Реван

Рен-Вар, 23 ПБЯ

Они с Алленом условились встретиться за холмом на следующий день, после утренних занятий. Если Бен действительно хотел, чтобы всё получилось и дядя не нашёл ему занятие в обеденное время, позаботиться об этом следовало ещё сегодня. Он разобрал старые рукописи на двух разных мёртвых языках, привёл в порядок потрепавшуюся тунику, пересобрал энергоканал меча, чтобы тот больше не сбоил после слегка вышедшего из-под контроля спарринга с Малеками, и выполнил накопившееся за неделю задание по каллиграфии. Прогнувшись в спине после двух часов работы над письмом, он привёл в порядок рабочий стол и, непроизвольно поёжившись от холода, плотнее прижал толстые шкуры к окнам. Растёр замёрзшие ладони, передумал переодеваться в одежду для сна и после недолгой борьбы с самим с собой всё же стянул с себя тёплую накидку. На сон уходило много времени, тратить его попусту он не любил, так что лучше было занять его тренировкой. Гибернационный транс давался ему с трудом: он требовал абсолютного внутреннего покоя и мысленной тишины, а медитация никогда не была его коньком. Потому он часто просыпался посреди ночи с онемевшими, синими от холода конечностями, но чем больше упрямства он проявлял в этом вопросе, тем дольше удавалось поддерживать транс во сне и тем реже он замечал, насколько низкой была температура днём. Ориентиром он считал сны: сюжетные сменились бессвязным сумбуром и к концу пятого месяца на Рен-Варе пропали совсем — верный признак того, что в медитации он преуспел, однако опасный для транса симптом. С этого момента следовало помнить, что цель гибернации — не замёрзнуть ночью и выспаться, а не уснуть вечным сном. Укрывшись символической простынкой, Бен закрыл глаза. Самой большой проблемой в ночное время была тишина. Максимум, на который можно было рассчитывать на Рен-Варе, это глухое завывание ветра, а отсутствие фоновых звуков его больше раздражало, чем помогало сосредоточиться. Люк пользовался техникой восходящей медитации, Аллен — медитацией пустоты, Руми медитировать не умела (и не пыталась), а Руи на втором году обучения всерьёз поинтересовался, нельзя ли последовать примеру обретших Ганды и подышать аммиачными парами. Ему самому было проще с подвижной медитацией, но для гибернации этот вид совсем не подходил. Методом проб и ошибок он выбрал концепцию медитации пустоты, но с «поиском точки спокойствия в центре бури эмоций» вышло не сразу. Помощь пришла откуда не ждали: дядя посоветовал искать точку покоя, представляя себе процесс разборки двигателя «Сокола», и хотя идея сперва не вызвала у него энтузиазма, а к пятой ночи он мысленно разобрал и собрал отцовский фрахтовик бесчисленное множество раз, это сработало. Копаться в одном и том же фрахтовике со временем надоело, и в итоге он мысленно пересобрал все известные звездолёты, чертежи которых можно было добыть в библиотеке Альянса. Сегодня он выбрал своей целью корвет типа «Транта». Добравшись до лазерных турелей, Бен едва успел почувствовать разливающееся по конечностям тепло, как провалился в сон. Мысли постепенно замедлялись, становились тише и теряли краски. Момент окончательного погружения в блаженное ничто становился всё ближе: Сила обернула тело уютным коконом из тепла и напряжение покинуло утомленный разум. Предвкушение вытеснило все мысли, как вдруг сознание наполнилось гулким, рокочущим голосом. Голосом, знакомым с детства. Голосом, нашёптывающим слова утешения и похвалы, сетующим на людскую глупость и серость, рассказывающим истории о краснокожих аборигенах планеты Коррибан, о короле Адасе, о бароне Ремулусе Дрейпа и эпохе Столетней тьмы. Голосом сладкоголосого монстра с изуродованным шрамами и язвами лицом. Голосом адепта устрашающей, подавляющей Силы. Ты весьма поднаторел в искусстве гибернации, мой юный ученик. Попытавшись вырваться, Бен обнаружил себя в ловушке: безымянный монстр застал Соло на самом пороге транса и теперь крепко держал его уже почти соскользнувшее в небытие сознание. Неловко дёрнувшись, Бен попробовал было сбросить с себя кокон, но пленённая превосходящим разумом Сила отказывалась подчиняться. Я не твой ученик. Незачем так рычать, Бен. Ты будешь благодарен мне за сегодняшний визит. Вряд ли. Разве я когда-нибудь обманывал тебя? За годы излюбленный приём самопровозглашённого учителя опостылел. Правдой быть от этого не перестал, но произведённого в его девять лет эффекта уже не имел. Тогда Люк рассказал ему, кем был Энакин Скайуокер, и подкроватный монстр маленького Бена Соло не забыл явиться. Прогадал только: на отца Люк злости не держал и формально, племяннику не врал, больше умалчивал — рассказывая о Вейдере, говорил «Энакин», вместо «ситх», говорил «адепт». Так что долго Бен не обижался, да и о погибшем дедушке от дяди слышал только хорошее. Ну же, Бен, думай. Ты не единожды видел события сегодняшней ночи в своих снах. Будущее не предопределено, — повторил он сказанные Алленом слова и титаническим усилием прогнал видение полыхающего храма и блестящего на фоне языков пламени снега. Сила показывает не то, что может случиться. А то, что случится наверняка. Что бы ты ни сделал. Как бы ни старался предначертанного избежать. Уверенность в голосе неизвестного адепта смущала веру в собственные принципы. Бен мысленно потряс головой, отдёргивая руки и ноги от подкрадывающегося к нему фантомного огня, и зло скрипнул зубами. Только я вершу свою судьбу. Нет. Ты не хозяин чужим словам и поступкам. Я хозяин своих. И сколько боли ты сможешь вынести, прежде чем вера в ближних падёт? Бен растерянно моргнул. О чём ты? Когда монстр ответил, в его голосе слышалось сухое безразличие, почти скука, словно ошеломляющие молодого адепта вещи были для него так же привычны, как и восход солнца по утрам, жар пустынного песка и холод глубочайших озёр. Короткие, рубленный предложения, штопором вкручивающиеся в подкорку, звучали как строчки приговора. Ты видишь пожар и себя. Знаешь, что сам тому виной. Но задумывался ли ты когда-нибудь, что толкнуло тебя на предательство? Я не… Вот видишь. Над чужой волей ты не властен. Их выбор тебе не изменить. Чему суждено произойти — произойдёт. Не теперь, когда ты так в этом уверен, — ощерился Соло и предпринял ещё одну попытку вырваться из капкана. Да? Двенадцать секунд, Бен Соло. Просыпайся. Его насильно выкинуло из гибернации, чужеродный импульс заставил веки подняться, и первым, что он увидел, были зелёные отблески на промёрзших стенах. Фоном звучащее гудение светового меча вдруг показалось очень громким, и он резко обернулся. Страх в глазах Люка отразился в его глазах. Непонимание, горечь, обида, злость — его закрутило в водовороте сорвавшихся с цепи эмоций, меч привычно лёг в ладонь, и синий клинок встретил зелёный. С глаз Люка спала кровавая пелена. Мгновение — было и прошло. Бен видел это, чувствовал, но повернуть назад, отмотать плёнку уже не смог: инстинкты взяли верх. В воздух поднялась ладонь, потолок рухнул на неуспевшего защититься магистра. У сладкоголосого монстра появилось имя. Храм на Рен-Варе погиб в огне.

Калист VI, 34 ПБЯ

Руи битый час швырял осколки ломмита с обрыва. — Завод по производству транспаристила из транспаристила. База Осколка из транспаристила на лидирующей по производству транспаристила планете. Дома из транспаристила. Унитазы из транспаристила. Дерьмо из… — Малек. Руи бросил на Рена угрюмый взгляд и отряхнул ладони от дорожной пыли. Они находились на единственной относительно чистой от пыли и смога смотровой площадке. Она была выдолблена прямо в скале, и всё, чем озадачились местные управленцы, это две скамьи из транспаристила и бинокль. Разглядеть звёзды в этой части планеты возможным не представлялось: завод продымил всё небо, а лун у Калиста не было. Особенными достопримечательностями планета похвастаться тоже не могла, но вид гудящей, шипящей махины завораживал. Потому Рен стоял, облокотившись на перила, и невидящим взглядом смотрел на коптящие в ночи трубы завода. Руми, Аллен и Руи сидели на скамейках, и последний развлекал себя тем, что подбирал с земли ломмит и кидал его в пропасть. Спустя пару секунд те еле слышно звякали о стены трансформаторной будки и пугали спящих стервятников. — Это как если бы на Риши всё делали из экзониума, — не унимался Руи. — Дома из радиоактивного экзониума, светящиеся из-за облучения пернатые ришийцы… — Экзониум не радиоактивный, и ришийцы готовили на нём еду, — проворчала Руми. — Ты как занудный протокольный дроид. — А ты как закоротивший астродроид. — Он вообще сказал «переговоры» и до сих пор не умер! — показав пальцем на Кайло, перевёл стрелки Руи и, полный праведного возмущения, повернулся к Аллену. — А что ты на меня смотришь? — удивился Солман. — Вот он, прямо перед тобой. — Я задал ему три вопроса, и он ни на один не ответил. — Потому что на эти три вопроса может ответить даже закоротивший астродроид, — поморщился Бен и, выпрямившись, обернулся. Прислонился спиной к перилам и скрестил руки на груди. — Да, Хакс жив-здоров, потому что на нового генерала нет времени. Нет, адмирал Даала не трепала меня по щекам. И да, я сказал «переговоры», потому что у Первого ордена осталось полторы единицы техники, одна девятая личного состава и десять последних предупреждений от Совета. Нам нужно время. — Допустим, но зачем это Совету? — не понял Руи. — Затем, что они сами бы к этому пришли, — локтями оперевшись на бёдра, ответил Аллен. — Скорее рано, чем поздно, выйди Кайло из-под контроля так же, как Сноук: чем больше в Галактике недовольных действиями Первого Ордена, тем меньше Первый Орден нужен Осколку. А недовольных было бы всё больше. Орден мог удерживать власть только террором. Империя в своё время могла предложить только тоталитаризм. А сколько в Галактике автономных государств? Хатты, воссы, чиссы, ген'даи. Всех не перечислишь. Они тысячелетиями были сами себе императорами. Придерживаясь той же политики, что и Империя, Осколок далеко не уйдёт. — Убери из уравнения мясорубку… — Думаешь, забудь Империя про геноцид, и всех бы всё устроило? — перебил его Солман. — Ничего подобного. Тоталитаризм претит природе любого живого существа. У Осколка сейчас военная олигархия. Десяток лет с Пеллеоном во главе и будет демократия. И вот тогда Совет сможет обмануть Галактику так же, как сейчас Триумвират и Сенат дружно дурят голову Альянсу. — Это утопия, — грустно улыбнулась Руми. — Нет, это просто не сейчас. И не сразу, — качнул головой Солман и перевёл взгляд на хмуро разглядывающего его Рена. — Скажешь, я не прав? Бен даже не моргнул, и Аллен с лёгкой ноткой раздражения отмахнулся от тянущихся к нему нитей Силы. Телепатия была доведена Реном до уровня рефлекса, не более чем унаследованная от Сноука привычка, и оскорбляться Солман отвык. Однако прикипеть к беспардонной манере выдёргивать ответ из головы и в голове же отвечать не удавалось. Бен считал, что это экономит время, все остальные — что не всякими мыслями они хотят делиться. Конфликт интересов на лицо, но на счастье Рена не всякий адепт мог почувствовать вторжение. Что уж говорить о нечувствительных. Кайло моргнул и без всяких угрызений совести перестал таранить чужое сознание. — Чему суждено произойти — произойдёт, — словно эхо повторил он услышанные десять лет назад слова и давно забытым жестом зачесал волосы назад. — Есть проблемы понасущней. — Доисторическая космическая база, — предложила Руми. — Единственная у нас оставшаяся доисторическая космическая база, — поправил Руи. — Названная в честь Верховного главнокомандующего вооружённых сил Галактической Республики и Тёмного повелителя третьей Империи ситхов, — меланхолично добавил Аллен. — «Я Реван возрождённый и предо мной ты никто!» — продекламировал Руи. — Что? Нам с Руми нравились легенды Старой Республики. Мы ставили сценки. Я был Реваном и Скорджем. А Руми… — Молчи, — процедила та. — Эй, Митра классная! Аллен улыбнулся, глядя на шуточную перепалку брата и сестры, и негромко обронил: — Забавней вышло только со «Старкиллером» [1]. — Шикнул на продолжающих препираться Малеков и поднял на Бена вопросительный взгляд. — Речь о форслоке? — Да. Цавонг поставил производство на конвейер. Малеки затихли, и градус настроения на площадке тут же ушёл в ноль. Руми тревожно нахмурилась, Аллен устало провёл ладонью по лбу, а Руи глухо выругался. Столетия назад Нафема, на которой они как раз и видели эту дрянь, была процветающим миром, с богатой флорой и фауной, точкой сосредоточения огромной Силы. Но в 3996 ДБЯ, после устрашающего ритуала лорда Вишейта, на поверхности не осталось никакой жизни. Желанное бессмертие обошлось Вишейту в миллиарды чужих жизней, и после его ухода с планеты сгинула даже Сила. Там, пять лет назад, они и познакомились с контрабандистом по имени Цавонг. Нельзя было представить для контрабанды места лучше, чем заброшенная планета. Особенно если основной твой товар: редкие кайбер-кристаллы и, как оказалось, презабавнейшие игрушки. Угрызений совести по поводу своего жизненного выбора бывший джедай не испытывал и форслоки продавал по баснословно высоким ценам. Тогда рыцари Рен эту лавочку прикрыли. Они так думали. — Я говорил, что уже видел эту дрянь… Нашёл покупателя? — Нет. Отдаёт задаром. Три слова имели эффект разорвавшейся бомбы. С лица Руми сошли все краски, и Рен, вытащив из-под накидки сломанный форслок, протянул устройство Солману. — Психометрия [2] не мой конёк, — признал Кайло. — Но денег он за форслоки не брал, это очевидно. Продавал адептам, за идею. Кому и сколько у меня узнать не получилось: посмотри, что можно сделать. — Аллен кивнул, внимательно рассмотрел устройство и убрал его во внутренний карман. — Ты уверен, что это не рук Хакса дело? — Более чем. Судя по воспоминаниям, Хаксу не понравилось его поведение, но он торопился и вдаваться в ход торговли не стал. — При всех своих талантах, Армитаж посредственный актёр, — протянула Руми. — Полетим на Нафему? — После саммита, — качнул головой Рен. Руи потёр одну ладонь о другую и снова глухо выругался. — Вот же хрен проклятый. Рыцари замолчали, думая каждый о том, какую растерянность и беспомощность они испытали, впервые ощутив на себе действие форслока, и когда далёкий звук сирены, оповещающий служащих на заводе о пересмене, нарушил ночную тишину, почти синхронно перевели взгляд на коптящие трубы. Бен сосредоточился на серых клубах дыма и осторожно скользнул вдоль связывающих его с Рей уз. Растянутые на тысячи парсеков, те молчали, по связи доносилось эхо слабой пульсации, доказывающей, что Рей жива, и отголоски давно исчерпавших себя эмоций. Связь по-прежнему представлялась загадкой: предсказать, когда и почему они оказывались на волне друг друга было невозможно, но в этот раз ему не нужно было ничего, кроме удовлетворения навязчивого желания наверняка знать, что она цела. Убедившись в физическом благополучии злосчастной мусорщицы, Кайло оторвался от ржавых перил, отстранённо кивнул своим рыцарям и направился обратно к зданию администрации. Натаси должна была уже освободиться, и раз уж они условились поговорить после решения всех насущных вопросов, обманывать ожидания адмирала не стоило. Преодолев шесть лестничных пролётов, Рен прошёл по этажу, на котором находились лишь двое апартаментов, и трижды постучал в дверь. Переступая порог аскетичных, но просторных комнат, Бен на мгновение ощутил себя тем самым девятнадцатилетним подростком, что десять лет назад впервые ступил на борт «Горгоны». Тогда Даала стояла на мостике, сейчас — сидела за письменным столом. Без приглашения устроившись в кресле напротив, Рен снял с плеч надоевшую накидку и потёр уставшие глаза. — Знаешь, что совсем не делает Сноуку чести? — не поднимая глаз от документов, спросила Даала. — Он до самого конца так и не понял, что десять лет назад сам привёл свою погибель.

* * *

Его знакомство с Натаси Даалой началось с разговора о сексе и алкоголе. Самые неловкие пятнадцать минут в жизни Бена Соло стартовали с пристального, оценивающего взгляда взрослых, карих глаз и закончились смачным шлепком по заднице. Ему не повезло быть представленным в день девятнадцатой годовщины смерти Уилхаффа Таркина: по этому поводу на «Горгоне» была организована незаконная бортовая вечеринка. Старший офицерский состав, давно привыкший к странной манере Натаси носить траур, ел и пил как в последний раз, и к тому моменту, как он ступил на реорганизованный по случаю праздника мостик, средний градус личного состава неуклонно стремился к высокому. Каким образом корабль всё ещё висел на орбите, а не шатался в пьяном угаре по Галактике, было не ясно. Скривившись от резкого запаха алкоголя, Бен отказался от выпивки и целеустремлённо направился к женщине, которую по нашивкам на форме и огненно-рыжим волосам идентифицировал как адмирала Даалу. После лекции о безопасном сексе, Соло, покраснев по самую макушку, неловко представился. После похабных шуток о вреде пьяного зачатия начал искать пути к отступлению, а после громкого шлепка по форменным брюкам к своему искреннему изумлению понял, что Даала абсолютно трезва. В глазах её не веселье, а злость, и напоказ вызывающее поведение не более чем плевок в лицо павшей Империи. С тех пор прошло много времени, крутой нрав Натаси отточился о меняющуюся власть, и сегодня беспринципная горячность поменялась местами с хладнокровной жёсткостью. Во вред или во благо — не ему судить, но судя по расправившему плечи Пеллеону, талант воодушевлять Даала всё же сохранила. — Знаешь, что совсем не делает Сноуку чести? Он до самого конца так и не понял, что десять лет назад сам привёл свою погибель. — История знает крайне мало ситхов, рассчитывающих умереть от рук своего ученика, — безразлично отозвался Бен. — Ирония, да? — адмирал оставила документы и сложила руки на столе. Смерила его пристальным, насквозь пронизывающим взглядом и тонко улыбнулась. В чертах её лица не было той озорной лукавости, что нет-нет да и скрадывала возраст на лице его матери, но едва ли страдающая от времени красота, несгибаемая сила воли и трудный во всех отношениях характер напоминали ему о доме. Тщательно скрываемую от Сноука тайну прятать нужды больше не было, и он позволил себе медленно, устало выдохнуть. Стоило с губ сорваться последнему дуновению, как любопытство в глазах Даалы уступило место беззлобному веселью. — Мусорщица с Джакку, — обронила она. — Лея Органа. Ставлю корабль: Сноук и в кошмаре себе представить не мог, что ты предпочтёшь их. Когда предложенный бокал коррелианского бренди опустел, Даала заговорила о женщинах в его жизни так, как часто говорила о мужчинах в своей. Если закрыть глаза, можно было представить, что ему всё ещё двадцать, и они на борту «Горгоны», в огромной адмиральской каюте. Уже давно Бен не чувствовал себя дома больше, чем в этот самый момент.