По велению её злобного сенсея

Соник слетел с катушек и набросился на щит с неприсущей ниндзя яростью. Ни одна из его атак не прошла, все они были однообразными и даже скучными, я с легкостью сдерживала их на расстоянии. За это время я должна была придумать, как его вырубить и дотащить до лаборатории сенсея. Его навыков должно было хватить, чтобы избавиться от этого вируса. Но пока я думала, раздались приглушённые звуки фейерверков. Отсюда их не увидеть, но звука было достаточно, чтобы Соник прервал атаку и с интересом уставился в сторону города. В этот момент я вспомнила слова репортёра из новостей. “Заражённые стремятся туда, где больше людей.” Этот расклад мне не нравился. Мне вообще не нравилось всё случившееся за последние пять минут. Соник использовал свою скорость, и я ошарашено посмотрела ему вслед. — Чёрт! Я бежала так быстро, как могла, но добежала до города за 15 минут, ни разу не остановившись. От фестиваля остались только вывески и яркие огни, все люди убежали или спрятались, кто куда. Но убежать смогли не все: я нашла несколько трупов людей, и чем больше я углублялась в город V, тем больше трупов находила. Вскоре я вышла и на него, в его руках обмякло тело девушки. Она упала на землю, и ниндзя развернулся, услышав мои шаги. При свете огней я видела его намного лучше, чем при лунном освещении. Катана Соника окрасилась в красный, на его лице играла улыбка, но глаза не улыбались. Я приблизилась на пару шагов, думая, что мне кажется, но это не было игрой света: из глаз убийцы текли слёзы, и это парализовало меня. Я выглядывала из-за угла, как будто подглядывала за чем-то сокровенным. Он не контролировал своё тело, но, видимо, мог осознавать, что творит. Всем своим видом он кричал “останови меня”, но я не могла поверить в происходящее, глубоко в душе надеясь, что всё само собой разрешиться и мне не придётся идти на крайние меры. Я всегда знала, что не смогу убить его, даже если на кону будет стоять моя жизнь. Как не смогла бы убить Геноса или Сайтаму. Чтобы убить последнего одного желания было явно не достаточно… Соник разогнался, но не использовал скорость звука. Я снова поставила щит вокруг себя, пытаясь разглядеть его лицо вблизи. “Убийца плачет”, — я онемела, завороженная этим редким явлением. Даже северное сияние не могло бы настолько запасть мне в душу. Я не находила это забавным или противоречивым; мне хотелось залечить его раны, как в детстве, чтобы он не испытывал боли, ни физической, ни душевной. Я наивно полагала, что убийства больше не тяготили его, что ему, действительно, всё равно, на кого нацелен его клинок. Но он всё ещё оставался человеком, и он мог помнить каждую смерть, сколько бы их ни было. Это была тяжёлая ноша, но он был быстрее, сильнее меня, наверное, поэтому я хотела следовать за ним. “Думай, Адайн, думай. Как остановить профессионального убийцу и не умереть?” Мои же мысли завели меня в тупик. “Может, он устанет под утро?” Я снова подняла на него завороженные глаза, не всякий раз выпадет шанс уследить за его движениями, а сейчас он почему-то не бил во всю силу. Хотя, чтобы убить меня, вполне хватило бы и его нынешних сил. Позади нас послышался лёгонький бег, и, к своему ужасу, я увидела ребёнка, который решил убежать подальше, пока у него есть шанс. Но никто не объяснил ему, что бежать от Соника бесполезно. Я достала кусаригаму и сняла щит. Соник уже развернулся в сторону ребёнка, и сделал несколько встречных шагов. Затем шаг перешёл в лёгкий бег, в осушенных глазах сверкнул азарт, но цепь кусаригамы обвила его руку, сдерживая на месте. С вытянутой цепью я не могла поставить барьер, поэтому я осталась без защиты. Он удивлённо подвигал скованной рукой и попытался игнорировать её, но я не позволяла ему сдвинуться с места. Всё внутри меня сжалось в один большой комок от осознания того, что выбора у меня нет. Я решила оставить горечь на потом, когда всё уже будет сделано. “Так будет правильно” И это было единственным правильным решением, чтобы остановить его. Он и сам этого хотел, совсем недавно я отчётливо видела в его серых глазах желание остановиться. Я воспользовалась тем, что он стоит, и возвела вокруг него щит… обратной стороной. Ему надоела цепь, и он бросился на меня, на этот раз воспользовавшись звуковой скоростью. Сначала я услышала кошмарный звук ломающихся костей и только потом увидела, как он падает прямо передо мной. Всё стихло, даже городские фонари стали светить тусклее, луна и вовсе скрылась за массивным облаком. Мне захотелось сбежать от реальности, но ноги подкосились, и я присела, склонившись над Соником. Его скорость сыграла с ним злую шутку: чем быстрее двигался субъект внутри щита, тем больший урон он получал от проекции. В его случае смерть была неминуема, и я знала это, знала — и все равно воспользовалась силой. Решила, что лучше сделать и пожалеть, чем позволить ему убить ребёнка. Я дотронулась до него дрожащими руками, и положила голову себе на колени, лицом к небу. К моему ещё большему ужасу, он ещё дышал и был в сознании. Его тело было ватным, как будто все кости, кроме черепа, обратились в пыль. Причёска распалась, и его волосы струились по траве. Вирус предательски покинул тело, предчувствуя гибель носителя. Смотреть на то, как он умирает, казалось невыносимо долгим и мучительным. Он открыл глаза и устремил взгляд к небу, а потом посмотрел на меня. Я опустила веки и заплакала, так тихо и робко, что могла слышать его прерывистое дыхание. — Ты всегда была такой плаксой? — спросил он так, будто ему было легко говорить. — Дурак, из-за кого я по-твоему… — но договорить я не смогла, как и посмотреть на него. — Умереть от твоей руки… — он замялся, — не так уж и плохо. Я… — Молчи! Расскажешь мне это в следующий раз, так что сейчас, пожалуйста, выживи. Мне нужен этот следующий раз, понимаешь? Поэтому можешь… не умирать сейчас? Он ухмыльнулся и закрыл глаза, больше не открывая их. Я не могла тормошить его, не предсталяя, какую боль ему это доставит. — Соник, прошу… — А я был прав, — сказал он через некоторое время, когда я подумала, что он уже без сознания. — В чём? — С завязанными волосами тебе лучше. Он сделал два глубоких вздоха и затих. Глубину его вздохов невозможно было измерить в атмосферах, как и давление, которое сжимало моё сердце, не измерялось в паскалях. Грудь всё ещё неуверенно поднималась, а голова склонилась набок. Он мог сказать напоследок всё что угодно, да хоть послать меня куда подальше, но эти слова стали для меня роковыми. Лучше бы он ничего не говорил, чем это. Я повернула его голову и склонилась, поцеловав в лоб. Затем я заметила, что он больше не дышит, и согнулась пополам. Мои кости были целыми, но я чувствовала, как ломается последняя связь с прошлым, как обрывается единственная самая толстая струна гитары. “Боже, нет. Верни мне его” Но Бог не удосужился даже поставить автоответчик, я услышала ровно ничего. Даже листва боялась шелестеть, безмолвно наблюдая, как на чьих-то коленях, допустим, это были мои колени, умирает кто-то очень дорогой чужому сердцу, к примеру, моему. Я уже и забыла, каково это — терять близкого человека. Я не понимала, как могла спокойно жить столько дней, не зная, жив ли он, дышит ли. Почему я решила, что смерть заберёт у меня родителей, товарища, старых друзей и на этом остановится? Я вспомнила его слова в нашу последнюю встречу. “Выживет только один” Но когда б я знала, что этим кем-то, в итоге, буду я.