Моя маска на твоем лице

Шаг дается легко и пружинит. Сознание, равно как и тело, стремительно избавляется от гнёта прожитых лет, широким росчерком ластика стирая разочарование и горечь, избавляясь от сварливости и напряжения. Уходит и боль в запястьях вместе с когда-то украшавшими их странными метками, о появлении которых он так ничего и не вспомнил за прожитые годы. И теперь за вновь обретённой молодостью тела движения получаются плавными и летящими, как когда-то очень давно. Настолько давно, что уже и позабыто стало все, поседели волосы, сморщилась кожа и раздражающая немощь сковала каждую часть тела, скукожив его, словно некогда спелый фрукт, в один жёсткий камешек, подгоняя его успеть пожить ещё счастливее, ещё насыщеннее. Но его время, наконец, оборвалось, и теперь, пожалуй, уже спешить некуда. Преодолена выворачивающая кости боль, позади согревающий солнечный свет. Пройдена ужасающе страшная погоня, бег от смерти — черного балахона, стучащего костями и размахивающего своим страшным оружием. Ныне он готов вступить в новую жизнь. Он счищает черную слизь, приставшую к рукам, лицу, одежде. Сходит та тяжело и, падая на землю, тлеет, раня землю, траву, тянущую свои руки к темному небу. Цветы, низко разлившиеся вдоль молочных сверкающих рек, ласкают прояснившийся взор знакомой зеленоватой белизной. Тёмное, почти чёрное небо, украшенное лишь желтым глазом луны. Стелящийся по земле полупрозрачный туман. Неторопливая тишина, наполненная стылостью и спокойствием. Неторопливо двигается и он — босыми ногами по белой дорожке, усыпанной мягким тёплым песком, наслаждаясь вновь обретённой лёгкостью. Вдали намечаются возвышения — пока ещё чёрные и плохо различимые. Туда его дорога и лежит. — Тут не бывает солнца, — отвечает кто-то услужливый на его мысленный вопрос. — Тут либо темно, либо очень темно, когда мать ложится спать. — Мать? — он вопросительно смотрит на неожиданно объявившегося собеседника, но не обнаруживает того рядом. — Ма-ать, — почтительно протягивает всё тот же голос, и он смотрит вниз, краем глаза заприметив движение. Маленький синий человечек тычет острым чёрным когтем в луну и размахивает тремя синими хвостами. Внушительные рога торчат из копны чёрных волос, придавая существу вид гнома с непропорционально большой головой. — Мать, — привлекает человечек его внимание к упомянутой и топает босой когтистой лапой. Ногой. Он обращает взор к ночному светилу и в последний момент видит, как то схлопывается в маленькую жёлтую точку, волшебным образом исчезая с глаз. — Ну вот и тьма спустилась. — Ого. Впрочем, опаловое сияние белесых рек разгоняет мрак, и крохотные насекомые, сияя жёлтыми тельцами, взмывают над зеленоватыми цветами, распахнувшими пасти, хмм, чашечки под своей добычей. Острый приятный запах дразняще касается обоняния, навевая давно забытые воспоминания. — Ты кто? — интересуется он из вежливости. Видно, любопытство его ещё не избавилось от тяжеловесного груза человеческой старости, спеша явить себя миру. Потому функцию эту решает взять на себя абсолютно не присущая ему вежливость. — Я тебя провожу, — сообщает рогатый соглядатай. — Я тут попросился... Был попрошен, — исправляется чертенок в последний момент, негодующе сверкнув чёрными глазками-бусинками. — Где это видано? — ворчит себе под нос, не особо скрывая недовольства. — Нигде, — соглашается он из все той же вежливости. — Идём, — машет когтистая рука в сторону возвышений, ставших во тьме и вовсе неразличимыми. — А долго идти? — Недолго, если быстро. — Действительно, что это я. — Беспокойный переход? — интересуется человечек, наверное, заразившийся от него вежливостью. — Терпимый. — он чувствует, как его лицо перекашивает от пережитой недавно боли, и смотрит на запястья. — Метки больше не проявятся, они нужны лишь для перехода, — деловито сообщает ему провожатый. — Везунчик, Владыка тебя к себе призвал. Полукровку. Где это видано?.. — в очередной раз патетически восклицает этот необычный человечек. — Нигде, — охотно поддакивает тому он. — А кто такой Владыка? — Так владеющий знанием. — Каким? — Так любым. О мироздании, О принципах поедания жуков. — Чего принципах? — несколько опешив, уточняет он. — О принципах, поедания, жуков, — повторяет человечек, выделяя каждое слово. — Кстати, я Жиро. — Я... Я... — он теряется, не помня своего имени. — Ещё и память тугая, хорош спутничек. Надо тебе, спутничек, найти ключ к памяти, — говорит чертёнок с идевательскими нотками в хриплом голосе. — Тебя забыл спросить, — едко парирует он, внезапно обретая силу духа. — Ты, я смотрю, всё, что можно, забыл, — хихикает Жиро. — Спутничек. Где это видано!.. — Нигде, — уныло кивает головой он. — Ты не расслабляйся, старуха тебя еще не отпустила. — Какая старуха? — смешивается он. — С косой, — поясняет рогатый. — Еще суточки помашет своим лезвием-то. Так что осторожней надо бы. Быть-то. Но ты не боись-то, я же тут. — Ну это меняет дело, — бормочет он, не особо доверяя силе, скрытой в этом малорослом теле. Лёгкость бескрайних цветочных просторов тем временем сменяется густотой леса — дремучего, зловещего, душистого. Чёрные пышные кроны закрывают чёрное небо. Только бегущая вперёд песочная дорожка, покрытая туманом, робко освещает им путь, да изредка сквозь деревья проглядывает всё та загадочная молочная речка. — Что за река? — спрашивает он, начиная ощущать подлинное любопытство. — Па, — отвечает рогатый провожатый. — Чего? — Па, — повторил чертёнок название. — Это как папа? — Это как па. — Ну и семейка собралась, — бормочет он себе под нос достаточно тихо, и человечек его не слышит. Тот быстро перебирает лапками... ногами впереди него и размахивает своим необычного цвета троехвостьем. — А есть сын? — Так ты по нему идешь, — невозмутимо отвечает рогатый. Он подпрыгивает от удивления, возмущения и неловкости. — И куда он тебя одного заведёт, только и Владыка знает. Так что держись меня. — А кто этот Владыка, говоришь? — он замечает, с каким почтением его временный провожатый отзывается о том, и любопытство снова поднимает голову. — Так повелитель всего сущего. — Умывальников начальник и мочалок командир? — вдруг ехидно комментирует он. — Мочалок? Мочалок не знаю. А вот умывальники его боятся. — Умывальники? — Умывальники, — кивает чертёнок, и вновь когтистый палец указывает куда-то вперёд — во тьму, отвоевавшую себе территорию меж стволов раскидистых деревьев. — Умывают врагов их же кровью. Он бросает взгляд на неясные тени, колеблющиеся на границе полной тьмы и всего лишь темноты, освещённой мягким светом дорожки. Тени неспешно двигаются двоим путникам навстречу. Изредка среди них мелькают белые вспышки. И балахон с оружием в руках. — И много у них врагов? — он чуть отступает, поддавшись минутной слабости. — Ну-у, — чертёнок оценивает его взглядом, — тебя они побоятся трогать. А вот мне стоит поостеречься, да. Стой, стой, — подбадривает его рогатый провожатый, заметив осторожные маневры и сам тем временем отходя ему за спину. — Хорош провожатый, — бормочет он под нос, выталкивая чертёнка из-за спины и в свою очередь прячась за него. — Но-но! Я личность важная, меня нельзя есть! — А я разве не важная?! — возмущённо восклицает он. — Пожалуй, что и важная, — скисает рогатый провожатый. — Пожалуй, что и важнее, чем я. Будем обороняться! Человечек выступает вперёд, выпятив грудь и распушив три хвоста, словно заправский кот. — Чем ты решил обороняться? — он скептически оглядывает упитанное, но плачевно безоружное тело чертёнка. — Так исключительно смекалкой! — рогатый вскидывает острый подбородок. — И немножечко физической силой. С этими словами чертёнок лихо разворачивается и постыдно даёт стрекача, не забывая при этом весьма громко голосить. Он не успевает последовать примеру — опасный враг его окружает. Шепчущая волна то опасливо прикасается к нему, то отклоняется, стоит ему сделать неосторожное движение. Чёрные человечки, худощавые, чуть ниже него с абсолютно белым овальным пятном вместо лица. Их шёпот мягким ветерком касается его кожи, их любопытство притягивает и одновременно пугает. Он пятится назад, но незнакомцы обступают его со всех сторон и движутся вместе с ним. Балахон стремится пробиться сквозь преграду, однако терпит поражение и ни с чем растворяется во тьме. Белые овальные пятна непривычно резко наклоняются вправо и влево, выражая любопытство, и постепенно на их полотне начинают формироваться чьи-то черты. Он ежится, вглядываясь в абсолютно одинаковые лица, похожие на картонные маски с нарисованными чертами. Существа кружат около него, кто в одну сторону, кто в другую, словно стая шакалов, обнаружившая жертву. Изображения одинаковых лиц одинаково же рябит. Он рассматривает их с каким-то странным любопытством, стараясь ухватить мелькающую на задворках сознания мысль. — Напугай их, — едва ли не на границе слышимости раздаётся шепот откуда-то сверху. Он поднимает голову, обнаруживает раздухаренного Жиро, распластавшегося на толстой ветке прямо над ним. Чёрные глазищи буравят его настойчиво, дыхание тяжёлое. — Как? — безмолвно движет он пересохшими губами. — Ну скажи что-нибудь, — раздраженно подсказывает чертёнок. — Бу? — вопросительно произносит он. Миг и врагов и в самом деле уносит прочь неясно откуда появившимся ветром. Он глядит им вслед, утопая взглядом во тьме, в каждую минуту ожидая прибытия балахона с оружием. Рядом тяжело приземляется Жиро, свалившийся с ветки благодаря все тому же ветру. — Ну полегче нельзя было? — возмущённо ворчит он. — Я же тоже на пути твоей мысли. Со мной надо осторожно! Где это видано?! — Нигде, — соглашается он. — Я постараюсь держать свои мысли при себе. — Сделай, пожалуйста, одолжение. Весьма подобревший от извинения Жиро предлагает продолжить путь. — А чье лицо на... Ну на белом? — нерешительно, оттого очень тихо спрашивает он. — Твоё, — удивлённо сообщает чертёнок, заметно озадаченный его вопросом. — Ты не знаешь своего собственного лица? Он думает, что это, наверное, ужасно странно — не знать своего собственного лица, поэтому поспешно исправляется: — Ну почему же, знаю. Просто... Не очень похоже получилось. — Да? А по мне так вылитый, — задумчиво констатирует Жиро. — Ну давай, пойдём, что ли, дальше, — он старается перевести внимание человечка на дела насущные, пока этот человечек не сделал каких-либо неудобных выводов. — Мы куда-то шли... А, кстати, куда мы шли? — внезапно осеняет его. — Так во дворец. — В какой ещё дворец? — Так... Как это?.. А! Темница для пойманнной души, кажется, так они говорили... — бормочет Жиро, морщась. — Какая ещё темница? Я не хочу ни в какую темницу, — вскидывается он. — Я только начал жить!.. Я помолодел!.. Я-я... Я отказываюсь в конце концов! Мне хватит того балахона. — Тю! Отказывайся на здоровье, кто тебе запрещает, — замечает Жиро в свою очередь, не впечатлённый вспышкой. — Сказано было: встретить и сопроводить. Я и сопровождаю. А уж для чего, сами разберутся. — Не надо со мной разбираться! Чертёнок оставляет возмущение без внимания. Следующий час они проводят в тишине, тем более на устланном туманом пути их никто не встречается, поселяя скромную надежду в его душе на благополучный исход неожиданного путешествия. Однако шуршание, слышимое периодически то снизу, то сбоку и звучащее тем страшнее, чем гуще становится тьма, эту надежду на спасение несколько приглушает — где-то на границе сна и яви мечется устрашающий балахон, все еще намеревающийся отрезать от него саму жизнь. — Что это? — шепчет он осторожно, в который раз уловив подозрительный шум. — Где? Снова шуршит в тёмной траве и слышится писк. — Вот снова! — Что снова? — весьма ненатурально изображает недоумение рогатый человечек. — Шебуршение, — одновременно с его ответом где-то рядом слышится фырканье и цокот. — Ничего не слышу. — Чертёнок демонстративно прочищает своё ухо. — Вот! Ещё раз! — А, это. Конкуренты, — под нос себе гундосит раздражённо Жиро. — Где это видано?! В этот раз он отвечать не торопится, поскольку видеть не видит источников звуков, которые с того момента неотступно сопровождают их. Вскоре он даже привыкает к ним. Лес обрывается, и тропинка выводит их к краю крутой скалы, на другой стороне которой высятся впечатляющие шпили замка. Тропинка подходит к самому обрыву и водопадом ухает в темень. Он осторожно приближается к краю, опасаясь и в то же время желая заглянуть в глаза тьме. Тьма глядит на него в ответ бельмами скопившихся на дне туманных островков. — Это что? — он ощущает себя несколько озадаченным, наблюдая за тем, как бывшая тропинка наполняет очередной туманный остров, который позже отплывает вперёд, позволяя водопаду сформировать новый. — Так тучи, мой юный друг, — безмятежно отвечает Жиро, покачиваясь с пятки на носок. — Тучи собираются. Будет дождь. Очередной дурман сына. Где это видано! — Нигде, — мычит он, не в силах оторвать взгляда от действа, кажущегося ему абсолютно неправильным. Хотя имеет ли он право судить о том, что верно, а что нет, ведь память его так и не проснулась вместе с телом. — Хочу есть! — вдруг объявляет чертёнок, бросая вокруг себя жаждущий взгляд, будто ожидая, кто первым предложит свою скромную персону в качестве обеда. — Э-эх, лесные!.. — с отчаянной безнадегой машет человечек рукой и направляется в сторону замка. Он поспешно следует за Жиро, до последнего глядя на формирующиеся водопадом-тропинкой тучи. Вдруг до его заторможенного создания доходит интересный факт: под массивными стенами такого же феноменально массивного замка раскинул свои рукава гигантский город, всё ещё тихо жужжащий, несмотря на ночь, и светящийся многочисленными точками движущихся или застывших огней. — Ого! — невольно восклицает он. — Впечатлён? — физиономия чертёнка лучится такой гордостью, словно тот самолично собственными руками в поте лица воздвигал каждую стену каждого высотного здания. — Ха! Шутишь! Э-это...Город?.. — Это город, — деловито кивает Жиро, чувствуя за собой некоторое превосходство обывателя. — Держись за мной. — Я так быстро не могу, — идёт он на попятный, ощутив внезапную робость. — Мне время нужно. Обдумать. — Да что там думать! Руки в ноги... Ноги в руки... Тьфу ты! Пошли! — Я устал! — находит он новый аргумент. — Ах, ну раз уста-ал!.. Так уж и быть… Иди, помоги, что ли. Поначалу он недоумевает, пытаясь понять, в чем и как он должен подсобить, а затем слышит шорох позади, который развеивает всё недопонимание. Во тьме выше уровня глаз появляются две плавно приближающийся светящиеся круглые точки. Через какое-то время и пару секунд нового шороха над большими точками появляются точки поменьше и более близко расположенные. А ещё через пару минут из тьмы выплывает огромный чёрный конь в глазастой шапке. Прежде чем он успевает надумать себе всякого, шапка с визгом слетает по длинной гриве на землю и несётся к нему стрелой. Однако испугаться он толком не успевает, как визжащая кроха начинает резво наматывать вокруг него круги. — Так ты ёж!.. — восклицает он, рассмотрев обладателя маленьких глаз и наклонившись, дабы схватить находку, но пара применённых по прямому назначению клыков, ловко прикусывает его энтузиазм. Засунув горящий палец в рот, он хмурится. — Это девочка, — просвещает его Жиро. — Сочувствую, — буркает он, не испытывая упомянутых чувств. — Садитесь, — человечек делает издевательский жест в сторону коня. — Я должен сесть на него?.. — Нет, на меня, — хмыкает Жиро. — Но учти, я тебя не довезу. А вот он — пожалуй. Ощущая некоторый трепет, вызванный размерами коня, он довольно ловко взбирается на него — так, словно неоднократно прежде это проделывал. Память подкидывает ему лишь смутные обрывки. Без поводьев и седла должно было бы быть неудобно, но он ощущает себя весьма комфортно. А ещё комфортнее ощущают себя его ноги, гудящие от усталости. — Ну что, поехали? — А ты?.. — Мне моя жизнь дорога, вот ещё садиться на этого дьявола. — Ты боишься коней? — Я!.. — От возмущения и негодования, разом охвативших человечка, Жиро подпрыгивает. — Где это видано!.. Нет, ну где это видано?! — Где? — любопытствует он. — Меня! Уважаемого всеми беса! Меня!.. Обвинять в таком! Да как можно! Меня! Где это видано!!! — в последний раз истерически вопит рогатый человечек и захлебывается от нехватки воздуха. — Сочувствую, — только и произносит он, уверенно направив коня в сторону города. — Мне нельзя на собственность-то Владыки! — спешит оправдаться Жиро, догоняя коня, однако он пропускает слова мимо ушей. — Да и вообще… Конь двигается плавно и с настоящим достоинством, так не хватающим рогатому человечку. Расслабившись и перебирая в руках гладкую конскую гриву, он понемногу уплывает в сон, убаюканный ритмичным покачиванием. Они едут не менее часа, а город по его дремотным ощущениям ближе не становится. Он поглядывает на светящиеся огни сквозь полуприкрытые глаза и думает о своем. О балахоне, плывущем где-то недалеко, но боящемся приблизиться. О темнице для душ. О многом. Уставшая девочка-еж выгадывает мгновение и забирается по гриве коня, устраиваясь на чёрной голове, вновь превращаясь в пышную колючую глазастую шапку. Жиро пыхтит где-то сбоку, всё ещё не пережив прорву эмоций. Внезапно в стройной поступи коня появляется заминка, клюющий носом седок дёргается и с головы в его руки падает венок из виденных им в начале пути бело-зеленых душистых цветов. — Это ещё что за фокусы? — он недоуменно глядит на находку, вертя её в руках и ощущая всё тот же памятный острый аромат. — Так подарок, — отвечает Жиро. — Но ты даёшь, однако! Назвать фокусами подарок Владыки — это, по-моему, край. Где это видано?! — В моих руках это видано, — раздражённо перебивает патетические восклицания он. — Вот прям сейчас гляжу. — Да это я так, — смущается Жиро, не ожидающий вспышки. — Это я по-доброму. Не гневайся. — Не гневаюсь, — сменяет он тон и надевает венок на голову коню прямо поверх девочки-ежа. — Долго нам ещё ехать? — Так приехали. Возмущённая девочка-еж выбирается из-под венка и лихо слетает по роскошной гриве на землю. Вокруг них нежданно-негаданно расправляются подсвеченные кварталы жилых высотных домов, начинают мельтешить люди... Красивые люди… Или скорее нелюди: то тощие высокие патлатые, то низкие рогатые и удручающе громкие. А иные и вовсе передвигаются на четырёх лапах... Ногах. Будучи единственным всадником, тем не менее из общей экстравагантной картины он нисколько не выбивается. Он ошеломленно спешивается, не веря собственным ушам. Странный незнакомый шум врывается в царившую до того тишину подобно разогнавшемуся до предела локомотиву. До носа долетают аппетитные запахи, вызывающие известные бурления в известном месте. Повинуясь сиюминутным желаниям, он следует за наиболее ароматным из запахов и обнаруживает в нескольких шагах от себя палатку с суетящимся в ней поваром со свинячим рылом. В самом что ни на есть прямом смысле. — Заморить червячка? — весьма аппетитно прохрюкивает повар, делая приглашающий жест в сторону выставленных яств. Поначалу ощутив воодушевление, он рассматривает предложенное, с каждым мгновением понимая, что в эту реальность закрался какой-то подвох. Шевелящийся в тесте. Или, например, двигающий ножками в миске супа. Или вот ещё: охотно наворачивающий круги по напомаженной медом палочке чего-то. Аппетит мигом улетучивается. — Я это не буду есть, — он отворачивается и клыкастый кулинар, оскорблённый в лучших чувствах, оскорбляется ещё больше, увидев спину потенциального покупателя. Но горе поварское оказывается укороченным восхищённым визгом Жиро: — Еда! Вкусно! — бормочет чертенок, засовывая один за другим кого-то в кляре в рот. — Питательно! — добавляет, облизывая ту самую палочку с кем-то ползающим по ней. Когда рогатый провожатый добирается до миски с кашей и кем-то очень мелким и всё так же ползающим, он уже направлялся в сторону питейного заведения, движимый неясным ощущением. Дверь непрестанно движется, впуская и выпуская посетителей, с посетителями вырывается и острый пряный дымок. Народу внутри — не протолкнуться. Тем не менее он умудряется добраться до барной стойки, энергично расталкивая всех возражающих локтями. Впрочем, если возражающие и собираются поначалу высказать ему всё, что на душу ложится, по поводу его аккуратности, один взгляд на него тут же гасит всякое желание это делать. Он встречает данное обстоятельство с невозмутимостью человека, уже привыкающего к необычностям нового мира. У стойки также толпится куча народу, но место для него довольно быстро находится. — Поесть. Чего-то, что не ползало, не летало, не ходило. И не плавало тоже. — Диета? — апатично интересуется высокий и тощий бармен, ставя перед ним миску с орехами и тарелку с тающим мороженым. — Самая что ни на есть, — охотно подтверждает он, понимая, что если не съест кусок хорошо прожаренного мяса в ближайший час... Его мысли прерывает внезапно обхватившая его за плечи рука. — Добрался-таки? — слышится сбоку голос. — Кто? — он непонимающе глядит на очередного рогача, в меру стройного и не феноменально высокого. Очень красивого. Чем-то даже похожего на него, если верить словам Жиро про лица на белой маске. — Ты? — Я — разве до бара, — язвительно отвечает рогатый. — Поздравляю, — буркает он, возвращаясь к медитации над тарелкой стремительно тающего мороженого. И вазочки с орехами, которыми с завидным аппетитом угощается девочка-еж, алчно поглядывая на шевелящихся в миске неподалёку... Ползающих. — Мне нужна нормальная еда, — тоскливо признается он. — С этим здесь туговато, — подтверждает рогатый его опасения. Новый незнакомый с интересом наблюдает за тем, как кисло он размазывает мороженое по тарелке, и будто ожидает от него чего-то. С тем же интересом на него бросают взгляды и окружающие. Он ощущает, как внутри закипает раздражение. — Что? — спрашивает, наконец, он. — Ты меня совсем не помнишь? — разочарованно спрашивает незнакомец. — Должен? — он опасливо отклоняется от того. — Просто-таки обязан. — Ну извини. — А ну прочь! — прерывает неклеящуюся беседу разъярённый вопль. — Конкуренты! Ни один конкурент ещё меня не победил! Пять минут! На пять минут отвлёкся! Даже отвлечься нельзя! Где это видано! Не смотреть! — рявкает он на исподтишка поглядывающую толпу. — Какой конкурент?! Я вообще-то его брат! Он спрыгивает с высокого стула, решая покинуть место будущей драки, которая, судя по настроению Жиро, грозила случиться в самом скором времени. — Какой ещё брат! Стоило на минуточку ослабить внимание, уже братья какие-то нарисовались! Как нарисовался, так и смывайся! А не смоешься сам, так смою! Три синих хвоста угрожающе хлестали всех, кто попадался им на пути. — Ки! Подтверди! Я Тэмин! Неужели ты меня совсем не вспомнил? — Ки? Тэмин? Что за идиотские имена! — продолжает бесноваться чертёнок. — Всяко получше жира, — язвит назвавшийся Тэмином. — Я Жиро! Коверкать моё достойное имя... Да как ты посмел?! Да где это видано?! Он не глядит на бранящуюся парочку, покидает питейное заведение. Толпа перед ним расступается, и даже нет потребности в работе локтями. Снаружи он оказывается едва ли не в сказке. Многое, чего не замечал он ранее, вдруг выступает на первый план, захватывая его внимание и дух. Не замеченные им до этого, по воздуху меж высоких давящих зданий летают громадины — источники закладывающего уши шума, слышанного им ранее. Дома, длинные и высокие, словно башни, угрожающе нависают над ним. Огни необычайно яркие и неестественные — к таким не привыкли его заслезившиеся глаза. Он думает, что ему интересно было бы пожить в этом необычном мире, изучить его. — Пойдём, я тебя покормлю, — произносит Тэмин и, схватив его под руку, тянет в сторону. — Куда? — Увидишь. — Подождите меня! А ну! Куда пошли! — Следом за ними по-прежнему разъярённый несётся Жиро, разгоняющий прохожих своими тонкими как хлыст хвостами. Человечку приходится прилагать немалые усилия, чтобы догнать их. Тэмин оказывается счастливым обладателем шумной громадины. При их приближении громадина издаёт писк и щелчок, после чего Тэмин дёргает за ручку и открывает в громадину проход. — Садись, — Тэмин делает приглашающий жест рукой. Он смотрит с подозрением на сиденье, оказавшееся прямо в самом начале прохода. — Прямо сюда? — он колеблется. — Падай, не бойся, — смеётся Тэмин на его нерешительность. — Докачу с ветерком. — Ветерка не надо, — ворчит он и впрямь едва ли не падая на сиденье громадины — уж слишком неудобно оказывается садиться. Резким движением Тэмин захлопывает за ним проход. Повсюду оказываются стекла, которые пропускают потускневшие огни фонарей, и он видит Тэмина, который обходит громадину, а вскоре и вовсе приземляется рядом с ним на соседнее сиденье, проделав всё те же манипуляции с проходом. — Непривычно? — с пониманием интересуется у него Тэмин. — Не очень. — Я тоже первое время подобалдел, в потом ничего — привык. Как должно быть демонам сложно в нашем мире в ночной горшок ходить, после такого-то прогресса, — Тэмин издаёт смешок, а вот он мало понимает, о чем тот толкует. Жиро лихо заскакивает в громадину где-то сзади. — И ты тоже? — Тэмин выглядит недовольным. — Так просто вы от меня не избавитесь! Ишь чего придумал — брат он, видите ли! И не такие сказочки слыхал! Нет, ну где это видано! — Нигде, — рассеянно соглашается он, глядя в окно, как земля уплывает из-под громадины вниз. Или вернее, громадина поднимается в воздух. Странное ощущение охватывает всё тело. — Потерпи, сейчас пройдет, — говорит ему Тэмин. — Меня поперву даже мутило. — Меня не мутит, — торопится сообщить Тэмину он. В громадине на некоторое время воцаряется тишина, прерываемая лишь сердитым сопением Жиро да шуршанием каким-то чудесным образом пробравшейся в громадину девочки-ежа. Он с любопытством и восхищением глазеет в окно на дивные чудеса, уже предвкушая, как будет их изучать. — Ты совсем ничего не помнишь? — прерывает молчание Тэмин, крутя приспособление, помогающее управлять громадиной и время от времени нажимая светящиеся в полутьме кнопки. Он глядит на эти кнопки с алчностью первооткрывателя. — Ничего. — А что случилось, понимаешь? — А что случилось? — Как ты оказался здесь и почему? Совсем ничего? — Да уж и козлу ясно, что ему ничего не ясно, — брякает Жиро. — Это ты меня козлом назвал? — возмущается он. — Ну по крайней мере, характер у тебя тот же, — насмешливо комментирует его вспышку Тэмин. — Что ж ты, проводничок, встретить-то встретил, а объяснить не объяснил? — Не до того было, — буркает человечек. Следом раздаётся вопль — это девочка-еж проявляет солидарность со словами Тэмина посредством укуса в ногу. — Какой занятой господин, — цокает Тэмин. — Сдаётся мне, обмануть ты хотел да случая не выпало. — Ничего я не хотел! Не докажете! Тэмин игнорирует ответную реплику Жиро и обращается к своему брату: — Ты закончил путь в своём мире и был притянут в этот за метки, оставленные господином в твоей прежней жизни. — Какой путь? — он смотрит на чистые запястья. — Жизненный. — Умер, что ли? — В довольстве и старости, — кивает Тэмин. — Так я жил в другом мире? Ещё один кивок. — Вот почему мне всё кажется незнакомым. — Ну вообще-то немножко знакомым этот мир тебе должен казаться, поскольку однажды ты был в похожем, если верить моей памяти и найденному у тебя тогда телефону. Однако утверждать не стану. Телефон и подложить могли. Мы давно ждали тебя. Поначалу всё толпились на том месте, где ты должен был появиться, потом вход туда внезапно стал кусаться высокой ценой, — Тэмин зыркает на Жиро. — И количество желающих обогатиться уменьшилось. — Обогатиться? — Тому, кто проведёт тебя, причитается приличный гонорар. Жаль, я на этот день не забронировал место. — А когда ты был? — Вчера. — О... — А ещё братом себя кличет, — буркает Жиро. — На собственном родственнике зарабатывать пытаешься. — Родство деньгам не помеха, — философски произносит Тэмин. — Ты бы лучше за своими грешками следил. У кого абонемент утащил? Жиро делает вид, что вопрос является исключительно риторическим. А он вдруг понимает, почему всё в питейном заведении так на него таращились. Знаменитая персона, за счет которой можно неплохо озолотиться, или какая у них в ходу здесь валюта. Ожучиться. — Что это за мир? — спрашивает он после некоторых раздумий. — Это твой новый дом. Он глядит в окно, словно желая удостовериться, что правильно запомнил всё, что выглядел в нём до этого момента. Увиденное приносит ему глубокое удовлетворение. — Мне нравится мой новый дом, — констатирует он. — Я думаю, ты ему тоже нравишься, — насмешливо фыркает Тэмин, смахивая со оба упавшую на него чёлку. — А рога у меня вырастут? — Может быть. Со временем, — Тэмин пожимает плечами. — Не у всех здесь есть рога. — А хвост? — А хвост и вовсе только у избранных, — косится Тэмин на Жиро и хмыкает. Он смотрит на небольшие рожки, кончики которых скромно выглядывают из красиво уложенных волос Тэмина. Да и весь Тэмин какой-то лощенный, холеный — руки с тонкими пальцами и красивыми ногтями крепко сжимают похожее на колесо средство управления громадиной. Привлекательное лицо с гладкой сияющей кожей как будто даже подкрашено немного. Одежда чистенькая и опрятная. Пахнет от него очень приятно и притягательно... Впервые он задумывается над тем, как выглядит сам. И немного волнуется. — Пожалуй, не нужны мне рога, они помешают причесываться, — он трогает свои волосы и обнаруживает, что те стоят дыбом. — Есть такое, — смеётся Тэмин, протягивает к нему руку, открывает перед ним небольшую дверцу и вытаскивает карманное зеркальце. — На, держи. — И ничего они не мешают, — Жиро любовно поглаживает свои огромные толстые рога. — Естественно, — заливисто хохочет Тэмин. — Ты, по-моему, вообще не расчесываешься, — намекает он на роскошную, но спутанную гриву человечка. — Поклеп! — взвивается тот, возмущённый до глубины души. — Раз в неделю по расписанию! Пока новые знакомцы переругиваются, он смотрит на себя в зеркало. Не такой уж он и неухоженный. Волосы, конечно, действительно дыбом стоят, но немного руками причесать и сойдёт за причёску Тэмина. Лицо такое же, какое он видел на масках страшных существ, названных Жиро умывальниками, в целом довольно приятное и симпатичное. Кожа тоже чуть сияет словно изнутри. Одежда пропылилась за долгую дорогу и прожжена в нескольких местах черной слизью, но выглядит достойно. Да и пахнет от него вроде бы сносно. Теми цветами, венок из которых кто-то нахлобучил ему на голову. Проведя короткую инспекцию, он приходит к выводу, что внешне готов к... Чему-то, пока не очень ясному. Но это снаружи. А вот внутри всё поджилки в волнении трясутся уже несколько часов как. — За мной балахон гонится. С оружием, — признается он. — Старуха? — уточняет Тэмин. — Она самая, — бурчит Жиро с заднего сидения. — Придется немного потерпеть, — сообщает Тэмин несколько извиняющимся тоном. — Она не может так легко тебя пропустить в другой мир. Еще пара часов и все будет кончено. — Надеюсь, не со мной, — бормочет он, расстроенный новостью. Тяжело избавляться от надежды, затеплившейся было в сердце — балахон уже давно не появлялся рядом и не ощущался. — Тебя защищает метка, ты разве не чувствуешь? — смеется Тэмин. Ему кажется, что невежливо смеяться над чужой проблемой, но он вынужденно признает: — Я чувствую запах цветов. — Владыка не оставит тебя без защиты, — кивает Тэмин. — Он защитил твой переход сюда, защитит и от старухи. — Так мы с ним, значит, виделись? — уточняет он, смутно припоминая слова Тэмина про это. — Ну кх.. кхак… кх… сказать… виделись… — Тэмин вдруг начинает кашлять, и ему кажется, что таким образом тот закашливает собственную неловкость. — Ах, да... — бормочет Тэмин, хорошенько прокашлявшись, и снова открывает небольшую дверцу перед ним и вытаскивает темную дощечку. — Это тебе. — Что это? — он принимает из рук Тэмина дощечку с трепетом. Сделанная из чего-то блестящего, похожего на стекло, она отливает тревожной чернотой. — Телефон. — И что с ним делать? — Баловаться, — хмыкает Тэмин. — Для начала можешь позвонить. — Не отрывая глаз от дороги, Тэмин прикасается пальцем к дощечке и та начинает светиться. Повинуясь узловатому пальцу, надписи появляются и исчезают, пока не остается одна буква. — Прислони к уху, слушай и говори. Он следует совету Тэмина и слышит протяжные волнительные гудки. И как только те сменяются зловещей тишиной, он решает, что настал момент говорить. Но что говорить и в голову не приходит. Наконец через какое-то время, заполненное молчанием, он решается: — В начале было слово, и слово это было... — В начале была тьма, — прерывает его вдруг хриплый голос из дощечки, — и тьма эта царила повсюду, и тьму попытался рассеять свет, но свет всё равно сменялся тьмой. Он ошеломленно отводит дощечку от лица и смотрит на неё некоторое время, потом вновь подносит к уху. — Говорящая доска! — Ты меня путаешь с братом, — невозмутимо отвечает дощечка. Он смотрит на Тэмина, подозревая у того наличие дощечки-брата. — Что бы ты ни делал, не бросай трубку, — проникновенным голосом говорит дощечка прямо ему в ухо, — я хочу слышать всё, что с тобой происходит. Он задумывается о том, когда начал курить, где у него завалялась трубка и почему бы её не бросить куда-нибудь ради эксперимента. Он подносит дощечку к уху и слышит едва уловимое дыхание, после чего благоговейно шепчет: — Дышащая дошечка! Дощечка издаёт тихое фырканье. — Что такое? — интересуется Тэмин, заметив выражение его лица. Он передаёт тому слова, и Тэмин снова водит пальцем по говорящей дощечке. — А что она ещё умеет, кроме как говорить? — допытывается он. Тэмин удивлённо хмурится. А затем ухмылка лезет на красивое лицо. — А ты спроси. — Что ты ещё умеешь? — говорит он, поднеся дощечку к уху. — Говорить приятности, мой пушистый котенок. — А еще? — Много чего. Проси. И он спрашивает. А иной раз и впрямь просит. Дощечка отвечает терпеливо, порой сдабривая свои ответы иронией. Но ему нравится остроумие дощечки, как и весь мир, ставший ей родиной. — Так, ладно, — говорит Тэмин, чуть отвлекаясь от дороги, когда он просит помочь и «потыкать пальцем», потому что дощечка оказывается бессильна объяснить последовательность действий. Тэмин водит пальцем по экрану, как свою титульную часть назвала до того дощечка. — Прошу, изучай. Ты понимаешь, что тут написано? — Понимаю, — кивает он, читая нечто наподобие инструкции. — Вот и хорошо. Следующие минут десять он, подражая Тэмину, водит пальцем по экрану, с интересом изучая то, что осталось за рамками разговора с дощечкой. Ощущение, словно он вспоминает давно забытое, охватывает его с головы до пят, и он действует по наитию. Но путь их подходит к концу, и голос Тэмина вдруг отвлекает его: — Вытряхиваемся, прибыли. Тэмин помогает ему открыть проход, всё ещё сердито сопящий Жиро же справляется с этим нехитрым делом сам. — Где мы? — У меня. — Я буду жить у тебя? — Это вряд ли. — Ты меня не пускаешь? Мне нужно искать место? И, пожалуй, работу. Он задумывается, чем бы хотел заниматься. Чем он занимался в той жизни не вспоминается. — Ни то, ни другое, ни третье. Ты что надумал? — Я не пойду в эту темницу чего-то там. — В какую ещё темницу? — В темницу каких-то душ. — Кто тебе эту чушь сказал? Оба смотрят на Жиро, который под взглядами двух пар глаз несколько трусит и отступает на пару шагов. — Я сказал только то, что слышал, — оправдывается тот, выставив вперёд ладони. — Подслушал, — уточняет Тэмин. — Ну подслушал, кто не грешен. — Слухи на пустом месте не возникают, — замечает он, перехватывая всеобщее внимание. — Ладно, пошли, — хмуро приказывает Тэмин. Их путь длится ещё минут десять, пока они поднимаются по лестницам и долго ждут в каком-то очень маленьком гудящем помещении, в котором на чёрной стеклянной, словно его телефон, очередной дощечке идёт отсчёт чего-то, о чем он лениво и устало решает не спрашивать. Хотя и Жиро глядит на всё с тем же любопытством в чёрных глазках. — Ты живёшь в кафе? — удивлённо спрашивает он, войдя вслед за своими провожатыми в просторное уютное помещение с низким потолком и стёклами вместо стен, задрапированными тёмными прибранными портьерами. Повсюду стоят разного вида столики, но всех троих вошедших провожают к самому дальнему в углу. Он тут же понимает, что кафе находится на впечатляющей высоте. — А почему эти громадины не поднимаются так высоко? — задаёт он вопрос, забыв про предыдущий. — Громадины? — не понимает его Тэмин. Он тычет пальцем в окно. — А, ты имеешь в виду автомобили. Потому что это запрещено. Выше одиннадцатого начинаются жилые помещения. Никому не хочется стать внезапным обладателем врезавшегося в твою квартиру авто или клиентом непризнанной службы очистки помещения от ценных вещей. — И никто не нарушает? — Не получается — после одиннадцатого этажа стоит барьер, не пропускающий особо ретивых товарищей. Он всматривается в виды внизу, стараясь разглядеть этот барьер, но тщетно. — Ты не увидишь его первым зрением. — А каким увижу? — Вторым. — А оно у меня будет? — Возможно, — с сомнением произносит Тэмин, оглядев его с ног до головы. — Если тебе будет дозволено. — Кем? — Твоим опекуном. — Это ты себя, что ли, так кликаешь? Тэмин открывает рот, чтобы прокомментировать ядовитость его тона, но он спешит перебить: — Ну мы же договоримся? Одна ровная тёмная бровь Тэмина удивлённо приподнимается. Глядя на эту метаморфозу, он пытается повторить её, однако лицо его от усердия лишь перекашивает. — Взятка? — уточняет Тэмин. — Благодарность, — исправляет он. Тем временем им подносят меню. — Выбирай, — жестом щедрого мецената предлагает Тэмин. — Никаких жуков? — с подозрением интересуется он. — Никаких жуков! — горестно восклицает Жиро. — Да ладно! — возмущается Тэмин. — Ими всё улицы забиты, всё для мелкого прожорливого населения. А как же остальные?! — А остальные пусть присоединяются. — Может, ты и Владыкам это предложишь? — А что такого? Они там со своей скукой с ума сходят, полукровок на стороне заводят. А тут — питательно, полезно для ума. Пища богов! Он чувствует, как отвращение тошнотворным комком подкатывает к горлу. — Можно мне мяса? — Сырого? Комок становится плотнее. — Хорошо прожаренного! — рявкает он. — Мне нужно в уборную. В место не столь отдалённое его провожает услужливый гарсон, как того называет Тэмин. Выдержанная в том же стиле скромной роскоши, уборная изобилует разными картинами, очевидно, для нормализации процесса пищеварения. И слышимость у помещения, оказывается, вполне неплоха, благодаря чему он уверяется в том, что знают его в лицо окружающие и впрямь хорошо, потому надо бы начать опережать события, пока эти события не накрыли его приливной волной и не унесли туда, где быть он не хочет. По возвращении, однако, он вынужден вновь играть роль шпиона на задании, поскольку и Тэмин с Жиро не находят более подходящего места и времени для обсуждения дел насущных. Впрочем, информация оказывается весьма полезной, вследствие чего, расстроившись из-за несостоявшегося ужина, он незаметно ретируется в сторону выхода, намереваясь реализовать свой план по обретению свободы как можно скорее. Родство действительно деньгам не такая большая, как оказывается, помеха. Он и не думал, что его настолько уязвит своеобразное предательство Тэмина. Он вдруг осознаёт, что подсознательно ждет от того поддержки и опоры, а не сбычи собственной скромной персоны с Тэминовских рук в руки чьи-то новые. Кто знает, что за мысли таят хозяин или хозяева этих рук, если нечисты даже мысли назвавшегося ему братом. Он подбегает к дверям в коробку, из которой двадцать минут до этого они всё трое вышли, и его пронзает мысль о том, что он и понятия не имеет, как этой коробкой пользоваться. Совершенно очевидно, что она доставляет людей вверх, но донесёт ли она его вниз? Он нажимает на кнопку, находящуюся, неподалёку от дверей, памятуя о том, как это делал ранее Тэмин, и принимается терпеливо ждать. В конце концов все можно решать по мере возникновения задач. А его нынешняя задача — попасть в коробку. — Нам нужна помощь? — слышит он за спиной, когда входит в блестящую коробку и нерешительно останавливается. Беспомощность сменяется надеждой, а затем страхом и злостью. Зашедший вслед за ним нечеловек смотрит на него выжидающе. — Мне нужно вниз наружу, — слова свои он подкрепляет активной жестикуляцией, скрывающей дрожь в руках. — Хорошо, — кивает нечеловек. Он вглядывается в чёрные глаза случайного попутчика и не находит в них узнавания, которое демонстрировали остальные, только лишь неподдельный интерес. Возможно, удача повернулась к нему лицом и ему попался тот, кто не знает о нём ничего и не имеет мыслей сколотить за счёт его персоны состояние. А может быть, ему попался тот ещё лицедей. Он решает, что последнее более вероятно, и следит за попутчиком исподлобья. Глаза у того гипнотические и завораживающие, всё тело пробирает озноб, и он поддаётся настойчивому желанию моргнуть, чтобы стряхнуть с себя ворожбу. — Эта система многих пугает на первых порах своей мнимой сложностью, — говорит нечеловек и производит какие-то манипуляции с кнопками, после чего дверцы закрываются и раздаётся тихое убаюкивающе гудение. — Благодарю за помощь, я тут впервые, — говорит он. — И не задержитесь? — удивляется нечеловек. — Дела, — туманно отвечает он, прислоняясь спиной к стене. Дверцы открываются намного раньше, чем предполагается, и он уже готовится выйти, как нечеловек хватает его за руку и тянет на себя. — Рано, — сообщает хрипло нечеловек, заметив его раздражение. — Предоставим немного дополнительного места новозашедшим, — он кивает в сторону дверей, которые и в самом деле пропускают внутрь ещё нечеловек пять, темноволосых, высоких и тощих, но опрятно и хорошо одетых, как его новый незнакомый, и так же приятно пахнущих. Ну и конечно же красивых сверх всякой меры. Он нервничает ещё пуще, начиная потихоньку сожалеть о том, что бросил относительно безопасную гавань в лице хотя бы того же Тэмина. Толпа нелюдей вызывает у него инстинктивный ужас. Их чёрные глаза завораживают и пугают. Скорее всего, то особенность всех здешних красавцев — навевать ужас одним взглядом. Даже Тэмин его немного, но пугал. — О, — только и произносит он, отступая подальше от галдящих пасажиров коробки. Ни у кого из присутствующих, он осознаёт, нет ни рогов, ни хвостов, и тем не менее каким-то пятым чувством он понимает, что перед ним нелюди. Может, то чёрные глаза, а может, чувство страха, которое они вызывают у него. Никто на него не глядит, ну может, кроме нового незнакомого, однако он всё равно знает, что стал объектом всеобщего любопытства. И возможно, тайных нехороших замыслов. Остаётся надеяться, что гонорар за его голову этим личностям покажется недостаточно привлекательным и они не примутся гоняться за ним по всему городу. Он склоняет голову, пряча лицо. Его новый незнакомый вдруг встаёт перед ним, закрывая собой и давая возможность перевести дыхание. — Мы прячемся? — шепчет, осторожно склонившись к нему. — Что-то вроде того, — бормочет он, ещё пуще горбясь, почти пряча лицо на чужой груди и крепче прижимаясь к стене в попытке отстраниться от существа, не вызывающего доверия. — Помочь? Он вскидывает голову так резко, что нечеловек едва успевает отклониться и не получить макушкой по носу. — Нет, спасибо, — говорит он так тихо, что слышно оказывается только ему и вновь склонившемуся к нему собеседнику. Нечеловек моргает, глядя на него с недоумением. — Спасибо? — переспрашивает он. — Впервые мне так оригинально отказывают. — Мне не нужна ничья помощь. — Как порождение тьмы, я тоже не желаю, чтобы меня спасал светлый Бог. Вы об этом не знали? Откуда вы? Так говорят на Земле. Вы с Земли? С каждым новым вопросом он становится всё белее, понимая, что его загоняют в ловушку. Чёрные глаза азартно блестят, не суля ни капли жалости. Пятеро нелюдей позади этого нечеловека прислушиваются к разговору, поскольку, если он сам и говорит на грани слышимости, нечеловек понижать голос себя не утруждает. Его спасают внезапно открывающиеся двери, в которые он, оттолкнув нечеловека и протиснувшись между остальными пассажирами, с облегчением вылетает. Никто не предпринимает и попытки его задержать. Вслед слышится лишь смех. Быстрым шагом идя вперёд, почти не разбирая дороги, он хмурится. Совершенно очевидно, что ему придётся немало потрудиться, дабы скрыть своё происхождение и раствориться в здешнем нелюде. Но где на это время найти приют? Брать помощь у незнакомцев чревато, ему уже везде чудится зловещий подвох и алчные шепотки. Как ни странно, путешествие по широким коридорам приводит его в фойе, сплошь застекленное. В этом мире много стекла, создающего ощущение лёгкости и воздушности, а также бездушности. Никакого тебе обилия подушек, драпировок и тяжёлой мебели, о которых ему думалось с теплом. Даже кафе с его портьерами и вполовину не выглядело уютным по сравнению с его представлениями об этом. Стекла щедро и весьма шумно расчерчивают тяжёлые капли дождя, делая их мутными. Он приглядывается внимательнее и даже подходит ближе, пока не понимает, что о стекло бьётся белый дождь, но, стекая по поверхности, струйки становятся прозрачными. — Это что ещё за фокусы? — Это дурман сына, — раздаётся внезапный ответ за его спиной. Он вздрагивает при звуках знакомого голоса и резко оборачивается. Нечеловек с чёрными глазами из лифта догнал его. — Что за дурман? — Белый дождь, — нечеловек осторожно, будто боясь спугнуть его, подходит ближе. А и правильно боится — он следит за приближением настороженно и уже находится на низком старте, готовый драпать в любой момент. Даже в тот самый белый дождь. Но изловить его нечеловек вопреки его ожиданиям не предпринимает попыток. — Он становится чистым и прозрачным по мере приближения к сердцу, — заканчивает объяснять человек. — Почему? — Считается, что аура сердца счищает всю шелуху и сметает маски. — Ну-ну, — хмыкает он. — Это поверие, — уточняет настойчивый нечеловек. — Будете меня сдавать и получать за это деньги? — напрямую спрашивает он, тяготясь неведением. — Хотел предложить Вам кров, поддержку и защиту. — Предложить или навязать? — Всё зависит от того, как вы к этому отнесетесь. — С чего бы такая забота? — продолжает отпираться он. — Однажды мне помогли, теперь хочу помочь я, — совершенно неискренне сообщает нечеловек. — Ложь. — И правда ложь, — подтверждает преследователь. — Все здесь лгут. Это сердце настолько прогнило, что даже дурман сына скрывает свой цвет. — Вот это больше походит на правду. — Так вы согласны? — На что? — Вступить под сень моего рода? — Нет. У меня есть свой род. И под его сенью я буду продолжать валяться. — К какому же роду вы принадлежите? — К роду недоверяющих. — Охотно верю, — улыбается. Нечеловек приближается достаточно, для того чтобы он ощутил, как лёгкий страх холодными щупальцами тянется к его собственному сердцу, забивая обоняние приятным ароматом. Страшные чёрные глаза гипнотизируют, стараясь внушить мысль о безопасности нового шага. — Ну я пошёл, — сообщает он. — Идите, — продолжает улыбаться нечеловек, не отрывая от него глаз всё то время, что он пятится к стеклянной двери. Наконец хищное лицо остаётся по ту сторону двери, и на него обрушивается вся сила сыновьего дурмана — холодного, яростного, и в самом деле путающего мысли. Он трясёт головой, не понимая, что с ним происходит. Откуда-то приходит шёпот, завлекает, убеждает своей липкой, но притягательной ложью. Тянет его за руки вперёд. Прыгает, словно маленький мальчик и говорит считалочку. Он мотает головой, сгоняя паутину наваждения. Холодные капли падают на его лицо, впитываются в волосы, затекают в рот, жгут глаза. — Мы принимаем кров, поддержку и защиту? — говорит дурман сына. — Принимаем, — кивает он, глотая сладкие прозрачные капли. Глаза застилает белая пелена. Затем он куда-то идёт или его куда-то ведут в тёплое сухое место, на тёплое сухое сиденье и мягко обтирают лицо приятно надушенной тканью. Капли больше не падают на его лицо, и он не захлебывается приторной сладостью. Но мысли его все еще путаются и зрения не торопится возвращаться. — Проснись и пой, — говорит ласковый голос. Точно вопреки ему, он облегченно задремывает, ощущая, как часть груза спадает с его плеч. Он не умеет петь, у него ужасный голос. — Просыпайтесь, — слышит он сквозь туман в голове. — Просыпайтесь же. Нельзя спать под дурманом сына, чревато. — Чем? — каркает он вороной, не в силах продраить слипшиеся глаза. — Можно надолго стать послушным чужой воле, — слышится немедленный ответ. Становиться чьей бы то ни было марионеткой ему не желается, поэтому он делает над собой неимоверное усилие. — Что случилось? — почти что каркает. — Вы вернулись, сказали, что принимаете моё предложение, и заснули, — отвечает нечеловек, вкладывая надушенный платок ему в руки. — Не верю. — Полноте, у вас на руке знак моего рода. Если бы вы не хотели, он бы не появился. — Не верю, — упрямо повторяет он. — Давайте я вас заберу, отдохнете. — Куда заберёте? — вскидывается он. — Отсюда подальше, пока вам не выставили счёт за пропитанные дурманом сидения. Он действительно лежит на отсыревшем диване. — С меня так много натекло? — недоумевает он, поднимаясь не без помощи нечеловека. — Кто знает, сколько с вас на самом деле натекло, — умудряется пожать тот плечами, подпирая его плечом. — Известно это станет лишь через пару дней. — Почему через пару? — заплетающимся языком спрашивает он. Нечеловек игнорирует его вопрос. — Торопитесь, — говорит, хватая его за руку. — Нам надо успеть скрыться. И он старательно торопится — ноги путаются, он спотыкается, но послушно идёт под зонтом. Ведь Тэмин и Жиро скорее всего уже обнаружили его отсутствие и кинулись за ним в погоню, а после его поимки свяжут его и доставят в страшный пресловутый замок с чёрными блестящими стенами. И тогда для него всё закончится. Чем именно является это «всё» он пока ещё не обдумал, но совершенно очевидным было окончание его контроля за собственной жизнью. Впрочем, с появлением у него этого красивого родственника, он уже начинает ощущать, как контроль понемногу утекает сквозь пальцы. Дурман сына безжалостно бьёт по тюльпану зонта, однако нечеловек держит ручку крепко, не давая тому ни шанса заполучить в свои сети законную добычу. Ему кажется, что каждая тяжёлая капля бьёт его по самому темечку. В голове всё ещё гуляет туман. — Как вас звать? — Не помню, — буркает он. Затем вдруг вспоминает, как его сегодня назвал Тэмин: — Ки. — Какое странное имя. — А вас как звать? — ворчит он, предприняв несколько попыток вновь освободить руку. — Зовите как вам нравится. Такой ответ поселяет в нём ещё большую тревогу. — Как это — как нравится? Мне нужно как на самом деле. — На самом деле высшие именами не делятся. Это всё равно, что дать оружие в руки врагам. — А у вас есть враги? — Полагаю, они есть у всех. — А я высший? Нечеловек смотрит на него со странным выражением на красивом лице. — Нет, — следует лаконичный ответ. — Это хорошо, — облегченно выдыхает он. — Вряд ли. — Почему?! — возмущается он, снова пытаясь притормозить своего конвоира. — Потому что, будучи вашим опекуном и зная ваше имя, я могу заставить вас делать всё, что хочу. Или дать вам любое другое имя, например. — Когда это вы стали моим опекуном?! За дурака меня держите? — Буквально с десять минут назад получил от вас согласие. Потеряв на пару минут дар речи, он послушно плетётся за нечеловеком и копается в памяти. Он принял кровь, чего-то там и защиту, стало быть, вот и опекунство. Все этот сынов дурман. — Это подло. — Что именно? — Не сообщать о том, что собираетесь совершить подлость, — бубнит он угрюмо. — А как же оформление документов, подписи, печати? — Достаточно слова и желания обеих сторон. — Двойное свинство. По крайней мере, можно надеяться, что желание незнакомца защитить его такое же искреннее, как и его собственное — принять защиту, раз достаточно желания обеих сторон. — И что теперь с моим именем? — мямлит он. — У нас много популярных имён. Есть непопулярные, но священные, а есть простые. Какие хотите? — Хочу своё. — Хорошо. Какое-то время он молчит, рассеянно глазея по сторонам, а затем, не выдержав, интересуется: — И какое имя у вас самое популярное? — Бомми. Он спотыкается, едва не пролетев носом вперёд — прямо в мокрые бело-прозрачные объятия сыновнего дурмана. — Аккуратнее, — укоризненно говорит схвативший его за шиворот человек. Зонт в крепком кулаке опасно покачнулся, но устоял. — Что за чуднОе имя, — бормочет он. — Это имя полукровки, принадлежащего одному из Владык. Он должен в скором времени прибыть в его замок. — А вы откуда знаете? — Об этом знают всё. — Кроме самого полукровки, — бормочет он себе под нос. — Что? — А почему этот полукровка так популярен? — За сопровождение его до ворот замка оглашено вознаграждение. Каждый час дежурства у места прибытия полукровки оплачивается желающими попытать своего счастья — в тройном размере. Это и деньги, и признание. Уже пару лет, как в казну поступает приличный доход — все благодаря этим искателям выгоды. — С чего бы вам знать, какой доход поступает в казну? — Все высшие этот знают, потому что крутятся в правительственных кругах. Ну так что? Станете Бомми? — Пожалуй, нет. — Как пожелаете. — И что теперь со мной будете делать? — Как и обещал, дам вам кров, как опекаемому члену моей семьи. Теперь без моего дозволения к вам больше никто не подступится и не обидит. Сможете переждать и обдумать всё. — Да меня никто и не обижал, — смущается он из-за того, что надумал всякого про нечеловека, бескорыстно ему помогающего. Обида на Тэмина уже давно позабыта. — У вас крайне красноречивая мимика. — А с чего бы вам мне помогать? — Однажды я тоже находился в затруднительном положении и получил такую же помощь. — Ишь какой благодарный. — Помогите и вы когда-нибудь кому-нибудь. — Помогу, уж не сомневайтесь. Если выкарабкаюсь. — Выкарабкаетесь. Такая вера в него придаёт ему сил. Некоторое время он с воодушевлением думает о будущем, несмотря на всё перипетии его новой жизни. У его нового незнакомого-опекуна с неизвестным именем тоже оказывается во владении автомобиль — большой и чёрный. Нечеловек открывает для него дверцу и делает приглашающий жест, и он, гордый, что хоть что-то знает и умеет в этом странном, но интересном мире, осторожно усаживается на сиденье, благо то расположено намного удобнее, чем в автомобиле Тэмина. — Ну что? — произносит севший на своё место нечеловек, предварительно выбросив зонт в сторону, сопроводив свои действия словами: «Работники подберут позже». — Что? — повторяет он, высматривая в окне выходящих из здания людей. Ни Тэмина, ни Жиро среди них как будто бы не обнаруживается, хотя широкие грибные шляпы зонтов половину лиц от него скрывают. — Куда едем? — Заляжем на дно, — машинально отвечает он. — Заляжем? Он кивает. — Значит, заляжем. Хм. Он не слушает спутника, вновь глазея на чудеса этого мира. Мелькают яркие режущие глаз разноцветные огни, пока автомобиль поднимается всё выше и выше. В окнах зданий виднеются люди, занятые самыми разнообразными делами. Он отворачивается от дверцы, когда они пролетают мимо окон кафе и видит на красивом лице нечеловека выражение сосредоточенности, а в его голове тем временем всплывает внезапное воспоминание: — Разве тут не должно быть барьера? Мы же выше облаков сейчас поднимемся. — Хотите в облака? — Нет. Так что с барьером? — Для меня нет никаких барьеров. — С чего бы это? — С того, что я не люблю ограничения. — Кто же их любит. — Вот именно. — Мой бра... Тэмин сказал, что нельзя подняться выше какого-то там этажа. — Мне можно. — Вам всё, я так погляжу, можно. — Вы, как всегда, верно подметили. — Это потому, что вы высший. — Это потому, что я не люблю ограничения. — Логично, — бормочет он, раздражаясь от того, что не удаётся вытащить из опекуна ответ. Его телефон вибрирует в кармане, напоминая о себе. Он вынимает его и видит на вспыхнувшем экране сообщение от «брата Тэмина», содержащее в себе лишь слово «Удачи». Кажется, получасом ранее его все-таки продали. — Куда мы летим? — спрашивает он кисло. — Укладывать вас на дно, — даётся ему известный ответ. — Не пугайтесь, всё будет хорошо. Опекун ободряюще хлопает его по плечу, и он вдруг ощущает себя в ловушке. — Укладывать? — Можете там и поспать, — кивает нечеловек, в лёгкой усмешке приподнимая уголок губ. Впереди раздаётся какой-то неясный шум. — Кстати, за мной балахон с оружием носится, — ехидно сообщает он. — Балахон? — не сразу понимает его нечеловек. — Старуха, — уточняет он. — Ах, это! Все еще носится? — к его немалой досаде, всего лишь удивляется его спутник. Видно, эту лицедейскую цитадель спокойствия не так легко пошатнусь, как ему казалось ранее. — Видно, вы ей очень понравились. Не мудрено. Гул начинает стремительно нарастать, отвлекая обоих от разговора. Он всматривается сквозь стекло вперед и видит черные тени вместо старухи с косой. — Похоже, гвардия мчится, — комментирует нечеловек, одновременно даря ему и облегчение, и тревогу. Небольшая черная кучка по приближении превращается в несколько автомобилей. — Похоже, это за мной, — сообщает он, досадуя на то, что не сумел скрыться от Тэмина незаметно и тот все-таки направил по его следам ищеек. — Наверное, за вами, — кивает нечеловек, не сбавляя скорости. — Но в ней нет необходимости. У вас уже есть сопровождающий. — Сопровождающий? — шепчет едва слышно он, сглатывая. Рукой слепо шаря в кармане, он надеется нащупать телефон, памятуя о наличии у того интеллекта. Может быть, какая-то подсказка придет от того. Может быть, хриплый голос совершит чудо, потому что он сам, похоже, попался. Телефон загадочно блестит в неверном свете пролетающих снаружи огней, приглашая воспользоваться возможностями. Лелея в сердце последнюю надежду, он шепчет о помощи в динамик. — Что вы делаете? — Я... Помощи, — пищит он в телефон под прищурившимся черным взглядом. — Я тронут, что в минуту страха ты тянешься ко мне, Бомми, — произносит опекун, вытащив собственный телефон и легко помахав им. — И для этого вовсе нет необходимости говорить в трубку, я тебя и без нее прекрасно слышу. Он смотрит испуганно на нечеловека, решительно не понимая ничего из происходящего. И только начиная осознавать, что окончательно попался в ловушку вместо того, чтобы обрести столь желанную свободу. Нечеловек нежно касается ледяными пальцами его лба, запах цветов, преследовавший его с того самого момента, что он ступил на эту новую землю, усиливается со словами, произнесенными хриплым голосом: — Вздремни, котенок, скоро мы будем дома.