единственному живому существу поблизости. Однако жакет, на котором еще утром настоял Минхо, охранял парня от этой жадности. Не иначе друг Тэмина предполагал попадание в подобную переделку. Или он также присоединился к шайке мстителей. ─ Тэмин! ─ позвал Ки, едва заслышав свое имя. Его нисколько не смутило, что его собственное имя принес шепот магического ветра и дул этот ветер прямо в лицо. Вряд ли его породил Тэмин — эта мысль вспыхнула на краю сознания и исчезла несолоно хлебавши. Коридор окончился проемом, заполненным густой тьмой, на фоне желтоватых песочных, или из чего их строили, стен и вовсе казавшейся чернильной. Тьма шептала, словно рукой манила, игриво подзывала пальцем. Продолжить путь, не останавливаться. Но Ки медлил, застыв в десятке метров от проема. Все знали, что если сунуть палец в бездну, она без раздумий оттяпает его сразу по голову. Голова Ки еще пригодится. Жра… набивать брюхо, к примеру. Идти не хотелось. Идти нужно было. Где-то впереди часть него зовет его, настойчиво. Нервно вздохнув, он вытащил из кармана сигару, стащенную у друга Тэмина, и подпалил кончик магической зажигалкой, ловко стянутой из кармана незадачливого мастера Кима. Сгорбившись на песочном полу у светлой стены, он сладко потянул ноющие ноги. Подпаленный кончик сигары взволнованно засветился. Дымок устремился вверх. Затяжка. Ки закашлялся с непривычки. Слишком крепко. Отвык. Дым рвано вылетел изо рта. Затяжка. Еще одна. Дымок. Кашель. Затяжка. С удовольствием находя сигары Минхо в несколько раз крепче той мерзкой бурды, которая распространялась в учебном заведении, парень щурился задумчиво на черный проем. Едкий дым разъедал глаза. Тьма колыхалась, перекатывалась нетерпеливыми клубами. Хотелось подольше посидеть. Полежать хотелось. Хотелось набить чем-нибудь содрогающийся в голодном ужасе желудок. Идти вперед не хотелось. Сморгнув тьму в собственных глазах, он жадно затянулся напоследок и вынуждено бросил окурок у стены, представляя, как лютовал бы и буйствовал Чжинки, застань тот своего подопечного за позорным действом. Курением, а не разбрасыванием мусора в непозволительных местах. За разбрасывание мусора в непозволительных местах подзатыльник Ки рисковал получить от матушки. Стыдно признать, но та, которую многие считали хрупкой леди, иной раз воспитывала нерадивого сына суровой рукой, о крепости которой, безусловно, не подозревал никто, кроме самого сына. Даже Чжинки такого счастья ни разу не перепадало. Этот разве что на коленях не ползал перед возлюбленной женой. ─ Поехали, ─ пробормотал Ки, поднимаясь на ноги и вновь падая на четвереньки. Десятки, а то и сотни пар ног окружили его. Возникли словно из ниоткуда. Нахлынули подавляющей волной. Онемели кончики пальцев, а в коленях поселилась позорная слабость, когда он поднял голову и, по-прежнему изображая поджавшего хвост пса, огляделся. Множество лиц. Его лиц, нарисованных на бумаге и маской покрывших чьи-то головы. Нарисованные карандашом улыбки резко расцветали на его губах и так же резко исчезали, стоило его настоящему взгляду отпустить их. Ломано склонялись головы вбок, будто не люди его маски носили, а механические куклы. Раздавалось тихое шипение и глупое гыканье. Существа выжидающе глядели на него, и хотя не предпринимали никаких попыток навредить, под ложечкой все же тревожно засосало. Шипение усилилось, и он почувствовал плавное движение под руками. Песок медленно утекал в ячейки, точно коварный предатель, и вот ладони его уже касаются заржавевшего металлического подобия сетчатого пола, сквозь который видны многочисленные нижние этажи, не являвшиеся преградой для беспощадного кровавого пламени. ─ Это, что, ад? ─ пробормотал Ки, щуря слезящиеся глаза. ─ Это, что, алое золото?! ─ ошарашено воскликнул он, когда зрение чуть прояснилось. Пламя внизу перестало буйствовать, хотя золотые и красные змеи все еще танцевали на ржавых стенах. На золотисто-алых, поправил себя Ки. Алое золото, весьма и весьма редкий металл, равный по стоимости баснословным суммам. Выглядел он до смешного уродливо — точно приставшая к металлу ржа, — и при этом находился в категории ценнейших вещей, за которые кто-то и убить не посчитал бы зазорным. И золотом этим выстелено здесь все, от лестниц до стен. Впрочем, Ки склонялся к мысли, что не выстелено, а вполне себе выстроено — вплоть до мельчайших деталей. Дорого. Богато. И абсолютно некрасиво. Кого вдохновит вид ржавых стен? Разве что... Пока он ловил ворон, вглядываясь в ревущее пламя, кто-то схватил его за локоть и помог встать на ноги. ─ Ты не сказал, что здесь живет мелкий алчный бес, ─ сердито зыркнул он на безмятежно улыбающегося ему Чжонхёна. Только алчным бесам, если верить книгам, стащенным еще на корабле у колдуна, свойственна привычка кичиться, а также любовь к пышности и аляповатости. Безвкусица. Чжонхён не ответил, лишь резко притянул к себе за талию и дунул чем-то цветочным, смутно знакомым, в лицо. Глядя в светящиеся любопытством глаза, Ки осознал ужасное. До того месть еще даже не началась. Однако парень, словно упорный баран, к этой мести шел. Бежал за ней, чтобы сказать, что не боится. Пер разогнавшимся составом. На место осознанности пришла невыносимая боль, заглушившая одобрительный стрекот в ушах. Она обрушилась лавиной, закрутив в обжигающем водовороте мучений. Боль, выворачивающая мышцы, разъедающая внутренности, ломающая кости. Казалось, под ее действием по одному от его тела отслаиваются составляющие. Лопались сосуды, бурлила кровь в венах, распирая их, превращаясь в недвижные бесцветные комки. Пламя выжирало ткани организма до тех пор, пока суровые лепестки огня не начали глодать кости. Но и теперь кости как будто болели, жалобно стуча по ржавой сетке пола. Разве могут болеть кости? Могут! Горло забивал мерзкий дым, жгло в носу и груди, отчего сделать вдох становилось абсолютно невозможным. Кровавый кашель разрывал грудную клетку. Лопались кончики пальцев, горели искусанные губы. Он как будто пытался кричать, но голос очень быстро из позорного визга превратился в не менее позорный хрип. ─ По… гите… ─ хрип. ─ Я здесь, Бомми, малыш, терпи, ─ шепот и легкое касание к волосам. По какой-то причине спасительный обморок не спешил прийти на помощь, вынуждая его по-прежнему корчиться в муках и кататься по ржавому полу. По золотисто-алому полу. У ног присевшего рядом наблюдателя. Оглушительный треск адского пламени перекрыло единичное хлопанье в ладоши, и боль добралась до головы. Разве она еще этого не сделала? Получается, не сделала, потому что брызнули из глазниц расплавленные глаза ─ вперемешку с кровью. Хлынул алый металл из носа, заливаясь в рот. Плавился мозг, горел огнем таким же адским, что и там снизу. И волосы до самых кончиков, волосы охвачены болью. Не унимала ее даже рука, ласково зарывшаяся в них. Его затопила тоска и одиночество, ярость и злость, спокойствие и безмятежность. Они порывисто переплетались, обжигая тело изнутри. Обжигая мозг. Само сознание. Яркие эмоции стремительно смешивались, постепенно блекли, пока не приобрели пастельную мягкость. А после наступила спасительная тьма. Прохладная. Убаюкивающая. Прошла целая вечность. Прошла всего пара минут. Чжонхён сморгнул тьму в глазах, вновь склонился к подопечному и стер с его лица слезы. А после махнул рукой стоящему неподалеку носатому и рогатому карлику, щерящему кривые зубы и размахивающему тремя синими тонкими хвостами. Развернулись десятки пар ног. Негодующе вспыхнул алый огонь. Неуловимое касание пальцев к залитым слезами губам. *** Пробуждение вышло не из приятных. Оно и понятно ─ так надраться. Голова раскалывалась ─ еще немного и вовсе лопнет. Болело горло ─ опять горлопанил похабные песни всю ночь напролет. Мерзкий привкус во рту. Но он не пил! Ки распахнул глаза и тотчас зажмурился, бережливо прикрыв рукой заслезившиеся глаза. Нестерпимый жар был безжалостен, словно парень почивал в печке на сковороде. Впрочем, кто знает, может и почивал, судя по ржавым стенам и ржавому дырявому полу. Он с трудом приподнялся на локтях и внимательно вгляделся вдаль сквозь сетку пола. На самом дне сердито полыхнуло в подтверждение его мыслей. Угасшая было боль вспыхнула снова, лишая на мгновение зрения. От малейшего движения она мучительно перекатывалась по черепной коробке. От надсадного кашля и вовсе худо стало. Он изнеможенно прилег, прижался пылающей щекой к ребристой поверхности пола и вздохнул устало. Сонливость накатывала волнами, приглашая еще немного отдохнуть. В конце концов спешить некуда. Спешить нет резона. Приглашением Ки невольно воспользовался ─ попросту потерял сознание. И не раз. То приходя в себя, то вновь уплывая по волнам беспамятства, он словно терял часть себя. Или не терял, но отдавал. Но место утерянного постепенно занимала тревога. Тревога заполняла его изнутри, пока, в очередной раз открыв глаза, он вдруг не понял, что нужно во что бы то ни стало идти. Валяться далее отныне ─ роскошь непозволительная. Ки вытер рукавом нос. С ужасом глядя, как по ткани расползся тревожный красный цветок, он нервно сглотнул. Кровотечение из носа никогда его не мучило, в отличие от сестренки, какое-то время страдавшей по ночам от досадного недуга. А тут кровь заливала губы, отчего он вынужден был запрокинуть голову. Должно быть, стукнулся головой. И довольно сильно, если после беспамятства, в котором он пролежал продолжительное по его подсчетам время, кровотечение возобновилось. Лежа на неудобном полу, он считал до десяти, призывал к себе спокойствие. Затылок ныл. Взгляд упирался в потолок. Потолок тонул во тьме. Колышущейся, шепчущей что-то. А тьма, в свою очередь, гнала вниз, и Ки не смог противиться ее приказу. Тем более и лестница обнаружилась неподалеку. За тем самым проемом, на который он когда-то долго глазел. За каким-то проемом, о котором он ни черта не помнил. Ни единого воспоминания о том, что случилось, а также о том, как вообще он здесь оказался. Пусть ноги и тряслись, тем не менее Ки сподобился сначала привстать на четвереньки, а затем, опираясь на стену, подняться и на сами ноги. Путь вперед, поскольку назад пути не было. И это только в том случае, если он верно определил направление пройденного пути ─ в голове ни одного дельного воспоминания. Ни одной осмысленной идеи. За проемом обнаружилось квадратное ржавое помещение, с такой же ржавой винтовой лестницей, уходящей вниз ─ в самый жар бушующего пламени. Воздух плавился, слегка искажая очертания помещения и нехитрой обстановки. Сетчатые ступени выглядели хлипкими и ненадежными, того и гляди обрушатся, потому ступал он осторожно, все еще чуть запрокинув голову и прикрыв по-прежнему кровоточащий нос рукой. Головная боль вперемешку с усталостью тянула к полу. По лицу струился обильный пот ─ жар и вправду был невыносимым. Жакет он снял, оставшись в рубашке с закатанными рукавами. Но и рубашка уже давно прилипла к потному телу. Только и оставалось, что опереться на невыносимо горячую ржавую стену и черепашьим шагом ползти вниз, ибо пути наверх не было ─ пройденные пролеты поглощала тьма, и отчего-то думалось, что тьма весьма неблагосклонно настроена к случайно или неслучайно забредшим в нее путникам. Особенно к одному особому, хромающему, путнику. Главное, не потерять сознание. Или хотя бы не вовремя его не потерять. Пусть в таком случае будет кому его ловить. Отсутствие перил и головокружительная высота рождала страх. Тело вдруг вовсе отказывалось подчиняться разуму, его то и дело клонило в сторону от стены. А тут и в лестнице обнаруживались провалы, приходилось перепрыгивать со ступеней на ступени через полыхающие жаром дыры. Поначалу пропадало по одной ступени, и он осторожно и пугливо перешагивал через дыру. Затем провалы расширились до двух, которые как ни странно, преодолевать оказалось намного легче. Держась за верхнюю раскаленную ступень и морщась, он медленно перебирался на нижнюю, затаив сбившееся от страха дыхание. И нескромно поздравлял себя мысленно с каждым успешно пройденным испытанием. Пока лестница издевательски не закрасовалась провалами длиной в три ступени. И тьма перестала давить на него и поглощать пройденные пролеты, очевидно, посчитав уже имеющиеся мучения достаточной ценой за возможность… Чего? Ки старался. Обливаясь потом, послушно прыгал, терпя головную боль, через страшный полыхающий жаром провал, всякий раз прощаясь с жизнью, поскольку лестничный пролет, испытание на котором он преодолевал, находился слишком высоко над лестницей, вьющейся снизу и готовящей для него новые препятствия. Возможно, количество пропавших ступенек вырастет и до четырех. А пока, периодически поглядывая вверх на уже пройденные пролеты, он осторожно спускался вниз. Кровотечение из носа уже давно закончилось, несколько облегчив его страдания, однако прыжки давались тяжело. Не говоря уже о том, что продвигался он очень медленно. Слишком медленно, видимо, по чьему-то мнению, поскольку внезапно лестницу зашатало и сверху из самой тьмы подобно ужасающей лавине хлынули жуки всех мастей и расцветок. Отвратительно попискивая и перебирая тысячами лапок, они бежали по пышущим жаром стенам вниз — прямо к застывшему в ужасе парню. Паника подобралась к пересохшему горлу, не давая ни сглотнуть, ни вдохнуть горячего воздуха. Хрип оседал где-то в груди, так и не вырвавшись на свободу. Ки заторопился. Плюнув на правила, он попытался спрыгнуть прямо на нижние ступени через дыру. Смелый поступок обернулся удачей. Ободрённый успехом, он поспешил к следующему провалу, не рискуя пытаться перебраться вниз сбоку — ревущее пламя словно только и ждало малейшей оплошности, чтобы протянуть обжигающие руки из самой пылающей бездны, утащить его и безжалостно сжечь. Лестницу сотряс грохот — точно почувствовав его настроение, верхние ступени со скрежетом отвалились и полетели вниз, ударяясь о пока целую лестницу. Ки приник к горячей бугристой стене, провожая железяки ошалевшим от испуга взглядом. Чуть поутихшая от интенсивных движений паника разревелась с новой силой. Стрекот сверху гнал вниз, однако внизу его ждёт лишь убийственное пекло. Никаких дверей, на которые он тайно надеялся, начиная фатальный спуск. Выбор до очевидного неочевиден. Умереть либо... умереть. Но он-то хочет жить! Никогда ранее он не ощущал в себе настолько, хах, горячей любви к жизни! От очередного удара, ступени под ногами сотрясло и опора исчезла, жестоко вырывая его из жизнелюбивых мыслей. Ки полетел вниз — на пока ещё целый лестничный пролёт. Жалко хрипя, он ухватился за ступень и повис на ней жалким мешком. А после, не удержавшись при очередном встряхивании, сорвался вниз ─ в самое пекло. Если бы он мог орать, он бы орал — надсадно и истерично, срывая голос. Но голос ему не подчинялся, не удавалось выдавить даже хрип, потому все, что теперь оставалось, — беспомощно размахивать руками в попытке ухватиться за что-нибудь да спасти себя. А ещё наблюдать, как за ним спешат по стенам жуки, мерно стуча по стене лапками, будто маленькими металлическими усиками. Не иначе как они посчитали, что таким экстравагантным способом он пытается от них улизнуть. Хотя если взглянуть на все с их стороны... то может и пытается. Огонь мягко принял его в свои жаждущие объятия. Сквозь зажмуренные глаза Ки ощутил, как тьма осторожно сменяет свет. Мгновение и тело его ударилось о воду, после чего начало степенно погружаться. Но то была вовсе не вода. Парень испуганно распахнул глаза. Вслед за ним, отделяясь от ревущего в вышине пламени, вниз по густому воздуху плыли в темноте и одинокие искорки — настырные насекомые, по счастливой случайности не сгоревшие в невесомой толще огня. Вспыхивая, они стремительно сгорали и упрямо продолжали оставшийся путь серыми хлопьями. Такому упрямству можно позавидовать, не будь оно магического характера. Прекрасное зрелище не отпускало внимание Ки, и он завороженно протянул обожженную руку вверх, пытаясь ухватить хотя бы один огненный цветок. По оголенному предплечью, привлекая к себе внимание парня, змеились смутно знакомые символы, значения которых он тем не менее не понимал. Зато постепенно до него начало доходить осознание собственной наготы. Одежда против его желания вся ушла на растерзание пламени. Тем не менее холод не ощущался. И жара не было. Лишь ласковое прикосновение воздуха, по которому он плыл подобно невесомому покачивающемуся перышку. Так и тонул он во тьме, любуясь танцем пламени, пока мягко не опустился на какую-то пыль. Нежную точно только что смолотая пудра. Ки с любопытством зачерпнул пригоршню. В неверном свете, льющемся сверху, пудра эта казалась серой, хотя алые всполохи то и дело по ней юрко пробегались. Словно пепел от неосторожных жучков все еще хранил их жизненную энергию. Или энергию того, кто их создал. Ки осторожно огляделся. Глазу толком и не видна была земля под ногами, лишь дно ревущего где-то высоко пламени. Воздух перестал нежно гладить кожу, скорее тщательно ощупывал некогда потерянное. Все вокруг напряглось в ожидании неизвестного. Эта настороженность невольно передалась и Ки. Выдох прямо ему в лицо. Каким-то чудом доплывшая до дна искорка вспыхивает. И он видит поблескивающие черные глаза прямо напротив. ─ Здравствуй, Бомми, котенок.