***
Ночь. Когда-то не было ничего кроме неё. Я отчетливо помню ту пустоту. Это был мир до начала времен. Холодный и безрадостный. Он мне никогда не нравился в том первоначальном состоянии. Я не радовался ему так как сейчас и, наверное, больше никогда так не возрадуюсь. Ведь когда-нибудь этот дивный новый мир предастся тлену, а я снова вернусь в то небытие. Воспоминания гложут. Особенно если они не самые приятные. Поверьте, я как никто другой это знаю. Тёмное полное звёзд небо снизошло на Бронкс. В такое позднее время обычно все спят. Но я совру, сказав «все». А это всё из-за того, что в квартире по Мэттьюс-авеню проснулся гость — ангел без благодати. Проснуться, спуститься вниз по лестнице и искать еду его заставил голод. Найдя пакетик старого печенья, он положил его на стол и хотел было заварить чай, но своими неуклюжими движениями сшиб со стола пакет, а когда полез поднимать, ударился головой об угол стола и взвизгнул от боли, чем разбудил Мишель. Девушка тут же соскочила с дивана и, отбросив одеяло в сторону, помчалась на источник звуков, думая, что Ханна вновь пришла посреди ночи и начала готовить ей еду. Но зайдя на кухню, она застала только ангела, который валялся на полу и держался за голову. — Что ты тут делаешь? — задала подходящий для такой ситуации вопрос Мишель. Девушка стояла в дверях небольшой кухни и с улыбкой смотрела на непослушные движения ангела. Почему именно непослушные? Я поясню. Когда ты лежишь в кровати несколько дней, совсем как Бальтазар, то мышцы дряхлеют и не слушаются. Поэтому первые движения обычно бывают несвязные, обрывистые. — Давай помогу, — она схватила его за предплечье левой рукой, а второй за торс и потянула на себя, вследствие чего ангелок поднялся. — Спасибо, — поблагодарил он за помощь девушку и сел за стол. И рассудил, что в таком состоянии ему лучше сидеть или лежать, а не ходить и уж тем более выполнять сложные телодвижения. — Я хотел найти еду. Оказывается, что людям нужно нормально есть каждый день, чтобы чувствовать себя хорошо. Ханны нет, поэтому некому приготовить мне поесть. Мишель ничего не ответила, а лишь глубоко вздохнула. Девушка поставила чайник на плиту, достала из серванта пачку лапши для быстрого приготовления и, когда вода закипела, заварила её. Обычно, таким способом она выживала неделями пока ждала ангелессу. Ведь у Ханны есть еще и работа — Небесное воинство, которое покинуть бывает очень затруднительно. — Держи, — легким движением руки, Мишель подала на стол Бальтазару заваренную лапшу и вилку. Сев рядом, нефилим начала грызть твёрдую корку хлеба, чтобы уменьшить чувство голода. Иногда такой способ ей удавался, и она могла протянуть ещё пару дней, но обычно живот ужасно ныл и требовал больше. В такие дни она либо отрезала еще кусочек и медленно съедала его, либо приходилось тратить пакет с лапшой. — Извини. У меня кроме лапши ничего нет. Осталось пара пачек до прихода Ханны. Не думаю, что на нас двоих их хватит. — Правда? Как ты так живешь? — причмокивая, спросил ангел. — В такой жизни есть и свои плюсы. К примеру, я научилась быстро бегать когда ворую хлеб. Но если тебя догонят, а такое случается не очень часто, то кричи, визжи — никто не поможет. Ведь сама виновата — украла, а если украла, то получай наказание. В прошлый раз мне ребро сломали. Но хлеб того стоил, — она искренне улыбнулась пораженному этой историей ангелу и засунула в рот последний кусочек корочки. — Разве у тебя нет денег? — Обычно Ханна приносит немного, но они идут на холсты и краски. Знаю, — нефилим тяжело вздохнула и виновато опустила взгляд, — лучше бы я потратила их на еду, одежду или ещё что-нибудь. Но когда любишь искусство, никакие жертвы не тяжелы. Ведь я очень люблю рисовать и когда захожу в лавку художника, то поражаюсь тому выбору всевозможных принадлежностей. Но в тот же момент мне становится ужасно больно, ведь я никогда не смогу порисовать дорогими профессиональными кисточками и красками. Мне никогда не удастся написать огромную, во всю стену, фреску с помощью акриловых красок. А еще после меня не останутся шедевры масляными… — Мишель, — прервав свою трапезу, Бальтазар положил свою ладонь на руку девушки, чтобы поддержать ее. Браво. Поступок истинного джентльмена, — ты не должна так говорить. Ведь кто знает, как сложится твоя жизнь. Может ты найдешь себе хорошего мужа, который будет удовлетворять твои потребности. Или же сама добьешься всего. Твоё будущее только в твоих руках. — Спасибо, Бальт. Ты не против, если я так буду тебя называть? — Конечно нет. Не против.***
После университета, когда Мишель возвращалась домой, ее догнал Генрих со своей компанией и решил отомстить за побои. Немец знал, что с пятерыми парнями одна хрупкая девушка не справится. И уж тем более никто не придет ей на помощь, ведь каждый день нефилим возвращалась одной и той же дорогой — через старый переулок неподалеку от университета. Встретившись с Генрихом лицом к лицу, Мишель сначала не поверила своим глазам. Она никогда не думала, что хулиганы ради того, чтобы поразвлекаться, станут выжидать ее. Нефилим испугалась и закричала, чтобы хоть кто-нибудь ей помог. Но все усилия были тщетны, ведь по этому переулку ходят пару человек в день. Не больше. — Замолчи! Слышишь? Или будет хуже! — в качестве предупреждения Штрайм решил не церемониться и не раскидываться угрозами, а начать сразу с побоев. Следуя этому плану, он ударил Мишель кулаком в лицо. Удар пришелся в скулу. Она упала на асфальт и прикрыла руками покрасневшее место. Поняв, что обречена, Мишель тихо заплакала. А парню и его прихвостням только это и было нужно. — Зачем? Почему именно я? — с трудом выговаривала буквы из-за нахлынувшей истерики Мишель. Она не могла понять, почему все гнобят именно ее? Чем она так провинилась? Из-за чего все так ее ненавидят? — Ты хочешь узнать почему? — Парень, словно акула, наматывал круги вокруг своей жертвы. Он наслаждался каждой пролитой слезой, каждым вдохом пропитанным болью и отчаянием. Признаюсь, даже мне стало не по себе от этой зверской картины. Но обязательства рассказчика, чтоб их, заставляют меня смотреть на то, как издевались над Мишель. — Потому что ты жалкая серая мышка, до которой никому нет дела. Могу поспорить, что даже если ты исчезнешь, точнее, мы тебя убьем, расчленим и выкинем в мусорный бак никто скорбеть не будет. Ведь ты никому не нужна! Эти слова ударили как гром среди ясного неба. А все из-за того, что они были правдой. Мишель знала, что никому до нее нет дела. Никто даже не станет ее искать. А кто будет этим заниматься? Ханна у которой на первом месте работа? Или же отец, заботившийся лишь о своем дружке? Или Бальт… Правда ужасна. Она может убить тебя изнутри. Опустошить. Сделать до того больно, что даже самые ужасные пытки Ада покажутся райским наслаждением. И все-таки без нее никуда. После своих слов, Штрайм подошел к Мишель и ударил ее в живот носком тяжелого зимнего сапога. Настолько больно, что девушка свернулась от боли и затихла на несколько секунд. Она подумала, что сейчас придет ее конец. Закончится вся ее ничтожная жизнь, с которой, в общем-то, ей было не сильно тяжело расставаться. Но у Судьбы были другие планы… — Жалкая! Ничтожная! Серая мышь! — выкрикивали все пятеро, избивая ее ногами. Кто-то попадал в живот, кто-то в бок, в лицо, по спине. Все они хотели одного — самоутвердиться за счет унижения другого. Каждый смаковал ту боль, которую они причинили замухрышке Мишель. Каждый вопль с просьбой остановиться для них был сигналом бить еще сильнее и быстрее до тех пор, пока жизнь не оставит ее. Но внезапно все прекратилось. Мишель открыла опухшие глаза до середины. По крайней мере настолько, насколько смогла и посмотрела на Штрайма, который захотел перед тем, как убьет ее, насладиться страданиями. — Ну что, теперь ты не такая смелая, да? — Генрих крепко взял ее за волосы, а после со всей силы прислонил и так опухшее лицо девушки к асфальту. Послышался хруст и визг. Это был нос Мишель. Так, немец планировал отомстить за свой сломанный в драке на заднем дворе университета нос. — Вот теперь ты красотка. Наверняка, на мамочку свою похожа. Она, наверное, тоже как ты сейчас лежала в таком же переулке после того, как ее изнасиловали бомжи с третьей дороги. — Не смей, — немного неразборчиво произнесла она разбитыми опухшими губами. — Моя мать… — Была такой же шлюшкой как и ты! — не дал договорить ей немец. Генрих, чтобы заткнуть Мишель и попробовать разобраться с ней до конца, ударил ногой по челюсти в надежде, что это ее вырубит. Может с человеком бы это сработало, но никак не с нефилимом. Именно из-за того, что девушка не могла отключиться и спокойно умереть, она сейчас испытывала боль от всех причиненных ударов. — Моя мать была великим человеком! — попытавшись подняться, все также неразборчиво говорила она. — Мама любила рисовать! — У Мишель дрожали руки. — Мало того, что она сейчас физически не могла нормально жестикулировать, так еще и лужа крови, которая образовалась под ней, уменьшала трение. — Она собирала целые толпы на своих выставках по всему миру, и ты не смеешь осквернять ее память! — совсем не понимая того, что встала, Мишель схватила кисточку, которая выпала из рюкзака вместе с другими принадлежностями, и, размахнувшись, со свей болью и ненавистью воткнула ее в глаз Штрайма. К сожалению, лишь лишив его правого глаза. Пару минут назад Генрих, который грозился ее убить, сейчас вопил на все Мэттьюс-авеню и бежал за помощью в ближайшую больницу вместе со своими дружками. О Мишель они не забыли, потому что нанесли еще около двадцати восьми ударов ногами и оставили ее тогда, когда девушка перестала подавать признаки жизни.***
— То есть как ты не знаешь где Мишель? — ходила взад и вперед по кухне Ханна, допрашивая Бальтазара. — Ее нет уже целых три дня, а ты тут баклуши бьешь? Ангелесса очень любила свою воспитанницу, хоть и почти никогда не подавала виду, так как знала ее с самого раннего детства. Она всему училась вместе с ней, и если бы не нефилим, Ханна никогда бы не узнала, что такое любовь и забота, переживание и сострадание. Она как никто другой могла понять причуды Мишель, характер, поведение и дать совет. Но в связи с тем, что с недавних пор Ханна стала очень много пропадать на Небесах, ей пришлось распрощаться с девочкой, которую она любила и считала почти родной дочерью. Но против братьев и сестер Ханна не смогла пойти. Поэтому, ангелесса начала потихоньку отдаляться от Мишель. — Нашел? — подбежала Ханна к Гавриилу, который отправлялся на поиски дочери. Да, не такой уж он и черствый, как думала Мишель. — Проверил все морги, больницы, заброшки, стриптиз-бары и бордели мира. Ничего. — Дурак, — не оценила шутку Фокусника девушка и развела руками. — Мишель пропала, а ты тут со своими шутками. Искать ее нужно. — Я тебя умоляю, Ханна. — Гавриил положил руку на ей на плечо, чтобы успокоить ее. — Я знаю свою дочь. Она сейчас наверняка с каким-нибудь парнем хорошо проводит время. Молодая кровь. Пусть гуляет. — Гейб, — вмешался Бальтазар, — я не думаю, что она состоит в отношениях. По ее поведению ясно видно, что она боится всех и вся. Ты разве не замечал? Ты хотя бы бывал с дочерью? — Ну да, конечно. Быть может, я никудышный отец и все такое… — Не время сейчас выяснять хороший отец или плохой, - вмешалась Ханна. - У нас ребенок пропал, и ее нужно искать!